Предыдущая публикация
ЗАДАНИЕ "РЕДАКТИРУЕМ ПОЭМУ ПУШКИНА"
10 августа 1820 года в типографии Николая Греча вышла первая книга Пушкина: экземпляр стоил 10 рублей. Парадоксально, но поэма, принесшая молодому поэту литературную славу, современному читателю известна не в этой первоначальной, но в более поздней редакции 1828 года. Только там появилось хрестоматийное вступление «У лукоморья дуб зеленый…», задающее сказочную тональность и сближающее «Руслана…» с поздними пушкинскими сказками. Кроме того, Пушкин вычеркнул из ранней редакции поэмы более десяти довольно крупных фрагментов. Зачем же он это сделал?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться в 1817–1820 годы. Пушкин планировал написать «национальную» поэму на сюжет из русской древности, к которому в 1810-е годы подступались главные поэты этой эпохи — Жуковский (в балладах и балладного типа поэмах) и Батюшков (в лирике). В отличие от них Пушкин выбрал форму волшебно-сказочной поэмы, ориентируясь как на «Неистового Роланда» Лудовико Ариосто, так и на недавние русские образцы. В конце XVIII — первые годы XIX века этот жанр был опробован поэтами старшего поколения: это галантная сказка Ипполита Богдановича «Душенька» (1783), аллегорическая поэма Михаила Хераскова «Бахариана» (1803), сказочно-комические «богатырские песнотворения» Николая Радищева, сына автора «Путешествия из Петербурга в Москву», «Альоша Попович» и «Чурила Пленкович» (1801). Кроме того, важнейшим образцом для Пушкина стал язвительный вольнодумец Вольтер с его «Орлеанской девственницей» и фривольными сказками вроде «Что нравится дамам».
Фривольности в духе Ариосто и во вкусе Вольтера, которых в первоначальном тексте «Руслана и Людмилы» действительно хватало, вызвали упреки в безнравственности в адрес Пушкина. «Наш молодой поэт имеет право называть стихи свои грешными, — констатировал Александр Воейков в придирчивом критическом разборе поэмы. — Он любит проговариваться, изъясняться двусмысленно, намекать, если сказать ему не позволено, и кстати и некстати употреблять эпитеты: нагие, полунагие, в одной сорочке, у него даже и холмы нагие, и сабли нагие. Он беспрестанно томится какими-то желаниями, сладострастными мечтами, во сне и наяву ласкает младые прелести дев; вкушает восторги и проч». Еще более суров был маститый баснописец и законодатель литературных вкусов Иван Дмитриев. В частном письме он называл «Руслана и Людмилу» «недоноском пригожего отца и пригожей матери (музы)» и сожалел, что Пушкин не поставил в эпиграф переиначенный стих из Алексиса Пирона «La mère en défendra la lecture à sa fille».
Для Пушкина, который незадолго до выхода поэмы в свет отправился за вольнолюбивые стихи в южную ссылку (формально это называлось переводом по службе), такие обвинения, особенно высказанные публично, были весьма неприятны и опасны — и запомнились надолго.
Во второй половине 1820-х годов, уже после возвращения из михайловской ссылки, Пушкину было важно вернуть себе репутацию «благонадежного человека», и «Руслан и Людмила» оказалась тем благодатным материалом, на котором можно было продемонстрировать разницу между прежним юношеским легкомыслием и новым авторским (само)сознанием. По-видимому, этим объясняются изменения и изъятия в тексте готовившейся к переизданию поэмы и форма их презентации. На рассмотрение Николаю I, который сам хотел быть цензором Пушкина, поэт послал печатный экземпляр первого издания «Руслана и Людмилы» с авторскими поправками. Прежде всего они коснулись фривольных, легкомысленных фрагментов. Император благосклонно оценил такую авторедактуру и разрешил печатать поэму.
Однако ликвидировать все легкомысленные или двусмысленные фрагменты «Руслана и Людмилы» Пушкин, очевидно, не собирался, а в ряде случаев просто не мог этого сделать, потому что они содержались в ключевых эпизодах поэмы.
Представьте себе, что вы Пушкин в 1828 году. Какие строки ранней редакции вы вычеркнете, а какие оставите на своем месте?
1. «Поэма… с четвёртой страницы выпадет из рук добрыя матери», — предрекал поэт Дмитриев — судя по всему, имея в виду следующий фрагмент. Оставляем его или выкидываем?
