Последняя битва
— Ну какие вы волки? Ты в натуре лиса. А этого доходягу ваще тут не ждали, — Аркаша, гордый тем, что ему исполнилось четырнадцать, скурил бычок до конца и выпустил колечко дыма под потолок.
— Я волк свободного племени! — Алиска тряхнула тощими косичками. — Я Ракша-сатана! А вы сидите тут и дальше, как поганки, раз вы такие! — она победно оглядела серую кампанию, взяла Давида за руку и потащила на выход из подвала. Презрительно бросила, обернувшись, — без меня фиг бы вы отбились от запанских.
— Да отбились бы! — презрительно пожал плечами Аркаша. Но вышло как-то неубедительно, и все это знали.
— Аркаш, — прогудел Серый. — Ты чё?
— Да ладно, Алиска, — примирительно позвал Аркаша вдогонку, — лиса это тоже почти волк. Нашего племени. Что ты за гуся привела?
— Это не гусь, это Давид. И он знаешь как на гитаре играет!
Сколько им тогда было? Аркаша на год старше всех, и он выпендривался, как вспоминала Алиса. Передо ней ведь. Потому что она была единственная девчонка в их команде. Нет, в их стае. Остальным по тринадцать. Все в их седьмых классах разбивались на какие-то группки — три мушкетёра, которых всегда четыре, семеро смелых, трус-балбес-бывалый… А они какие-то — то их пять, то восемь, то шесть. Так и получились — волки. Своя стая.
Аркаша конечно вожак. Очень хотел, чтобы его звали Акелой, но как ни пытался, не получалось из него гордого вожака на скале. Даже кликухи к нему не прилипали. Братья Миша и Гоша — подпевалы и кулаки. Одно время Максим, но родители приехали из экспедиции и забрали его домой. Потом появился Сёма, но его забрала милиция и вообще исключили из интерната. Потом прибился Серый. Где-то между ворвалась и Алиса в боевом крещении.
Мама всё время ездила по командировкам и сказала, что лучше пожить в интернате на полном обеспечении. Не оставишь же ребёнка одного в квартире. Хотя почему бы и нет? Оставляла ведь раньше, а теперь почему-то не могла. И Алиса и поселилась в этой серой пятиэтажке без балконов с видом на пыльный пустырь с гаражами.
— Почему волки? — спросила она тогда.
Аркаша пожал плечами и впервые задумался:
— Наверное… э… потому что свободные, сильные и вместе.
Хотя, конечно, какая свобода? Интернат, правила, завуч, расписание. Но были и побеги за гаражи, тайные сигареты, как дым свободы, велосипед соседского мальчишки, которого прозвали Табаки за то, что он и нашим, и вашим… Впрочем, если вспомнить, какой был у него выбор? Один между интернатскими и шпаной из деревни Запанское, как между молотом и наковальней. Потому всем доставалось по несколько кругов на его велике по пустырям. Пока однажды не пришли деревенские во главе с Шер-Ханом и не забрали велик. Были они злые отморозки, и Табаки просто не успел позвать волков.
Но самым любимым у них был конечно подвал.
— Ну где гитара? — полушёпотом вопрошал Аркаша, и Серый доставал из-под ветоши припрятанную фанерную драгоценность. Раздолбанную и скорее всего ворованную, но это никого не смущало. Главное, что она у них была. И пел хрипло и фальшиво про девочку с распущенной косой.
Нет, она не знала, что Давид играет. Просто встретила его в коридоре — робкого, тихого, другого. Словно печать иного мира на лице. И почувствовала что-то… Может быть любовь с первого взгляда. Может быть просто прикосновение — того самого иного мира. Стоял он одиноко, явно новичок. Потерянный, чужой, с больными глазами сквозь очки, и обнимал старый портфель. На чёрном дермантине светились тонкие пальцы.
— Музыкант? — спросила Алиска.
— Да… Немного… А что? — ответил он часто и растерянно моргая.
— А почему здесь? В смысле в интернате. Предки куда-то уехали?
Он замялся, и губы его задрожали.
— Папа уехал. Сказал, что по делам. Срочным.
— А мама?
— Умерла.
И Алиска взяла над ним шефство. Сразу и бесповоротно. Он стал её волчонком, её Маугли. Она привела его в стаю. И его так же не принимали вначале. Но как только Давид начал под гитару: “Идёт охота на волков, идёт охота!” — он стал своим, хотя не умел драться и был тощим, слабым, в очках и стареньком пальто. Впрочем, все они носили старые пальто и куртки. Те, кто в новых, те в интернатах не оказываются.
Он не любил убегать с уроков. А на вечерних посиделках в подвале, хоть и пел Высоцкого, но часто заканчивал совсем другим. И старая хриплая гитара издавала какие-то божественные завораживающие аккорды. Музыка уносила их на испанские улицы или в средневековую Италию.
Он давал списывать. Он объяснял — долго, терпеливо, пока она не поймёт. Он превратил для неё алгебру из скучнейшей мутотени в забавные головоломки, которые увлекали. Настолько, что она решала задачки для собственного удовольствия, и даже то, что не задали. Он рассказывал ей о физике лучше, чем преподаватель — необычно, захватывающе. У Давида была только одна проблема — он действительно не мог постоять за себя. И когда его пытались дубасить другие мальчишки, он только жалко отбивался. Прибегала Алиса и задавала обидчикам взбучку. Если рядом оказывались другие волки, то всё заканчивалось легко и быстро. Если нет, она не останавливалась и дралась одна против всех.
— Очень трудная девочка, — говорила завуч директору. — С ней надо построже.
