Душевные истории

В один из ясных, морозных январских дней на дороге, что ведёт к кладбищу, остановилась машина. Из неё вышли женщина лет пятидесяти и два молодых человека, судя по всему, её сыновья. Парень, который был на вид постарше второго, достал из багажника широкую лопату и вторую, поуже, и всё семейство по плохо различимой тропе направилось к этой самой оградке. Пока братья ударно махали лопатами, женщина смела снег с памятника, расчистила его основание, накрошила туда немного крупы, положила печенье, конфеты. Потом позвала сыновей: - Артём, Денис, идите сюда, помянем бабушку с дедом... Помин был самый простой: пироги, колбаса, те же печенье с конфетами. А вот спиртного визитёры с собой не принесли. Вместо него женщина достала из сумки термос и налила в одноразовые стаканчики тёплый чай. Тем и помянули усопших. Затем все трое встали лицом к памятнику, перекрестились и в пояс поклонились своим родным. - Царствия Небесного вам, дорогие мои, - чуть дрогнувшим голосом произнесла гостья. - Спите спокойно. А мы поедем. Даст Бог, скоро снова свидимся. Плотно притворив за собой калитку, мать с сыновьями направились в обратный путь. Младший юноша, оглянувшись, произнёс: - Мам, а я вот каждый раз забываю спросить: почему у бабушки с дедом фамилии разные? Да и у тебя с дядями отчество другое - Васильевичи вы? - Так мы родились, сынок, от первого мужа мамы, кроме моей сестры младшей. А у родителей наших брак до последнего не зарегистрирован был. Когда уже в самом конце жизни они расписались, то фамилию менять мама не стала - какой смысл?.. Старший парень тоже вступил в разговор: - Как это: в конце жизни? Они же, вроде, больше сорока лет вместе прожили, ты говорила? - Да, сын, так оно и было. 46 лет вместе родители прожили. А что нерасписанными... Так уж вышло. Но это долгая история. Домой приедем - расскажу. ...Ефим Сошников появился в этих краях в шестидесятых. Поселился на отшибе - в старом бабкином доме, что достался ему по наследству. Нелюдимым был, дружбы ни с кем не завёл. Местные поговаривали, что он сидел, и тоже в товарищи к пришлому не набивались. Устроился на станцию - в бригаду путейцев. Сложения мужчина был богатырского, как сказали бы раньше, косая сажень в плечах. И ростом - под два метра. Работал за троих - силушкой Бог его не обделил. Густая борода, тяжёлый взгляд скрывали возраст Ефима. Жил он бобылём, на женщин, если и глядел, то хмуро, почти с ненавистью. Да и те в его сторону не заглядывали: ничего, кроме страха, этот странный человек у местных молодок и вдов не вызывал. Через пару лет на месте старой бабкиной развалюшки Ефим выстроил новый дом - просторный пятистенок с баней и сразу двумя большими сараями рядом. Народ судачил: для чего, мол, этому бирюку такие хоромы одному-то? Мужики вдобавок промеж собой осуждали чужака за полное равнодушие к беленькой. Ни разу никто не видел, чтобы этот молчаливый богатырь взял себе в местном магазинчике водку - ни на праздник, ни с устатку после работы, ни в субботу, после баньки. Одним словом, загадочным был человеком Ефим Сошников. Он же, замечая косые или недоумённые взгляды в свой адрес, только усмехался в густую бороду. Потом прошла молва, что бирюк печки кладёт уж больно ладно. Нет-нет, да и обращался кто к нему с просьбой отремонтировать или заново сложить развалившуюся печь. Ефим не отказывал. Но вот странное дело: одним он заламывал немыслимую цену, такую, что люди сами шли на попятную. С других брал вполне по-Божески, а с иной бабули-Божьего одуванчика или с вдовы с малыми ребятишками и вовсе ни копейки не требовал. Но печки, что он клал, уж больно радовали хозяев, других таких печников в округе не было. Так что поселковое сообщество вскоре признало Ефима странным, но вполне годным своим членом. И за глаза народ стал называть его Печником. В 1972 году зима стояла суровая, к тому же почти бесснежная. Народ сжигал кубометры дров, стараясь согреться. У Ефима дров было заготовлено не на одну зиму. Да только стал он замечать, что из крайнего дровяника дровишки утекают уж слишком быстро. Установил скрытые метки. Точно! Ворует кто-то топливо! Хмыкнул