Окаяныш (2)
Невидимый собеседник Милы примолк и тихо ретировался, лишь стоило хозяйке вернуться в комнату.
Баба Жоля принесла холодного кваса, и разлив его по чашкам, спросила, что та собирается делать дальше.
-Хочу дом посмотреть. Прямо сейчас. Не проводите?
- Точно решила? Шчас пойдём? Не хочешь отдохнуть, пообвыкнуться?
- Решила. Я ведь за этим приехала. Хочу разобраться. – Мила поблагодарила за угощение и поднялась.
- Ну, если разобраться хочешь, тогда пошли. Шчас прихвачу кой-чего на дорожку.
Баба Жоля вытащила корзинку, сложила в неё запылённый пузырёк, маленький веник, скомканную пёструю тряпочку. Подумав, добавила к ним несколько булочек, увязанных в холстинку. Потом протянула Миле кусок чего-то шершавого.
- Возьми вот осиновую кору. Абярэг то от лясуна. Лутовка.
- Оберег? – изумилась Мила.
- Он самый. И действенный. Надёжный. И вот что Милушка – ты вроде не ругаешься, но я всё же попрошу - чтобы ни словечка бранного в лесу не прозвучало. Янку нашу не забыла? За грибами пошла, а ее стало водить. Она на язык острая была, вот и послала по матушке, а лясун (лешак) того сильно не любит. Вот ее и обошел.
- Что сделал?
- Обошел. С пути сбил да к себе увёл. Думали – всё, пропала дзеўка (девка, бел.). Но Саня её выторговала – уж так мать просила, так убивалась. Только толку от того никакого – да ты и сама видала, какая Янка стала повихнувшаяся.
Мила видала, ещё как видала. И от этого Жолиного откровения ей сделалось сильно не по себе. Она вытащила из кармана упрятанную было туда лутовку и покрепче сжала в руке.
Добирались они долго – или это просто казалось непривычной к пешим походам Миле. Тропинки не было, и приходилось лавировать среди стволов, переступать через валяющиеся повсюду сухие ветки, огибать попадающиеся пни.
Поначалу Мила пыталась запомнить направление по причудливым наростам на стволах, но быстро сбилась и поняла, что самостоятельно ни за что не выберется отсюда.
Лес становился всё гуще, незаметно превратившись в тёмный пугающий лабиринт. Где-то на немыслимой высоте раздавался ровный гул, словно от накатывающих на берег волн. Ноги вязли в подстилке из прошлогодней листвы и мягкого прохладного мха, запах стоял густой и тяжёлый, со сладковатой примесью гнили.
- Долго ещё? – спросила Мила у бабы Жолиной спины. – Я... кажется... выдохлась...
- Почти пришли. Совсем ничего не узнаешь? Ты этой дорогой в детстве каждый день моталась.
- Я ходила здесь? Одна??
- Когда с бабушкой, но чаще – одна. Играть прибегала к нам в Рубяжи.
Бабка оглянулась на Милу и успокаивающе улыбнулась.
- Ничего. Время будет – всё вспомниться. И пуща тебя тоже вспомнит. Примет к себе.
Пуща вспомнит. Бабка сказала это так просто, словно о живом человеке.
Наверное, так и есть – Миле всё время чудился чей-то внимательный взгляд, в шелесте листвы слышалось тяжёлое дыхание и протяжные вздохи.
Если баба Саня была ворожбитка, то должна была ладить с лесом, и возможно он ожидает того же от её внучки?
И если она не оправдает этих надежд, может случится нехорошее..
Мила вздрогнула от чужой мысли, словно невзначай промелькнувшей в голове. И следом отчётливо услышала слова дедка-возницы из сна: «А можа не надо тебе сюда?»
Сейчас они прозвучали как предостережение, как сигнал, что возврата обратно не будет. Что он говорил тогда – переступишь черту и... всё?
- Баба Жоля! – вскрикнула Мила невольно. – Баба Жоля, мне недавно такое приснилось!..
Она собралась рассказать о своём сне-видении, и в этот момент за стволами мелькнула тень. Она надвинулась чёрной тучей, и макушки высоченных деревьев закачались.
- Глаза прикрой! – бабка резко повернулась к Миле. – Держись за лутовку. Не смей смотреть, чего бы не услыхала!
Шаги. Точно шаги. Под ними, почти бесшумными, проседала земля.
И хриплый вздох. И запах псины.
Волк? Нет, не похоже. Та тень была гораздо больше волка... да что там волка - больше медведя!
Паника раскрутилась пружиной, приказала бежать, но Мила не успела даже дёрнуться - грубоватый тон бабы Жоли удержал её на месте.
- Чего вылупился? Прэч (прочь, бел.) поди. Не до тебя!
В ответ заворчало недовольно, низкие вибрирующие звуки походили на львиный рык.
- Свои. Или забыл? Ворожбиткину внучку веду вступать во владения.
Снова ворчание, переходящее в отрывистый глуховатый кашель.
И следом голос бабы Жоли:
- Внучка! Кто же ишче? Да сам взгляни, чай не слепой - они с одного лица.
Что-то надвинулось близко-близко, Мила почувствовала несвежее, тухлятиной отдающее, дыхание. Кожу закололо иголками, глаза против воли начали приоткрываться, и она поспешно спрятала лицо в ладонях, чтобы не нарушить бабкин наказ.
Наверное, её узнали. Рык больше не повторялся, перейдя в невнятное мычание, на которое баба Жоля в ответ что-то монотонно шептала.
Противный запах постепенно отдалился, и Мила решилась вдохнуть.
От последовавшего за этим громогласного свиста её крутануло вокруг себя, и повалило на землю. А когда бабка помогла ей подняться, существо уже ушло.
- Кто... кто это был? – Миле никак не удавалось отряхнуть с брючек труху и ошмётки листвы.
- Пущавик. Ты не бойся его. Он хоть людей дюже не любит, но твой род уважает.
- Что значит мой род?
- А то ты не поняла? Саня ворожбиткой была. Теперь вот твой черед подошёл. Таемства (таинство, бел.) по женской линии идёт. Отца миновало – тебя дождалось.
Отца! Вот значит кому она обязана подобным родством. Отцу, которого не видела и не знала!
- Я не хочу. Не надо мне такого подарка! Отец нас бросил. Он не любил ни маму, ни меня!
- Цыть, глупая! Не по доброй воле то было. Не мог он с вами остаться.
- Не защищайте его! Почему это не мог?
Обида на отца заслонила все странности последнего времени, и даже осадок от пережитого страха перед пущевиком.
- Ух, очи как засверкали. Можна вогнішча запаліць (можно костёр запалить, бел.) – усмехнулась баба Жоля, а потом вздохнула. - Не хотела говорить вот так, сразу. Да видно придётся. Если у ворожбитки доча рождается – всю силу после себе берёт, с сыном же иное дело.
Она снова с сомнением оглядела Милу, словно прикидывала – сказать или всё же не стоит, а потом, помолчав, продолжила.
- Сыном ворожбитка за дар свой расплачивается. Как только он семя посеет, прибирает его пуща.
- Как – прибирает? – растерялась Мила.
- Кабы знать, - Жоля поправила платок и подняла корзинку. – Уходит он куда-то. И больше не возвертается. Даже Саня не знала, где он и что с ним.
- Но это несправедливо! Так не должно быть! – бабкино объяснение прозвучало фантастично, но Мила ему поверила. – Неужели ничего нельзя было сделать? Придумать обмен, договориться как в случае с Янкой?