И вот невесту молодую
Ведут на брачную постель;
Огни погасли... и ночную
Лампаду зажигает Лель.
Свершились милые надежды,
Любви готовятся дары;
Падут ревнивые одежды
На цареградские ковры...
Вы слышите ль влюблённый шёпот
И поцелуев сладкий звук
И прерывающийся ропот
Последней робости?.. Супруг
Восторги чувствует заране;
И вот они настали...
Оставляем
Выкидываем
2. Вот сцена в замке Черномора. Похищенная Людмила приходит в себя и осматривается вокруг. Оставляем эти строки?
Вы знаете, что наша дева
Была одета в эту ночь,
По обстоятельствам, точь в точь
Как наша прабабушка Ева.
Наряд невинный и простой!
Наряд Амура и природы!
Как жаль, что вышел он из моды!
Да
Нет
3. Вот Людмила, тоскующая по Руслану и испытывающая острую ненависть к похитителю, бродит по волшебным садам Черномора, время от времени подумывая о самоубийстве. И всё же она не решается ни броситься в поток, ни уморить себя голодом. Пойдёт?
О люди, странные созданья!
Меж тем как тяжкие страданья
Тревожат, убивают вас,
Обеда лишь наступит час —
И вмиг вам жалобно доносит
Пустой желудок о себе,
И им заняться тайно просит.
Что скажем о такой судьбе?
Да
Нет
4. Вечером первого дня в замке Черномора Людмила, раздетая прислужницами, собирается ко сну «в одной сорочке белоснежной», но не может заснуть, мучимая нехорошим предчувствием:
И мнится... шепчет тишина;
Идут — идут к её постеле;
В подушки прячется княжна —
И вдруг... о страх!.. и в самом деле
Раздался шум; озарена
Мгновенным блеском тьма ночная,
Мгновенно дверь отворена;
Безмолвно, гордо выступая,
Нагими саблями сверкая,
Арапов длинный ряд идёт
Попарно, чинно, сколь возможно,
И на подушках осторожно
Седую бороду несёт…
Вычеркиваем
Оставляем
5. Вот описание пребывания Ратмира в замке двенадцати дев, пародирующее балладную «повесть» Жуковского «Двенадцать спящих дев». Оставим или выкинем?
Но прежде юношу ведут
К великолепной русской бане.
Уж волны дымные текут
В её серебряные чаны,
И брызжут хладные фонтаны;
Разостлан роскошью ковер;
На нём усталый хан ложится;
Прозрачный пар над ним клубится;
Потупя неги полный взор,
Прелестные, полунагие,
В заботе нежной и немой,
Вкруг хана девы молодые
Теснятся резвою толпой.
Оставим
Выкинем
6. Злобный Черномор, утомленный и рассерженный недостижимостью Людмилы, случайно похитившей у него шапку-невидимку и скрывающейся в замке и садах, всё-таки обманывает её, ловит в сети и погружает в волшебный сон, чтобы наконец овладеть красавицей:
О, страшный вид: волшебник хилый
Ласкает сморщенной рукой
Младые прелести Людмилы;
К её пленительным устам
Прильнув увядшими устами,
Он, вопреки своим годам,
Уж мыслит хладными трудами
Сорвать сей нежный, тайный цвет,
Хранимый Лелем для другого;
Уже... но бремя поздних лет
Тягчит бесстыдника седого —
Стоная, дряхлый чародей,
В бессильной дерзости своей,
Пред сонной девой упадает;
В нём сердце ноет, плачет он,
Но вдруг раздался рога звон...
Вычёркиваем
Оставляем
7. Вот описание пути Руслана в Киев со спящей Людмилой и побеждённым Черномором и размышления автора о целомудренности супружеской любви Руслана.
Ужель, страдалец постоянный,
Супругу только сторожил
И в целомудренном мечтанье,
Смирив нескромное желанье,
Своё блаженство находил?
Монах, который сохранил
Потомству верное преданье
О славном витязе моём,
Нас уверяет смело в том:
И верю я! Без разделенья
Унылы, грубы наслажденья:
Мы прямо счастливы вдвоём.
Вычеркнул
Оставил
А. Бодрова, к.ф.н.
Следующая публикация
Нет комментариев