Но как построже, они пока не знали. Потому что вызовы к директору её уже не пугали.
Беда пришла с другой стороны, откуда Алиса не ждала. Несколько раз она замечала, что её волки что-то выговаривают Давиду. Говорили, что мол, приводим в его форму, тренируем. Её это настораживало, и она спрашивала у Давида, всё ли в порядке. Да, всё, отвечал он. Всё хорошо. Она слишком поздно заметила ревнивые взгляды Аркаши. Слишком поздно поняла глубину пропасти.
До конца учебного года оставалось три недели, когда прозвучало страшное слово “стрелка”. Запанские назначили им бой.
— Когда? — спросила Алиса.
— Послезавтра. В пять после уроков, — ответил Аркаша, лукаво отводя глаза.
— А Давид? — требовательно спросила она.
— Он тоже хочет пойти! Для чего мы его тренируем?!
Доверие — это как опора. Сильная, крепкая. Всё в порядке, говорил Давид. И всё же — тревога нарастала.
На следующий день между уроками Алиса заметила, что Давида нигде нет. И только перед уроком увидела ребят в классе:
— Где Маугли?
— Не знаю, — лениво протянул Аркаша, ухмыляясь и проходя на свою парту.
И она увидела, что он врёт. Не поверила сначала.
— Где он, что вы сделали? — она чуть не схватила за грудки Серого, но тот отвёл и опустил глаза.
— Да ничего не сделали, — пожали плечами Миша и Гоша, и посмотрели на Аркашу.
И она поняла. И от этого ледяной холод побежал по спине.
— Стрелка… — прошептала она. — Стрелка… сейчас…
И они молчали.
— Гады вы! — воскликнула она.
— Ну это же испытание! — попытался оправдаться Аркаша, и уже чувствовал, что совершил страшную непоправимую ошибку.
— Гады! — Алиса бросилась из класса.
— Куда?! — подняла голос классная, но за ней уже захлопнулась дверь.
Аркаша сделал шаг следом, но голос учительницы загремел гневом:
— Назад! У вас контрольная!
Алиса бежала, прыгая через ступеньки, задыхаясь и сбивая встречных. Через пожарный выход, через пустыри, к гаражам.
И увидела толпу запанских, безжалостно топчущих Давида, и никого больше вокруг. В ней вскипела такая страшная ярость, что чувство самосохранения просто отключилось. Подхватила с земли ржавый обломок трубы, с диким воем бросилась в драку и воткнула обломок, как копьё, прямо в гадкую физиономию Шер-хана.
Она потом даже не могла вспомнить, как это всё произошло. Она просто рычала, поднимала и опускала эту трубу на головы и плечи всех, кто мельтешил вокруг. Пока противники не побежали в панике в разные стороны. Безумие пугает, особенно, если у безумца в руках оружие.
Когда она появилась в классе с разбитой губой, синяком под глазом и ссадиной на щеке, классная подозрительно посмотрела и запнулась, не сразу сообразив, что сказать, но Алиса дала упредительный выстрел:
— На лестнице поскользнулась. Навернулась о перила. Можно я в медпункт?
— Э… да, конечно, — решила учительница, и больше ничего не сказала.
Волки стыдливо опускали глаза, боясь встретить её взгляд, но страх этот был напрасен.
Алиса больше никогда не смотрела на них. Для неё они перестали быть стаей. Волки ведь это не только, когда сильные и свободные. Это ещё, когда вместе.
Как потом выяснилось, Шер-Хан получил перелом носа, трещину в черепе и сотрясение и надолго попал в больницу. Муха навеки обзавёлся огромным рваным шрамом по диагонали через лицо, Тузик потерял глаз. Дупель остался без передних зубов. Остальные отделались по мелочи, потому что во-время сбежали. Милиция их допрашивала, подозревала “волков”, но все, кроме Алисы, писали контрольную, потому подозрения с них снялись. Да милиция не очень и усердствовала, так как запанские достали всех. Участковый расспрашивал их для проформы, не скрывая торжества. И конечно, парни путались в показаниях. Количество якобы нападавших было больше, чем пострадавших, и всё время разнилось. Потому что признаться, что их побила одна единственная девчонка, они просто не могли. Это был бы позор на всю округу.
Давид попал в больницу и в интернат больше не вернулся. Были слухи, что они с отцом куда-то переехали. А через три недели наступили летние каникулы, бабушка забрала Алису в деревню. Новый учебный год она встречала уже в другом городе — у мамы появился новый муж и новая работа. И эта не самая радостная страница в жизни Алисы закрыла все старые воспоминания. Она почти всё забыла, даже свою кличку. Иногда только вспоминала Давида, но как найти его, уже не знала.
Много лет спустя, закончив свой грант в Швейцарии и получив новый в Канаде, она паковала вещи, время от времени заглядывая в социальные сети, вдруг увидела знакомое лицо. И медленно села около лаптопа, не отрывая взгляда от экрана.
С поздравительной открытки на неё смотрел волчонок из мультика “Сказка сказок”, а с аватарки улыбался Давид:
— Поздравляю с днём варенья!
Ему, как и ей, исполнился полтинник. Он стал широким, полысел, но очки почти такие же. На фото в профиле стоял он рядом с парнем в военной форме, таким же тощим очкариком, каким был сам в том седьмом классе, оба счастливые и загорелые под флагом с голубой звездой Давида.
— Привет, моя Ракша, мой милый волчонок! Это Маугли. Помнишь ли ты меня? Я так рад, что я тебя нашёл!
Автор: Соня Эль
Нет комментариев