PROSTO.net...

ЛЮБОВНИЦА ОТЦА...

По школьному коридору быстро шагала Ольга Андреевна. Она проскочила учительскую, ни на кого не глянув, зашла в кабинет директора, плотно прикрыла за собой дверь.
– Марь Семеновна, Марь Семёновна... Вы одна? Хорошо... Разговор у меня, – она бухнулась на стул.
Директор ещё не отложила свои бумаги, а взволнованная завуч уже продолжала:
– Вы можете какие-нибудь меры к трудовику принять? Можете? Не знаю, рублем его наказать или выговор. Поговорить, может...
Мария Семёновна подняла на нее удивлённые глаза. Она хорошо знала своего завуча, была когда-то Ольга ее ученицей. Привыкла к ее деловой холодности, строгой честности, некой педагогической суровости и спокойствию.
Ольга носила черные деловые костюмы, не терпела разгильдяйства и пошлости, была моралисткой и, уже можно сказать, старой девой – Ольге шло к сорока, а замуж она так и не вышла.
Марье Семеновне все время казалось, что для умиротворённости Ольге все ж не хватает простого бабьего счастья.
Сейчас на лице завуча проглядывалось невероятное волнение. Такой ее директор видела только перед областной аттестацией школы.
– Меры? За что меры, Ольга Андреевна?
– А за то. За то что мать мою унижает, меня, брата моего – офицера, между прочим.
– Ах, вот ты о чем...
Марья Семёновна вздохнула, медленно сняла очки.
Трудовик Андрей Васильевич, которого все в педколлективе уж давно звали Василич, приходился Ольге Андреевне отцом. Марья Семёновна слыхала уж давно, что появилась у него женщина, помимо жены. Весть была, и впрямь, невероятная.
Как-то любовницей называть эту женщину было странно. Во-первых, сам Василич ничуть не походил на ловеласа – почти сорок лет прожил с единственной женой, а во-вторых, эта самая "любовница" в том смысле, в каком фибрами понималось это слово, совсем не подходила на эту роль.
Работала женщина на почте, ей было под шестьдесят. Тяжёлая в бедрах, высокая, с больными в венах ногами и тихим нравом. Была она не местной, вдовой с выросшими и разъехавшимися детьми, жила в старом доме совсем недалеко от почтамта.
И представить себе было трудно, что она сможет увести из крепкой семьи мужика. Да ещё какого – седого пенсионера за шестьдесят, которому уж скорее пора собираться на покой, а не уходить в загулы.
– А я думала решили вы всё. По-семейному. Думала, успокоился Василич.
– Ага. Как же! Он уходить от матери собрался. Сейчас разговаривали, не слышит он меня..., – Ольга чуть не плакала, – Марь Семёновна, поговорите, а, пожалуйста ... Может Вас хоть послушает, ведь Вы постарше его. Ой, простите...
– Да ладно тебе, – махнула рукой директриса, – Только и не знаю... Чего я ему скажу-то?
– Ну, скажите, что мать Вам жалко. Убивается... Что стыдно это, в таком-то возрасте. Разве не стыдно? Столько лет прожить и – на тебе!
– А мать-то как? Что, правда, убивается?
– Ох, – Ольга махнула рукой, – Вы ж ее знаете. Горюет, конечно. Но... Она ж все время сильной была. Вот и сейчас кричит, пугает его да ругается. Грозится дома запереть.
– А чем пугает-то?
– Чем? Чем она может напугать. Что денег ни копейки ему не отдаст, что голым уйдет, что пенсию его себе оставит.
– Так ведь ... Я так понимаю, не испугался он?
– Да где там, – Ольга уже утеряла напряжение, привалилась к спинке стула, достала платок, утирала набежавшие слезы, – Я вот всё думаю: разве можно так? Столько лет душа в душу...
– Душа в душу говоришь? Ох, Оленька... Когда душа в душу, так не поступают. Ладно, – вздыхала Марь Семёновна, – поговорю я с ним. Чай, уж не первый год вместе работаем. Имею право.
***
Три года назад в родной деревне Софьи случился пожар. Посреди деревни пролегал глубокий яр, который просыхал только в самую жару. Это спасло половину улицы. Дом Софьи сгорел. Еле успела она вытащить на своей спине неходячую старуху мать.
Парализованная мать выла, лёжа на траве, глядя на горящую ярким факелом хату, искала глазами дочь, а та бросилась выпускать скотину, сгоняла с насестов переполошившихся кур.
Когда вернулась к матери, над ней уж склонились соседи, она стонала – видать случился удар. Умерла мать уже в больнице, рядом с дочкой, Софья держала ее за руку.
Софья благодарна была своему сыну. Приехал, помог с похоронами, забрал Софью тогда с собой. Но долго Софья в семье сына не прожила. Поняла, что лишняя.
Здесь, под Воронежем, в селе Милаево, жила когда-то ее умершая мать. Дом этот остался им с сестрой, а по наследству теперь и Софье. Впрочем, сам дом занимал двоюродный брат с семьёй, а пристройку использовали частично, в том числе и как кладовую. Вот сюда-то и приехала Софья, пошла работать на почту.
Знакомых тут у нее не было. Родня ещё дулась, обиженная, что, хоть и законно, но все ж свалилась родственница, как снег на голову. Но вскоре Софья обросла знакомствами – почтальон в селе – фигура значимая. Особенно полюбили ее старушки, за пенсию.
А пристройка ее требовала ремонта. Так и появился в ее жизни нанятый работник – Андрей Васильевич.
Разве жена его Клавдия могла б выдержать, что сидит с обеда после уроков он дома, бездельничает? Хоть бездельничать Василий не умел никогда. Когда начал работать в школе, зазывал он во двор мальчишек, они что-то мастерили.
Клава пилила его за то, что тратит время впустую, отправляла на подработки. И уж много лет, как Василич нанимался на ремонты. Мужик он был рукастый, сноровистый, умел всё. Его знали в селе, "стояла" на Василича очередь. Мог он выложить баньку и поставить забор, оштукатурить квартиру и провести электрику, выкопать яму под уличный туалет и положить современную плитку в квартире.
Он обедал после школьных уроков дома и уходил до вечера. И даже в выходные всегда была у него работа. А Клавдия складывала заработанное по кучкам и облегчённо вздыхала: слава Богу, денежка у них теперь есть, не хуже других живут. Сын уж давно живёт своей семьей, переезжает с места на место, потому что военный, а Ольга тут, правда в своей отдельной квартире, которую получила от школы, как сельский учитель.
Живи да не горюй!
И тут такая напасть! Доложили, что седой уж Василич подживает с почтальоншей соседнего села. И ладно б с молодой, так нет – старше Клавы на год.
Сначала Клавдия не поверила, на людях даже посмеялась. А потом сложила сложимое и поняла, что так оно и есть. Мужа своего знала она давно, раскусила.
– Ах, скотина ты чертова, кобелина! Чего творишь-то! А о детях подумал, а обо мне? Как мне людям в глаза смотреть?
Он сжал ложку в кулак, молчал. А потом вдруг выдал:
– Развестись нам надо, Клавдия.
– Чего-о? Развести-ись? Сейчас! Разбежалась! Чтоб я своего мужика какой-то шалаве отдала? Кто она такая? Она тебя выхаживала что ли, когда ты с инфарктом лежал, она детей твоих пестовала, она с тобой на Мангышлаке в кибитке жарилась? Ничего ты не получишь, вот, – и она протянула ему крупный кукиш. Ладони у нее всегда были крупные, руки – сильные.
Василич грустно посмотрел за окно. Через забрызганное дождём и снегом окно был виден его добротный двор. Все там сделано его руками – стол дубовый, скамейки со спинками, высокий забор поставили совсем недавно. А сидели ли они с Клавдией на этих скамьях. Ну, разве что, когда собирались застолья. А вот так, вдвоем – да никогда.
А перед глазами – другой дворик. Огороженный поломанной чугунной решеткой, с зарослями измельчённой мальвы по осени, большой опавшей липой и черной старой скамьей. Двор Софьи.
И так хочется туда, в тот двор.
Клавдия рассказала беду Ольге, дочери. И та вытаращила глаза.
– Что? Это шутка такая, мам?
– Да уж какая шутка, если давеча мне Верка Баринова все подробности поведала. Давно уж у них, с полгода. А я, дура, и не догадывалась. Ну, вижу, что он все в Милаево бегает, ну, так ведь, думала, недоделки там. Чё я, слежу что ль за его работою? А он к полюбовнице... Ой, Олюшка! Чего делать-то,– завыла мать.
– Я поговорю с ним, мам.
Клавдия достала платок, высморкалась, и махнула рукой.
– Ай! Толку-то. Я вот что решила. Мужика не отдам. Как мы без его? Это я его таким сделала, что и пенсия, и зарплата, и калым. А значит, никому не отдам. Пошли все лесом. Он у меня в Милаево –больше ни ногой. В Клементьевке – пусть, да тут у нас. А туда больше не поедет. Я теперь следить буду, знать, где нанимается. Деньги у него все заберу, паспорт, одежу похуже дам. Никуда не денется.
И вроде улеглось всё, успокоилось. Ольга даже и не говорила с отцом, не совестила. Видела, что изменился он, вроде как будто стыдится ее, глаза отводит. Но он ведь и раньше разговорчивым не был.
Казалось, нужна ему тишина, что в тишине хорошо ему. А мать вообще не умела молчать, она постоянно ворчала, осуждала кого-то, выражала недовольства вслух. Он морщил лоб, эти ее ворчания мешали ему просто быть одному, заниматься своими делами. Он уходил в самые дальние углы двора, замыкался, и только там чувствовал себя счастливым. Он постоянно что-то мастерил, глаза его загорались, а на лице блуждала улыбка.
– Где отец-то?
– Где ему быть? Чай, опять за сараем прячется.
Дом, который выстроил и продолжал украшать и ремонтировать отец, принадлежал целиком матери. Там хозяйничала она, вольготно росли дети. И только отцу места не находилось.
Потихоньку и все его вещи перекочевали в сарай. Но и там хозяйничала Клавдия, задвигая мужа в угол. В дом он заходил обмыться, поесть и поспать.
Рядом с отцом частенько лежал дворовый пёс Венька. Были они неразлучной парой.
Но добром ничего не кончилось. По весне выяснилось, что отец из Клементьевки за пять километров ходит пешком к своей почтальонше. Доделает там всё, и идёт к ней. Когда мать спросила – так ли это, честно сказал, что так.
– Прости меня, Клавдия. Уходить мне надо. Уж не взыщи.
Вот тогда и подключилась Ольга. Решила она начать с любовницы отца. Неужто не понимает, что в семью лезет, гадина?
Направилась Ольга в Милаево в рабочее время, надеясь застать и пристыдить бабенку прямо на почтамте. Строгий черный костюм под пальто, сведённые брови. Как отчитывать плохого ученика поехала.
Шла весна. Уже пригревало солнце, потаял снег, рыжая от прошлогодней травы земля оживала, готовая встретить зелень. Ольга вышла из автобуса и направилась к почте.
– Ой, спасибо тебе, Софьюшка-голубушка. Дай тебе Бог здоровьишка. Чё б я без тебя..., – старушка в пуховом платке не по погоде выходила с почты, благодарила за что-то почтальоншу.
