Предыдущая публикация
МОНЕТА ЦЫГАНКИ...
Тамара стояла над ларем с мукой и тяжело вздыхала – того, что там оставалось даже на один замес не хватит. Чем кормить троих мальчишек она не знала. Весна – самое тяжелое время в деревне, когда за зиму подъели все запасы, жалкие два ведра сморщенной картошки надо сохранить для посадки. А на огороде даже крапива не вылезла. Особых ценностей в доме и раньше не водилось, а после смерти мужа даже его вещи были постепенно отнесены в городок на базар и обменены на крупу и муку. Последнее, на что рассчитывала Тома – свои почти неношеные полусапожки, да большая пуховая шаль. Шалёнка была слегка потертой, но все еще теплой и мягкой, может, кто за нее хоть миску муки даст. А уж она ее постарается растянуть подольше – желудей натолчет, да остатки отрубей подмешает, а коза пока на камыше с крыши продержится. Все одно молока до окота не будет. Базар в городке был маленький и полупустой – тут тоже жили неважно. Поношенные вещи покупателей не привлекали, время шло, а Тамаре еще предстояло добираться домой, пешком и на попутках. Погруженная в грустные мысли женщина не заметила, как к ней подошла молодая цыганка, грязная и оборванная. Предложение погадать Тома грубо отвергла, как и попытку выпросить хоть копеечку. Она даже оттолкнула приставучую девку и та выругавшись по-цыгански ушла. Стоять дальше смысла не было – кучка продавцов постепенно разбредалась. Решила отправляться восвояси и Тома, только нагнулась, чтобы затолкнуть в стоптанный башмак высунувшуюся «стельку» из старой газеты и куска кожи – подошва была дырявой. Тут и попал ей на глаза обрывок замусоленного, когда-то красного шнурка. Веревочка была продернута в отверстие в большой старинной монете.. Быстро оглянувшись, женщина выхватила из подмерзающей грязи находку и потерев рукавом – золото(!!), затолкала за пазуху. Оставалось добраться с монетой домой и продумать, как бы выручить за нее побольше. Уже за воротами базара ее с криками догнали две цыганки – та девчонка и тощая, скрюченная старуха. - Стой драгоценная, не уходи! Будь добренька, отдай, что подобрала. А уж я отблагодарю, удачу к тебе приворожу. Вижу, мужа у тебя нет, так самый лучший мужик сватать придет – и собой красавец, и при должности, на руках носить будет! Только отдай. Тамара смотрела на цыганок зло, решив отбиваться до конца – перед глазами стояли худые личики сынишек и пустой мучной ларь. Монету она не отдаст, пусть хоть драться придется – Фрол Кривой с заречного хутора по слухам приторговывал краденным, за золото полмешка муки отсыплет. А может, и на крупу расщедрится – монетка-то тяжеленькая. - Знаю я, ты забрала, отдай! Пожалей мою Дашку – это не просто золотой, гальб это - выкуп за невесту и знак, что просватана. Не будет гальба и свадьбе не быть. Не возьмут девку, и вернуть надо уплаченное. Но слезы молоденькой цыганки и мольбы старухи Тамару не трогали – свои дети дороже. Она развернулась и почти бегом бросилась по улице, там был милицейский участок, и стояли люди. Цыганки остались на месте, похоже, милиции они опасались. Но старуха нагнулась, зачерпнула пригоршню грязи и неожиданно ловко и точно метнула в Тамарину спину, громко прокричав что-то по-своему, похожее на ругательства или проклятия. Домой Тома летела, как на крыльях, даже несколько километров по раскисшей дороге прошагала не почувствовав холода от давно промокших башмаков. Поздно вечером она сходила за реку. Кривой хуторянин долго крутил в руках монету, пробовал ее на зуб и даже кончиком ножа. Еще дольше торговался и скряжничал, уверяя, что монетка легкая и много за нее не дадут. Но полмешка муки приволок, да еще маленький мешочек старого, чуть плесневелого гороха отсыпал. Так и дотянула Тома с семейством до весны, а там уже зелень с огорода и из леса, козочка окотилась – хоть немножко молока, но похлебку забелить хватит. Тогда и случилось страшное. Митька – ее старшенький, на мостике рыбу ловил, оттуда и свалился в реку. Да головой о камень, вытащили, а уже поздно… Похоронила сына, отплакать не успела, и новое горе. С фермы бык племенной вырвался, мальчишки, что на лугу играли врассыпную. Только Санька не успел – зацепил его бык. Хорошо совсем рядом женщины свеклу пололи, спасать побежали. Тамара не помнила, как кинулась отбивать мальчишку, крича в голос и колотя по сбесившейся скотине тяпкой. Бык отбежал. А она подняла на руки легкое худенькое тельце сына и бегом в село, моля чтобы знахарка дома оказалась – в город, в больницу не довезти. Марию в селе еще знали плохо – двух лет не прошло, как переехала семья издалека, с местными не дружили. Но что знахарка сильная не сомневались – успели кое-чего повидать от нее. Когда та открыла калитку, говорить Тамара не могла, только с воем протягивала ей ребенка, упав на колени. Видно привычна была к такому Мария, молча взяла на руки Саньку, вошла в дом. Тома потянулась за ней, не смея верить, что это конец. Но знахарка аккуратно положила ребенка на жесткий топчан и принялась доставать с полок горшочки, связки корешков и сухих трав, выставляя на столе. - Рассказывай, кто его так. Да не трясись, жив он еще. А что без сознания, так даже лучше – боли не почувствует, как кости складывать буду. Тома кое-как рассказала про быка и с ужасом смотрела, как ловкие руки знахарки вливают ребенку в рот какую-то жидкость, потом срезают тонким черным ножом окровавленные лохмотья одежды. Мария шепотом выговаривала какие-то слова, иногда берясь за пучок веток и прикладывая к больным местам. Вышла она ненадолго, принести чистые дощечки для лубков. Когда с худенького тела была смыта кровь и грязь, несколько широких ран скрепили аккуратные стежки и прикрыли смазанные чем-то пахучим повязки, то Саня казался просто прилегшим отдохнуть. Тома только вздрагивала, когда знахарка переворачивала ребенка или приподнимала. - А теперь давай его перенесем во двор – там старая калитка, на ней домой мальчишку доставим. Да следи, чтоб не шевелился дома – костей много поломано, иначе криво прирастут. Выздоровление Саньки было долгим, только в середине зимы знахарка позволила ему вставать. Тогда же она и спросила у матери: - Что, Томка, о проклятии-то своем знаешь? Ведь если не избавишься, то все одно детишки твои на кладбище скоро будут. Тамара молчала, глядя на собеседницу огромными испуганными глазами. Ей как-то сразу вспомнилась та старуха-цыганка с базара. Но говорить о золоте не хотелось. - Да ты молчи, молчи – дело твое. Только чем дольше проклятья висят, тем силы в них больше. А уж цыганские совсем тяжкие.. Еще мгновение женщины сверлили друг друга глазами и Тома решилась. Мария вздохнула: - Тебя понять можно – когда свои дети с голоду еле ходят, то не до чужого счастья. Только не врала старая – обычай у молдавских цыган такой есть. Просватанной девчонке на шею золотую монету вешают, и если пропадет, то беда. Но если не померла еще та старая цыганка, то помогу я тебе. Если успела преставиться, то не возьмусь, не проси. Тамара следующей ночью сидела в комнате знахарки и смотрела, как та раскладывает карты. Огоньки тонких свечек отбрасывали страшные тени, но еще страшнее были советы по избавлению от порчи. Первое, что должна была сделать женщина – отыскать совершенно черного петуха. Это было легко – удалось выменять у соседки. А вот ночью идти по кладбищу к могиле со своим именем.. Там она оставила стопочку блинов, горсть кутьи и рюмку с вином. Обезглавленного петуха завернули в новый платок и подали попрошайке в городе. Там же Тома пошла в храм, покрестившись с новым именем. Она прошла пешком всю дорогу до каждой из трех церквей, молясь в них и заказывая службу ха здравие и благополучие рабы Божьей Дарьи – той девчонки-цыганки. А сколько всяких трав Тамара запарила в своей бане, обливаясь отварами. Пока знахарка однажды не сказала: - Ну, все, справились. Последнее осталось – как придут к тебе на Рождество милостыньку просить пришлые, то отдай им обязательно, что есть ценного и не жалей. Жертва только от сердца годится. Тогда и мальчишкам бояться нечего. Тома согласно кивала, но сомневалась – откуда в их селе пришлые, да еще зимой. Но ведь пришли – молодая цыганка с босыми, красными от холода ногами и замурзанные, тоже замерзшие дети. Тома пропустила их в дом, хоть страшно было. Быстро увязала в кусок холстины хлеб, картошку из чугунка, сунула в руки цыганки те самые полуботинки, шаль сорвала с печки самотканный коврик. Та с удивлением смотрела на красную, перепуганную хозяйку с трясущимися руками: - Эй, красавица. А ты потом не начнешь на всю деревню голосить, что обокрала тебя цыганка? Но Тамара только мотала головой и совала узел в руки. Уже уходя, цыганка обернулась: - Ну спасибо тебе, хозяюшка. Счастья дому твоему, здоровья детишкам, да мужа хорошего! Ты мне верь, я правду вижу. Потом женщина вспоминала те слова не раз – ведь все, как та желала, сбылось. И сыновья росли всем на зависть – здоровые, да послушные. И замуж Тома вышла вскоре – на уборочную машины присылали, вот старший у шоферов ее и позвал.
Следующая публикация
Комментарии 9