Предыдущая публикация
Погань (2)
Мы укрылись за густой молодой порослью возле опушки, наблюдая за домом Натальи. — А может, её нет? — предположил Кубик. — Вдруг она сейчас в городе? Его слова вызвали у меня надежду. Я робко подумал, что мы посидим в засаде чуток, да и домой рванём. И, разумеется, больше сюда не приедем. — Там она, — Валерка не отрывал взгляда от дома. И он оказался прав, а моя надежда, жалобно пискнув, спряталась в норке подсознания. Наталья вышла во двор, проследовала к небольшому огороду, сорвала пучок какой-то зелени и грузной походкой вернулась обратно в дом. — Я пойду, — почему-то шёпотом сказал Валерка, словно ведьма каким-то невероятным образом могла его услышать. — Если хотите, здесь сидите, а я быстренько, туда и обратно. Мне подумалось, что между «туда» и «обратно» он забыл вставить самое главное и самое страшное. — Мы с тобой, — в очередной раз показал храбрость Кубик. Похоже, эти слова крутились в его голове, как на дефективной пластинке. А мне оставалось только поддакивать: — Да, мы с тобой. Валерка поднялся, пригнувшись, словно так он менее заметен, побежал к деревне. Мы с Кубиком рванули следом.Добежали до первой покосившейся избы, отдышались — страх, знаете ли, умеет лишать сил. — Готовы? — спросил Валерка. Мы с Кубиком дружно кивнули и наше движение к цели возобновилось. Я обратил внимание, что пахнет тут будто яблоками подгнившими. Сладковатый такой был запах, тошнотворный. А ещё мне почудилось, что начало становиться темнее, словно уже наступали сумерки. Вроде бы и небо по-прежнему было чистым, и солнце всё так же светило, но откуда-то взялось это ощущение тьмы. Метрах в десяти от дома Натальи мы с Кубиком остановились, как вкопанные. Лично у меня смелости не хватало двигаться дальше и ноги будто одеревенели. Тяжело дыша, я глядел, как Валерка, теперь уже медленно, приближается к логову ведьмы. Одну руку он запустил в карман, достал спичечный коробок; другую погрузил в сумку. Мне хотелось закричать: «Хватит! Всё! Бежим отсюда!» Но я молчал, ругая себя за давешнюю браваду, за то, что даже не попытался отговорить Валерку от этой поездки. А потом из дома вышла Наталья и я не то чтобы говорить, я, кажется, забыл, как дышать. Прищурившись, она окинула нас взглядом, уголки её губ дёрнулись и приподнялись, образовав жуткую пародию на улыбку. Валерка всё ещё приближался — совсем уже медленно, словно и у него ноги начали деревенеть. Я услышал, как рядом Кубик задышал так, будто его тошнило, и он изо всех сил пытался не выблевать содержимое желудка. — Так-так-так, — произнесла Наталья. Она начала спускаться с крыльца. — У меня тут оказывается гости. Ну, и с чем же вы пожаловали? В её голосе сквозило ехидство. Так говорят с дурачками, чтобы подчеркнуть их глупость. Вроде бы она ещё что-то собиралась сказать, но... Время для меня как будто замедлилось и это было вовсе не колдовство. Просто каждая деталь того, что случилось словно бы предстала по отдельности, для того чтобы лучше, ярче отпечататься в сознании. Точно в замедленном фильме я увидел, как Валерка вынул из сумки самопал, как чиркнул коробком по запалу. Прежде чем раздался выстрел, я даже успел заметить выражение лица Натальи: на нём в мгновение ока промелькнули недоумение и страх. Раздался грохот и на лице ведьмы не стало никакого выражения, потому что оно превратилось в кровавое месиво. Заряд из шляпок гвоздей разворотил нос, скулы, челюсть, пробил глаза. Валерка выронил самопал, попятился. Кубик тонко заскулил, будто перепуганный малыш. Ведьма сгорбилась, подняла трясущиеся руки к окровавленному лицу и заревела точно раненый медведь — громко, казалось, даже воздух всколыхнулся от этого нечеловеческого рёва. Наталья дёрнулась, словно от удара током, сделала шаг, упала, но тут же поднялась. Из глазниц по изуродованным щекам текла желеобразная масса, держащаяся на одних сухожилиях