– Не хворайте больше, тёть Дусь. А коли чего, прибегу. Не сомневайтесь.
Голос мягкий, тихий, податливый. Женщина домашняя: нежные складки на шее, вязаная кофта, черная юбка, полноватая, со старомодной гулькой из косы.
В углу небольшого, но уютного почтового зала пожилая женщина перебирала письма. Ольгу как-то сбил внешний умиротворённый вид почтальонши, этот добрый разговор со старушкой, расхотелось скандалить с ходу, да и человек тут присутствовал посторонний. Она начала разглядывать открытки на стенде. Уйдет же посетительница. Но та не спешила.
Почтальонша присмотрелась к молодой особе, и вдруг неожиданно спокойно спросила:
– Здравствуйте! Вы же Оля, да?
– Ольга Андреевна, – натянула маску строгости Ольга, – Нам бы поговорить наедине, – она повела глазами на женщину в углу.
– Тёть Мил, – обратилась почтальонша к той, – Побудешь тут, я выйду ненадолго.
– Конечно, Сонюшка.
Почтальонша спокойно надела на голову шарф, пальто, они вышли через боковой ход, оказались за углом почтового здания. Здесь был тихий закуток.
– Скажите, у Вас же есть дети, насколько мне известно, – начала Ольга издалека.
– Да, сын и дочка. Есть.
– Они знают о Вашей... о том, что Вы рушите чужую семью? – Ольга говорила грудным учительским голосом, от обиды раздувая ноздри.
– Об Андрее Васильиче? Да, знают. Дочка волнуется за меня, а сын так вообще ругает. Считает, что предаю память отца. Даже приезд отменил, жаль мне, – как-то совсем просто и откровенно ответила любовница отца.
– А Вы считаете, что это не так, да? Не предаете?
– Так или нет, Бог рассудит, – она смотрела на Ольгу прямо.
– Хорошо. Перед детьми родными не стыдно Вам, значит. А перед матерью моей, передо мной, перед братом моим? Вы не боитесь ничего, да?
– Боятся? Да чего уж мне бояться. Я ведь ему говорила, Оленька. Нельзя так. Перетерпим давай, уймется душа. А он свое: "Моя не уймется, да и твоя. Нельзя нам уж друг без друга."
– Ой, глупости какие! Всё от женщины зависит, развернули б его, да и делов. А Вы ж сами и привечаете.
– А как иначе-то? Не умею я иначе. И рада бы, да уж, видать, не сможем мы. Лучше человека я и не встречала, чем отец Ваш, Оленька.
Ольга совсем растеряла прежний строгий настрой от какой-то домашности разговора.
– Оставьте его, ведь возраст у вас... А мать дома волком воет, – уже не требовала, а просила Ольга.
– Ох, как жаль мне ее. Думала я уж уехать.Только от себя не уедешь, да и отца Вашего убью, если убегу. Нельзя так с людьми поступать.
– Не хотите, вот и не уезжаете. Конечно, кто ж такого мужика терять хочет! Думаете, устроились? Ну, нет, мы так это не оставим! – Ольга резко развернулась и пошла прочь.
На этом разговор был окончен. Софья смотрела Ольге вслед. Она не винила ее, жалела. Так же, как жалела своих детей и жену Андрея. Изменить бы всё. Так ведь какую боль тогда ему причинит... какую...
На следующий день Ольга на большой перемене в пустом кабинете труда начала разговор с отцом. Верней, монолог. Говорила Ольга, стыдила, увещевала, напоминала то о морали советской, то о заповедях, пугала, что вызовет для разборок Николая, брата.
Отец молчал, что-то прибирал в кабинете, слушал дочь. И лишь, когда она выдохлась, сказал:
– Ты прости меня, Оль. А мать привыкнет. Чего уж... Уходить мне надо.
– Пап, ты с ума сошел! Зачем тебе это? Зачем? – прокричала Ольга и направилась в кабинет директора. Надо было что-то делать, принимать меры.
Зачем? Да разве Андрей Васильевич мог это объяснить словами? Тем более дочке. Он и себе-то не смог бы объяснить.
Просто день за днём, пока Васильич перебирал пол пристройки Софьи, они сближались. Были оба откровенны и моментально почувствовали и поняли друг о друге всё. И молчали они много. И была в этом молчании какая-то общая их тайна. Даже молчание их сближало.
И когда присел устало вечером Васильич на скамью, а рядом опустилась Софья, он запустил руку к ней в волосы, поперебирая пальцами, она очень просто положила голову ему на грудь.
Сошлись они так, как будто век были вместе. Был он нежен, внимателен и осторожен с ней. Не просто близость это. Не просто. Когда думал о расставании с ней, надламывалось что-то внутри, как будто жизнь кончалась, и сердце переставало биться.
За полом начал менять он дверь, ремонтировать подоконники. Софья ворчала, велела отдыхать, но он трудился с таким порывом, как будто хотел оставить ей как можно больше сделанного им, как будто боялся не успеть...
– Давай уедем, Сонь.
– Семья у тебя, Андрюш.
– Да уж нету ее давно, семьи-то. Все сами по себе. А я так вообще один.
И Софья понимала, что он не врёт. Так и есть. Одинокий он.
***
Разговор Марьи Семёновны с Василичем не сложился. Только она начала, как достал он из кармана свёрнутый листок, разгладил его шершавыми ладонями и протянул ей.
– Что это? – спросила Марь Семёновна.
– Заявление по собственному. Дату вот ... Как скажете, Марь Семёновна. Коль некем меня сменить, так доработаю до лета. А если есть, так и сейчас бы уж...
– Даже так, – задумчиво положила листок на стол Марья Семёновна.
Знала она давно Клавдию. Всё думала, что повезло бабе с мужиком, видать, в рубашке родилась. Склочная она, завистливая и жадная, Клавка-то. А вот муж, видать, любит. Как не в рубашке?
А теперь... Теперь все встало на свои места. Встретил, значит, Василич ту самую – свою.
Но женское чутье нужно было убрать подальше, сейчас она – директор.
– Ох, Василич, Василич! Чего наделал-то! Некем мне тебя менять. Работай уж. А о семье подумай ещё.
– Спасибо, Марь Семёновна.
– Да за что?
– За то, что морали не читаете. Какие уж тут морали... И сам всё понимаю.
***
Василич начал собирать свой инструмент в сарае, одежду, хоть для работы на первое время. Достал из шкафа старую дорожную сумку.
– Куда собрался? Колька же завтра приедет. Испугался, да? Бежишь?
– Да чего мне бояться? Пускай едет. Дождусь.
Николай уж был науськан сестрой и матерью. Приехал усталый, злой. Отца дома не было, а когда Андрей Васильевич вернулся, зашёл в сарай, следом тут же пришел и Николай. В военной форме, высокий, громкоголосый – в мать.
– Здорово, батя! Батя, а ты чему учил меня в детстве? А? Я-то думал, отец – пример мне, молился на вас с матерью, а ты. Седина в бороду...
– Здравствуй, Коль. Прости уж. Так вышло.
– А ничего ещё и не вышло. Вот что. Никуда ты не уходишь! Я сказал! Нечего на старости лет по бабам прыгать. Маразм это. А с твоей красоткой я сам всё улажу, поговорю. Наставлю на путь истинный, так сказать. Баб много, а жена одна... Стары вы уж менять коней...
Внутри у Андрея что-то кольнуло и оборвалось. Сын растворился в черном тумане.
***
– Забирать. Рехнутые врачи-то! – Клавдия спускалась с лестницы, грузно переваливаясь, говорила с дочерью, – Ведь правая сторона вообще у него не живая. Как таскать-то его? Ох, Олька, уж лучше б... Честно слово. Тут уж лучше – один конец.
Ольга морщилась. Страшно было слышать такие слова об отце. Уже почти месяц, как он тут, в районной больнице. Прооперировали, думали помрёт. Но он выкарабкался. Правая сторона тела у отца парализована, щека опала, говорить он почти не может, даже перевернуться с боку на бок самостоятельно не может.
Николай тогда почти сразу уехал, служба. У Ольги – школа, конец учебного года, экзамены, не бросишь. А матери в район каждый день ездить тяжело.
Наняли они для ухода санитарку. Та через пару дней и выдала Ольге, себе в ущерб, но чистосердечно, что смысла платить ей у них нет. Ездит каждый день к отцу женщина – Софья, его сестра.
Потом уж и сама Ольга увидела ее. Пряталась та от нее на задах больницы. Ольга успокоенно вздохнула. Ей надо было спешить, а Софья рядом – знать, под присмотром отец.
Сейчас Ольга и сама уж себя не понимала. Ругала за то, что вызвали они Николая, злилась на мать. А в глазах отца читала боль и вину. Не привык он к такой беспомощности, стыдился ее.
И мать она не понимала. Мать открыто говорила о том, что уж лучше б – в один конец, при отце ругалась, жалилась и охала.
– Все дурость твоя! Дурость! Набегался налево-то, а теперь кто ходить за тобой должен? Кто? Опять Клава... Видать, кому любо-овь, а кому срам убирать. Вот судьба моя нечеловечья!
Мать не знала о том, что Софья тут. Ольга об этом умолчала.
Однажды приехала она в стационар неожиданно с утра прямо с районного педсеминара. Внизу ей никто не сказал, что у больного ее отца посетитель. Тихонько зашла она в палату, думала спят – в палате звуков не было.
Над постелью отца наклонилась Софья. К своей груди прижала она правое колено отца, молча сгибала и разгибала ему ногу, слегка наваливаясь грудью. Но не это притянуло взгляд Ольги. Она смотрела на отца.
Он во все глаза смотрел на Софью, и в глазах его горела жизнь. Нет, не потухший взгляд больного, а жизнь, желание и надежда. Они смотрели друг на друга, и будто без слов говорили. Это было так непривычно и странно.
Ольга кашлянула, оба увидели ее. Но Софья смутилась не сильно, аккуратно положила ногу Андрея, накрыла его одеялом.
– Здравствуйте, Оля. Простите, мы тут...
– Здравствуйте, Софья ... Не знаю Вашего отчества.
– Можно просто – Софья, – она взялась за сумку, что-то нужное достала оттуда, поставила на тумбочку, собралась уходить.
– Постойте. У Вас так хорошо получалось, а я боюсь. Казалось, рано ему. Хоть врач и велела. Покажете?
– Конечно. Хоть я тоже не специалист, но мать у меня долго болела, – Софья поставила сумку, – Давай, Андрюш? – и отец кивнул.
Потом они вышли в коридор вместе.
– Не уходите, Софья. Я ведь знаю, что Вы тут. Видела, да и доложили.
– Я догадалась уж, что знаете.
– Скажете, использую я Вас? Да? Когда здоров был, гнала, а теперь...
– Да что Вы, Оля. Я ж сама. И стыдно перед Вами, пред матерью Вашей, а уйти не могу. Но здесь я сестрой его назвалась. Не знают ведь здесь...
– Ох, а у меня, знаете, конец года учебного. А матери тяжко ездить. А Вы как же? Тоже ведь работа.
– А я с почтальоншей из Клементьевки договорилась. Она день – у нас, день – у себя. А за хозяйством родня присмотрит.
– Так Вы что, и домой не ездите? – Ольга удивилась.