- Вот когда своих деток народишь, тогда и придумаешь... если сможешь, - пробурчала Жоля и пошла вперёд.
- Почему я? Я ничего не знаю. И вообще я здесь ненадолго... – Мила заторопилась за ней.
- Ты что же – ничего не поняла? Тебя дом позвал, время подошло. Пора заступать новой ворожбитке.
Бабкины слова прозвучали обыденно, и от этого - очень страшно.
«А можа не надо тебе сюда?» - снова вспомнилось предостережение из сна.
Ох, и прав же оказался тот дед! Не зря он так говорил ей! Не зря!!
Не надо было приезжать в Рубяжи! Вообще не стоило приезжать сюда. Лежала бы сейчас на горячем песочке у моря и не знала никаких забот.
- Што зроблена, то не вернеш (что сделано, то не воротишь, бел.) – Жоля взглянула с лёгкой жалостью. – Ничего, Милушка, попривыкнешь, обживешься. Место тебя на привязи держать не станет. Сможешь ездить куда захочется, но возвертаться придётся сюда.
Теперь Миле стали понятны и странные советы деда Новика про деревяшку, которую она должна найти в доме. Вероятно, дар или сила были спрятаны в ней. По крайней мере так описывалось в сказках и показывалось в кино.
Только она подумала про дом – и он показался за стволами, одинокий и заброшенный посреди неширокой проплешины.
За домом деревья расступались, обнажая унылое поросшее редким кустарником пространство.
- Что там дальше? – контраст с лесом был столь разителен, что Мила поёжилась.
- Да дрыгва же.
- Это что?
- Мокрина. Топь. Гиблые места.
Н-да... Неподходящее для жизни местечко выбрала её бабушка. Или, наоборот – это место выбрало её?
Мила хотела спросить о том у Жоли, но засмотрелась на дом.
Всё было как на фотографии – она даже не стала сверять. И крапива у крыльца, и рассохшаяся дверь с узкой щелью по низу, и ящик с адресом, и окошки, прикрытые окрашенными когда-то ставнями.
К дому почти приросла огромная старая липа. Чтобы обхватить ее в ширину, потребовалось бы несколько человек. На торчащем из ствола сучке болтались обрывки верёвки, и Мила внезапно вспомнила деревянную досочку самодельных качелей и небрежно раскрашенного коника – простую, но любимую игрушку.
Она, маленькая, раскачивалась на качелях и уговаривала коника, чтобы он не боялся, а бабушка сидела на ступенях и увязывала травы в пучки.
Картинка была такая чёткая и яркая, что Мила на миг оказалась внутри неё и ощутила теплоту дерева, и шершавость плохо выструганной игрушки. Чувство покоя и защищённости охватило её и тут же пропало. Оно было как вспышка, как солнечный свет, и оставило после себя горькое сожаление.
Наверное, что-то отразилось на её лице, потому что баба Жоля посмотрела с надеждой.
- Никак вспомнила, Милушка?
- Да... то есть нет. Просто увидела вдруг качели... Они висели на этом сучке.
- То хорошо. Значит вспомнишь и остальное. А теперь пора бы и дом посмотреть. Держи-ка вот веник, пройдись у порожка как я учила.
Мила послушно приняла веник, обмела им ступени и порог.
Потом покропила его из пузырёчка, что дала баба Жоля и, приняв из её рук сорванный тут же стебель крапивы, наконец, вставила ключ в замок и робко провернула.
Послышался противный скрежет, но всё сработало – дверь задрожала и подалась внутрь.
- Ну вот оно, наследство твоё, Милушка. Входи. Знакомься. Да не робей. Покажи всем, кто тут хозяйка.
***
В крохотных сенцах было темно и пусто, дверь в комнату стояла нараспашку. Когда Мила переступила порожек и вошла, половицы под ногами протяжно простонали, словно пожаловались на своё одиночество.
Грязь. Лохмы паутины на потолке. Пятна плесени на стенах. И запах осиротевшего, никому не нужного дома.
Из-за близости болота пыль на полу казалась липкой, наступать на неё было неприятно, но Мила заставила себя пройти дальше.
Серая с влажными разводами штукатурка на печке, согнутая в подкову кочерга – кроме них в маленькой кухне не было ничего. Ничего! Ни черепка битой посуды, ни веника, ни пучка высохших трав!
Как такое возможно? Куда подевались все вещи?
От накатившего разочарования Мила даже прослезилась, она так хотела найти хоть что-то, связанное с бабушкой Сашей. Её устроила бы самая скромная вещичка, а ещё лучше – фотоальбом. Мила надеялась хотя бы через снимок познакомиться с бабушкой. А, если повезёт, увидеть там и отца.
Куда могли подеваться все вещи?
Кто позарился на имущество ворожбитки?
Мила знала, конечно, о промышляющих по заброшенным поселениям сталкерах, но даже если они и наведались сюда – не могли же унести абсолютно всё?
В следующей комнате возле стены обнаружился деревянный остов кровати. Деревянный коник валялся на полу, рядом с выломанным куском половицы. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щели в ставнях, косыми полосами лежали на полу, подчёркивая его трогательное одиночество.
Коник сразу привлёк внимание Милы. Захотелось поднять беднягу, пожалеть, прижать к себе покрепче, и, чтобы не поддаться соблазну, она спрятала обе руки за спину и сцепила пальцы в замок.
Вот и та самая дзеравяка, о которой толковал дед Новик. Наверняка это она, ведь ничего другого здесь не было. Да и бабушка, зная привязанность внучки к игрушке, для своего ритуала должна была выбрать именно её.
Мила присела на корточки, чтобы рассмотреть получше старенькую плохо сработанную поделку, как вдруг из-под пола с хрилым взвизгом метнулась рыжая стремительная молния. Длинный и голый крысиный хвост с силой шлёпнул девушку по руке, и она закричала.
- От чортово отродье! А ну, прэч пошёл! – баба Жоля стегнула по полу веткой крапивы, взбаламутив слежавшуюся пыль.
Душное облако взметнулось вверх, скрыв всё вокруг за густой пеленой. Мила раскашлялась, рядом продолжала возмущаться Жоля – поминала наглого чубася, грозилась ему карами.
- Шчас... погоди, Милушка... – отругавшись, бабка протопала к окну, затрещала рама, скрипнули ставни, и свежий воздух пополз в комнату. – Прости. Недоглядела я за твариной. А он здесь логовишчу (логово) себе устроил, рыжий чорт!
- Кто это? – Мила растёрла по лицу грязные полосы и поднялась так и не коснувшись коника.
- Чубаська. Чубысь. Бес. Рыжий пакостник. Где поселится – всё под откос спускает. Вредитель каких мало. Дом-то столько лет пустует. Вот он и прибился к нему.
- Это он вынес все вещи?
- Нет, думаю, что хатник с хохликом постарались. Как Сани не стало – сильно они убивались. Вот и вещи попрятали, чтобы никому не достались.
Я их и подкармливала, и с собой сманивала, всё как полагается – и веник, и лапоть ставила. Но только зря, не захотели они в деревню. Где теперь – не скажу. Но отсюда точно ушли, иначе чубаська не загнездился бы.
- А вы не присматривали за домом?
- Просьбы такой не поступало. А без просьбы – соваться в дом ворожбитки никому нельзя! Запрет. Да и далече дрыгва-то. Я по первости навещала, обходила кругом, приносила еды домовым. А как сгинули они – так и я не стала ходить.