Ефим про себя, взял полено посолидней, просверлил в нём отверстие и щедро набил порохом: неповадно будет вору чужими дровами топиться! Подложил в поленницу... Потом что-то засомневался, решил сначала всё же выяснить: кто дрова таскает? Той же ночью сел у окна... Долго ждать не пришлось. Вскоре на тропе, что вела к дому, появилась худенькая, явно детская фигурка, одетая в телогрейку не по размеру. За собой визитёр тащил большие сани, которые оставил поодаль. Ребёнок? Этого ещё не хватало! Ефим оделся, не включая света в избе, стал наблюдать дальше. Мальчишечка сделал несколько ходок в сарай, наполнил санки и отправился в обратный путь. Мужчина крадучись пошёл за ним. Пунктом назначения была бывшая церковная сторожка, что стояла на другом конце посёлка у развалин ранее величественного храма, дальше простирался лес и кладбище. Ефим мысленно нахмурился: доводилось ему видывать хозяина этого жилья. Непутным мужиком был Василий Прыгунов, или Васька-Прыгун, как его окрестили местные. Кличку эту мужичок заслужил не только благодаря своей фамилии, но и вихлявой, подпрыгивающей походке, по которой его можно было узнать издалека. Любил Васька, приняв на грудь, похвастаться перед мужиками своими былыми «заслугами»: мол, и в партизанах-то он воевал, и даже не один немецкий состав лично под откос пустил. Ну, а что году рождения «герой» был всего-то 37-го, он как-то забывал при этом. А вот мужики не забывали и каждый раз потешались над брехнёй Прыгуна. Тот горячился, бросался в драку и обязательно был бит, затем всю свою злость вымещал на жене и двух пацанах. Ну, и хозяином Васька был аховым: дом того и гляди развалится. «Вот, значит, кто у меня воровством промышляет», - подумал Ефим и вошёл вслед за мальчишечкой в сторожку... Внутри было мрачно. Не только от еле тлеющей самой слабой лампочки, но и от закопчённого потолка, тёмных стен и плотного дыма, стоявшего в избе. Печка нещадно дымила, выпуская угарные клубы из множества щелей и прямо из топки. За печью, на грубо сколоченном помосте, сидела худая женщина, за ней спрятался испуганный мальчик лет трёх. Сам хозяин, схватив старшего пацана за шиворот, пьяным голосом пенял тому, что, мол, снова он, паразит, приволок слишком мало дров... Прыгун не сразу увидел Ефима, молча стоявшего у порога. А увидев, разжал руку, которой держал сына, и как-то сразу съёжился, присел, и, заикаясь, произнёс: - Не ждали мы гостей, Ефим Захарович, з-з-зачем пожаловал? Ефим, сделав шаг к Василию, навис над ним всем своим богатырским ростом. - Да вот, решил глянуть, кто моими дровами топится, - глухо сказал он. Василий икнул, плюхнулся на колченогую табуретку и горячо запротестовал: - Полно, Ефим, врут люди, наговаривают на нас. Им бы лишь честного человека опорочить! Глазки его бегали, руки дрожали, и всем своим видом Прыгун производил жалкое впечатление. Ефим брезгливо поморщился, перевёл взгляд на женщину и испуганных пацанов. Оголённые руки жены Прыгуна были сплошь покрыты синяками и ссадинами. Мужчина развернулся и вышел на крыльцо. Вслед за ним, накинув на плечи ветхую шаль, выскочила женщина... - Простите, ради Бога, Ефим Захарович, сами видите, как живём, - тихо произнесла она. - Уж молила я Василия, чтобы не посылал Сашеньку воровать, да разве его убедишь?.. - Бьёт? - спросил Печник. Женщина молча кивнула, потом, помолчав, обречённо произнесла: - Теперь, видно, совсем убьёт. - А что же ты с ним живёшь? - А куда мне деваться? С детьми-то кому я такая нужна? Да и вон, - она распахнула концы шали, кивнув на выпирающий живот, - тяжёлая я. Ефим хмуро смотрел на женщину, которая слова произносила совершенно без каких-либо эмоций, словно давно смирилась со своей незавидной участью... Потом сказал: - Ты... вот что, собирайся. И пацанов собирай. Ко мне пойдём. Страх отразился в распахнутых глазах собеседницы. Она прикрыла рот худенькой ладонью и молча смотрела на этого великана, который сам не понимал, что говорил. - Давай-давай, - поторопил её Ефим. - Пока поживёте, а там видно будет. Затем снова вошёл в избу, приподнял за шкирку всё ещё сидевшего на табуретке Василия, тряхнул