– Нет. Я тут, вон за больницей улица, угол у старушки сняла. Хорошая старушка, помогает, бульоны варит папе Вашему, травки запаривает.
И она подробно рассказала, какие травки полезны сейчас ее отцу, и в глазах ее совсем не было той безнадеги, какая жила теперь в глазах матери.
– Софья, Вы думаете, отец встанет?
– Конечно, встанет, Оля! Конечно. Он сильный. И он идёт на поправку.
И была в этих словах такая спокойная уверенность.
Ольга и сама вдохновилась этой надеждой, шла по больничной аллее мимо кустов цветущей акации, вдохнула ее аромат и вдруг улыбнулась. Все же есть любовь, есть. И она тоже обязательно встретит ее, нужно только открыть сердце ей навстречу. Вот сейчас она понимала, что готова к этому. Почему-то только сейчас.
А дома готовились к выписке.
– И куда его, Оль? Куда класть-то будем? – суетилась Клавдия.
– Мам, так к телевизору, конечно. Ему ж сейчас посмотреть захочется. Полежи-ка весь день ...
– В зал? С ума ты сошла! Чего он тут лежать будет? А если люди зайдут, а тут горшки да лекарства. Нет, не дело это.
– Какие люди, мам? Знают же все, что больной человек в доме, погоди уж с гостями-то. А в спальне ему одиноко будет, скучно.
– Ничего не скучно. И чего годить? Не встанет уж все равно. Горе мне горе! В спальне пусть. Там не видит никто.
– Да положи его уже в сарае! – вспылила Ольга, – У нас же там ему место!
От этих причитаний матери становилось Ольге тоскливо. И однажды она не выдержала, призналась.
– Мам, а что б ты сказала, если б узнала, что Софья эта заберёт его из больницы себе?
– Ой! Ага, заберёт, как же... Жди. Это он с руками да деньгами ей нужен был. Говорят, всю хату ей там переделал. Отчего и хватил кондратий. А то ты не знаешь! Кому нужен инвалид безногий? Никому, кроме жены да детей...
– Мам, а она там все время была.
– Где? – мать упала на табурет.
– Там. Сняла квартиру у больницы и ухаживала за ним.
–Так ведь Татьяна, вроде, санитарка ухаживала.
– Нет, Татьяна и сказала мне о ней. Сестра, говорит, ходит. Она там сестрой назвалась.
Клавдия помолчала, потом хлопнула себя по коленям.
– Ах ты, тварюга! На пенсию да инвалидность его нацелилась, значит. Вота ей! – и мать продемонстрировала кукиш.
***
Наступил день выписки. Решили, что за отцом поедет Ольга и двоюродный брат Гена. Везли отца на скорой помощи. Мать оставили встречать его дома. Ольга знала, что Софья утром была в больнице, подготовила отца, простилась, а потом уехала уже к себе домой.
Санитарка Татьяна поймала ее в коридоре.
– Чтой-то сестра-то евонная больно плакала. Как будто прощалась с ним. Уж сестра ль она, а?
– Плакала?
– Да. И он ... Ох, девка. Не то тут что-то..., – качала головой санитарка.
Долго пришлось ждать, пока приготовят документы отца. Гена ждал внизу.
Ольга подвинула стул, наклонилась к отцу.
– Пап, чего спрошу тебя. Послушай. Чего греха таить, беспомощный ты пока. Уход нужен. Поэтому спрошу, не таясь. А ты подумай. Ты б куда хотел поехать: домой или к Софье?
Ольга смотрела на отца. По правовой щеке его поползли слезы.
– Пап, пап. Не плачь. Хорошо все будет, чего ты? И домой с радостью, и ...– а у самой уж тоже в груди встал ком, подступили слезы. Она вытянула носом, – Ты не спеши, время подумать есть.
С трудом шевеля левой стороной губ, отец прошелестел:
– К Софье...
Отца загрузили в скорую.
– Нам в Милаево, – объявила Ольга водителю.
Гена посмотрел на нее с удивлением, отец – с благодарностью.
Ольга стукнуть в новую дверь Софьи не успела. С заплаканными, но распахнутыми от счастья глазами, опухшим, но одухотворенным надеждой лицом, дверь открыла хозяйка. Она увидела подъехавшую машину скорой помощи из окна.
– Софья... Посчитаете, что сваливаем на Вас инвалида?
Но Софья ее уже не слышала, она, озаренная внутренним беспокойством, сразу начала суету.
– Поможете, Оль...
Зашли в комнату. Софья стягивала с кровати белье, вдвоем они быстро перетащили с кровати на диван в большую комнату матрас, застелили свежим бельем.
– Вот, так-то лучше. Хороший матрас.
– А вы как же без матраса? Пружины ж там.
– А... постелю чего, – Софья махнула рукой, она уже шла к машине скорой.
И Ольга наблюдала, как молча понимают друг друга эти двое. Как счастливы оба без слов. Она не стала задерживаться, попрощалась с отцом, обещала приехать завтра, на скорой и уехала. Отец – в надёжных руках.
– Мам, прости! – она обняла мать.
– Чего ты? Чего? Где он?
– Мы отвезли его в Милаево. Так будет всем лучше, мам. Всем.
Клавдия была не согласна. Ругала дочь на чем свет стоит, ругала мужа, разлучницу, переживала – что скажут люди, жалела утерянные деньги.
Но через несколько дней успокоилась. И теперь уж утверждала, что так ей и надо, этой любовнице. Хотела мужика увести – вот и получай, выноси за ним...
А Ольга, чтоб мать не тревожить, конечно, и не докладывыла, что ездит к отцу с Софьей частенько. Не докладывала и о том, что отец сначала сел, а вскоре встал, что лицо его подтянулось и говорит он уже почти нормально. Не говорила, что к концу лета стал гулять он с палкой по двору и мастерить кое-что мелкое руками.
И когда в очередной раз за ней увязался дворовый пёс Венька, не погнала его. И Венька остался со старым хозяином, вертелся теперь под ногами отца.
А Андрей с Софьей вечерами сидели на старой черной скамье.
– Эх, Софьюшка, да разве это скамья! Жаль, так и не успел за лето... Разве смогу я теперь скамью сделать?
– Так ведь и следующее лето придет, окрепнешь. Куда нам спешить? А мне с тобой и на такой скамье хорошо.
Она опустила ему голову на грудь, а он потихоньку перебирал пальцами ее волосы.
Столько дел тут еще. Огороженный поломанной чугунной решеткой двор, с зарослями измельчённой мальвы, большой опавшей липой и черной старой скамьей – теперь их с Софьей дворик. И права Софья – столько времени ещё у них.
Так хорошо было им вместе.

У любви нет возраста...
======================================================
....... автор - НАТАЛЬЯ Павлинова

- НАДО ЖЁНУШКУ ТВОЮ ПЕРЕВОСПИТЫВАТЬ,

- сказала свекровь, заявившись в гости.
— Гости в доме, а стол как для нищих подаяние. Или у тебя это норма?
— Норма - это когда в гости не поесть за чужой счёт приходишь, а пообщаться, — резко ответила Ольга, убирая пустую тарелку. — И это не подаяние, а ужин.
Галина Сергеевна нахмурилась, прищурив глаза. За её спиной Илья пытался делать вид, что сосредоточен на телефоне, но уголки его рта дёргались от напряжения.
— Сынок, ты слышишь? — Галина Сергеевна обернулась к нему. — Твоя жена какая грубиянка. Так со старшими не разговаривают.
— Мам, не начинай, — пробормотал Илья, не поднимая головы.
— А что не начинай? — голос Галины Сергеевны уже набрал обороты. — Сколько я терпела? Дома у неё бардак, борщ не умеет варить, к гостям уважения ноль. Надо женушку перевоспитывать.
Ольга остановилась посреди комнаты, в руке всё ещё была тарелка. Её лицо побледнело, но голос оставался твёрдым.
— Галина Сергеевна, если вас что-то не устраивает, можете уехать прямо сейчас. Никто не держит.
Галина Сергеевна громко вздохнула, театрально сложив руки на груди.
— Ты слышал, Илья? Это твоя жена говорит мне! Ты будешь молчать?
Илья встал, положил телефон на стол. Его взгляд метнулся между матерью и женой.
— Мам, ты просила разрешения приехать на пару дней. Мы приняли тебя, как могли. Может, хватит изводить Ольгу своими придирками?
— Хватит? — Галина вскинула брови, её лицо выражало крайнее удивление. — Значит, ты на её стороне?
— Не на стороне, а просто прошу не устраивать цирк, — устало ответил Илья.
Ольга отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Галина резко отодвинула стул и поднялась.
— Я для тебя всё, Илюша. Всю жизнь положила, чтобы ты был человеком. А ты... — она замолчала, глядя на сына с укором. — Ладно, посмотрим, как вы без меня справитесь.
Она направилась в гостиную, демонстративно выпрямив спину. Ольга поставила тарелку в раковину и повернулась к Илье.
— Ты хоть понимаешь, что она не остановится? — тихо произнесла она.
Илья вздохнул и посмотрел в сторону.
— Разберёмся. Через пару дней она уедет, потерпи пожалуйста.
— Потерпи? — переспросила Ольга, но замолчала, заметив, как муж хмурится.
За стеной послышались звуки телевизора. Галина устроилась на диване, но её слова, словно брошенные в пустоту, всё же долетели до кухни:
— Надо женушку перевоспитывать.
В кухне воцарилась гробовая тишина.
***
Я всегда знала, что мой сын заслуживает лучшего. Сколько труда, нервов, бессонных ночей я потратила, чтобы вырастить из него порядочного человека. А теперь... теперь он слушает её — эту девочку, которая даже толком не умеет держать дом в порядке. Ну ничего, у меня ещё есть силы поставить всё на свои места.
Помню, как он впервые привёл её домой. Я тогда сразу поняла, что это не вариант. Смущённая, с кучей банальных фраз: «Здравствуйте», «Очень приятно», «Спасибо за приглашение». Обычная, серенькая, без изюминки. А главное — из семьи, которая ничего ему дать не может. Родители — рабочие, квартира старая, обстановка убогая.
Илья, конечно, говорил, что любит её. Но разве он понимал, что такое любовь? Молодость, горячая кровь, вот и всё. А я сразу почувствовала: если они поженятся, на мою голову свалится беда.
***
Я тогда сидела на кухне, смотрела на неё, как она делает вид, что интересуется нашими семейными историями. А сама только и делает, что кивает. Илья, конечно, светился. «Вот, мама, смотри, какая она умная, внимательная». Умная? Ну-ну. Знаю я таких: вечно лезут со своим мнением, только дай поспорить да поумнее себя выставить.
— Олечка, — сказала я тогда, стараясь быть любезной, — а готовить ты любишь?
Она на секунду замешкалась.
— Ну, иногда. Но предпочитаю что-то простое.
Простое. Поняли? Вроде как послание: «Ждите от меня макароны и суп из пакета». Я сразу посмотрела на Илью, но он, конечно, только улыбался, как дурачок. Любовь у него, понимаете ли. А я ведь ему всегда говорила: главное в жене — это забота о доме и о муже. А не вот это вот.