- А доску в полу тоже чубась выломал?
- Доску Саня сама отодрала. Когда время её подошло... ну, ты понимаешь.
- Не понимаю. – Мила действительно не могла понять связи между уходом бабушки и какой-то доской.
- Ворожбитке просто так не уйти. Слыхала, наверное, как в иных деревнях крышу ломают, когда ведьма кончается? А Саня через землю утекла, вот заранее и позаботилась о проходе.
Через землю утекла... Придумает же такое.
Мила вздохнула и попросила:
- Проводите меня к ней? Хочу проведать, отнести цветы.
- Да чего ж провожать, когда всё рядом? Дрыгва, вон же она... – баба Жоля махнула рукой. – В дрыгве Саня покоится. Так сама захотела. Так что рядом совсем. Проведывай, когда захочешь.
В дрыгве! В стылой и чёрной болотной воде. Среди вечного мрака и холода.
Хотя, какая ей теперь разница? Что вода, что земля – всё равно...
- Ну, как тебе хоромы? И коняшечка тут, как с детских лет тебя дожидалась. – тем временем поинтересовалась Жоля. Она всё поглядывала на коника, и не могла не заметить, что Мила его намеренно игнорирует.
Мила пожала плечами и вышла из комнаты. Она не пыталась скрыть разочарование, и когда в спину прозвучало успокаивающее: «Ничего. Как поселишься здесь - попривыкнешь. Притрёшься», лишь дёрнула плечом, отказываясь продолжать разговор.
Жить? Здесь?? Да ни за что на свете!
Она и в Рубяжах-то долго не выдержит, заскучает.
Подобные места хороши для отдыха и только.
Теперь, когда всё прояснилось, можно и уезжать. Дом пускай остается как есть, его не продать, вряд ли найдутся желающие на такую развалюху. Да и соседство с болотом мало кому понравится.
А она сюда переезжать не собирается и судьбы подобной бабушкиной не желает! Права, ох и права была Арина, назвав её старой авантюристкой.
Сообщать о принятом решении бабе Жоле Мила не стала, просто попросила проводить обратно в деревню. Она окончательно уверилась, что письмо ей прислала бабка, специально, чтобы заманить сюда. И намерение Милы поскорее смотаться точно не понравится ей. Нужно действовать осторожно и тайно. Побыть еще несколько дней – до праздника Солнцестояния, а потом уехать «по английски» без оправданий и прощаний.
В деревню возвращались в молчании. Точнее помалкивала Мила, бабка же приговаривала успокаивающе про «свыкнется и обустроишься» и «не захочешь никуда уезжать». Мила не вслушивалась – продумывала планы побега.
Она шла, глядя под ноги и не заметила – что пролетело мимо, легонько зацепив её волосы. И только когда бабка зашикала и зашептала, догадалась оглянуться. Тонкое и золотистое, неуловимое как солнечный луч, скользнуло длинной лентой и пропало, после того, как Жоля начертила в воздухе знак.
- Следит. – пробормотала бабка и покосилась на Милу. – А чего следит, когда и так всё уже знает? Ты с Кайкой всё ж поосторожней, дзяўчынка. Хитрющая она что лиса, опасная – как волчара.
Мила опять пожала плечом. Ей было всё равно. Она не планировала продолжать дружбу с Кайкой.
Больше им не встретился никто. Только уже в деревне помахала рукой из-за забора тётка Руся, напомнив про вечернюю уху.
Мила с непривычки очень устала, она не привыкла с таким долгим прогулкам и хотела сразу отправиться в дом, где оставались её вещи.
Но Жоля, словно почувствовав настрой девушки, завела её к себе, напоила холодным квасом с явственным привкусом сосновых шишек.
- Мой особый рецепт. Пей, Милушка, не сомневайся. Потом приляж да подреми. Птичек послушай – вон, как дрозды заходятся. А в дом пойду, хочу тебе пышек нажарить.
Милу смутила такая забота, лишние хлопоты бабке доставлять не хотелось, но возразить она не успела – то ли от усталости, то ли от бабкиного фирменного кваса засыпала на ходу.
Баба Жоля постелила ей в саду - на траве под старым орехом разложила простёганное цветными квадратами одеяло, бросила сверху мягкую подушечку думку и велела отдыхать.
Мила возражать не стала.
В небе перекликались ласточки, белые облака висели ватными комьями и пахло так сладко и вкусно – прогретой землёй и цветами.
Мила попыталась было пересчитать их, но провалилась в сон.
Ей привиделся лес и бабушка Саша. Точнее – её спина в длинной вязаной шали. Бабушка несла в руке корзинку с шишками и рассказывала что-то, а Мила никак не могла вникнуть в смысл слов. Понимала лишь, что они идут по направлению к дрыгве.
Она хотела догнать бабушку, но всё время отвлекалась на что-то – рассматривала грибы, замирала подле пушистых головок цветов. А бабушка не ждала – уходила всё дальше и дальше, постепенно теряя очертания и будто бы растворяясь в воздухе.
- Ба! – крикнула Мила. – Подожди меня, бабуль!
Не поворачиваясь, бабушка отмахнулась от неё, а потом вдруг произнесла отчётливо и громко: «Она ето! Гадзючка! В дому нашенском ночевала».
- Нашенском! - фыркнуло в ответ возле самого уха. – Бесхозный тот дом. Лексей в вёску (деревню) давно носа не казал. Всё по лесам хоронится, окаяныш.
- А от кого пошло? От етой! – Мила почувствовала лёгкий толчок. – У, ведзьма пакостливая! Так бы и потаскал за косу.
- Не тронь дзеўку! Она для меня крошечки со стола не пожалела. Вот придёт к тебе в дом на ночёву - там и щиплися.
В ответ огрызнулось, послышалось пыхтение, перешедшее в плюхи. Звуки борьбы окончательно выдернули Милу из тягучего сна, и она увидела рядом с собой барахтающихся в траве лохмачей. Один походил на раскормленного кудлатого кота, второй смахивал на ёжика с рожками.
- Вы кто такие? Чего надо? – хриплым со сна голосом поинтересовалась Мила, и незнакомцы шустро порскнули по сторонам и пропали.
Мила ещё полежала немного, собираясь с мыслями и перебирая в памяти события прошедшего дня, а потом баба Жоля позвала её полдничать.
На уху отправились вечером. Похлёбу - так называла её тетка Руся, готовили в саду на импровизированной печке. В старом закопчённом ведёрке без дна тлели дрова, а сверху стоял приличной ширины котелок, в котором булькал ароматный бульон да мелькали среди пузырей вместе с огромными ломтями рыбы толстые монетки моркови, половинки очищенных луковиц, перевязанный ниткой пучок укропа и картофельные кубики.
Дядька Семён, притихший и задумчивый после водовикова блазня, молча помешивал варево, а под конец плеснул в него немного водки и сразу снял с огня.
Мила сначала пробовать отказывалась, но потом дала себя уговорить. Ей объяснили, что водка отбивает запах тины и это оказалось действительно так. Уха получилась вкуснейшая. Рыба – нежная и маслянистая.
Пару полных тарелочек поставили чуть в сторонке на землю, и Мила видела, как уха из них постепенно исчезает.
Заговорили о предстоящем празднике. Руся пожаловалась на начинающих собираться возле Великой Вёски «сектантов».