челюсть ходила ходуном. Ведьма хлопнула в ладоши и всё вокруг начало меняться. Не уверен, но, кажется, я закричал, увидев, как деревья, кустарники, трава стали выцветать и коверкаться. Яблони возле дома превращались во что-то корявое, отвратное; ветви шевелились, из земли с хрустом и чавканьем вылезали корни. Трава и листва меняли форму, становились белёсыми. Ведьма вытянула в сторону Валерки руки со скрюченными пальцами, и он побежал. А следом бросились и мы с Кубиком. Всё было серым, будто на старой выцветшей фотографии. Мне казалось, сам воздух заполнен этой серостью. А ещё мерещилось, что все эти чёрные избы вдруг ожили, заворочались среди белёсого бурьяна точно пробудившиеся чудовища. Если я раньше знал, что такое паника лишь отчасти, то в тот момент ощутил всю её мощь. Мне невыносимо хотелось взлететь и помчаться как комета подальше от проклятой деревни. Каждой клеткой тела я ощущал угрозу, которая подступала со всех сторон. Серость впереди была густая, туманная, за ней с трудом различался лес. Спасительный лес! Каких-то несколько десятков метров, и мы бы забежали в него, оставив позади территорию ведьмы. Но нас развернуло. Только что мы бежали к деревьям, а в следующее мгновенье уже глядели в сторону деревни, не понимая, как так вышло. Ведьма направлялась к нам, вытянув руки и словно бы прощупывая пальцами воздух перед собой. Клянусь, она стала больше, объёмней, её волосы развевались, хотя не было никакого ветра. Шагала Наталья как-то дёргано, при этом ноги впечатывала в землю мощно, в каждом движении сквозила ярость. Кубик снова бросился к лесу, но какая-то сила его тут же развернула, будто говоря: «Хрен тебе, а не спасение!» Ведьма стремительно приближалась. Мы побежали вдоль границы серой территории, то и дело тщетно пытаясь прорваться к деревьям. Это место стало для нас ловушкой. Наталья пропала из поля зрения. Мы остановились, озираясь. Кубик запричитал: — Что нам делать?! Что нам делать?! Лес был так близко — рукой подать. Сквозь серую пелену, как сквозь мутное стекло просматривались сосны, молодая поросль на опушке. Деревья манили, сулили спасение. С той стороны остались солнце, лето, смоляные ароматы, птичьи трели... всё это было словно в другой вселенной. Валерка сжал кулаки и медленно, но упорно двинулся сквозь границу. Он упирался ногами в землю, боролся, пытался руками разорвать невидимую преграду. В какой-то момент мне показалось, что у него получится прорваться, однако надежды не оправдались; Валерка явно не по своей воле развернулся и его словно в спину ударили, вытолкнув обратно в царство серости. — Что делать? — Кубик нервно переминался с ноги на ногу, в глазах блестели слёзы. Валерка посмотрел на нас виновато. — Я не знаю, что делать. Не знаю, — он замотал головой. — Не знаю, не знаю... Никогда мне ещё не было так страшно, но я всё же нашёл в себе силы на то, чтобы поддержать своих друзей: — Мы выберемся. — Как? — спросил Кубик плаксиво. — Как выберемся? Мы уже пытались. — Будем ещё пытаться, — Валерка взял себя в руки. Пытаться найти выход. А что нам ещё оставалось? Стоять и скулить от страха — это не вариант. Мы двинулись дальше, стараясь разглядеть в серой преграде хоть что-то, возможно, просвет. Отовсюду доносились шорохи, звуки похожие на слабые стоны. Ведьмы не было видно, как сквозь землю провалилась, но это не обнадёживало, а настораживало. Я буквально кожей чувствовал, что она где-то рядом, и вздрагивал от каждого звука, впрочем, как и Валерка с Кубиком. Никаких просветов в серости не было. Мы прошли метров триста вдоль периметра, время от времени стараясь пробиться к лесу. После того, как Валерка предпринял очередную попытку, объявилась ведьма. Она резко вышла из-за стены одной из изб, и точно разъярённый носорог двинулась к нам, как и раньше, прощупывая пальцами воздух. Её покалеченное лицо блестело от крови, каждый шаг