***
Когда они поженились, я всё-таки старалась сдерживать себя. Не хотела, чтобы он думал, что я против. Да и, честно говоря, надеялась, что она в процессе научится. Станет, как я: хозяйственная, практичная. Но где там! Уже через месяц Илья мне пожаловался:
— Мам, Оля говорит, что у нас в доме слишком много твоих «советов».
Советов? Да это не советы, это руководство к правильной жизни! У них на полках был бардак. Чашки на столе — без подставок, окно не мытое. Я лишь хотела помочь. Разве в этом есть что-то плохое?
Потом я приехала к ним в гости. Привезла немного еды: пироги, котлеты, компот. Думаю, пусть поучится, как настоящий стол выглядит. Сели за обед, я сказала:
— Вот, дети, ешьте на здоровье. Кстати, Оля, это ведь просто: тесто сама сделала, мясо обжарила, не ленилась. Могу научить.
Она посмотрела на меня как на дуру. Ничего не сказала, только отодвинула тарелку.
— Спасибо, Галина Сергеевна, но я сегодня уже ела, — тихо ответила она.
Ну и что это за отношение? Даже Илья замялся. А я что? Села за стол и поела. Не выбрасывать же. И знаете, пироги были на загляденье! А она так ни кусочка и не взяла.
***
С тех пор начались её мелкие выпады. То вещи переставит обратно, как ей, видите ли, удобно, то, представляете, скажет, что я слишком много влезаю в их жизнь. А я просто хотела помочь! Вот что это за благодарность? И ведь мой Илья — её защищает.
— Мам, оставь нас в покое, — сказал он как-то. — У нас своя семья, свои правила.
Правила? Это у них? Да у них ни порядка, ни дисциплины. Я устала смотреть, как он всё это терпит. Решила, что если сама не возьмусь за её перевоспитание, она окончательно испортит моего сына.
Теперь я у них. Я знаю, что Ольга ждёт, когда я уеду, но нет. Пока я не добьюсь своего, никто меня отсюда не выгонит.
***
Утро началось так, как я и ожидала: с обидного молчания. Оля демонстративно завтракала на кухне в одиночестве, даже не удосужившись позвать меня. Я вышла из спальни и тут же направилась на кухню.
— Ольга, почему ты не позвала меня к столу? — спросила я, вставая в дверях.
— Галина Сергеевна, я не знала, что вы уже проснулись, — ответила она, не поднимая головы от своей чашки кофе.
— И кофе ты сделать догадалась только для себя. Как всегда, о других не подумала, — заметила я, присаживаясь. — Хотя это неудивительно.
Она стиснула зубы, но промолчала. Вот так с ней и нужно: показать, кто здесь старший. Однако я уже видела, что её терпение на исходе.
***
Днём я решила навести порядок. У них всё, как всегда, не на своих местах. Книги лежат в прихожей, пыль на полках, холодильник забит какими-то банками и коробками. Я взялась за дело. Пока Оля ушла на прогулку с Лизой, я переставила посуду, убрала со стола эти нелепые салфетки и разложила всё так, как полагается. Но не успела я насладиться результатом, как вернулась Ольга.
— Галина Сергеевна, вы опять переставляли вещи? — её голос прозвучал резко.
— Вещи? — я удивлённо подняла брови. — Я не переставляли вещи, я просто разобрала ваш бардак. Хотела помочь.
— Нам не нужна помощь, — она бросила сумку на диван (сумку! На диван, понимаете!). — Вы не можете осознать, что это наш дом, и здесь всё устроено так, как удобно нам?
— Удобно? — переспросила я с усмешкой. — Это удобно, когда из шкафа что-то падает, потому что всё запихано, как попало? Или когда ребёнок достаёт из холодильника просроченную еду? Если бы я не пришла, вы бы и дальше так жили в своём болоте.
Она покраснела. В этот момент в коридоре появился Илья.
— Мам, что тут опять происходит? — спросил он, явно раздражённый.
— Твоя жена не умеет принимать помощь, — ответила я, оглядывая его с упрёком. — Вот в мои времена мы уважали старших, а не огрызались.
Оля вспыхнула:
— Да что вы знаете о наших временах? Вы просто постоянно вмешиваетесь, перекладываете наши вещи, и даже не спросите, нужно ли нам это.
— Мам, хватит! — неожиданно жёстко сказал Илья, посмотрев на меня. — Ты переходишь все границы. Мы благодарны за всё, что ты пытаешься делать, но сейчас это уже слишком.
— Слишком? — я почувствовала, как кровь приливает к щекам. — То есть ты встаёшь на её сторону? За все годы, что я тебя растила, вот так ты мне отвечаешь?
— Это не вопрос сторон, — ответил он, глядя прямо на меня. — Это вопрос уважения к нашей семье. Ты должна понять, что здесь мы сами разберёмся.
Я не могла поверить своим ушам. Мой Илья, мой родной сын говорит мне такие вещи? Это всё она, её влияние. Он никогда бы не заговорил так со мной, если бы не её постоянные жалобы.
***
Я вышла на балкон, стараясь не показать, как мне обидно. Но в душе я знала: правота за мной. Все эти годы я была для Ильи опорой. А теперь... Теперь я стала лишней в его жизни.
***
Вечером всё было как обычно: Илья сидел за ноутбуком, Оля укладывала Лизу спать. Я решила, что это удачный момент поговорить с сыном наедине. Нужно было расставить всё по местам.
— Илья, нам нужно серьёзно поговорить, — сказала я, заходя в комнату.
Он посмотрел на меня с усталым выражением лица, оторвавшись от экрана.
— Мам, давай только без очередных упрёков. Я устал за эти дни, — его голос звучал спокойно, но с холодком.
— Устал? — я подняла брови. — Устал от того, что твоя мать пытается сделать твою жизнь лучше?
— Мам, лучше для кого? Для тебя? Или для нас? — он повернулся ко мне, сложив руки на груди. — Я ценю всё, что ты для меня сделала. Но ты не понимаешь, что твоя помощь превращается в контроль.
Я чувствовала, как внутри всё закипает.
— Да если бы я вас не контролировала, вы бы совсем завалились. Она — твоя жена — ничего не умеет. Ни дом держать, ни детей растить, ни тебя поддерживать.
— Хватит, — перебил он, глядя прямо мне в глаза. — Оля — моя жена. И она делает всё, что может, чтобы наша семья была счастливой. Ты же только мешаешь.
Эти слова пронзили меня, как нож. Я замерла на месте, не веря своим ушам.
— Значит, я мешаю? — спросила я тихо, чувствуя, как дрожат руки. — Я, которая всю жизнь посвятила тебе? Ты меня так благодаришь?
— Мам, ты никогда не видишь, где граница, — его голос стал твёрже. — Мы ценим твое стремление помочь, но мы не можем жить, если ты постоянно вмешиваешься. Ты не даёшь нам права на наши ошибки, на наше счастье.
— На ошибки? — я горько усмехнулась. — Ты называешь это счастьем? Жить с женщиной, которая тебя тянет вниз?
— Хватит! — он вскочил с места, ударив ладонью по столу. — Ты больше не имеешь права так говорить о моей жене.
В этот момент в дверях появилась Оля. Она стояла тихо, обняв себя руками, но её глаза выражали решимость.
— Галина Сергеевна, — её голос был спокоен, но твёрд. — Вы нас любите, я знаю. Но ваша любовь душит. Мы больше не можем так жить.
— Я душу? — я посмотрела на неё, а затем на сына. — То есть вы хотите, чтобы я уехала?
Илья кивнул. В его взгляде было сожаление, но также решимость.
— Да, мам. Это для нас единственный способ сохранить наши отношения.
***
Я собирала вещи медленно, не торопясь. Каждый раз, складывая очередной свитер, я думала: «Они ещё пожалеют». В моей голове не было сомнений, что они совершили ошибку.
На пороге я остановилась, посмотрела на них. Лиза стояла рядом с матерью, держа её за руку, а Илья чуть позади. Казалось, они уже сформировали свою семью, в которой для меня больше не было места.
— Ну что ж, — сказала я, распрямив спину. — Посмотрим, как вы справитесь без меня.
Я вышла из квартиры, стараясь не оборачиваться. Шум лифта эхом отдавался в голове. Я была уверена, что поступила правильно. Они ещё поймут, как сильно нуждались в моей поддержке.
***
Ещё долго в тишине подъезда я повторяла про себя: «Я права. Всегда была права».
=================================================
....... автор - За чашкой чая

ЕСТЬ ОДНО УСЛОВИЕ...

- Дорогая, я хотел кое о чем с тобой поговорить.
Дмитрий ласково смотрел на свою невесту, которая в очередной раз выискивала то самое свадебное платье. Казалось, что она побывала во всех свадебных салонах города, изучила все картинки в интернете и просмотрела все каталоги. Но пока то самое платье не находилось.
Алиса хотела, чтобы оно было сказочным. Чтобы такое, как в ее мечте. Правда, пока она и сама не понимала, о чем мечтала, и с поиском из-за этого возникали трудности.
Но главное, что Дима сказал, что все оплатит. Любое платье за любую цену. Алиса вообще думала, что ей крупно повезло. Ведь ее история напоминала историю Золушки.
Алиса была из бедной семьи. Родители жили в деревне, были простыми работягами. Отец был трактористом, мама работала продавцом в единственном магазине. По деревенским меркам их семья даже неплохо жила. Отец не пил, мама могла продукты в долг до зарплаты взять.
Но это по деревенским меркам. А вот по городским, их семья была за чертой бедности. А Алиса никогда не хотела жить в деревне, поэтому, окончив школу, тут же переехала в город.
Родители помогали, как могли. Привозили ей продукты, подкидывали немного денег. Но это была капля в море.
Поэтому Алиса устроилась работать официанткой, как и многие девочки из провинции. И вот в том заведении, где она работала, с ней и случилось чудо.
Когда Алиса училась на последнем курсе, в кафе стал часто заходить молодой человек. Он всегда был мил с Алисой, оставлял большие чаевые. А как-то раз дождался ее после работы и пригласил на свидание. С тех пор и началась в жизни девушки настоящая сказка.
Дима был из богатой семьи. Он уже окончил университет и устроился работать в фирму отца. Уже и сам зарабатывал хорошо, но и родители помогали. Они купили ему хорошую квартиру, машину, да и денег ему подкидывали. И там суммы, конечно, были совсем другими.
Первое время Алиса была в шоке от того, сколько Дима может оставить денег за ужин. Ведь это была зарплата ее мамы за месяц, а может, и больше. А когда он подарил ей телефон последней модели, она поняла, что лучше ей партию никогда не найти.
Их отношения развивались стремительно. Казалось, Дима и впрямь влюбился в простую, неизбалованную девочку. Конечно, Алиса замечала, что его родители не слишком рады его выбору, но на Диму они не давили, открыто презрение свое не высказывали, держались с Алисой вежливо, хоть и холодно.
Спустя полгода Алиса переехала к нему. Она как раз закончила учебу, и теперь у нее была возможность начать развиваться в карьере. Ведь можно было бросить работу официанткой, так как не нужно было думать, где взять деньги на жилье и еду.
Родители Алисы были за нее рады, но относились к ее кавалеру с настороженностью.
- Смотри, как бы тебе не разочароваться. Это же совсем не наш уровень, - вздыхала мама, - помнишь, что деньги всегда к деньгам. И не понятно, почему он выбрал именно тебя.