- Под гитару песни орут, а слов не понять. Мало ли, что они там пропевают. Может, насылают что на нас?
- Да ну тебя, Руся. – хрюкнул в тарелку дядька Семён. - Чего им насылать? Ведь не нечисть. Приезжают раз в год, ведут себя тихо.
- Молчи, дурань. Тебя не спросили. Первый в их сетях окажешься. Попомнишь тогда моё опасение.
- Доброго всем вечерочка! – от калитки к ним не спеша приближалась Кайя в сопровождении мрачного мужика. – Баба Жолина, а мы до тебя. Вот, человеку переночевать нужно. Может пустишь Родиона в Лёхин дом?
- Там Милушка... – начала было бабка, и Кайя кивнула, не дав договорить.
- Знаю. Мила ко мне перейдёт, а Родиона там поместим. Ты же не против, Мила?
Вопрос застал Милу врасплох. Она к тому же засмотрелась на гостя и не сразу нашлась, что ответить подруге.
Он был не слишком молод. Высокий и крепко сбитый, с коротким ёжиком волос. Четко очерченные скулы придавали выразительности обветренному лицу, тёмные, почти черные глаза смотрели равнодушно. Родион не счел нужным ответить на её улыбку, но Мила не удивилась этому. Ей нравились именно такие типажи, а она была не в их в кусе. Возможно, поэтому личная жизнь у неё не задалась. Да и наплевать. Не очень-то и хотелось.
- Я Милушку у себя положу. Чего ей по домам кочевать. – ответила за Милу баба Жоля. – Успеете ещё наговориться. Столько времени впереди.
- Мил, а ты чего молчишь? – Кайя разглядывала подругу.
- Сплю, - пробормотала Мила и зевнула. И это было почти правдой. Она пригрелась у огня и после сытной ухи опять захотела спать.
***
Поспать Миле не удалось – едва только стоило выйти от тётки Руси, как Кайя потянула её и Родиона на реку.
- Милуш, давай покажем гостю наши места. Ночь для этого лучшее время.
- Давай, удиви меня, - Родион небрежно кивнул. И по тому, как он общается с Кайей Мила предположила, что познакомились они задолго до нынешнего дня.
- Места у нас особенные. Сам увидишь, - Кайя прихватила Милины пальцы и легонечко сжала. – Я права, Милуш? Подтверди.
- Места красивые. Только баба Жоля говорила, что ночью лучше не гулять, – пробормотала Мила и высвободилась.
- Простым может и лучше. Но нам-то чего опасаться? – Кайя раскинула руки и на цыпочках побежала к реке. Она казалась невесомой и воздушной, ещё немного – и взлетит.
- Как балерина, верно? – Родион покосился на Милу и быстро пошёл вперёд.
- Ничуть не похожа! – буркнула Мила едва слышно. И тотчас же обругала себя за вспыхнувшую искрой зависть.
Против Кайи она ничего не имела, но Родион обратился к ней как к какой-то... матроне! Будто она приходится Кайе матерью или пожилой родственницей. Он, конечно же не собирался её задеть, просто не воспринял как девушку, заслуживающую внимания и комплимента.
- Мила! – позвала Кайя. – Ты идёшь?
Нужно было воспользоваться моментом и отказаться, но вместо этого Мила поплелась за подругой.
Река блестела чёрным зеркалом. Звёзды золотистыми точками рассыпались по её поверхности. Месяц нацелился рогом, будто собирался пропахать борозду на сияющей глади.
Пахло водяными лилиями и смолой. Камыши шептались о чём-то, и тонко звенели комары, мгновенно ринувшиеся в атаку на людей.
Чертыхнувшись, Родион пришлёпнул сразу несколько, Мила замахала руками. пытаясь отогнать назойливых кровопийцев, и тогда Кайя что-то быстро проговорила на незнакомом языке, и комаров не стало.
- Как ты это сделала? – изумилась Мила.
- Тебе ли спрашивать, - отмахнулась Кайя, а потом обвела рукой прячущиеся за темнотой и туманом берега. - Скоро здесь всё изменится. Будет костёр. И хороводы. И непременно гадание на судьбу.
- И как станут гадать? – Родион впервые проявил интерес. – По руке? Или по картам?
- По венкам, - Кайя сверкнула белозубой улыбкой. – Девушки будут пускать венки по воде, а парни их ловить.
- Обычная дань традиции... – Родион поднял камешек и, замахнулся, собираясь швырнуть его в реку, но Кайя перехватила руку, зашептала, что этого делать нельзя.
- Это ещё почему? У рыб случится нервный припадок?
- Возможно, и случится. Про рыб ничего утверждать не возьмусь, а баламутня точно потревожишь. Зачем нам лишние проблемы.
Родион что-то негромко ответил, и Кайя мелодично рассмеялась, словно тоненько прозвенели колокольчики.
Мила, стоявшая немного позади, мгновенно почувствовала себя лишней и решила, что это хороший повод покинуть любезничающую парочку. Вот только туман и странные звуки не позволили ей уйти.
Со стороны реки потянуло холодком, и медленно да лениво поползла серая муть.
Что-то ворочалось и двигалось внутри неё, отчётливо шлепая по земле.
Звуки становились всё ближе и громче, и из тумана показалось жуткое нечто! Оно ползло словно змея, помогая себе руками и длинным рыбьим хвостом. Старушечью голову, больше смахивающую на череп скелета, покрывали редкие нити волос, на тощей спине горбом выступали то ли лопатки, то ли плавники.
Пахнуло тухлятиной и тиной, и Мила напряглась, до боли закусив губы, что не выдать себя ни звуком, ни жестом. Молчал и Родион, словно для него подобные встречи были не в диковинку. Только Кайя прошипела что-то недовольное и подула в сторону существа. Возможно поэтому оно и не среагировало на людей, а медленно подобралось к реке и бесшумно нырнуло.
- Кто это?? – Мила всё вглядывалась в воду, опасаясь, что тварь покажется вновь.
- Наре. Видели, как резво ушлёпала? Ей не нравится ночь.
- Почему? Я думал, что ночь – любимое время нечистых.
- Наре ненавидят ночи из-за луны. – усмехнулась Кайя. – Луна обнуляет их морок. Они обожают прикидываться красотками и сманивать мужиков в омут, а ночью всё меняется.
- Намекаешь, что они бесчинствуют и днём?
- Говорю, как есть. Это так. Подлавливают они в основном любителей дальних заплывов, но могут позвать из камышей...
- Пушкин не про них ли написал в своём Лукоморье? Что же – наре и по деревьям могут скакать?
- Нет. Наре по суше-то с трудом перемещается... Да ты только что видел.
- Занятная т.в.а.р.ю.ш.к.а. Отчего она нас проигнорировала?
- А что ей за интерес в трёх копешках сена? В такую чудесную ночь не хочется лишней возни, вот я и отвела ей глаза.
- Ты умеешь наводить морок? – Родион восхищённо присвистнул.
- И навожу, и отвожу. В Рубяжах, думаю, многие умеют. Без этого здесь трудно выжить. Поэтому нам так нужны маленькие радости вроде праздника Солнцестояния. Я права, Милуш? Будем с тобой пускать венки?
Мила пожала плечами, давая понять, что эта забава её мало интересует. А Родион же, словно назло ей, назвал обычай романтичным.
- Знаешь, всё далеко не так однозначно, и обычай этот не безобидный. – разоткровенничалась Кайя. – Венки не просто так пускают – их должны вернуть. А владелица обязана повесить венок возле дома и в течении года принимать ухаживания того, кто его нашёл.