сопровождался звуком похожим на хруст ломаемых веток. Я бросился прочь, чувствуя, как волосы на затылке шевелятся. Бежал, не помня себя, и лишь спустя какое-то время обнаружил, что рядом несётся Валерка. — Она гонится за нами! — выкрикнул он. Я не решился оглянуться, однако всей совей сутью ощущал, что да, так и есть, ведьма за нами гналась. Слепая, покалеченная, но всё же эта тварь нас преследовала! Валерка вырвался вперёд, повернул вправо и скомандовал: — Сюда, за мной! Мы подбежали к сараю возле дома Натальи. Валерка вскочил на груду гнилого горбыля, подпрыгнул, уцепился за край крыши, подтянулся и через мгновение уже был наверху. Я был слишком мелким, чтобы проделать такой же трюк. На помощь пришёл Валерка. Лёжа на животе, он развернулся, протянул мне руку, за которую я незамедлительно уцепился. Захрипев от дикого напряжения, он втянул меня на крышу, а спустя секунду в стену сарая врезалась ведьма, да так врезалась, что доски затрещали. Мы с Валеркой судорожно отползли от края и только тогда я сообразил, что Кубика с нами нет. Видимо, когда Наталья выскочила из-за угла избы, он побежал в другую сторону и спрятался где-то. Ведьма отошла от сарая, с её челюсти стекала пенистая окровавленная слюна, грудь вздымалась при каждом хриплом вдохе. У меня появилось сильное желание попросить жалобно: «Отпустите нас, тётенька. Мы больше так не будем». Однако я промолчал, понимая, что все мольбы будут тщетны, тётенька нас не отпустит. Дёргаясь, она принялась расхаживать вдоль сарая, потом остановилась, рухнула на колени, уперев руки в землю. На спине начал вздуваться горб, он становился всё больше, больше. Ткань платья разорвалась, горб лопнул точно огромный перезревший чирей и из слизистого месива с влажным чавканьем высунулась собачья голова. Это была та псина, которую сбил Дядя Игорь. Ашшах, так её называла Наталья. Ведьма поднялась, повернулась спиной к сараю и на нас с Валеркой уставилась пара чёрных маслянистых глаз. Торчащая из разорванного горба тварь щёлкнула зубами, затем завыла, из пасти вырвался красноватый пар. От этого зрелища у меня в голове помутилось. Я глядел на чудовище, а где-то на задворках сознания пульсировала мысль, что всё это не по-настоящему! Такого ведь просто не может быть! В какой-то момент я поймал себя на том, что мотаю головой и бормочу: «Нет, нет, нет...», пытаясь таким образом отрицать то, что видели мои глаза. К горлу подкатила тошнота и меня вырвало, а затем начался мандраж, трясло так, что зубы стучали. Валерка положил ладонь мне на плечо, слегка сжал. Я взглянул на него, промямлил: — Это ведь не по-настоящему, правда? Он был бледный, губы дрожали. — Всё по-настоящему, — последовал ответ, который я предпочёл бы не слышать. Псина повела носом, очевидно, принюхиваясь, потом ведьма, двигаясь спиной вперёд и неестественным образом переставляя ноги, обошла сарай. Жутко было глядеть на эту тварь, но она приковывала взгляд помимо воли. — Уходи, — прошептал я. — Пожалуйста, уходи. Наталья уселась на землю спиной к сараю, собачья голова поворачивалась вправо, влево. — Почему она не сдохла? — с обидой произнёс Валерка. — Я стрельнул ей в лицо, она должна была сдохнуть. Это... это не честно. Мне эти слова показались невероятно глупыми, как будто Валерка ещё полностью не осознал, что стрелял не в человека, а в чудовище. Сквозь страх пробилась злость, и я едва не начал обвинять его в том, что он притащил нас сюда, в том, что выстрелил. Ведьма сидела возле сарая, словно чего-то дожидаясь. Я вгляделся в серое пространство. Где-то там, возможно, в одной из изб, прятался Кубик. Мне представилось, как он скулит от страха и вздрагивает от каждого шороха. Ему было хуже, чем нам с Валеркой, потому что он один одинёшенек и, в отличие от нас, понятия не имел, что вокруг творится. Неизвестность может пугать похлеще чудовищ. Время шло. Пить хотелось. Валерка