- Просто он меня любит, - возмущалась Алиса. – И ему все равно, кто я и кто мои родители.
- Главное, не делай ничего такого, что шло бы в разрез твоим принципам. Деньги того не стоят, - наставляла ее мама.
Но Алисе казалось, что она бурчит зря. Дима был добрым, хорошим. Алиса не чувствовала какой-то угрозы от нее, он никогда не давил, не козырял тем, что он за все платит.
А уж когда он сделал ей предложение, девушка оказалась на седьмом небе от счастья. Ее жизнь сделала крутой поворот, и из деревенской простушки она превратилась в богатую невесту.
Еще и Дима решил организовать для Алисы свадьбу ее мечты. Поддерживал все ее идеи, все оплачивал. Точнее, большую часть свадьбы оплачивали его родители, но это было и не важно. В общем, все было настолько хорошо, что даже страшно представить. Вплоть до сегодняшнего дня, когда он решил с ней поговорить.
- Да, я слушаю, - с улыбкой ответила Алиса, отрываясь от просмотра свадебных платьев.
- Я насчет свадьбы…
Дима присел рядом, но было видно, что он слегка нервничает.
- Что такое? – напряглась девушка.
- Ты же знаешь, что большую часть нашей свадьбы оплачивают родители?
Алиса кивнула. Конечно, было немного неловко, но она ни о чем не просила, они сами вызвались.
- И на нашей свадьбе будут важные люди: друзья родителей, наши партнеры из фирмы.
- Да, я это знаю, - все еще не понимая, к чему ведет ее жених, проговорила Алиса.
- И эти люди… Как бы сказать… Они из высшего общества.
- И?
- В общем, скажу прямо: мои родители не хотят, чтобы на свадьбе были твои родственники.
Алиса оторопела. Она никогда не скрывала, откуда родом. Дима даже познакомился с ее мамой и папой. И никогда не показывал какого-то пренебрежения в их сторону. А тут такое заявление.
- Родственники? Мама и папа же не в счет? – уточнила Алиса.
- Нет, всех родственники, включая и твоих родителей.
Алиса была в шоке, услышав это. Это же свадьба! Главный праздник! Как она может не позвать тех, кто дали ей жизнь? Кто, несмотря на все трудности, старались сделать ее жизнь лучше?
- Дим, это неправильно, - растеряно проговорила Алиса. – Я не могу не позвать маму и папу, ты же понимаешь?
- Да я-то понимаю, - расстроенно проговорил он, - но родители иначе не дадут денег. Они хотят, чтобы свадьба была элегантной, престижной. И родственники из деревни в нее не вписываются. Они же даже банальных правил этикета не знают.
Алиса вскочила, чувствуя, как начали болеть виски от нервного напряжения. Она не могла поверить, что Дима говорит это всерьез. И это после того, как он обещал, что свадьба будет такой, как хочет Алиса. А сам предлагает не звать ее родителей.
- Я так не могу! И мои родители не какие-то маргиналы! Да, они простые, рабочие люди. Но очень вежливые и приличные!
- Дорогая, да я и сам понимаю, что это неправильно. Но что я могу? Если бы мы все оплачивали, то могли бы выдвигать условия. А так…
- Ладно, - Алиса остановилась. – Давай, тогда сделаем по-другому: к черту эту свадьбу! Распишемся по-тихому, и просто с родителями в кафе посидим. Это мы сможем и сами организовать. Ну, как тебе?
- Ты это серьезно? – хмыкнул он. – За месяц до свадьбы ты хочешь все отменить? А знаешь, сколько уже денег вбухано?! Все нельзя будет вернуть! Да и что я скажу всем нашим близким?
- То есть, - нахмурилась девушка, - своих близких ты расстраивать не хочешь, а моих родителей – пожалуйста? И заметь, я предложила все равно твоих маму и папу позвать!
- Да, именно так, Алиса! Потому что твои родители ни гроша не дали, да и подарка от них нормального мы не дождемся! И о чем с ними говорить? О коровах? Серьезно, эта свадьба не место для них! Потом, после церемонии позовем их в гости или сами съездим. Я даже на это готов, хотя меня угнетает твоя деревня.
Алиса смотрела на Диму и не понимала, как она не видела этого ханжества. И теперь она сильно сомневалась, что он хотел позвать ее родителей. Скорее всего, он даже рад был, когда его мама и папа выдвинули такие условия.
Что-что, а родителей своих Алиса не стыдилась. Она знала, что они достойные люди, и уж точно не поступили бы также, как поступает сейчас семья Димы.
В тот момент девушка вспомнила слова своей матери и поняла, что никакие деньги не стоят того, чтобы отказываться от своих близких, от своих корней. Ведь это не просто свадьба, этот поступок – показатель того, как относятся к ее родным, а, соответственно, и к ней. И что будет дальше? Ей так и будут указывать ее место только потому, что у нее нет столько денег?
- Значит так, - проговорила Алиса, стараясь не расплакаться, - или мы зовем моих родителей, или свадьбы не будет. Я с ними так не поступлю. И я не дам смешивать их с грязью только потому, что они родом из деревни.
- Ты серьезно? – усмехнулся Дима. – Ты готова отказаться от меня, от всего этого?
Он обвел рукой их квартиру, намекая на то, что это все он дал Алисе. Да, так и было, только это не дает ему право выдвигать такие условия.
- Да, готова, - уверенно произнесла она.
Алиса надеялась, что Дима ее поймет. Что примет ее позицию и даже потом будет гордиться ее стойкостью.
Но он не понял. Еще несколько раз он пытался ее продавить, но не вышло. И тогда он ее выгнал, сказав, что можно вывезти девушку из деревни, но городской она так и не станет. А в городе другие правила, и, если тебя обеспечивают, будь добра соглашаться с условиями.
Конечно, Алиса страдала. Но понимала, что все сделала правильно. Если бы она согласилась на его условия, то потом бы себе этого не простила. Да и этих условий становилось бы все больше, когда Дима понял бы, что имеет над ней власть.
Алиса устроилась на работу, а через год встретила хорошего молодого человека. Он был довольно простым, но быстро нашел общий язык с родителями девушки. Да и с ним Алиса чувствовала себя спокойно. Она знала, что никогда не услышит от него тех страшных слов. И да, она была рада, что смогла в свое время найти в себе силы, чтобы не поддаться соблазну. Деньги – это, конечно, хорошо, но уважение и достоинство – бесценно.
===================================================
....... автор - ЮЛЯ С.

НЕ ТЕРЯЯ НАДЕЖДЫ...

“Знаете что, принесите им того котёнка, которого они просили. Который живёт под лестницей” — сказал хирург. “Грязный, блохастый... Чтобы перед операцией они заболели?” — возразила женщина…
Девочки сидели перед хирургом. Им было по восемь лет и они были сёстрами...
Высокий и лысый хирург хмурился. Разговор должен был быть очень тяжелым и серьёзным. Он попросил их родителей выйти и дать ему всего пять минут.
Ему очень хотелось поговорить и объяснить... Хотя... Ну, что тут можно объяснить?
То, что вероятность положительного исхода близка к нулю? Рассказать что-то о тщете жизни? О том, что все там будем? Восьмилетнему ребёнку?!
Он пытался подобрать слова и подсознательно оттягивал начало разговора.
— А с чего это вы обе лысые? — спросил он у сестричек и инстинктивно провёл по своей лысине.
— А это я сбрила волосы в поддержку моей сестры, — ответила одна малышка и сжала своей левой ладошкой правую руку сестры.
— Ты её очень любишь? — продолжил хирург.
— Очень! — ответила девочка. — Вы, дядя доктор, не волнуйтесь. Я сама очень хочу поделиться с ней своей печенью. Меня никто не уговаривал.
Она как заболела раком, так я и решила – всё-всё сделаю, чтобы она выздоровела!
Губы хирурга свело судорогой.
— Раньше бы немного… — пробормотал он почти про себя.
— Что вы сказали, дядя? — хором произнесли сестрички.
— Я говорю... Я говорю, а что больше всего вы любите? — нашелся хирург.
И они затараторили.
Хирург с болью внутри смотрел на осунувшееся лицо больной девочки, которое раскраснелось от хороших воспоминаний.
Ох, раньше бы… — повторял он про себя.
А дети перечисляли:
— Первым делом, как выздоровеет, она сможет поиграть с нашим любимым котом Фениксом.
— А потом, как мне станет легче, мы с сестрой пойдём в зоопарк посмотреть на больших какаду и сусликов.
— Любите животных? — тянул время хирург.
— Очень! — хором ответили сестрички. — Дома только кот Феникс. Мы маму просили, чтобы разрешила принести котёнка, который у нас в подъезде живёт, но... она не разрешает. Говорит, что сестре пока нельзя.
— Правильно говорит, — вздохнул доктор и принял решение. — Вы вот что... Вы не волнуйтесь. Сделаю всё, что смогу. Но понимаете… — хирург замялся. — Тут такое дело... Я не волшебник, к огромному моему сожалению.
— Дядя доктор, — встала девочка, больная раком, и подошла к хирургу. — Вы не переживайте. Я смерти не боюсь. У меня всё в жизни есть.
И родители хорошие, и сестра, и кот Феникс. Они все меня очень любят. А значит, всегда будут помнить. А тот, кого помнят, никогда не умирает. Правда?
Хирург задохнулся. Он пытался протолкнуть слова через горло, откашлялся и погладил ребёнка по голове:
— Позовите мне ещё раз родителей, — сказал он выходившим девочкам.
Разговор был тяжёлый. После подписания всех необходимых документов он кивнул им, и они пошли к дверям походкой сразу страшно постаревших людей.
Мама девочек пыталась сдержать рыдания. Нельзя, чтобы дети видели.
— А знаете, что? — окликнул он их.
Родители малышек обернулись.
— Знаете, что, — повторил хирург, — принесите им сегодня того котёнка, которого они просили. Который живёт под лестницей.
— Грязный, блохастый... Чтобы перед операцией они заболели? — возразила женщина.
Хирург встал и подошел к ним вплотную. Он посмотрел на мать и сказал тихо:
— Вы не понимаете, что это может быть её последняя радость? Мне надо объяснять такие простые вещи? Искупайте его. Обработайте от блох. Я не знаю... Делайте, что хотите, в конце концов!
Он отвернулся и сел за стол. Родители вышли.
Через несколько дней девочек положили в больницу и стали готовить к серьёзной операции по пересадке части печени.
Хирург долго стоял перед дверью в палату, прежде чем войти. Он не верил в бога, и всегда писал это слово с маленькой буквы, потому что...
Потому что тот, кто видел столько страданий и смертей, сколько видел он, перестаёт верить во что-то хорошее.
А теперь он стоял перед дверью и пытался вспомнить слова какой-нибудь молитвы. Мама с ним в детстве разучивала. Его губы беззвучно шевелились, но ни одно слово на ум не приходило...
Он толкнул дверь и вошел.
— Дядя доктор! — хором радостно закричали девочки, и камень упал с его души. — Дядя доктор! Это вы упросили маму? — спросила одна из сестричек.
— Нет, нет, это она сама. Конечно, сама, — сказал он, присаживаясь на краешек кровати.
Девочки потянулись к нему и прикоснулись к его руке.