- Всё так серьёзно? - хмыкнул Родион и полез за сигаретами.
- Более чем. И не дыми тут! А то поналезут и станут просить огонька.
- Строго у вас, - Родион нехотя послушался. А потом поинтересовался, что происходит по истечении года.
- За редким исключением – свадьба.
- Про исключения хотелось бы подробнее.
- Не хочется о плохом... Иногда венок приносит кто-то из неправильных. Остальное додумайте сами.
Мила не хотела додумывать и собралась потребовать уточнений, и в этот момент со стороны реки загудело.
Звук походил на приглушённые рёв, «труумб, утрумб, труумб» повторялось раскатисто и монотонно, и Родион быстро выхватил из кармана раскладной нож.
- Что за чертовщина там творится? Корова тонет или опять ваши чудовища?
- Это выпь кричит. – спокойно пояснила Кайя. – Специфический звук, до косточек продирает. Она где-то на другом берегу, в камышах.
- Ну выпь, значит выпь, - Родион присел на корточки и, поиграв ножом, спросил неожиданно про Кукушкину гору.
Мила поначалу не поняла о какой горе он толкует, но Кайя подтвердила, что такая гора действительно есть в дебрях пущи.
- На самом деле это холм. Довольно высокий. Говорят, что с него можно увидеть весь лесной край.
- Кто говорит?
- Одра, bobutė. Только на этот холм люди могу попасть раз в год, в другое время туда не подняться. Проход открывается на Купалье. Пока его сторож ищет со всеми папоротников цвет.
- Значит, совсем скоро проход будет открыт всю ночь?
- Так говорят. А тебе зачем туда?
- Дельце одно есть. На той горе каменюка особенная. Вроде портала. Помогает вернуться в прошлое.
– Ты хочешь вернуться в прошлое?
- Хочу.
- Но зачем?
- Чтобы исправить одну досадную ошибку, перевернувшую всё в моей жизни.
Объяснять большего Родион не стал, и некоторое время все молчали.
Снова тоскливо провыла выпь, по воде с гулом ударила рыба, и Мила, наконец, стряхнула с себя оцепенение и объявила, что отправляется спать.
Кайя не стала возражать, Родиону было всё равно, и они медленно побрели к деревне.
- Ты знаешь дорогу к Кукушкиной горе? – внезапно спросил он у Кайи.
- Говорят, она за дрыгвой находится. За домом Милы.
- Ты живешь на болоте? – впервые за всё время Мила удостоилась внимательного взгляда.
- Нет... там жила бабушка...
- Проводишь меня?
- Куда?
- К дрыгве. Хочу на неё посмотреть. И на дом тоже.
- Это не музей, чтобы на него смотреть.
- Интересно. Может, куплю. Продашь?
- Не думала об этом, - взгляд Родиона прожигал Миле висок, и она обрадовалась, когда увидела возле калитки взволнованную бабу Жолю.
- И где вас носило? Я уж собиралась поиски снаряжать! – возмутилась бабка. – Ты, Кайя, должна знать, что ночами у нас... тревожно.
- Пустяки, баба Жолина. Они же были со мной. Вы проводите Родиона в дом к Алексею? А мы с Милой посекретничаем немножко.
- Не насекретничались ишче? – недовольно проворчала бабка и махнула Родиону – мол, пошли.
И тот отправился за ней даже не попрощавшись с девушками.
- Зачем ты сказала ему про дом? – упрекнула Мила подругу. - Я не собираюсь проводить для него экскурсию!
- Ну ты чего, Милуш? Неужели, обиделась? Я же просто так, подумала, что это развлечёт тебя. Он вроде ничего. Пофлиртуешь. То, сё. В Рубяжах нормальных мужиков не найти. Учти это, подруга.
- Я не за мужиками приехала. Повторяю ещё раз – хочешь показать ему дом, веди и показывай. Без меня!
- Мила, зачем ты по больному... – Кайя поджала губы. – Знаешь же, что в дом к ворожбитке без приглашения не ходят!
- Считай, что я тебя пригласила.
- Спасибо, конечно. Только ты пока не ворожбитка. И дом еще не стал твоим.
- Ничего я не знаю! – произнесла Мила с горечью, а потом в порыве откровения выложила Кайе всё, что так долго копила в себе: рассказала и про видения, и про сны, и про то, что ничего не помнит о своей жизни в Рубяжах. Как не помнит и бабушку Саню.
- Ты не шутишь? – Кайя округлила глаза. – Но это не могло случиться просто так! Над тобой точно поработали!
- Новик сказал, что это сделала бабушка. Как думаешь, могла?
- Ну... – Кайя замялась. – Я точно не знаю... Только...
- Что только? Говори уже, раз начала.
- Не обижайся, Мил. Но после того случая, твоя бабушка могла так поступить. Из добрых побуждений. Чтобы уберечь тебя.
- Уберечь? Но от чего?
- От угрызений совести. От самокопания, от чувства вины...
- От чувства вины? - повторила Мила растерянно. - Ты на что намекаешь?
- Ох, Мил, не обижайся только. Ты сама спросила. Я бы не стала напоминать. Алексей... окаяныш, он ведь тогда из-за тебя пострадал. Ты ему жизнь перечеркнула, превратила из человека в нелюдя.
***
Среагировать на слова Кайи Мила не успела – вернулись баба Жоля и Родион.
- Не принял дом вашего знакомца. А всё потому, что не послушал меня. Не поздоровкался да не попросился на ночёву. Гордый. Вишь ты, не захотел поклониться. А ведь по правилам так – в незнакомом месте поприветствовать хозяев надо. А хохлик там за хозяина и есть. Он хоть и мирный, но рассерчал на такое неуважение и не дал пройти. Придётся теперь всё переиграть.
Баба Жоля не скрывала досады. Родион же выглядел спокойным и отстраненным. Ему было всё равно где ночевать.
- Тогда пускай у вас ложится, баба Жолина. А мы пойдём ко мне, - Кайя взяла Милу под руку, но та быстро вывернулась и отступила.
- Я переночую в том доме, меня всё устраивает.
- Но, я думала, что ты захочешь со мной! – Кайя обиженно поджала губы.
- Спасибо, что предложила, - поблагодарила её Мила. - Только мне нужно побыть одной. Нужно всё осмыслить. Подумать... Ты понимаешь
- Милушка права, - поддержала баба Жоля. – Пускай идёт. Наговоритесь ишче.
- Ну, иди, - милостиво кивнула Кайя. – Выспись хорошенечко. Следующей ночью за травами пойдём. А потом уж и праздник. Баба Жолина права - я бы тебя сегодня заболтала.
Миле очень хотелось расспросить Жолю о своём прошлом, пересказать ей услышанное от Кайи, но бабка была занята хлопотами по обустройству Родиона и отвлекать её не стоило.
И хотя выданная Кайей информация шокировала Милу, разговор пришлось отложить до утра.
Сама девушка про тот случай, разумеется, не помнила. И считала, что в принципе не способна причинить кому-то вред. Но что, если Кайя права – и бабушка действительно хотела уберечь её? Поэтому и наслала забвение. Поэтому отослала от деревни подальше?
Что же такого ужасного произошло в её детстве? Неужели она действительно обратила Лешку в нечисть?? Подобное невозможно было себе представить!
Общаться резко расхотелось и, пожелав всем доброй ночи, Мила пошла к дому окаяныша.