того хорошенько и угрожающе произнёс: - Жену твою и детей я забираю. Хоть в тепле поживут. А ты как хочешь, хоть замёрзни здесь. А увижу, что ко мне за дровами шастаешь, прибью. И концов никто не найдёт. Понял? Прыгун то ли согласно кивнул, то ли просто его голова мотнулась от страха. Ефим разжал руку, и Василий рухнул ему под ноги. Переступив через него, Печник подошёл в испуганным, жмущимся друг к другу мальчишкам, присел перед ними, сказал: - Давайте, ребятки, одевайтесь. Пойдём ко мне жить. Я вас не обижу. Мать мальчиков, судорожно связав в узел кое-какое тряпьё и одев сыновей, погрузила свои пожитки на те же самые дровяные сани, посадила туда же младшего сына и пошагала вслед за Ефимом, изредка испуганно поглядывая на того. За всё время сборов она не произнесла ни слова. Пришли в просторную, жарко натопленную избу Ефима, впустив внутрь облако морозного пара. Ребят напоили чаем и уложили спать, гостья опасливо присела рядом с ними. Ефим, наливая кипяток в чашку для женщины, наконец спросил: - Звать-то тебя как? - Лю-люба. Любовь Петровна, то есть, - тихо ответила она... - Вот так, мальчики, и сошлись ваши дед с бабкой. Ох, и поперемывали косточки им местные сплетники! Ефим-то, как выяснилось, был женат. А пока под следствием находился - что-то там на работе у него случилось, он на заводе мастером был, жена и сбежала с любовником. Не думал он, что снова семьёй обзаведётся. А вышло вон как... Не сразу, конечно, у них всё сладилось. Сначала жили, как соседи. Тем же летом, когда вся округа горела, я родилась. Ефим маму сам из роддома встречал. Ну, а потом оттаяла Люба, разглядела в Печнике свою судьбу... Через три года у них общий ребёнок родился, ваша тётя. И всех нас папа любил и берёг одинаково, никогда намёка никакого не сделал, что, мол, старшие дети не его... Потому мы и близки с братьями и сестрой, потому и навещаем могилку родителей чуть ли не каждые выходные - по очереди. Хотя отчество трое из нас носят по родному отцу... Мама уж после папиной смерти нам всю эту историю рассказала. Он, когда сдавать стал, почуял скорую смерть, настоял, чтобы они расписались, как по закону положено. К тому времени ни Прыгуна, ни законной жены Ефима уж в живых не было. А потом и обвенчал их батюшка... Держали они это в секрете, потому и вы не знали. Как папа умер, мама сразу сказала: долго я не наживу без Ефима. Так и вышло. Через месяц мы и её похоронили... Вот такая вот, мальчики, история была у ваших деда с бабушкой, светлая им память, - закончила свой рассказ женщина. - Пять лет, как их не стало, а иной раз кажется: вот-вот услышу тихий голос мамы и увижу, как папа усмехается в свою густую бороду... Очень мне их не хватает... Автор: канал Дзен "Живу в глубинке" Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤

Причина напиться у Бори была. Да и делал он это не часто – второй раз после смерти жены. Первый раз – после похорон. Его Лида умерла при родах. Вернее, после них. Санитарка, получившая шоколадку, застучала стоптанными тапками по лестнице, а вскоре вернулась. – Девочка у тебя, папаша. Большая – три восемьсот. – Девочка? – Борис почему-то расплыться в улыбке. Вроде сына хотел. Все мужики же сыновей хотят. А тут – расплылся, – А Лида как? Когда приехать-то? Санитарка почему-то рассердилась, развела руками: – Вот уж чего не знаю, того не знаю. Тазом плод шел. Говорят, кровотечение пока. Завтра приезжай уж. И Боря совсем и не принял во внимание это кровотечение. Решил, что так и должно быть у всех рожениц. Не сильно-то мужики понимают в родах. Приехал уж к вечеру дня следующего, после работы. Шёл вдоль ограды под сухими уже акациями с коричневыми витыми стручками, под мокрыми рябинами с красными гроздьями, под тополями с горьким запахом осени. Шел и смотрел на окна, улыбался. Может Лида уж встала, уж видит, что идёт он? Сумка была не тяжёлой. Мужики подсказали, что взять. Там свежая булка, варёные яйца, пару яблок и виноград. Тогда кормящих не сильно ограничивали. Он долго торчал в коридоре, ничего ему не поясняли, а он прятал черные от станка руки токаря в карманы. Наконец, к нему вышла врач. – Мы