— Дядя доктор, вы очень хороший! — сказала одна.
А вторая поддержала:
— Спасибо вам!
Он всхлипнул и выскочил из палаты. Промчался по коридору и, ворвавшись в свой кабинет, стал вытирать слёзы, катившиеся по щекам, но тут...
Тут вдруг кто-то рядом стал аплодировать. Он с изумлением оглянулся. Рядом стояли врачи отделения и медсёстры. Они молча аплодировали.
Удивление на лице хирурга говорило само за себя.
— Безнадёжный случай, коллега, — сказал самый старый хирург. — Никто, кроме вас, не решился. И я, старый пёс, испугался. Не хотел перед пенсией... Не хотел так уйти.
— Я вас понимаю, — ответил ему хирург.
— А вот я себя нет! — возразил ему самый старый хирург, после чего протянул вперёд свои руки. Они не дрожали. — Окажите мне честь, коллега, — сказал он врачу, — возьмите в команду. Не дайте мне так уйти и потом жалеть до самого конца. Окей?
— Окей, — улыбнулся хирург. И все опять аплодировали.
Перед наркозом больная девочка подозвала хирурга. Тот подошел и наклонился.
— Спасибо вам за котика, — сказала она и добавила: — Я назвала его Надежда.
— Кошечка? — спросил доктор.
— Нет, котик, — ответила девочка и рассмеялась еле слышным смехом: — Я посмотрела.
Операция была очень долгой и тяжёлой. Я не стану перечислять все возникшие трудности. Скажу только, что маленькое сердечко больного ребёнка запускали дважды.
— Третий раз она не выдержит, — сказал хирург ассистировавшему ему старому врачу. — Третий раз будет последний...
И третий раз случился. Маленькое сердечко дёрнулось и остановилось… .
Все заметались и стали делать необходимые процедуры, а старый хирург отошел к стене и присел. Он держался за своё сердце, а его губы шептали:
— Нет. Ни за что. Это мой последний бой, и мне решать...
Сердце малышки вдруг заработало.
— Шьём, быстро! — закричал хирург, и все бросились к столу и инструментам.
Когда всё было окончено, и девочек стали вывозить из операционной, хирург вдруг заметил:
— Коллега. Коллега! — позвал он старого хирурга, прислонившегося к стенке.
Но тот молчал... Хирург подошел и заглянул ему в глаза. Потом стянул с головы колпак.
— Ах, ты господи, — сказал он. — Как же так?
Потом заметил:
— Геройски ушёл. Отдал всё до конца.
Когда он вышел к родителям, дежурившим в коридоре, они вскочили и бросились к нему.
— Тихо, тихо, — сказал он, подняв вверх руки. — Операция прошла удачно, но это всё, что я могу сказать. Будем надеяться на хорошее...
*****
Через год мама девочек позвонила доктору и попросила:
— Доктор, не могли бы вы сделать нам одолжение? Девочки очень хотят, чтобы вы с нами поехали в зоопарк. Вы могли бы?
Хирург согласился.
Малышки шли по проходу, держась за его руки. Они тараторили и улыбались. Они рассказывали ему всё. И о том, как живут. И о том, какой страшный шалун Надежда.
А хирург шел, слушал их и улыбался. У него в голове вдруг зазвучали те, давно забытые слова его мамы, которая учила его молитве.
Буквы складывались в слова, слова в строчки. И его губы сами собой шептали...
— Что, что? — спросили хором сестрички.
— Я говорю… — улыбнулся хирург. — Я говорю, вы обе – очень смелые девочки. Держитесь друг за друга! И тогда вам ничего не страшно.
Девочки прижались к нему и обняли, а у него перед глазами стоял самый старый хирург, отдавший тогда свою жизнь. Он стоял и улыбался...
Вот и вся история. И я не знаю о чём она.
О любви сестёр? О решимости врача взвалить на себя то, что другие не могут? О старом хирурге, решившем уйти тихо, но не помешать спасению жизней детей?
Что тут важнее?
Как решить?
Как?
===================================================
....... автор - ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

С Л А В И К...

— На работу иди!
— Я?! — Клава поперхнулась чаем.
— А кто? Я что-ли? — удивился муж. — Я зарабатываю между прочим, а ты дома сидишь.
— И это ты называешь нормальной работой?! — возмутилась Клава.
— Забыла, на чьи деньги живёшь уже целый год? — недобро прищурился Славик. — Как тратить, так не возмущалась, и работа моя тебе казалась нормальной. Пора уже тебе зарабатывать самой, хватит на шее сидеть.
— Я не могу работать! Малышу ещё года нет! Даже в ясли ещё не возьмут.
— А бабушки на что? Мама твоя? Помогла бы хоть молодой семье. Наверное, она тебе и напела про меня, доченьку свою защищает, тунеядку. Все бабы одинаковы, лишь бы на шею сесть, — невозмутимо заявил Славик.
Клава задохнулась от возмущения и не нашла, что сказать. Желание было треснуть этого самодовольного Славика чем-нибудь тяжёлым! Клава даже инстинктивно оглянулась вокруг с целью это тяжёлое найти. Но тут заплакал малыш, и женщина поспешила к нему из кухни в комнату.
Славик остался сидеть за столом и, как ни в чём не бывало, продолжал пить чай, лениво просматривая что-то на своём телефоне. Он без всяких эмоций посмотрел вслед жене, которая поспешила к плачущему малышу, сыну. Его сыну. Ну и что? Его это никак не трогало.
— Это всё бабские дела, не мужские, — бубнил себе под нос Славик, усаживаясь за ноутбук получасом позже. — Буду я ещё за малышом бегать! Я деньги зарабатываю, содержу семью. А она только тратить умеет… Так… Что тут у нас сегодня?...
Славик бубнил и ругался тихонько на Клаву, включая ноутбук и открывая нужные программы. Он недовольно поморщился от того, что утреннее солнце через окно комнаты вдруг выглянуло из-за облаков и засветило прямо в экран.
— Ничего не видно! Надо новый ноут покупать! Экран блёклый. Сижу тут, глаза ломаю, ради неё и ребёнка! А никто не ценит, — проворчал Славик. Едва нужная программа открылась, он тут же погрузился в процесс и ничего больше не говорил. Вид у него при этом был совершенно безумный. Клаве всегда становилось не по себе, когда она видела мужа за «работой»…
***
— Мама! Он работает на компьютере, зарабатывает большие деньги, — заявляла Клава матери, Полине Романовне, когда ещё только начала встречаться со Славиком.
— Чего же он такое делает-то, не пойму, что так хорошо платят, — недоумевала Полина Романовна.
— Он ведёт несколько проектов, — гордо отвечала Клава.
— Молодец, конечно… Но… Всё это так ненадёжно, дочка! Лучше бы ему нормальную работу найти.
— Мам. У нас любовь. Настоящая. Всё будет хорошо. В крайнем случае, я ведь тоже работаю, не волнуйся за нас, — улыбнулась Клава и обняла мать. — Мы уже подали заявление. Через месяц свадьба.
Мать изумлённо посмотрела на Клаву и подумала о том, что дочь уж слишком торопится начать семейную жизнь с этим Славиком. Самой Полине Романовне парень показался каким-то мутным и скрытным. Но красивым, да. И фигура, и лицо. Породистое такое, модельная внешность, как с картинки.
В глаза Славик при разговоре никогда не смотрел, он как будто бы избегал взгляда. Тихо говорил, бормотал чего-то непонятное.
На опасения матери по этому поводу Клава тогда рассмеялась и заявила, что мама отстала от жизни, и совсем не понимает молодежный сленг, потому что всё, что бормочет Славик вполне понятно, просто, может быть, он тихо говорит, да ещё и употребляет много терминов. Потому что очень умный…
Полина Романовна тогда немного обиделась. Да, она родила Клаву поздно, но не была такой уж древней, чтобы совсем отстать от жизни! Зря дочь так о ней говорит! Но сленг она не любила, это да. И Клава, к слову, дома его никогда не использовала, изъяснялась понятным языком. «Нормальным, русским» — как говорила Полина Романовна.
Она беспокоилась за дочь. Очень сильно беспокоилась. Парень был откровенно ненадёжен, впечатление такого уж умного не производил, но Полина Романовна знала свою девочку. Если Клава «закусила удила», то её ни за что не отговоришь. Характером она была в отца. Как не хватало Полине Романовне мужа Сергея! Он рано ушёл из жизни по трагической случайности. Малышке Клаве едва исполнилось пять лет.
До рождения дочери они с мужем жили десять лет в браке, детей долго не планировали, были молодые, беззаботные, очень любили путешествовать. Сергей любил риск и экстремальные виды спорта, что собственно его и сгубило. Сама Полина Романовна была, как она выражалась, «большая трусиха» и потому увлечения мужа не поддерживала.
— Не хочу я никаких острых ощущений, — говорила она мужу. — Лучше на экскурсию съездить. По тем же горам и пещерам, но по безопасной тропе, с гидом… А ещё лучше на пляже позагорать!
Когда родилась Клава, то с совместными путешествиями пришлось повременить. Однако увлечённая натура Сергея не давала усидеть на месте, и однажды он, оставив жену и ребёнка, отправился в последнее в своей жизни, приключение…
***
Славика воспитывала бабушка, Юлия Григорьевна. Исходя из скудных сведений (бабуля не любила об этом говорить) родители Славика были горькими пропоицами и совсем опустившимися личностями.
Юлия Григорьевна растила мать Славика Аню одна, работала с утра до вечера, следить за дочерью ей было некогда, и однажды та связалась с дурной компанией. Уже в подростковом возрасте Аня состояла на учёте в детской комнате милиции. Едва окончив школу, спешно выскочила замуж за странного типа, оказавшегося впоследствии карманным вором. Вскоре после свадьбы он надолго сел за кражу более серьёзную, в особо крупных размерах. А через три месяца попала за решётку и сама Аня.
Юлия Григорьевна удивилась тому, что дочь, оказывается, проходила по тому же делу соучастницей. В тюрьме и родился Слава. Однако вскоре, участвуя в потасовке, Аня была серьёзно ранена и не выжила. Славика забрала бабушка. Мужу Ани сидеть предстояло ещё долго, и Юлия Григорьевна оформила опекунство.
Учился Славик неплохо, но очень ленился. Заставить его делать уроки, было делом невероятно сложным. Он откровенно не понимал, зачем ему это было нужно и никакие доводы на него не действовали. Юлия Григорьевна сначала билась, а потом махнула рукой, решив, что в какой-нибудь колледж Славик всё равно поступит, потому что тройки всё же у него были, а не двойки.
— Не всем же звёзды с неба хватать, — грустно вздыхая, успокаивала себя пожилая женщина. — Кому-то надо и простым рабочим работать. Тем более что учёным Славику быть уж точно не в кого, прости Господи. И папаша ведь тоже окончил свою жизнь в заключении, что за горькая судьба!
Юлия Григорьевна очень любила Славика и желала ему только счастья. Баловала, покупала всё, что было нужно, однако старалась не упустить, как это случилось у неё с дочерью Аней. Окончил Славик школу и поступил на слесаря. Отучился, только искать работу по специальности не торопился.