В голове роились обрывки впечатлений и мыслей, но собрать их в чёткую картину не получалось.
Знать, что на тебе висит такое страшное обвинение было неприятно и тяжело. От невозможности всё понять и объяснить давило сердце.
Интересно, зачем приехал Родион? Почему Кайя настойчиво подталкивает их друг к другу? Может, он дальний родственник окаяныша и решил отомстить?!
И еще... Кайя не предложила Родиону переночевать у неё. Интересно, почему так? Опасалась чего-то? Что-то про него знала?..
Мила немного постояла в саду, разглядывая наливающееся темнотой небо. Звёзды успели выложить на нём узор из золотистых крупинок и теперь таинственно мерцали из своей невыразимой дали, равнодушные к её проблемам и страхам. Из леса тянуло сыростью, раздавались неясные звуки, а потом вдруг простонало жалобно: «Уваааа, уваааа, уваааа...». Стон оборвался, но тут же повторился опять. Он прозвучал ещё более явственно и горько, словно кто-то рыдал над своей пропащей судьбой.
Над макушками деревьев тяжёлой тенью мелькнуло чьё-то крупное тело, то ли ночной птицы, то ли огромной летучей мыши. А может то и вовсе была какая-то крылатая нечисть, и Мила поспешила укрыться в доме, не желая встречаться ни с кем из потаённых существ.
В комнатах было тихо, только едва слышно тикало что-то под полом. От стен исходило слабое свечение, и Мила благополучно миновала наставленные повсюду вещи, ни за что не зацепившись. Она сразу прошла к окну, чтобы приоткрыть створки и впустить немного свежести, спать в духоте было невозможно.
- Жоля говорила... – в голове тот час же всплыло бабкино предостережение, но Мила отмахнулась от него, поскольку выполнять его не собиралась. У неё было всего два выбора – спать при приоткрытом окне или провести ночь во дворе, под звёздами. И второй вариант представлялся ей гораздо более опасным.
Вдохнув ночную прохладу, Мила благополучно добралась до кровати и, взбивая подушку, обнаружила на простыне задубевший обгрызенный пряник. Кто-то, скорее всего местный домовик, похожий на ёжика, подложил ей этот сухарь в качестве угощения, и Мила оценила жест, хотя и не стала пробовать подарок.
- Спасибо. – она даже решила поклониться в пустоту комнаты. – Я сыта, съешь его сам.
Положив пряник на пол рядом с кроватью, она улеглась и прикрыла глаза.
Почти сразу послышалось довольное сопение, хрустнула под острыми зубками глазурь, но Мила не стала выяснять, что за существо откликнулось на её предложение – она засыпала.
Спала Мила крепко. Без снов и видений. Не слышала ни бормотания хохлика, ни гулкий ворчливый басок кудлатого печурника, квартирующего под печкой бабы Жоли. Домовики же, крепко поспорив из-за приоткрытого окошка, решили покараулить сон гостьи и, устроившись под её кроватью, принялись резаться в карты, отвешивая друг другу подзатыльники и щелбаны. В азарте они пропустили момент, когда в щель просочилась тонкая струйка тумана, а когда она зависла над их головами, предпринимать что-либо было поздно – обоих приятелей вырубило в сон.
Струйка, подождав немного, мягко спланировала на одеяло да собралась у Милы на груди в небольшой серый ком. Постепенно на нём проступили узкие прорези глаз, вертикальный зрачок засветился красным. Протянувшиеся из головы длинные щупальца, смахивающие на заячьи уши, начали медленно поглаживать девушку по лицу, и Мила заворочалась, застонала.
Кивнув каким-то своим мыслям, существо сунулось под подушку, а потом соскользнуло на пол и, переваливаясь жабой, медленно прошлёпало обратно к окошку. Идти ему было трудновато, внутри рыхлого тела пульсировали и перекатывались тёмные сгустки, и если бы домовики не спали, погруженные в дурман, то без труда справились бы с ним.
Оставляя на полу вязкие клочья мути, существо добрело до цели и, снова обернувшись струйкой тумана, покинуло дом. А в комнате всё так же раздавался раскатистый храп печурника да тихое визгливое подвывание хохлика. Мила только постанывала во сне, и жуткие образы навеянных сновидений всё плотнее обступали её.
Утром она проснулась с трудом и не могла вспомнить, что ей снилось. Лишь болезненной пульсацией продолжало отдаваться в голове чьё-то довольное карканье: «Парушыла забароненае! Парушыла! Напаіла дурня атрутай!» (Нарушила запретное, напоила дурня отравой)
В окно пробивался солнечный свет, из-за двери слышались громкие призывы бабы Жоли: «Отзовись, Милушка! Почему молчишь? Открой мне! Ну?!»
- Иду! – тоненько пискнула Мила и, пошатываясь побрела открывать.
Предметы в комнатке чуть расплывались, и она снова пребольно ушибла палец на ноге.
- Усё добра? (Всё хорошо?) – встревоженная баба Жоля внимательно оглядела Милу и, тихо ахнув, забрала у неё из руки небольшой шершавый кусок. – Откуда она у тебя? Кто принес??
- Н-не знаю, - Мила никак не могла сфокусироваться на вещице, которую держала бабка. Покачнувшись, она оперлась о косяк и медленно стала сползать на пол.
- Да ты никак у дурмане? – Жоля ловко подхватила девушку и повела назад к кровати. – С кем после нас говорила? Кого запускала в дом?
- Н-никого... – вяло пробормотала Мила. – И пряник не ела, и не разговаривала ни с кем. Окно только приоткрыла и сразу легла спать.
- Окно! – вскрикнула бабка и досадливо цокнула. - От жеж шалапутная! Непаслухмяная дзеўка! (Непослушная девка)
Рассердившись, Жоля опять перешла на незнакомый Миле язык, и разобрать что-либо в возмущённо льющейся бабкиной речи было невозможно.
Да Мила и не пыталась этого сделать – лежала бревном, а перед глазами крутилась карусель.
- Терпи уж. Шчас полегчает! – бабка склонилась над Милой и подула в глаза, потом положила руку на лоб и тихо неразборчиво зашептала.
- Шептуха я, - вспомнились Миле её откровения. – А Саня была ворожбитка...
- Баба Жоля! – просипела Мила, облизнув губы, - скажите, я правда превратила Лёшку в нелюдя?
- Чшшш! - шикнула бабка, заставляя замолчать, а потом зашептала еще быстрее.
Постепенно кружение улеглось, и комната перестала качаться.
Мила смогла сесть на кровати без опасения, что снова упадёт.
Поблагодарив бабку, она упрямо повторила так тяготивший её вопрос, и Жоля нехотя призналась, что не может на него ответить.
- Слово дала. Сане. Коли суждено – сама всё вспомнишь, Милушка. А Кайку не слушай, она лишку наговорит.
- Но Кайя...
- Меньше слушай, сказала! Завидует она тебе. Всегда завидовала.
- Скажете тоже, - Мила угрюмо усмехнулась. – Чему она может завидовать?
-То правда! И не спрачайся! (не спорь. бел.) Её сила тёмная, сама избранную ведёт. А тебя иная сила дожидается.
- Какая ещё иная?
- А вот примешь её, тогда и смекнёшь. Полегчало тебе? Тогда поднимайся. До меня пойдём, накормлю тебя бабиной кашей.
- Её бабушка Саня готовила?
- И она тоже. Это название такое – бабина.