отстранённо глядел в небо, казалось, он ушёл в себя, будто спрятался от всех кошмаров. Мне вспомнился сон, в котором я, спасаясь от громадной старухи, продвигался к сияющему тоннелю, к спасению. В том сне тоже была поганая серость. Почти вещий сон. Бабуля всегда говорила, что к таким вещам нужно прислушиваться, но лучше бы она мне это не просто говорила, а настойчиво вдалбливала в голову, как самое главное жизненное правило. День закончился, начало темнеть, и псина снова принялась выть. От этого вибрирующего протяжного воя у меня внутри всё холодело. Я чувствовал, что скоро должно что-то случиться, как иной раз чувствовал приближение грозы. Ведьма встала, резко развернулась. Её лицо покрылось коростой и теперь походило на мерзкую маску с тёмными дырами глазниц. Сумеречное пространство словно бы всколыхнулось и среди изб, развалин и бурьяна появились размытые фигуры людей. Их было много, десятка два, и они приближались, обретая чёткость. Я разглядел мужчин, женщин разного возраста. Эти люди шли неестественно плавно, будто двигались под водой, лица были какими-то кукольными, застывшими, а глаза походили на чёрные влажные камешки. Жуткие люди, но меня больше ужаснули не их лица и глаза, а то, что они были словно бы частью заполняющей деревню серости, и некоторые фигуры выглядели призрачно, сквозь них, как сквозь туманную дымку, проступали очертания изб, развалин. — Не может быть, — прошептал Валерка. — Нет, нет, — а затем выкрикнул надрывно, истерично: — Ты не можешь здесь быть, ты мёртв! Не можешь, не можешь!.. Я проследил за его взглядом и увидел среди серых людей дядю Игоря. Он не был призрачным и, в отличие от остальных, двигался не столь плавно. Мне вспомнились слова ведьмы: «За неделю зачахнешь, а когда сдохнешь, станешь моим!» Все её угрозы сбылись. Дядя Игорь лежал в могиле, но каким-то образом и здесь присутствовал. Как такое возможно? Да, тогда я себе задал этот вопрос, даже не пытаясь на него отвечать. Проклятая деревня была территорией чуждой для человеческого понимания и там все вопросы просто обречены были оставаться без ответов. — Не можешь, не можешь... — чуть заикаясь повторял Валерка. Он закрыл лицо ладонями, будто пытаясь таким способом спрятаться от жуткой действительности. Я не пытался его успокоить, потому что сам был на грани, мне казалось, что темнеет не только пространство, но и в моём сознании сгущались сумерки. Серые обступили сарай плотным кольцом, но некоторые остались бродить по деревне, как неприкаянные. Я чувствовал себя словно на крошечном островке, вокруг которого плавают акулы. Ведьма свела к минимуму шансы на наше спасение, ловушка сузилась до размера крыши. Похолодало, и это была вовсе не вечерняя прохлада, стужа исходила от серых людей. Где-то далеко пророкотал гром, поднялся ветер, в воздухе закружился сор. Лес зашумел, деревья за пределами деревни казались мне чёрными исполинами, мерещилось, что они движутся, приближаются в темноте. Наталья, пошатываясь, как пьяная, зашла во двор, поднялась на крыльцо и скрылась в доме. Серые стояли вокруг сарая без движения, точно статуи, и ветер почему-то не теребил их волосы и одежду, будто природные силы этого мира на них не распространялись. Тяжело было глядеть на дядю Игоря, и я даже представить себе не могу, какую душевную боль испытывал Валерка. Он мерно покачивался и тихо стонал, обхватив голову руками. Мне подумалось, что, если мы каким-то чудом выберемся из этой передряги, мой лучший друг уже никогда не оправится после такого потрясения. Есть раны, которые даже время не способно залечить. Ветер усилился, молния сверкнула, гром пророкотал сердито, точно зверь голодный прорычал. А затем последовал надрывный крик. Это орал Кубик! Стиснув зубы, чтобы тоже не закричать, я вгляделся в предгрозовую вечернюю темень и увидел, как двое серых волокли Лёшку Кубина к дому ведьмы. Он пытался