У Славика был недорогой ноутбук, который на совершеннолетие подарила ему Юлия Григорьевна. И он нашёл способ зарабатывать, сидя дома, чем очень гордился. С первого крупного заработка Славик купил бабушке новую швейную машину, потому что та очень любила рукодельничать. Потом вручил бабуле деньги на новые сапоги, потом на куртку.
— А это законно? — волновалась Юлия Григорьевна. Она видела, что внук подолгу просиживал за ноутбуком, в основном ночью, а потом днём долго отсыпался.
— Ну как тебе сказать… Не забивай себе голову, бабуль. Законно. Формально я ничего не нарушаю, не переживай, это они нарушают, владельцы сайтов, — путано объяснил Славик, задумчиво почесав затылок.
— А я переживаю! И буду переживать! Родители твои, как закончили?! А?! И ты хочешь, чтобы я не переживала?! — начинала плакать Юлия Григорьевна.
— Верь мне. Я знаю, что делаю. И я не преступник, — важно заявил Славик. Потом чмокнул бабулю в щёку и поспешил на свидание. Он встречался с очаровательной девушкой по имени Клава.
Клава очень понравилась Юлии Григорьевне. Когда она пришла на чай, бабушка Славы обрадовалась, увидев такую милую девушку — будущую невесту внука и сочла, что ему невероятно повезло. Вскоре состоялась скромная свадьба, после которой молодые стали снимать квартиру и жить там. Славик продолжал зарабатывать всё тем же способом.
Клаве тоже не нравилась деятельность Славика. Она, так же как и Юлия Григорьевна считала, что онлайн-ка.з.ино — это не самое надёжное «место работы». Да и вообще не работа это, а игра! Опасная, рисковая.
— Слава, у тебя же есть профессия! — говорила она мужу. — Устраивайся официально, это надёжнее.
Славик долго ломался, но всё же Клаве удалось его убедить, и он устроился на официальную работу. Этим девушка заработала ещё большую любовь и доверие бабушки Славика, которая в очередной раз убедилась, что с Клавой внук в надёжных руках. Хоть девушка была ещё совсем молоденькая, однако толковая.
Вскоре Клава забеременела. Они всё так же снимали квартиру, Славик работал слесарем на заводе и продолжал играть, однако не очень часто: Клава держала опасное увлечение мужа под контролем.
Однажды подруга Клавы Дарья, с которой они вместе учились в школе, предложила молодой семье жить в однокомнатной квартире её недавно скончавшейся мамы без арендной платы, просто оплачивая коммунальные платежи.
— Я тебе позвонила, Клав, потому что знаю, что вы снимаете квартиру, а у тебя декрет скоро, трудно вам будет. Квартира мамы старая, требует ремонта, если сдавать или продавать, но у меня на неё ни денег, ни сил сейчас нету. Может попозже, когда-нибудь займусь. А пока живите, — предложила Дарья.
— Спасибо тебе большое, Даш! — поблагодарила подругу Клава.
Молодая семья переехала. В один из дней Славик заявил Клаве, что уволился с работы.
— Делать там нечего! Я дома за одну ночь ту месячную зарплату делаю! — сказал он.
Клава была поражена. Такие новости ей решительно не понравились. Уговоры ничего не дали. На следующий день Славик в очередной раз отдал ей деньги и гордо объявил, что «заработал» на кроватку и коляску для будущего малыша.
Кроватку и коляску купили, а вскоре и малыш родился, немного раньше срока, но крепкий и здоровый. Клава тоже чувствовала себя хорошо.
Уход за маленьким человечком полностью захватил молодую женщину, и она ослабила контроль над мужем. А Славик всё играл, играл, играл. И проигрывал.
— Ну да… Приходилось брать займы. Не большие. Я тебе не говорил, чтобы не волновать. Я же знал, что погашу их. А теперь что-то не фартит мне. Так что пора, наверное, тебе на работу устраиваться, помогать мне, — нехотя проговорил Славик однажды.
— Да ты в своём уме?! Куда мне на работу? Малышу года нет! В ясли даже не возьмут. Это спасибо Даше, а так вообще не знаю, чего делали бы! — возмутилась Клава.
— Да ничего не делали бы! Жили бы у моей бабушки. Там две комнаты. Это тебе самостоятельности захотелось! И вообще, я между прочим отличную схему придумал, она срабатывала безотказно, но теперь что-то не прёт. Не пойму. Есть у меня мыслишки, я их думаю. Хочу проверить кое-что… — задумчиво проговорил Славик.
— На работу тебе надо, нормальную, — снова начала неприятный для Славика разговор, Клава.
— Нет, я сказал! Вот увидишь, попрёт! Дай только время…
«И денег… Денег тоже дай… Как в бездонную бочку!» — сердито думала Клава, складывая свои вещи. Она была в ужасе. Оказалось, что муж назанимал кучу денег, долг в его игрищах составлял ужасающую сумму, от которой её аж замутило…
***
— Игромания — это страшная вещь, дочка, пока он сам не осознает, ничего не изменится, а будет только хуже, — сказала Полина Романовна дочери. — Правильно, что ушла. Это надо такое заявить, чтобы тебе работать?! А ему, значит, нет?! Сидит лоб здоровый, играет в игрушки. У него семья, ребёнок маленький!
Клава забрала сына, собрала вещи, вызвала такси и приехала к матери. Кроватку, коляску, пеленальный столик и некоторые другие вещи, пришлось забирать позднее, вызвав грузовое такси. Конечно же Полина Романовна помогла дочери. Она всё оплатила, она же села в декрет, а дочь вышла на работу. Так они решили вместе. А со Славиком Клава развелась.
***
— Бабуль, бабуль, я точно отыграюсь! Я кое-что придумал, — заявил Славик бабушке, сверкая безумными глазами. Он вернулся к Юлии Григорьевне, объявив, что они с Клавой развелись.
— Ты жену потерял, семьи лишился! Что тебе ещё надо? Я выброшу твой ноутбук!
— Ты не посмеешь! Нет! — Славик прижимал ноут к себе, как самое дорогое, что у него было.
А Юлия Григорьевна плакала. Внук катился по наклонной, а она ничего не могла сделать.
Однако Славик, проснувшись однажды, после очередной неудачной игровой ночи, решил, что с него хватит. Сколько раз уже себе обещал прекратить игру, но срывался и снова проигрывал!
Он рассказал бабушке, что в минуты отчаяния много раз писал в службу поддержки сайта, чтобы его игровой аккаунт заблокировали, но те отказывали, отвечали уклончиво, давали всякие бонусы, чтобы он продолжил, участливо интересовались проблемами и заверяли, что всё наладится и незачем необдуманно принимать такое решение.
— Бабуля, они специально вначале дают выиграть. Долго заманивают в ловушку, плетут свои сети. Деньги вывести сразу нельзя, нужно подождать, иногда десять часов, иногда сутки. Всё это специально! Они знают, что азартный человек ни за что не утерпит, отменит заявку на выплату и снова пустит деньги, на ставки. Я сам много раз так делал. Легче выиграть, чем удержаться от продолжения игры. Я часто выигрывал по сто, по шестьдесят тысяч. И думал, что смогу больше. И мог. Но потом снова делал ставку и проигрывал. Ставки росли. Однажды я выиграл очень большую сумму — сто тридцать тысяч! Я вывел её, и расплатился с долгами. Клаве купил серёжки красивые. Деньги ещё оставались, мы хотели купить что-то для дома, уже не помню что, но я не удержался и снова внёс их на баланс на сайте. И проиграл. Так было много-много раз. Это очень захватывает, с самого первого раза.
Славик отчётливо помнил свой первый раз. Друг предложил ему поиграть, чтобы поправить материальное положение. Рассказал про сайт, дал ссылку. Славик зарегистрировался и внёс первую сумму — пять тысяч рублей. Через полчаса на счёте уже было семь.
— Мне очень понравилось, ба! Это же было так просто!
Юлия Григорьевна сокрушённо смотрела на внука. По лицу её текли слёзы. «Это же так просто!» заявлял когда-то муж дочери Ани. — «Работа не пыльная, клиенты богатые, а оплата хорошая. Главное не попасться, но я профессионал. Не родился ещё тот мент, который поймает меня!»
— Родился. И поймали, — вздыхала Юлия Григорьевна, вспоминая прошлое. А теперь оно, как будто снова встало перед ней, только в лице Славика, пораженного страшной напастью — лудоманией.
— На, бабуль, — протянул внук ей свой ноут. — Спрячь куда-нибудь, выкинь, не знаю, что... И телефон спрячь. Куплю себе дешёвый кнопочный, чтобы никаких больше игровых сайтов.
***
Славик устроился на официальную работу, раз в неделю видится с сыном, платит алименты. Иногда встречается с девушками, правда, несмотря на то, что он по-прежнему очень красив, дальше свиданий дело не идёт. Славик честно рассказывает про себя, что разведён, есть сын. А развёлся из-за своего пагубного пристрастия к онлайн-игре…
Так и живёт он с бабушкой, которая, конечно же, не молодеет и стала часто болеть. А Славик хочет сделать ей сюрприз и копит деньги на путёвку в санаторий, зная, что она об этом давно мечтала. И накопить денег ему помогает всё та же игра. Втайне от бабушки он приобрёл себе смартфон и иногда ночью играет с него. Азарт не покинул его, знакомое предвкушение крупного выигрыша будоражит и волнует. Славик держится, действует аккуратно и верит, что не сорвётся. Ведь тогда он подведёт свою любимую бабушку, которая в него верит…
История основана на реальных событиях. Имена изменены.
----------------------------
Лудомания официально признана болезнью, которую относят к психическим расстройствам. Психотерапевты считают её разновидностью саморазрушающего поведения. Человека, который играет и не может остановиться, называют лудоманом.
Онлайн ка.зи.но в России запрещено. За это предусмотрена уголовная ответственность. Однако запрет не распространяется на такой бизнес, зарегистрированный в других государствах.
Для тех же, кто делает ставки, уголовная ответственность не предусмотрена.
=====================================================
....... автор - Жанна Шинелева

ТАКОЕ РАЗНОЕ СЧАСТЬЕ...

Надя чистила зубы, когда зазвонил телефон. Она сполоснула рот и вышла в прихожую. Телефон лежал на тумбочке и, вибрируя, подбирался к краю.
- Слушаю, - ответила Надя.
- Вы мастер по наращиваю ресниц? – спросил молодой женский голос.
- Да, - осторожно подтвердила Надя.
- Мне нужно сегодня сделать ресницы. Вопрос жизни и смерти. – Женщина говорила тоном, не терпящим возражений. - Вы на дом выезжаете?
- Да. Скиньте мне адрес, я сориентируюсь по времени и перезвоню вам.
Пока хозяйка набирала сообщение, Надя дочистила зубы. На полке тренькнул телефон – пришло письмо. Надя прочитала название улицы. Это же на другом конце города! А через два часа записана следующая клиентка. Она не успеет, много времени уйдёт на дорогу.
- К сожалению, прямо сейчас не могу. У меня через два часа следующая клиентка. А машины у меня нет, честно призналась Надя, перезвонив.
- Пожалуйста, отмените всех. Я заплачу по двойному тарифу, вы ничего не потеряете, - настойчиво, но сдержанно, уговаривала клиентка.