сделали все возможное. Но кровотечение сильное было. Такое бывает – осложнение после родов. Соболезную... Борис слушал, не понимая – о чем она? Бледный, как полотно он осел на кушетку. Ему дали стакан воды, какие-то капли. Он послушно все выпил, а потом поднял глаза. – Она что, умерла? – Да, ваша жена умерла. Примите наши соболезнования. Он кивнул. Теперь понял. Как-то неловко стало, что собралось вокруг него столько народу. Он встал, направился к двери. – Поеду... Вон передайте ей,– кивнул на сумку,– Ой! – взял сумку опять, – Я поеду... – Постойте. Девочку мы подержим подольше, не волнуйтесь. А тело жены будет в морге. Когда вы приедете? – Девочку? А да... , – он как-то мысленно ещё не отделил жену от ребенка, привез же сюда одного человека, – А она что, живая? – Живая, живая. И здоровенькая. С девочкой нормально все. Только...только... В общем, занимайтесь пока похоронами, а девочка побудет у нас. – Похоронами? – он совсем потерялся от всего этого, – Ах да. Хорошо. А чего надо-то? Осознание случившегося навалилось уже дома. Боль пронзительно налетала, колола сердце, грызла голову. Потом затаивалась, набирала новый виток сил, и налетала опять. Лида...Лидушка... Его Лида... Не хотела душа принимать. Не уберег... Не уберег... Борис родился и жил в деревне Бараново. Работал в совхозе, долго не женился – не складывалось. А потом умерла мать, остался он в доме с семьёй сестры. Вообще неуютно стало. Сестра всегда была резка, с сумеречным взглядом, вечно усталая от семейных хлопот и хозяйства. И как только позвали в Заречное на завод – Борис уехал. Там, на заводе, и встретил он Лиду. Молодая, скромная, приветливая. Выросла она в детдоме, но здесь, в городе, жила у нее бабка. К ней и приехала Лида после детдома и училища. В дом к бабке пришел жить и Борис. Старуха была ворчлива, замучена жизнью, когда-то спивающейся дочерью и ее собутыльниками. Бориса встретила плохо. Дом их, скорее флигель – пристройка к ещё одному хозяйскому дому, совсем обветшал. Две маленькие комнаты, кухня без окон, в которой стояла ещё и старая, оттертая Лидой, но давно порыжевшая ванна, да небольшая веранда. Самое главное – дом был болен, заражен каким-то кошмарно прожорливым грибком или жучком. Жучок этот ел полы, нижнюю часть стен. Стулья и столы в комнате проваливались ножками в пол. Сколько не топи – в доме было холодно. Борис перестилал пол, боролся, как мог с этим существом, но оно все равно возобновляло свою разрушительную силу. Находился этот дом в старом районе города возле рынка, но в тихом тупиковом проулке, куда заворачивали лишь местные жильцы, да порой алкашня с рынка – недалеко была пивная. Может поэтому и спилась когда-то мать Лиды? Может поэтому и не могла с детства Лида переносить даже запах спиртного? Борис, как встретил Лиду, старался и не выпивать больше. Знал – и расплакаться может. Старуха, бабка Лиды, смирилась с зятем, потому что увидела – работящий. В доме начались перемены, ожила такая несчастная, брошенная всеми когда-то внучка. А уж в конце Борис носил высохшую сорокакилограммовую старуху в ванну на руках. Пролежала бабка полгода, а потом тихо померла. И вот теперь заводской токарь Борис Захаров остался в этом доме один. Вернее, вскоре должен был забрать сюда грудного ребенка – дочку. Ей шел уж второй месяц, но больше в роддоме держать ее не могли. Он ездил в деревню, просил сестру о помощи, но та отказалась. Понять можно – только на работу вышла, на свои законные сто рублей, с тремя пацанами полегче стало, и тут – он. А Борис, хоть деньгами помогать и собирался, но сто рублей и для него было много. Но он обещал присылать сто – все равно не взялась. Лида когда-то только с ним и ожила. Оказалось, что не такая уж она и стеснительная, не такая зажатая. Она долго не рассказывала ему о себе, о детдоме, и лишь года через два раскрылась. – Меня избили на третий же день в детдоме, Борь. – Мальчишки? – Не-ет. Воспитатель. Я боевая такая пришла, веселая, баловаться начала. Она таскала за волосы. Так вот за волосы и притащила в кладовку, заперла – учила быть тихой. – Лида, Господи! Неуж там так с детьми? – Да. Не со