Предыдущая публикация
«Он подписал мне смертный приговор».
Какую роль сыграл Сталин в судьбе писателя Булгакова.
В жизни Булгакова очень большое значение имело понятие судьбы. Оно часто возникает в его письмах и дневниках. Да и неслучайно самая его личная и, в сущности, автобиографическая книга «Жизнь господина де Мольера» заканчивается словами биографа Мольера - Лагранжа, который говорит о смерти великого комедианта так: «Что же явилось причиной этого? Что? Как записать?.. Причиной этого явилась немилость короля и чёрная Кабала!.. Причиной этого явилась судьба».
Нечто похожее мог бы сказать про себя и сам Булгаков. Вся его жизнь - это по сути и был поединок с судьбой. Он ощущал себя самым несчастным, самым гонимым, самым преследуемым писателем в СССР, что едва ли соответствовало действительности, если вспомнить его великих современников. Но он так думал, потому что врагом в его глазах была не советская власть, не ОГПУ, не цензура, а – Судьба.
Как считает биограф Булгакова, писатель Алексей Варламов, «что же касается собственно мистического начала, то есть две важные даты в жизни Булгакова, которые можно назвать таковыми. Одна из них – день, когда состоялся его телефонный разговор со Сталиным. Это случилось 18 апреля 1930 года, и это была пятница, но не просто пятница, а пятница Страстной недели, день Голгофы, который и вошёл в историческую часть романа «Мастер и Маргарита». Вторая мистическая дата – смерть Булгакова 10 марта 1940 года в Прощёное Воскресенье».
Но Булгаков мог умереть и раньше, в 1917 году, когда фактически стал наркозависимым человеком, и как считается, в его излечении от этого тоже присутствовал мистический аспект. Он принимал морфий больше года, и как говорят наркологи, в такой ситуации люди обычно не возвращаются. Булгаков же смог преодолеть недуг, что говорит о его огромной силе воли, но одной её было бы недостаточно. «В каком-то смысле это Судьба заключила с ним договор – он излечивается от морфия, но за это отдаёт свободу выбора. С той поры жизнь Булгакова складывалась так, что у него не было возможности выбирать. Словно его вела судьба, не предлагая никаких вариантов», - подытоживает писатель Варламов.
Немалую роль в спасении Булгакова сыграла его первая супруга Татьяна Лаппа или Тася, как он её называл. Она была рядом с ним в самые тяжёлые времена, делила последний кусок хлеба, искала лучших врачей, но «в благодарность» за это сам Булгаков потом назвал её «слабой женщиной» и обвинил в том, что она не смогла увезти его за границу. Писатель не любил большевиков и советскую власть, а в начале особенно, и поэтому хотел покинуть Россию вместе с Белой армией. Но тогда, в 1920 году, в самый последний момент он подцепил тифозную вошь, которая уложила его в постель и помешала всем планам. Булгаков свалился с тифом при белых, а очнулся уже при красных, с которыми и прожил оставшиеся двадцать лет. И Тасю обвинял в том, что она ничего не сделала, чтобы его эвакуировать.
⠀
Но куда она могла его увезти, когда он находился между жизнью и смертью? Эта удивительная женщина была готова отдать последнее только, чтобы спасти писателя, однако Булгаков относился к ней довольно пренебрежительно. «Чудесная, милая, заботливая и прекрасная, но - недалёкая женщина, - пишет Варламов. - Этакая душечка, хорошая жена врача, но не писателя, а тем более такого, как Булгаков. Не случайно он не подпускал её к своим писаниям, а свой первый роман «Белая гвардия» посвятил второй жене, Любови Белозерской, которая никакого отношения к этому произведению не имела».
⠀
Конечно, Тася была оскорблена этим фактом и небезосновательно. Выхаживала, кормила, заботилась и получила такую пощёчину! И хотя Булгаков поступил с ней довольно некрасиво, потом он всегда ощущал перед ней вину, и когда умирал, звал Тасю, чтобы попросить прощения.
⠀
Когда Булгаков понял, что ему предстоит жить и работать в новых реалиях, и не остаётся ничего другого, как принять это, он решил перебраться в Москву. Только-только закончилась Гражданская война, начался НЭП, и было очень тяжело в материальном плане. тяжело. Первые несколько месяцев, зимой 1921-1922 года, случалось, они с Тасей по нескольку дней голодали. Правда, у них была комната в знаменитой квартире номер 50, которая потом будет описана в «Мастере и Маргарите». Эта комнатка досталась Булгакову от мужа его сестры, и кроме жилья - больше ничего и не было.
