Предыдущая публикация
«Париж для меня очень родной город»
--Николай, какие остались воспоминания о первом выступлении на знаменитой сцене Пале Гарнье?
– Это было большое событие. Я был первым, кого пригласили после десятилетнего перерыва. Я очень боялся – понимал, что на мне лежит большой груз ответственности, что я выступаю не только за себя, а несу ответственность за весь русский балет. В дальнейшем так сложились наши отношения, что меня приглашали в качестве артиста три раза. А в этом году уже не только в качестве артиста – я даже получил контракт педагога. Я работал и педагогом, и артистом одновременно. Для гала-концерта к 100-летию "Русских сезонов" надо было подготовить адажио из балета "Шахерезада". И вот с примой Парижской оперы Аньес Летестю я работал еще и как педагог. Мы смеялись над этим, но парижане настояли на том, чтобы оформить со мной отдельный контракт. У них традиция такая. Они очень четкие люди, у них все должно быть correct – скорректировано, все по плану.
– Работа гримеров, костюмеров и другого персонала тоже настолько четко выстроена? Как Вы оцениваете их уровень профессионализма?
– Это лучшее место на земле. На самом деле. Мы кричим, что мы лучше. Нет, неправда. Когда мы приезжали на гастроли, я специально водил нашего заведующего балетом посмотреть, как хранятся костюмы. Это фантастика. У них все висит на отдельной вешалочке. Допустим, корсет. Человек же не может все время стоять в своем костюме, правда? Они сделали специальный полиэтиленовый пакет в форме человеческого тела, который надут под размер этого корсета, чтобы он не терял форму. В каждый рукав тоже вложен надутый полиэтиленовый пакет, чтобы и рукав не терял свою форму. И вот так хранится все! Каждый головной убор, вычищенный после спектакля, лежит в отдельном герметичном пакете. Я такого порядка не видел нигде. Нашим театрам, к сожалению, никогда это не приснится. Несмотря на то, что они богаче. В Большом театре каждому артисту шьют свой костюм. Там нет. Новый костюм шьют только для очень большой звезды. Если ты молодой артист, тебе перешивают костюм того артиста, который уже не танцует. Потому что костюмы в идеальном состоянии. Они хранятся по 40-50, по 60 лет.
– А Вы в каких костюмах выступали?
– Первый раз, когда я у них был, мне перешивали костюмы первого исполнителя Лорана Илера. Он к тому моменту уже не танцевал – он был моим педагогом. А потом мне шили новые костюмы.
– В Парижском театре действительно существует четкое разделение: на старой сцене – балет, на новой – опера?
– Нет, это неправда. Такое разделение существует только за кулисами: в старом здании репетируют балет, а на новой сцене идут оперные репетиции. Еще на новой сцене в Бастилии есть три больших балетных зала. Просто основную часть работы, если возможно, балет всегда проводит в Пале Гарнье. Парижане считают, что так удобнее.
– Старое здание Парижской оперы называют очень пестрым по стилю, за что его не раз ругали. Как Вам кажется, оправдано ли такое смешение стилей?
– Это знаменитая история, как создавалось это здание. Тогда Шарль Гарнье выиграл конкурс. Императрица Евгения ругалась, потому что тот человек, которому она покровительствовала, не выиграл. Она сказала своему мужу, уже императору Наполеону III: "В конце концов, это что такое? Что это за стиль?". На что Шарль Гарнье повернулся, улыбнулся и сказал: "Мадам, это стиль Наполеона III". Так и осталось по сей день. Есть стиль Наполеона III, и он вот такой. Это эпоха китча. Он был в те годы очень почитаем.
– А Вам этот стиль близок?
– Мне очень нравится. Театр красивее, чем Парижская опера, сложно найти. Потом этот архитектор построил театры в разных частях света. В частности, театр в Сан-Паоло, в Рио-да-Жанейро – это его театры.
— Я слышала, что подземная часть лабиринта по имени Пале Гарнье не меньше наземной. Довелось ли Вам там бывать?
– Конечно. Я везде был в Парижской опере: и на крыше, и в подземельях. Я просил, меня специально водили. Дело в том, что когда строилось это здание, там было очень много грунтовых вод. Постоянно фундамент оседал, потому рыли глубже, глубже. И потихонечку все воды в реку свели. Река там и сейчас есть – можно спуститься, посмотреть.
– Не все могут туда войти, наверное, только артисты…
– Не только артисты. Если к вам с уважением относятся, вас туда проводят.
– Как Вы считаете, экономическая ситуация сказалась на посещаемости театров?
– Нет, туристов все равно очень много. Она сказалась на городе в целом. В этом году на Рождество Париж был не очень хорошо разукрашен. Очень миленько, но скупо.
– А в театре кризис ощущается?
– Постановок меньше стало.
— Создатели цикла говорят, что во время съемок за рубежом на них смотрели с нескрываемой завистью - далеко не у всех есть возможность снимать подобные фильмы об элитных театрах в самый разгар кризиса. Но почему это должно быть интересно зрителю?
— Широкому кругу интересен только аншлаг. Но тот, кто интересуется культурой, не может пройти мимо этих фильмов, потому что с каждым театром из этого цикла связано огромное количество великих имен. Не только оперных и балетных, но и поэтов, художников, композиторов. Каждый значимый человек в культуре так или иначе служил кем-либо в оперном театре. Возьмите, например, Михаила Афанасьевича Булгакова. Он работал в Большом театре сценаристом. Пушкин недаром описывает именно балетный театр в "Евгении Онегине". Таких примеров могу приводить миллионы.
— В программе о Венской опере Любовь Казарновская рассказывает, что рядом с театром есть много кафе, куда публика и сами артисты заходят до и обязательно после спектакля. Есть ли у Вас такая традиция?
– А как же! Я обожаю кафе "Рюк", которое стоит на углу между Лувром и Комеди Франсез. Это мое любимое место. Оно считается артистическим – там висят фотографии всех великих артистов с автографами. Но публика в основном посещает такие два знаменитых кафе, как "Ле Гранд Кафе", где братья Люмьер впервые показали свой фильм, и "Кафе де ля Пэ" на Бульваре Капуцинок. Это очень знаменитые места.
– Чем Вам дорог этот город?
– Париж для меня очень родной город, я там заново родился после травмы в 2003 году. Была очень сложная ситуация. Я считаю, это было мое второе рождение. Кстати, после этого я заговорил по-французски — вынужден был заговорить. У меня бабушка француженка, но это мне не помогло. А вот то, что я лечился там, помогло – я заговорил. Потом, привык очень. Для меня Париж не является местом туристическим, потому что я впервые попал в Париж поздно вечером, а утром встал и пошел на работу в Парижскую оперу – как любой парижанин.
Для меня любовь к Парижу основана именно на этом: я постигал этот город как парижанин, каждый день идя на работу или с работы. Когда у меня оставалось свободное время, я шел в музей – в отличие от всех парижан, которые шли домой. Я жил окнами на Лувр, а там все рядом.
Беседовала Людмила Томчук, 2010.
Следующая публикация
Комментарии 104