Васька (мистический рассказ)

До нашей деревни есть два пути: длинный — по нормальной асфальтовой дороге, и короткий — через местами пересохшее старое болото с безлюдным хутором на самом его краю. Разница километров в десять, но по накатанной тракторами грунтовке через территорию исчезающего болота можно проехать только летом, когда жара всё высушивает, или зимой, когда хороший мороз прихватит раскисшую почву. В другие времена там можно застрять даже на тракторе, а если уж совсем скатиться с накатки, то и вовсе утопить в оставшихся очагах трясины своё авто. Местные эти тонкости прекрасно знали и понапрасну не рисковали. Болото, кстати, не абы какое, у него название есть, данное по имени забро

Лузер

Аркадий Васильевич, ну ты даёшь! Вот это прикид! На тебе же аляска за сорок тысяч, а смотрится как дешёвый балахон. Капюшон вообще сбит в кучу. Всё застёгнуто наглухо, до подбородка, хотя на улице тепло и моросит. И ещё эта чёрная шапочка и коричневые ботинки не подходят к брюкам, отутюженным до остроты ножа. Если бы не стрелки, то старика можно было бы принять за интеллектуального бомжа, который ждёт, когда можно будет покопаться в мусорке, из которой уже вытащили всё самое вкусное. Сидит на лавочке и ждёт, когда все уйдут. Стыдно ему опускаться на людях на дно пищевой цепочки. Но я знаю Аркадия Васильевича сто лет, хотя мне всего пятьдесят. Мы жили в одном подъезде, и он дружил с м

Деревенская история (страшный рассказ)

— Прошу тебя, хоть там ни во что не влипни, — напутствовала меня жена, отправляя "пересидеть" в захолустную деревушку, где ей от дядьки достался в наследство убитый домишко. Дело в том, что я оказался не в то время и не в том месте. Впрочем, как обычно: я вечно влипаю в неприятности. Как Наташка до сих пор меня не бросила, ума не приложу. А ведь всё при ней — такая слегка пухленькая и очень симпатичная хохотушка. А я — ходячие неприятности... В этот раз я решил срезать через гаражи путь домой, возвращаясь со второй смены. Обычно по темноте мы там не ходим — наши местные бандюганы облюбовали то место под свои дела, ну и пересекаться с ними никому не охо

Лисий позвоночник

У меня всегда были сложные щи с самопрезентацией. Например, я терпеть не могу свое имя – Альбина. Звучит как «дубина» – эдакое суровое и брутальное, что всю жизнь прошибает стены, пока не отъедет в Вальхаллу. Печально, но приходится быть такой. Главное обо мне – родилась с сильнейшим искривлением позвоночника. Двойной титановый имплант, сломанный в пояснице, – вообще не рекомендую. Не хочу возвращаться в детство, оно прошло в больницах и пустых надеждах. Я лежала на вытяжках, меня кололи, резали, шили и бинтовали. Лечение не помогало. Совсем. «А что вы хотите? – удивлялись они. – С таким-то диагнозом!». А хотела я многое. Танцевать. Кататься на роликах. Рожать детей и быть

Колыбельная шанти

Это не было дурным предчувствием или ночным кошмаром. Я просто знал, что случится беда. Вечером на подлете к нашему городу разобьется пассажирский самолет. На его борту будет человек, которого я люблю больше жизни. Лайнер загорится в воздухе и рухнет посреди поля, бессильно разбросав обломки. И люди в перчатках придут искать мою родную Леську в высоких травах.
Я бы вытащил ее из пожара, встал под нож или выстрел, отдал почку и что там еще умеют пересаживать человеку. Но как удержать самолет? Бесполезно кричать ей в трубку, чтобы не летела сегодня, или придумывать анонимные небылицы, задерживая рейс. Такую судьбу не изменить словами.
Дождавшись рассвета, я сказал своей нын

Гриот

В хижине старика было влажно и душно. Впрочем, в Лагосе влажно и душно было везде. Многомиллионный африканский город коптил небо трубами заводов, солнце пекло немилосердно даже весной, а с моря дул влажный, не приносящий облегчения ветер. Но Саша Чернов уже привык и не замечал духоты, жадно ловя слова Оруко Амин Ифа. Старик выглядел не слишком презентабельно - высокий, но давно ссутулившийся и высохший, с длинным лицом и глубоко посаженными чёрными глазами. И этого Саша не замечал тоже, да и не до того ему было - старик говорил нараспев и быстро, на не вполне знакомом языке - тут и понять не всегда успеешь, а Саша записывал в блокнот! Диктофоны рассказчик не признавал, как и остальну

Из огня да в полымя

Копья ломаются с треском — ни да ни взять, сухие сучья для костра. Мечи надсадно свистят в воздухе, густом от стонов раненых и умирающих. Я иду меж воинов незримой тенью. Ничей взгляд не касается меня, но я вижу всё. Крепко сбитый мужчина медленно опускается на колени. На его шлеме вмятина от палицы. Некогда серые глаза налиты кровью, красная струйка вытекает изо рта. Я знаю его. Знаю этот шрам на правой щеке — его оставила щепка, когда Ратибор рубил дрова прошлой зимой. Мужчина кашляет. Я тянусь к нему, хочу облегчить его боль, но не могу. Потускневшие глаза закрываются, и Ратибор падает наземь. *** — Я видела его смерть. Мои пальцы продолжают перебирать травы, раск

Русал чистой воды

Прежде русалы размножались усыновлением бастардов Посейдона, но Морину выпало беспризорничать. Сама Фортуна оказалась слепа к его ничтожности.
В юности скромность Морина пробивала любое дно. В мрачном поддонье он годами блаженно влачил жалкое существование. «Хвала Посейдону, это было чудесное время, – накарябал он в Иноводье на своей подбрюшной чешуйке № 4. – Тогда я боялся только темноты, тесноты, голода, холода и всех морских тварей. Меня окружала уютная рутина: днём я прятался в густых водорослях и обгладывал мягкие побеги, а вечером в норке мечтал, чтобы это длилось вечно».
Но однажды непостижимый Посейдон взбаламутил дно морское аккурат над норкой Морина. Могучий вод

Ночной посетитель

— У вас есть отдел забытых вещей? — робко спросил ящер с планеты Хорд, снимая шлем. — Отдела нет, — улыбнулся я. — Да и вещей забытых нет. А что вы оставили? — Это не я… И я не знаю, что… — он поник головой. — М-да… — только и мог сказать я. В иллюминаторе станции на фоне космоса и галактики Эринга виднелась пристыкованная межзвёздная яхта моего гостя. — Эк вас потрепало, — заметил я. — Жаль, что вы напрасно проделали этот путь. Здесь летают редко. И почти не заходят внутрь. — Но иногда заходят? Ведь что-то могли забыть? — спросил он ещё более робко. — Могли, — вздохнул я. — Можно я посмотрю? Я кивнул. Хорды очень вежливые, спокойные, тихие. Почему бы не помочь хор