вырваться, но тщетно, его вопли сменились жалобным скулежом. — Всё из-за меня, — пробормотал Валерка бесцветным голосом, продолжая покачиваться, словно находясь в трансе. — Я во всём виноват... всё из-за меня... я во всём виноват... Мне хотелось выкрикнуть: «Да, ты виноват! Всё из-за тебя!» Но сдержался, понимая, что этот срыв тут же перейдёт в истерику. И меня даже удивило, что я ещё способен себя контролировать. Кубика затащили в дом. Хлынул ливень, да такой мощный, что капли мне показались свинцовой дробью. Вспышка молнии окрасила дождевые струи в серебро, высветила фигуры серых людей. — Всё из-за меня! Я во всём виноват! — Валерка уже не бормотал эти слова, а гневно выкрикивал, ударяя кулаками по крыше. Я сложил ладони «лодочкой» и, когда они заполнились водой, напился. После чего улёгся на бок, свернувшись калачиком — так было теплее. При каждой грозовой вспышке и ударе молнии я вздрагивал, чувствуя себя самым маленьким и беззащитным человечком на свете. Закрыл глаза, перед внутренним взором возникли лица матери, отца, бабули, Маринки, Кубика. Подумав о Лёшке, на меня накатило чувство вины. Мы ведь поклялись не бросать друг друга в беде, но, когда серые люди тащили его в логово ведьмы, я просто сидел и смотрел на это. Трусливо смотрел. Разумеется, я ничем не мог ему помочь, но от этого оправдания легче не становилось. Мне представилось, как ведьма, эта чёртова погань, рвёт когтями Кубика, как псина вырывает куски мяса... Проклятое воображение, порой оно хуже злейшего врага. Хотелось вдарить себе по голове кулаком, чтобы вытряхнуть из неё страшные образы; хотелось хотя бы минутного покоя. Ливень барабанил по крыше, гроза как будто не собиралась уходить. Молнии сверкали совсем близко, от грохота грома сарай содрогался, и я боялся, что после очередного раската он попросту развалится. Валерка что-то невнятно бормотал, обхватив руками колени. *** Дождь прекратился только под утро. Когда начало светать, серое пространство заполнилось густым туманом. Я совсем продрог, да ещё и мышцы затекли. Чтобы как-то размяться и согреться, я поднялся, присел пару раз, покрутил руками и застыл, увидев среди серых людей Кубика. Как и остальные, он стоял точно истукан, лицо было бесстрастное, кожа, волосы, одежда словно выцвели. — Лёшка! — позвал я, едва не плача. Он посмотрел на меня. Это был взгляд мертвеца, ни у одного живого существа не может быть в глазах такой холодной пустоты. Валерка подполз к краю крыши, сказал, глотая слёзы: — Прости меня, Лёшка. Пожалуйста, прости. Я не хотел, чтобы всё так случилось. Ну зачем вы пошли со мной, а? Я ведь просил вас не ходить! Кубик медленно моргнул, будто врата в загробный мир закрылись и снова открылись. На мгновение, всего лишь на одно мгновение я увидел в глазах Лёшки живую искорку. Уверен, мне не померещилось. Из тумана вышла ведьма, собачья голова всё ещё торчала из её спины, длинный чёрный язык то и дело высовывался из пасти, словно пробуя воздух на вкус. — Гадина! — взорвался Валерка. — Сука драная! Думаешь, я боюсь тебя?! Если бы я мог, выстрелил бы ещё раз в твою поганую рожу! За отца, за Лёшку! Такая погань не должна жить, и ты сдохнешь, я обещаю! Слышишь?! Ты сдохнешь! Псина широко раскрыла пасть, издавая звуки, похожие на хриплый кашель. Она смеялась, а Валерка совсем обезумел, его лицо перекосило от злости. Он достал из кармана свой складной ножик, раскрыл и указал лезвием на ведьму. — Я всё понял! Если тебя не бояться, ты нихрена не сможешь сделать! — он посмотрел на меня ошалело, его щёки покрылись пунцовыми пятнами, крылья носа вздувались, как у загнанной лошади. — Её нельзя бояться, Эдик. В сказках чудовищ побеждают только те, кто их не боится. Я не боюсь! Ни капельки! Криво улыбнувшись, Валерка спрыгнул с крыши. Я пытался его удержать, но не успел. — Не боюсь! — выкрикнул он, двинувшись к ведьме и сжимая рукоятку