всеми. Некоторые уж приходят тихими, а остальных такими делают. С тех пор я боялась ее, вела себя, как мышка. Ненавижу детдом. Никогда мои дети не окажутся там! Никогда! А Зинаида сестра настаивала – отдай в детдом, там уход получше твоего будет. А подрастет, может и заберёшь... А он вспоминал рассказ Лиды. Нет уж... Пусть лучше с ним девчонка растет. Борису дали отпуск в самом начале года. За месяц нужно было решить – что же делать с девочкой. Пожилая медсестра смотрела на него и жалостливо и сердито. – Куда руки-то тянешь? Черные ведь... Это тебе не болванка, чай – ребенок! – Да не грязь это. Не отмывается... Токарь я. – Пока не отмоешь, не дам дитя. Поди вон... мыло. Мыло не помогало, она принесла ему какой-то медицинский раствор, чернота запузырилась, и правда, руки стали чище. – Разве пеленки это? Думал ли чего брал! ... Пеленать-то умеешь? ... А купать как знаешь? ... С детской кухней договорился? Ох...горе, горе... , – причитала она, заворачивая ему девочку, объясняя по ходу основные азы кормления и купания, – Ищи бабенку, или бабку какую. Ведь не справишься сам-то. Как назовешь-то? – Уж назвал. Свидетельство дали. Жена хотела мальчика – Сашу. Вот Александрой и записал. Александрой Борисовной. – Шурочка, значит. Ну, – медсестра подняла запеленанный кулёк, – Сейчас бумаги вынесут, молочка, да и ступай. Чуть что – зови врача. В авоське болталась бутылка холодного молока. Борис вышел на морозную улицу. Девочка сморщила личико, сжала глазки от яркого света зимней улицы, кругленький рот ее открылся, она чуток покряхтела. Он почувствовал под руками ее живое тельце, и только сейчас вдруг испугался. Она же живая! Не кукла... Борис прикрыл девочке лицо и направился на автобусную остановку. Под ногами скрипел снежок. Девочка уснула. А Борис ехал в каком-то оцепенении. А что там будет дома? Что делать дальше? Растить, кормить, пеленать и думать, как жить ... Пока ещё особой любовью к этому "червячку" Борис не проникся, хоть и была она, вроде, хорошенькая. Теперь личико ее не было таким красным, как тогда, когда показывали ему ее месяц назад, чуток налились щёчки. Он называл ее мысленно – девочка. Не дочка, не Александра, не Шура, а именно – девочка. Как чужую. Он вез домой нечто шевелящееся, канительное, создающее множество проблем. Он так задумался в автобусе, что расслабил и отпустил руки. – Мужчина, Вы ребенка уроните! – услышал женский голос. Борис спохватился, прижал девочку к груди, взглянул на нее – губки ее подергивались, девочка улыбалась во сне. Он прижал ее к себе покрепче. А дома долго боялся распеленать, пугался ее крика. Выкормил все молоко, какое дали в роддоме, а позже с кричащей, плохо завернутой, побежал с ней на детскую кухню. Благо была она недалеко. Детская кухня оказалась уже закрыта, но оставшаяся там работница сжалилась над ним, дала пару бутылочек молока, и велела приходить до одиннадцати каждый день. Несколько дней Борис никак не мог втянуться в процесс. Девочка без конца плакала, он тряс ее, измерял температуру, то пеленал, то разворачивал. Она сучила ножками и ручками, вся напряжённая, красная от слез. А Борис думал, что наверное, в детдоме б ей было лучше. Таких малышей уж там точно не бьют. Пустая стояла ее кроватка – девочка спала с ним. – Чего ж она орет всё у Вас? – спрашивала соседка по дому, с которой ещё из-за несносной Лидиной бабки были они в ссоре. – Я и сам не знаю... Как будто я специально! – вспылил он. Соседка пришла, надавала советов, но эти советы выручили лишь чуток. Он вымотался, не спал ночами. Один раз съездил с девочкой в поликлинику, там выписали какие-то капли от газов, велели класть на животик, но и это не помогло. Неужто так и будет? – и ни сна, ни продыху... Однажды днём ввалились ребята с работы. Шумные, веселые, дышащие свежестью. С ними Катерина – табельщица из их цеха. – Пришли папашку навестить! Они ввалились в тесный флигель. – Эээ, зарос ты брат! Плохо нам без тебя. Возвращайся... Дочка проснулась от шума, заплакала. Он схватил ее на руки. Но вскоре забрала ее Катерина, засюсюкала. – Ничего себе! Берегись, папашка! Красоту вырастишь, проходу от