Жоля помогла Миле подняться и выронила зажатый в ладони предмет. То был жёсткий кусок коры, похожий на лутовку, с которой Миле довелось посетить лес. Только в отличие от сероватой осины, эта кора была грязно-бурого цвета с чёрными крапинами брызг.
- Что это? – изумилась девушка.
- А ты не помнишь? – Жоля сурово сдвинула брови.
- Я? Почему я должна помнить?
- Из твоей руки выпала, когда меня в дом пустила. Да можешь не отвечать, я и без того догадала. Ночница тебя навестила, незваной явилась, неприятности на хвосте принесла.
- Ночница? – тупо переспросила Мила. – Но ночью никто не приходил.
- Как же! – фыркнула Жоля и показала рукой под кровать. – Вона, вишь, вповалку дрыхнут?
Мила осторожно наклонилась и увидела раскормленного кота, обнимающего хвостом маленький колючий комочек. Кот смачно похрапывал – и как она не услышала того раньше?! Комочек тихо вторил ему, попискивая и вздрагивая во сне.
- Подвела моя ахова (охрана, бел). Прозевали гостью, бесталачи. Под её морочью теперь до вечера проспят.
- А эта ночница, кто она такая?
- Дзіця ночы (дитя ночи, бел.) Дрэнны тварына. Пошли, Милушка. Время быстро идёт, а нам ишче за травами, да ветками на новый веник нужно.
- А эти тут останутся? – Мила кивнула в сторону похрапывающих домовиков.
- Тута. Хотела и им каши наложить, да теперь поздно. Сами виноваты.
Баба Жоля повздыхала немного, да повела Милу за руку к себе.
На маленькой кухоньке витали аппетитные запахи, и пыхтела в кастрюльке на столе, укутанная в пушистую шаль, бабина каша.
Хорошо распаренная, пахнущая мёдом, она оказалась невероятно вкусной.
Мила каши не любила. Но от этой оторваться не смогла и даже попросила добавки.
- Ешь, ешь. Для тебя наготовила, - довольная Жоля до краёв наполнила тарелку. – С раннего утра над ней чарую (колдую, бел.), чтобы рецепт соблюсти.
- Сложный, наверное? – Мила зачерпнула ложкой густую разварку.
- Хлопотный. – Жоля положила немного и себе, а потом начала перечислять. - Пшено перебери да промой. Молоком залей. Присоли. В духовке провари. Отдельно взбей яйцо со сметаной. Насыпь сахару по вкусу. К каше добавь. Про мёд не забудь, и про маслице тоже. Перемешай тщательно, чтобы не было комков - и опять в духовку. Я, Милушка, готовить не особо люблю. Но тебя порадовать хочется.
- Очень-очень вкусно! – Мила облизала ложку. – Я такую кашу никогда не ела!
- Ела. Ела. Не сомневайся. У Сани ишче лучше выходило. Теперь вот сама учись. У тебя должно получиться.
- Баб Жоль. Зачем ночница принесла ту кору? – вопрос вырвался сам собой, но Мила не пожалела об этом. Она не оставляла надежды разобраться в случившемся, хотела хоть немного приоткрыть завесу тайны, лежащую на её прошлом.
- Ох, дзяўчо (девочка, бел.) Сказала бы, да не могу! Только знай, что кора та – от особенной бярозы (березы. бел.). Такие чаще на погостах растут, одиночками. Вместо сока у них кровь человечья. Если на Лельник её испить – всё, пропал человек!
***
Как не пыталась Мила разговорить бабку Жолину - ничего не получилось.
- Некогда мне разговоры говорить, Милушка. Нужно травок набрать да веток для особенного веника. Один себе перевяжу, другой – тебе.
- И зачем мне особенный веник? - Мила даже растерялась.
- А в баньку ходить. Такой веничек и красоту сбережет, и продлит молодость, и отведёт зло чорнага погляду (чёрного взгляда, бел.) На Солнцеворот у трав чарадзейная сила раскрывается, не хочется её упустить.
Бабка принесла два стареньких лукошка, одно вручила Миле, второе взяла себе. На дне лукошка обнаружился белый платочек с красным узором по кромке, и Жоля велела Миле повязать его на голову.
- Я не ношу платков... – попыталась возразить девушка, но бабка была неумолима.
- За травками, Милушка, с непокрытой головой не ходят. Зачем попусту палясю гневить? А то ведь дёрнет за волоса - и травы разом попрячутся, и голова разболится.
- Может, я лучше дома побуду? – Миле не слишком хотелось тащиться в поле за травами. Её интересовали совсем другие вещи.
- Чегой-то дома? – всполошилась бабка. – Ты должна свою корзинку собрать! Я покажу и объясню, наука не сложная.
- Вечером ещё и Кайя придёт...
- Вечером за другими травами соберётесь. Ты, Милушка, для венка непременно крапивы возьми. Не забудь про неё. А если Кайя противится станет – не слушай, стой на своём.
Мила поморщилась, но ничего не сказала. Однако про себя решила, что рвать крапиву для венка уж точно не станет. Не хватало ещё волдырей на ладонях. Да и никакой красоты от этой травы.
От всех недоговоренностей и тайн настроение было пасмурное, и она уныло поплелась за бабой Жолей под ярким утренним солнцем, не замечая красоты нового дня.
Они спустились к реке, пошли вдоль разросшихся камышей, за которыми раздавались громкие всплески и хлюпанье.
- Утки расшумелись, - пояснила бабка. – Водяницы попритихли до ночи. Наре тоже пока не объявятся. Я тебя научу как от них уберечься...
- Я, наверное, не пойду на праздник, - Мила обнаружила просвет в камышах и остановилась, невольно залюбовавшись открывшейся картинкой.
Воду густым ковром покрывали сердцевидные листья кувшинок. Сверкая глянцем, они лениво покачивались на поверхности, а над ними синими искорками порхали стрекозы. Утки и какие-то незнакомые птицы копошились совсем рядом у берега, не реагируя на подошедших людей.
От воды поднимался густой обволакивающий гул, и Мила не сразу сообразила, что его издают несметные полчища насекомых.
Безразличие птиц, летняя жара и душная влажность застоявшегося водоёма словно сместили что-то в Милином восприятии, весь мир отдалился на миг, и она остро почувствовала своё одиночество.
- Пора, Милушка. Ишче налюбуешься, - баба Жоля улыбалась, загородившись рукой от солнца. – Пойдём-ка живее, пока травушка в силе. Обычно я до рассвета хожу, но ради тебя припозднилась.
Чуть дальше начиналось заросшее поле. Прежде чем ступить на него, баба Жоля отвесила поклон до земли и, вытащив из корзинки узелок, засунула его в спутанное переплетение трав да зашептала. Слова были знакомые и понятные, но разобрать смысл сказанных фраз у Милы почему-то не получалось. Ясно было только, что бабка просила у Матери Сырой Земли разрешения на сбор трав.
- Ну вот, Милушка, теперь можно. Смело ступай за мной, я от нас двоих гостинчик положила.
- Что было в узелке?
- Всё как положено. Яйки да хлебушек. Ступай за мной... – бабка кивнула Миле и нырнула в траву. Высоченные стебли сомкнулись за её спиной, словно заглотили.
- Милушка, - позвала бабка. – Не отставай! Ну!