ножа. — Не боюсь! Не боюсь!.. — Назад, Валерка! — мой собственный голос мне показался жалким. — Скорее, назад! Он шёл вперёд, повторяя слова: «Не боюсь!», как заклинание. Что это было, сумасшествие? Отвага? Пожалуй, и то и другое. И я тоже едва не поддался этому порыву и чуть не спрыгнул с крыши, потому что здравый смысл почти покинул меня. Всё происходящее казалось бредовым сном. Серые встрепенулись и плавно направились к Валерке, лишь дядя Игорь и Кубик не сдвинулись с места; вероятно, в них ещё остались крупицы человечности, которая противилась причинять вред сыну и другу. Серые обступили Валерку, схватили и утащили в туман, но я всё ещё слышал его выкрики: «Не боюсь! Не боюсь!..» Псина глядела на меня, в её чёрных глазах было обещание, что я следующий. А потом ведьма ушла вслед за серыми и скоро выкрики Валерки прекратились. Может, в сказках бесстрашие и помогает уничтожать чудовищ, но в реальной жизни всё иначе. Ведьма забрала моих друзей. Я остался один. Минут через двадцать Валерка вышел из тумана — выцветший, с ничего не выражающим лицом. Серые снова окружили сарай и ведьма, издеваясь, поманила меня пальцем, при этом псина опять издала кашляющие звуки, отдалённо похожие на смех. Как же мне хотелось швырнуть в эту тварь чем-нибудь тяжёлым, чтобы голову проломить. Я ненавидел её до зубовного скрежета, до умопомрачения. Ведьма ушла в дом. Туман рассеялся. Солнце — бледное пятно в океане серости — поднималось над лесом. Я заметил, что мокрая трава вокруг ног моих стражей обледенела, земля покрылась инеем. Меня бросало то в жар, то в холод. Я не ел уже больше суток и снова хотелось пить. Были моменты, когда я чувствовал, что вот-вот отключусь, и мне приходилось подниматься, неловко разминаться, делая глубокие вдохи-выдохи, чтобы хоть как-то проветрить голову и прийти в себя. Но долго так продолжаться не могло, я всего лишь оттягивал неизбежное. Нужно было что-то делать. В порыве отчаяния я встал на колени и обратился к Валерке и Кубику: — Вы же мои друзья! Вспомните, как мы в прошлом году в поход ходили с ночёвкой, как картошку пекли в костре. Ты, Лёшка, тогда язык горячей картошкой обжог, помнишь? А я индейский лук сделал, и ты, Валерка, лучше всех из него стрелял. Я пытался до них достучаться. А что ещё оставалось? Мне не верилось, что они бесповоротно превратились в бездушных тварей. Отказывался в это верить. — Валерка, Лёшка, посмотрите на меня! Это же я! Помните, как мы поклялись не бросать друг друга в беде? Они подняли головы, и я ощутил хоть и слабую, но всё же надежду, потому что увидел в их глазах понимание. Ведьма, явно почуяв неладное, вышла из дома, подошла к сараю. Собачья морда кривилась, обнажив жёлтые зубы. Из пасти доносился глухой рык. — Вспомните! — повысил я голос и достал ножик. — Вспомните, как мы резали ладони, чтобы скрепить нашу клятву! Вспомните, как выжгли на рукоятках ножей первые буквы наших имён! Валерка, Лёшка, посмотрите на мой нож, на нём буквы «В, Э, А»! Я бросил ножик к ногам Валерки. Он долго на него глядел, будто силясь вспомнить, что это такое, затем поднял, провёл пальцами по лезвию. Кубик зашевелил губами, поморщился. — Вспомните! — умолял я, а ведьма нервничала, из пёсьей пасти потекла слюна. — Вы всё ещё мои друзья! Вспомните! Солнечный луч как иглой прошил серое пространство. Валерка напрягся, как-то по-птичьи дёрнул головой, поднял лицо к небу и закричал, крепко сжав рукоятку ножа. Господи, сколько же боли было в этом крике — боли мальчишки, который лишился детства, будущего. Не прекращая кричать, он развернулся, бросился к ведьме и вонзил лезвие ей в живот, опять сделав то, чего она не ожидала. Через секунду к нему присоединился Кубик, который, подпрыгнув, вцепился Наталье в волосы, а потом и дядя Игорь внёс свою лепту, вдарив ей кулаком по изуродованному лицу. Ещё один луч пробился к земле. Серые зашевелились, будто