Надя всегда старалась помочь. Заманчиво принять одного клиента, а получить деньги за двоих. Пока ждала такси, она позвонила второй клиентке, сказала, что не может её принять и попросила перенести встречу на другой день.
- Сама хотела позвонить вам. Записалась, а времени нет. Я перезвоню, когда смогу приехать. Хорошо?
Надя успокоилась, всё складывалось наилучшим образом.
Молодой таксист хорошо знал город, лихо объезжал пробки, и через пятнадцать минут Надя стояла у подъезда нового красивого дома и звонила в домофон.
Она всегда мечтала жить в таком доме, с широкими лестницами, большими площадками, с просторным и бесшумным лифтом. Всё здесь говорило о достатке жильцов. Простой смертный, как она, просто не мог жить в таком доме.
Они с мужем и пятилетним сыном жили в малогабаритной квартире, в доме, построенном сорок с лишним лет назад. Тогда всех заботила не роскошь и удобство, а стремление как можно больше народу расселить по маленьким отдельным квартиркам. Лифта у них не было, Наде, как и другим мамочкам, приходилось самим поднимать прогулочную коляску на себе на верхний этаж, а то и не один раз в день. Мест для детских колясок и велосипедов предусмотрено не было, как и кодовых замков на дверях.
Надя вошла внутрь и оробела от яркого света, просторного и чистого холла. В подъезде, где жила она, лампочка была тусклая и слабая, а часто её вообще не было, пробираться приходилось на ощупь. Бесшумный лифт поднял её на четырнадцатый этаж. Все двери на этаже металлические, с красивыми ручками, а не обшитые дерматином, из которого торчит вата, как во многих квартирах в её доме.
«Я была бы счастлива жить в таком доме», - подумала она. Надя нажала на звонок и услышала знакомый по фильмам звук гонга. Дверь ей открыла молодая и сказочно красивая хозяйка в ярко красном халате.
- Проходите, - усмехнулась она, заметив растерянный вид Нади. - Ну, здравствуй. Не ожидала тебя увидеть. Ты же вроде поступила в университет? Я ничего не путаю? – сказала вдруг хозяйка.
Надя, снимавшая в этот момент кроссовки, резко выпрямилась и уставилась на неё.
- Не узнала? Да, все течёт, всё изменяется. И мы тоже. А вот ты совсем не изменилась.
- Вика? – несмело спросила Надя.
- А то кто же? Рассказывай, как дошла до жизни такой.
- Почему дошла? Я окончила университет, вышла замуж, три года назад муж попал в аварию, долго лечился. Думали, что не будет ходить. Слава богу, обошлось. Нужны были деньги, а я ещё в декрете сидела, не работала. Научилась наращивать ресницы. Муж уже работает, уговаривает меня бросить заниматься ресницами, а я привыкла.
- Понятно. Значит, замужем. Вкалываешь.
Наде этот разговор начал надоедать.
- У меня мало времени, - напомнила она.
- Да, да, пойдем в комнату. Тут удобно будет? – Вика показала на узкий диванчик.
- Да, и света достаточно. – Надя уложила Вику на диван, стала убирать тампоном макияж с лица.
- Прости, забыла смыть. Привыкла выглядеть во всеоружии. А ты, я вижу, совсем не красишься. Напрасно. У тебя правильные черты лица. Из тебя можно сделать настоящую красавицу.
- Зачем мне? – искренне удивилась она. - Лежи и не двигайся, а то в глаз попаду.
У Нади семья, ей некогда ерундой заниматься. Мужа её внешность вполне устраивает. По утрам она провожает его на работу, потом отводит Игорька в садик, возвращается домой и принимается за уборку, готовку, а между делом ездит к клиентам или они приезжают к ней.
- И ребёнок у тебя есть? – продолжала выспрашивать Вика.
- Есть, сын, шестой год пошёл. Уже читает по слогам. – Оживилась Надя.
О сыне она могла говорить часами, но почему-то поняла, что Вике эта тема не интересна. Та нетерпеливо заёрзала на диване. Да и кому интересно слушать про чужого, хоть и замечательного ребёнка.
Наступила неловкая пауза. Первой нарушила молчание Вика.
- У меня завтра друг приезжает, – сказала она. - Я должна хорошо выглядеть.
«Куда уж лучше, и так само совершенство, – подумала Надя. - Кожа идеально чистая, ни одного изъяна. Ухожена, пахнет дорогими духами. На её фоне я дурнушкой выгляжу».
- Я тоже была замужем. Целых три месяца. Хватило на всю жизнь, - усмехнулась Вика.
Они снова замолчала. Надя приклеивала ресничку за ресничкой, скрупулёзно и аккуратно.
- А сейчас я свободна и влюблена. Видела бы ты его. Не мужчина, мечта. Денег не жалеет, квартиру купил мне. Вот и стараюсь соответствовать. Надоем, хоть с квартирой останусь, - разоткровенничалась Вика. - Он женат, как ты и подумала. Это единственный его недостаток. И дети есть. Мальчик и девочка. И сразу сказал мне, что жену не бросит. Я боюсь снова остаться одна. – Вика снова беспокойно заёрзала на диване. - А у тебя красивый муж?
- Не знаю. Обычный, - ответила Надя.
В этот момент за её спиной зазвучала мелодия телефона.
- Надь, подай его мне, на столе лежит сзади тебя, – шевеля одними губами, попросила Вика.
Надя взяла телефон и увидела на экране красивое лицо мужчины.
- Да, дорогой, готовлюсь к встрече с тобой, соскучилась очень… Вика слушала собеседника, и лицо её становилось всё мрачнее, взгляд потух.
- Как не можешь?.. Хорошо, не буду. Обещай, что в следующие выходные ты приедешь. Обещаешь? – грустным голосом спросила Вика. И сразу словно погасла.
Надя ждала, когда она закончит разговор и сможет продолжить работу.
- Всё зря. Не приедет он. Долго ещё? – с раздражением спросила Вика.
После звонка она потеряла интерес к своим ресницам и к Наде. Незачем прихорашиваться, раз любовник не приедет. Торопит, хочет, поскорее выпроводить Надю, жалеет, что разоткровенничалась с ней.
- Совсем немного осталось. Сейчас. - Надя приклеила ещё несколько ресничек, причесала их специальной щеточкой, подала Вике зеркало. На миг взгляд Вики ожил, а потом снова потух. Она отдала зеркало Наде.
- Спасибо, - Вика встала с дивана и вышла из комнаты, но вскоре вернулась и подала Наде несколько пятитысячных купюру.
- Это много, - растерялась Надя.
- Это премия за то, что выслушала. Бери.
Надя послушно взяла деньги, собрала инструменты и попрощалась.
После помещения с кондиционером воздух улицы окружил её плотной духотой. От долгого сидения болела спина. Она представила, как скажет Роману, сколько заработала за день. Может, теперь хватит денег поехать на юг? Бархатный сезон, самое то.
Настроение поднялось. За сыном в садик идти ещё рано. Шла и думала, что приготовить на ужин.
Дома она жарила мясо и весело напевала. Когда заскрежетал в замке ключ, она поспешила в прихожую, торопясь похвастаться.
- Ты устал? Сильно? – спросила Надя, заметив, что он сильнее обычного припадает на ногу.
- Да, что-то побаливает нога. Дождь, наверное, будет.
- Пойдём скорее на кухню, мне нужно тебе кое-что сказать. – Муж первым прошёл на кухню.
- Мне тоже. Говори ты первый, - попросила Надя.
Такое начало не обещало ничего хорошего. Надя осторожно села на стул, словно тот мог сложиться под ней.
- Надя, ты много сделала для меня, - начал Роман.
- Ромка, я же люблю тебя. Какие могут быть счеты?
- Не перебивай. – Неулыбчивый Роман посерьёзнел ещё больше. - Ты одна тянула нас, работала на двух работах…
«Сейчас скажет, что любит другую», - подумала Надя, и сердце тревожно забилось в груди.
- Ты устала. Тебе нужно отдохнуть. Я купил билеты и через две недели мы уезжаем на море.
Сказанные слова не сразу дошли до Нади. А когда дошли, она уставилась на мужа.
- Я думала, что ты скажешь…Неважно. Я сегодня наращивала ресницы моей бывшей однокласснице. И она заплатила гораздо больше, чем нужно. Деньги ведь нам понадобятся? - Надя следила за реакцией мужа, но он только кивнул. На этот раз не стал выступать, что ей пора бросить заниматься ерундой.
Ночью Наде приснилось, что она встречала мужа в аэропорту. На ней был длинный, шёлковый, красный халат, а глаза обрамляли длинные пушистые ресницы. Люди выходил из самолёта, а Романа всё не было. Она начала переживать, что он не приехал. И тут увидела красивого мужчину в белом костюме, похожего на Александра Абдулова. Он шёл к ней. «А как же Ромка?» - подумала она во сне. А красавец подошёл и поцеловал ей руку. Её обожгло огнём, и Надя проснулась.
Она долго не могла заснуть, всё размышляла, к чему приснился этот странный сон.
Через два дня, когда Надя собиралась к клиентке, снова зазвонил телефон. На экране высветился номер Вики. Номера всех клиентов Надя всегда сохраняла в телефоне.
- Ты сможешь ко мне приехать? Прямо сейчас - В капризном голосе Вики слышались слёзы.
- Что случилось? Ресницы отклеились? – поинтересовалась Надя.
- Нет, но ты должна приехать ко мне, прямо сейчас. Жду, – сказала Вика и отключилась.
Надя отменила встречу, поехала к Вике. Всю дорогу до её дома, она ломала голову, что могло случиться. Когда Вика открыла дверь, Надя её не узнала. Та стояла опухшая, зарёванная, бледная.
- Проходи, - сказала Вика безжизненным голосом и ушла в комнату.
Надя разулась и поспешила за ней.
- Сними их скорее, - с раздражением сказала Вика.
- Кого? – не поняла Надя.
- Ресницы. Сними их немедленно! – Вика истерично замахала рукам, словно пыталась смахнуть с них что-то.
- Но почему? Они выглядят ровными.
- Снимай! - прикрикнула на Надю Вика.
- Хорошо, – сказала Надя и стала доставать из сумки всё, что ей понадобиться.
- Он бросил меня! Ты понимаешь? Позвонил и сказал, что не приедет больше. Даже в глаза побоялся мне посмотреть, позвонил. А говорил, что любит, жить без меня не может. Всё зло от мужчин. Им нельзя верить. Разве его волнуют мои чувства? А вдруг я выброшусь из окна?
- Вика, не говори так, - испугалась Надя.
- Да нет, это я так. Я беременная. И не сказала ему. Никогда не скажу. Он даже не догадывается, чего лишил себя.
Надя обняла Вику, стала успокаивать.
- Ведь ты же знала, что это временно, не навсегда. У тебя будет сын, красивый, как он. Ты справишься…
А сама думала, что красивые и богатые тоже несчастливы. Что её обычный Ромка лучше всех, даже лучше Александра Абдулова, потому что он её Ромка, её муж, и она с ним счастлива. А скоро они поедут к морю…
«- А у вас есть семья?
- Нет…
- Нет… Выходит, у вас есть всё и ничего…»
-----------------------
Цитата из фильма «Железный человек»:
«Счастье – это когда у тебя все дома»
... «Приключения домовёнка Кузи»
=============================================
....... автор - Галина Захарова