Делать было нечего - Мила вздохнула и полезла следом. В лицо ей посыпались какие-то семена, глаза запорошила пыльца, в носу резко защекотало, и Мила расчихалась. Она никак не могла остановиться, и кто-то крепко взял её за пальцы да повёл за собой. Рука была горячая и сухая. Милу разом бросило в пот, изнутри поднялась волна жара. Слепящее белое пятно расплылось перед глазами, снова заставив зажмуриться.
- Смотри, Милушка, теперь можно. - через пару минут разрешил бабкин голос. – Не бойся, паляся ушла.
- Паляся? Это она держала меня за руку? Вела сквозь строй трав?
- Она. Интересно ей стало на новую ворожбитку глянуть. И ты глянь вокруг, Милушка. Вишь, сколько сокровищ под ногами? – бабка обвела рукой открывшееся пространство поля.
Мила сморгнула и восхищенно ахнула от открывшейся красоты – желтые, красные, голубые и розовые цветы сияли под солнцем как самоцветные каменья. Над ними кружились пёстрые бабочки, гудели деловитые шмели. И пахло сладко и терпко, как только бывает летом.
- Вишь, как полынь серебрится? И желтеется зверобой? Он, хоть и скромный на вид, но силы великой, хорошо снимает наведённые чары. Мак спасает от зачарованного сна, а еще от дурмана и забыцця (забвения). Собранный в ночь на Купалье, он ограждает от ходунов. Пожалуй, это лучшее от них средство.
- Кто это – ходуны?
- Беспокойники. Любят они шастать к живым, а маком это можно пресечь... Мятка на обереги сгодится, и конюшина (люцерна) туда же. Клевер... любой трёхлистник хорош в качестве защиты...
- А это что за растение? – Мила коснулась рукой сиренево-розовых цветов, собранных в высокий колос.
- А это, Милушка, плакун-трава. Дубняк иначе. Побережник. Разрушает чары. Отгоняет кикимор и бесов. Но брать мы его сейчас не будем, оставим до Купальской ночи...
- Купала в начале июля... Он будет ещё цвести?
- Зачем нам ждать июля, Милушка? – удивилась бабка. – Этой же ночью за ним и вернусь. Соберу - и сразу в пущу. Каждый год хожу за папараць кветкой (цветком папоротника), не теряю надежды найти.
- Подождите. Я что-то запуталась... – Мила стащила с головы платок и обмахнула разгорячённое лицо. – Солнцестояние и Купала – это разве один и тот же праздник? У них разные даты!
- Один и тот же, Милушка. Папарац-кветка расцветает в самую короткую ночь... Только так. У людей в городах да головах давно всё поперемешано. А я одно знаю – Купалье на Солнцестояние празднуют. Сегодня до утра гулять да шуметь станут приезжие. Да ты всё сама увидишь.
- А можно мне с вами за папоротником? – Миле вдруг отчаянно захотелось найти чародейный цветок.
- Лучше остерегись, Милушка. Рано тебе еще в ночную пущу. А на гуляние сходи. Развлекись. И веночек сплети. Только не забудь про крапиву!
Бабка склонилась над землей, приглядываясь к невысокому и невзрачному цветку.
- А вот и бел таленц. – забормотала она. - Хочу от него корешок выкопать... Это, Милушка, занимательная трава. Позволяет знающему говорить с растениями и зверьём.
Из кармана широкой юбки Жоля извлекла коротенький ножик и принялась осторожно рыть землю вокруг бел таленца.
Мила же повернулась и стала смотреть вперёд, туда, где налетевший ветер волнами ходил по полю, и белый сверкающий шар мелькал среди цветов. Рядом с ним бродил кто-то высокий и тощий, смахивающий на костлявого человека. Рассмотреть его как следует было невозможно – фигура расплывалась и плавилась под солнцем. Вот она повернулась спиной, наклонилась над чем-то, и над высокими травами мелькнул серый лохматый хвост.
Где-то уже Мила видела похожий... совсем недавно... Кажется, это было во сне? Она вспомнила закутанного в овчину дедка и тощего волчару, впряжённого в его повозку...
- А можа не надо тебе сюда? – вкрался в голову тихий шепоток. - Не пожалеть бы!
Не надо? Точно не надо... А она приехала!.. Дурочка...
Мила резко зажмурилась, а когда опять посмотрела, белый шар вынырнул совсем рядом и превратился в застывшее женское лицо! Оно висело над полем словно прозрачная, стеклянная маска, а под ней сокращались в неистовом танце языки белого пламени.
Не выдержав ослепительного света, Мила прикрылась рукой. К голове будто приложили раскалённый утюг, затылок разом потяжелел, увлекая её куда-то вниз. Сквозь нарастающий шум в ушах она слабо услышала, как её зовёт баба Жоля, но ответить ей уже не было сил...
Очнулась Мила в сумраке и прохладе. На лице лежала влажная повязка, а рядом бубнили на два голоса приятели-домовые.
- Мабыць до утра прокимарит... – предположил глуховатый басок печурника.
- Не дасть ей Кайка до утра! – прочирикал тоненько хохлик. - Ужо два раза приходила!
- А не дасть и ладно. Няможна дзеўке гулянне пропускать. Раз приехала – должна пустить вянок!
- Неудалая она! Ничего-то не знаеть!
- Навучыцца (Научится). Трохі (немного, бел.) обождать надо. Гаспадыня её отшептала, теперя здоровенькая встанеть.
- Шибко её паляся приложила!
- Неча было хустку (косынку, бел.) снимать! Спасибо, Лексей помог, допёр до дому.
- То да. – послышался вздох. – Он Жолино добро помнит.
Скрипнула дверь, и голоса смолкли. Кто-то подошёл к кровати и осторожно потянул повязку.
- Проснулась? – баба Жоля внимательно разглядывала Милу. – Полегчало тебе, Милушка?
- Да... Кажется... – Мила медленно села и потянулась.
Голова не болела, тяжесть и слабость прошли.
- Ты прости меня, старую. Недоглядела. Увлеклась. А тебя ударом хватило. Так бывает в поле.
- Долго я... проспала?
- Считай весь день. Кайя уж несколько раз забегала. Интересовалась, как ты. Хотела сюда, да я не пустила. Ты вот что, Милушка. Не ходи на это гулянье. В другой раз поглядишь. Поспи лучше эту ночку.
- Не, баб Жоля, пойду. Я же сюда не спать приехала.
Мила осторожно поднялась и попросила попить.
- Налью тебе холодненького кваску. Пошли до кухни. Я и драников уже нажарила. Как раз и поешь.
Мила собралась было пересказать бабке подслушанный разговор домовиков, но тут опять явилась Кайя.
Оглядев Милу, она удовлетворённо кивнула и постучала себя по запястью, намекая, что им уже пора.
- Скоро вечер. Даю тебе полчаса на сборы и пойдём за травами для венков. Ты, надеюсь, не передумала?
- Нет. Мне хочется прогуляться. – Мила быстро и жадно ела поджаренные до хруста картофельные оладушки, и, наблюдающая за ней Кайя, усмехнулась.
- Откормит тебя баба Жолина. Придётся новые тряпки покупать.
- А и откормлю! Что в том плохого? – засмеялась бабка. – Садись и ты с нами.
- Благодарствую. Я только от стола. – Кайя церемонно поклонилась. – Милуша, как соберёшься, приходи ко мне. Мне не терпится окунуться в волшебную ночь.
***
Продолжение сегодня, в следующей публикации..
(ссылки на все части оставим в комментариях)
Автор
канал Про страшное
Нет комментариев