отходя от сна. Ведьма хрипела, размахивала руками. Псина, клацая зубами и разбрызгивая слизь, вырвалась из её спины, упала на траву, мгновенно сориентировалась и побежала прочь, поджав тонкий крысиный хвост. Я ликовал! Голова кружилась, подташнивало от слабости, но, чёрт возьми, я был в восторге, когда смотрел, как Валерка бил ведьму ножом, как Кубик и дядя Игорь наносили ей удары, как остальные проклятые, будто вспомнив, какое зло она им причинила, бросились на эту погань с неимоверной яростью. Пространство светлело, очищаясь от мутной хмари. Белёсая трава зеленела, корявые деревья распрямлялись. Маленькое царство ведьмы Натальи погибало вместе с ней самой. Она всё ещё пыталась сопротивляться, но эти попытки были безнадёжны, проклятые её буквально на части разрывали. Я испытывал злое наслаждение, мне хотелось, чтобы эта сволочь ощущала боль как можно дольше. Однако скоро всё закончилось, ведьма сдохла, как Валерка и обещал. Проклятые потащили её растерзанное тело к центру деревни, где ещё сохранялись остатки серости, и рассеялись в воздухе, как утром рассеялся туман. Последними уходили Валерка, Кубик и дядя Игорь. Они оглянулись и у меня сердце защемило от тоски. Не знаю, что сотворила с ними Наталья, но, очевидно, среди живых им теперь не было места. Да, ведьма была уничтожена, но какой ценой! Стоило ли оно того? Разумеется, нет. Я потерял друзей, этот факт перечёркивал любую победу. Серость окончательно уступила власть солнечным лучам, и я слез с крыши. В горле першило, глаза слезились, жар разливался по телу. На ватных ногах, пошатываясь, я подошёл к тому месту, где сдохла Наталья, поднял окровавленный нож, сложил его, сунул в карман и поплёлся к лесной дороге. Навернулись слёзы, я не понимал, что скажу своим родителям, бабуле, родителям Кубика, матери Валерки, которая лишилась не только мужа, но и сына. Рассказать правду? Никто ведь не поверит, решат, что у меня с головой большие проблемы. С этими давящими на сознание мыслями я зашёл в лес, прошёл по дороге метров сто и услышал вой. Ашшах! Ведьмина псина! Между деревьями мелькнула тень, тварь выскочила передо мной — шерсть в подсыхающей слизи, глаза сверкали, язык извивался в приоткрытой пасти точно чёрный жирный червь. Когда понимаешь, что убегать бессмысленно, у тебя есть два варианте — стоять и трястись от страха, смиренно дожидаясь своей жуткой участи, или готовиться в бою. Первый вариант для меня был неприемлем. Слишком много я пережил, чтобы погибнуть вот так, от клыков этой помеси шакала и крысы, а потому вынул нож, выдвинул лезвие и процедил сквозь зубы: — Ну уж нет! Я вернусь домой, тебе меня не убить! Удивительно, но мне не было страшно, словно Валерка, уйдя в неизвестность, оставил мне частичку своей отваги, которая разрослась, превратилась в главное моё оружие. А ещё пробудилась злость. Из-за этой чудовищной псины всё началось! Уверен, она специально бросилась под машину дяди Игоря, чтобы цепочка трагичных событий начала сплетаться. Тварь собиралась убить меня, желая отомстить за хозяйку, а я собирался убить её, желая отомстить за друзей. Злость против злости. Она прыгнула на меня, вцепилась зубами в руку. Я ударил её ножом в бок, ощутив, как лезвие царапнуло по рёбрам, а потом не удержался на ногах и упал. Боль горячим импульсом пронзила предплечье. Тварь разомкнула челюсти и, натужно хрипя, сомкнула их на моём животе. Я перевернулся, придавив её своим телом, и попытался нанести очередной удар, но мокрый от крови и слизи нож выскользнул, отлетел в сторону. Повинуясь какому-то дикому порыву, я снова перевернулся, стиснул псину руками и вцепился зубами ей в горло. Я рычал, будто тоже став зверем, и вгрызался, вгрызался, разрывая сухожилия, вены и ощущая мощный прилив торжества. Тварь дёргалась хрипела, раздирала мне кожу когтями, но она слабела. Тряхнув головой, я вырвал кусок мяса из её