Надо было завоёвывать жизненное пространство, и он буквально вгрызался в новую действительность. Сначала попал на работу в газету «Гудок», где писал фельетоны, потом стал сотрудничать с газетой «Накануне». Тогда Булгаков ощущал, что идёт на компромисс, потому что работа в газете была ему противна, однако там платили хорошие деньги, а кроме того «Накануне» помогло ему сделать имя. И всё же Булгаков очертил для себя некоторые линии, за которые не переступал. Сотрудники «Гудка» вспоминали, что Булгаков держал себя как человек из прошлого. У него не было попыток выдать себя за перестроившегося, осознавшего социалистические ценности писателя – и внешне, и внутренне он оставался старорежимным человеком, который признал, что старое проиграло, и на смену ему идёт новое, но сам он остаётся при своём, пишет на свои темы, своим языком. Его отношения с большевиками были такие: я признаю вас, вы признаёте меня, я не нападаю на вас, вы не нападаете на меня. До известного предела ему удавалось так жить и даже добиться успеха.
⠀
Тем не менее в 1926 году ОГПУ пришло к Булгакову с обыском, что было связано с газетой «Накануне». Она выходила в Берлине на советские деньги и была пропагандистским, ориентированным на русских эмигрантов изданием, призывавшим их возвращаться в Советский Союз. Движение это получило название «смена вех» или «сменовеховство». А потом большевики поменяли курс, стали закручивать гайки, газету закрыли, и всех, кто в ней сотрудничал, взяли на заметку.
⠀
К Булгакову пришли с обыском и изъяли у него рукопись «Собачьего сердца» и дневник. А некоторое время спустя вызвали в ОГПУ и провели допрос, стенограмма которого была опубликована уже в наше время. По ней видно, что Булгаков вёл себя исключительно мужественно, не юлил и прямо отвечал на все вопросы: советскую власть не люблю, но считаю, что она упрочилась и с ней надо считаться как с фактом; участвовал в Белом движении, пишу об интеллигенции... «Я всегда пишу по чистой совести и так, как вижу! - отвечал он на допросе. - Отрицательные явления жизни в Советской стране привлекают моё внимание, потому что в них я инстинктивно вижу большую пищу для себя (я — сатирик)».
Его, конечно, почти сразу отпустили и даже разрешили ставить пьесу «Дни Турбиных», но осадок остался. А когда следующую пьесу - «Бег» - Сталин не одобрил (в ней он увидел попытку оправдать белую эмиграцию и назвал её «антисоветским явлением»), произведения Булгакова были запрещены к публикации, и все его пьесы - сняты с репертуара, писатель и вовсе обозлился. Он проанализировал все отзывы о своём творчестве в прессе СССР и обнаружил за десять лет 301 текст: только три из них были похвальными, остальные 298 — отрицательными. В запале чувств расстроенный Булгаков написал Правительству СССР короткое письмо с просьбой «в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении жены». Вот тогда-то, после этого, ему и позвонил Сталин.
⠀
Этот звонок застал Булгакова врасплох. Писатель прилёг после обеда отдохнуть и вдруг - звонок из Кремля. Михаил Афанасьевич даже подумал сначала, что это розыгрыш и уже хотел грубо ответить, но на другом конце провода заявили, что сейчас с ним будет говорить товарищ Сталин. «Что, мы вам очень надоели?, - спросил он, - За границу проситесь?» И потом ещё один вопрос: «Что вам лучше: уехать за границу или работать здесь?»
⠀
Булгаков понимал, что Сталин подталкивает его к правильному в глазах вождя ответу: советский писатель должен работать на Родине, и потом страшно жалел, что не добился выезда за границу. Заканчивая разговор, Сталин пообещал Булгакову личную встречу и решение его проблем, но встречи так и не состоялось. Вскоре Булгаков получил работу во МХАТе, и дела его более-менее пошли в гору, но он по-прежнему надеялся, что Сталин пригласит его к себе, и потому зимой 1931 года написал ему новое письмо. Но генеральный секретарь больше не отвечал Булгакову. «Всю жизнь Михаил Афанасьевич задавал мне один и тот же вопрос: Почему Сталин раздумал (встретиться с ним)?» – напишет потом Елена Сергеевна Булгакова.
⠀
Писателя приняли на работу во МХАТ и поначалу он был очень воодушевлён - его пьесу о Мольере приняли к постановке, но вскоре он убедился, что Станиславский и Немирович-Данченко совсем по-другому смотрят на театр. Начались творческие разногласия, споры, интриги...
Начались творческие разногласия, споры, интриги, которые в конечном итоге привели к тому, что Станиславский отказался работать с Булгаковым. Пьесу всё-таки поставили, но вскоре после премьеры последовала разгромная статья в газете «Правда», и «Мольера» сняли. Для Булгакова это был страшный удар. Он никак не хотел считаться с тем, что время изменилось, на дворе не 1926, а 1936 год, и редакционная статья в «Правде» весит больше, чем 298 отрицательных отзывов на его произведения, ибо это – позиция партии и правительства. Обиженный он ушёл из МХАТа и взялся за написание пьесы о молодых годах Сталина. «Батум». Его последнее произведение.