горла, выплюнул, затем обрушил кулаки на покрытую пеной и кровью морду. Бил до тех пор, пока это отродье не перестало подавать признаков жизни. Я победил! Силы закончились, накатила слабость. Попытался встать, но не получилось. Боль пульсировала в ранах, перед глазами всё расплывалось, голова кружилась. Хотелось просто лечь на спину и лежать, слушая, как поют птицы и вдыхая хвойные лесные ароматы. Вот только что-то внутри меня воспротивилось этому, и я пополз на карачках, несмотря на то, что даже малейшее движение мне казалось пыткой. Я обязан был выжить, чтобы помнить, что сделали Валерки и Лёшка. Обязан! В какой-то момент у меня появилось немного сил, и я поднялся, прошёл метров десять и упал. Снова пополз, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. В бреду, почти ничего не соображая, но я как-то умудрился добраться до шоссе, даже помню, как остановилась машина... и всё. Очнулся уже в больнице. Доктор сказал, что я проспал двое суток и мне предстояло долгое лечение — раны от укусов псины, воспаление лёгких. В палату приходили родители и бабуля, затем родители Кубика и мать Валерки. Они плакали. Все они плакали и задавали кучу вопросов. И следователь задавал, но я ничего не мог ответить, потому что онемел. Физически не мог говорить, будто забыл, как это делается. Кое-как написал в блокноте, что мы с Валеркой и Лёшкой заблудились в лесу, потеряли друг друга, а потом я вышел на дорогу и на меня напала собака. Понимаю, так себе выдумка, но сочинять другую лживую историю у меня не было желания. Разумеется, моих друзей искали, лес прочёсывали, и только я знал, что их никогда не найдут. Тяжёлое это было знание, сродни нескончаемой боли. Мне ещё предстояло свыкнуться с тем, что мы с Валеркой и Лёшкой больше не сходим вместе на речку, не посидим у костра в нашем «штабе», не поболтаем о всяких пустяках. Предстояло свыкнуться, что моих друзей больше нет, по крайней мере в этом мире. Из больницы меня выписали спустя месяц, а заговорил я лишь через полгода. За это время мать Валерки ушла в монастырь, а родители Кубика совсем спились. К слову, в конце лета какой-то псих из нашего города покончил с собой, оставив предсмертную записку. В ней он признавался, что убил и закопал в лесу двоих детей. Странное совпадение, не так ли? Ощущение, что какие-то мистические силы позаботились о том, чтобы расследование исчезновения Валерки и Лёшки прекратилось. *** Понятия не имею, зачем я снова приехал в эту деревню спустя тридцать лет. Знаю лишь, что должен здесь быть. Это будто какое-то откровение на уровне подсознания. Я прошёлся по деревне. Тут больше не пахнет подгнившими яблоками, этот запах уступил место ароматам трав. Крыша дома ведьмы провалилась, а сарай, на котором мы с Валеркой сидели, совсем сгнил, на этом месте теперь властвовала крапива. Возле опушки я поставил палатку, насобирал веток для костра. Вечером, когда начало темнеть, развёл огонь, поужинал. А ночью увидел Валерку, Лёшку и дядю Игоря. Три еле заметные призрачные фигуры в темноте. Невозможно даже было их лиц различить, но мне хочется думать, что они улыбались. Вот зачем я здесь. Чтобы попрощаться. Их срок, как призраков, истёк. Всё это время они ждали своего последнего часа и дождались. Валерка, Лёшка и дядя Игорь подняли руки в прощальном жесте и растаяли. Теперь они свободны. Я ощутил громадное облегчение, словно сбросил с себя тяжкий груз, который носил целых тридцать лет. Утром, на том месте где исчезли призраки, я обнаружил три ножа с буквами «В. Э. Л» на рукоятках. Почти как новенькие, ни пятнышка ржавчины. Сглотнув подступивший к горлу комок, я положил их в рюкзак, собрался и покинул деревню, думая, что больше не вернусь сюда никогда. Прошлое осталось в прошлом. Навсегда. Автор: Дмитрий Видинеев
Следующая публикация
Комментарии 10
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/158159366454767