⠀
Некоторые литературоведы считают, что это был своего рода компромисс - якобы Булгаков взялся за эту пьесу, потому что хотел понравиться Сталину. Однако, как выяснится позже (из интервью последней жены Булгакова, Елены Сергеевны), писателю действительно нравился Сталин. Он его настолько же уважал, насколько не любил советскую власть. «Ему не нравилась система, вызывали отвращение литературные и театральные начальники, среда, идеология, но самого Сталина он в каком-то смысле выносил за скобки. Вот почему обращение Булгакова к личности вождя было вызвано не угодливостью, не желанием кому-то понравиться, а интересом художника. Это был его искренний порыв. Когда он писал «Батум», то не думал ни о Сталинской премии, ни о квартире, ни о судьбе других своих пьес. Он писал то, что хотел написать», - считает биограф Булгакова, Алексей Варламов.
⠀
В июле 1939 года произведение было готово: отзывы самые положительные. Главрепертком и руководство МХАТа тоже встретили написанное на «ура», и пьесу стали готовить к постановке. В августе Булгаков поехал в Грузию, чтобы изучить материалы для будущей постановки: подготовить декорации и собрать песни для спектакля, но он ещё не доехал до места назначения, как получил телеграмму от руководства МХАТа: постановка отменяется, так решил сам Сталин. И надо сказать, этот удар был для писателя ещё страшнее - он стал началом его конца...
После этого инцидента здоровье Булгакова резко ухудшилось. «Он подписал мне смертный приговор», - сказал писатель, но не в адрес Сталина, а в адрес врача, к которому они с Еленой Сергеевной пришли на приём осенью 1939 года. Булгаков умер в том же возрасте и от той же болезни, что и его отец – от нефросклероза почек. Эта болезнь начинается с того, что человек стремительно теряет зрение. Булгаков, сам врач по образованию, первым понял, что это именно то заболевание, и что никакое лечение не поможет. Его отец умирал долго и мучительно, это происходило на глазах у его старшего сына, и Михаил, которому в тот момент было 15 лет, запомнил его страдания навсегда. Страх, что и его самого ожидает такая же участь, в течение многих лет давил на сознание Булгакова как навязчивый кошмар. Возможно, поэтому он всегда знал, что умрёт в расцвете лет и словно напророчествовал свою смерть. «Я буду очень тяжело умирать. Дай мне клятву, что не отдашь меня в больницу, а я буду умирать у тебя на руках», - сказал он в день свадьбы с Еленой Сергеевной Шиловской, за 8 лет до своей смерти. А встречая новый 1939 год в полном вроде бы здравии, шутливо и легко заметил: «Ну вот и настал последний год моей жизни»...
«Казалось, он был в этом совершенно уверен, как будто обладал каким-то тайным, ему одному известным знанием, - вспоминал потом присутствующий при этом Николай Эрдман. - Все мы знали, что Булгаков — прекрасный актёр, но чтобы так шутить… Я, конечно, встрял: «Да что вы такое говорите, Миша, какие ваши годы!..» Он не стал меня прерывать, лишь смотрел, слегка склонив голову — внимательно, чуть улыбаясь. У него были очень синие, глубокие глаза… Мне стало не по себе. Но тут Елена Сергеевна, жена его, положила руку мне на рукав и сказала: «Коля, милый, вы его не переубеждайте. Вы же просто впервые это видите. А у Миши эта реприза уже давно отработана, он каждый год себя хоронит… и так уже лет пять точно. Так что мы привыкли. И вы привыкнете». Это было неожиданно. У меня, должно быть, был довольно глупый вид… Конечно, все стали смеяться, и Булгаков — громче всех...»
Ошибся он всего на 2,5 месяца.
«Сейчас в его состоянии наступило резкое ухудшение, и врачи полагают, что дни его сочтены. Он испытывает невероятные физические страдания, страшно истощён и уже не может принимать никакой пищи. Трагической развязки можно ожидать буквально со дня на день. Медицина оказывается явно бессильной, и лечащие врачи не скрывают этого от семьи. Единственное, что, по мнению врачей, могло бы дать надежду на спасение Булгакова, — это сильнейшее радостное потрясение, которое дало бы ему новые силы для борьбы с болезнью, а вернее — заставило бы его захотеть жить, — чтобы работать, творить, увидеть свои будущие произведения на сцене». Эти слова были написаны в письме народных артистов СССР, известных актёров МХАТа — Василия Качалова, Николая Хмелёва и Аллы Тарасовой, адресованном Сталину. Но и на этот раз Генеральный Секретарь промолчал - никакой реакции не последовало. Есть версия, что слова Булгакова: «Он подписал мне смертный приговор», были адресованы именно Сталину, который сначала дал ему надежду работать и писать так, как хотел Булгаков, а потом отнял её. «Он действительно очень тяжело переживал запрет пьесы «Батум», и в этом смысле Сталин его смерть тоже приблизил», - говорит биограф писателя, Алексей Варламов.
Следующая публикация
Нет комментариев