женихов не будет. – Лови..., – в дверь через головы вплыла красная высокая современная коляска, – Это тебе от коллектива. Начальство тоже подключилось. – И это. От внучки младшей, – протянул узел Василий Петрович. Они принесли с собой выпить и закусить. Чуток задержавшись, все прибрала Катерина. Куль "это от внучки" Василия Петровича, их слесаря, было просто волшебным. Когда все ушли, Борис развязал узел, а там... ватное одеяло, пеленки, застиранные и совсем новые, пинетки вязаные, шапочки, ползунки, одежка и даже платьица... Борис и не знал, что на малышей есть столько одежды. Следующим утром Борис проснулся неожиданно выспавшимся и настроенным оптимистично. Ушла тоска и хандра. Мирно спала где-то у него под мышкой дочка. Он долго смотрел на нее. Она опять улыбалась во сне – вот-вот проснется. Борис начал понимать свою ошибку. Он делал все спонтанно: кормил, когда заплачет, укладывал спать ее практически постоянно, потому что хотел покоя, раздражался от ее хныканья, за пелёнками тоже следил абы как. Мыл – по необходимости. Как там в деле токарном? Все по этапам: закрепление – точение – работа с резцами и ... контроль. Так и тут надо действовать – утомить, опорожнить, накормить, уложить... Борис был токарем четвертого разряда. Иногда ему начальство доверяло самое сложные индивидуальные заказы. Неужто тут не справится? И когда девочка проснулась, заиграла ножками, он не стал совать ей бутылку сразу, как делал это раньше. Он развернул ее, натянул пинетки, и начал играть. Она весело ловила его палец, вытягивая рот трубочкой, тянула в рот. Борис первый раз с похорон жены громко смеялся. – Ох, Шурка! Ох, хитрющая... , – он первый раз назвал дочку по имени. А она подтянула ножки и наложила ему кучку на пеленку. – Ну, спасибо тебе, дорогая. Предупредить не могла? Я б газетку подложил. И тут Шурочка радостно вскрикнула, упёрлась ножками в пинетках, приподняла спинку и размазала вокруг себя то, что размазывать было нежелательно. – Эх ты! Кулемина... Специально, да? Только в новое одел! Жди теперь, сейчас купаться будем, – говорил он с дочкой впервые. Он не давал ей спать до похода в магазин. В магазине его пускали без очереди, потому что пару раз Шурочка устроила там ор. Уже знали – один мужик девчонку рОстит, жена померла. Жалели... А Борис вдруг понял, что дочка его любит, что с ней можно общаться. Она радостно встречает, узнает, успокаивается, когда напевает он песенки. Странно все это было – такая маленькая, а ты смотри... Он первый раз с начала отпуска взглянул на себя в зеркало – почесал щетину. За что его любить-то такого? Он взял бритву и побрился. А ведь она вырастет – отчего-то удивился он сам своей мысли. Вырастет, и будет у него взрослая дочь... Только сейчас он до глубины осознал, что это его ребенок, и только его. И будет дочка рядом во всей его предстоящей жизни. И казалось ему, что все у нее сбудется, осуществится. Он как будто понял теперь две великие тайны земли – явление смерти и явление новой жизни. И теперь все, исключительно все было и будет в его жизни посвящено этой цели – вырастить дочь. Борис влез в драку с пьяницами, зачастившими к ним в проулок. Они тащили сюда от мусора пивнушки какие-то коробки, доски, устраивали себе посиделки, орали песни, ругались матом... А Боря вдруг подумал, что его дочка тут будет ходить в школу. Он выгнал их с рукоприкладством, вынес все натасканное и решил, что будет впредь за этим следить. Но рыночные пьянчуги менялись, и этот угол он теперь разгонял регулярно. Выходил развешивать белье во двор, шел к забору, выглядывал. И если видел очередные посиделки, шел ругаться. Он втягивался в такую жизнь... Вот только, что делать в конце отпуска? Чрез пару недель пошел он в ближайшие ясли. Впереди гордо катил коляску с дочкой, подтаяло, санки были лишними. Оказалось, детей туда берут с трёх месяцев. А ещё он узнал, что есть там пятидневка – в понедельник отдать, а в пятницу забрать дитя можно. Все бы хорошо, да только мест в яслях нет, а очередь через горисполком. – Чего ж вы раньше-то не пришли? Льготник ведь, раз один воспитываете. Идите в горисполком. Требуйте. В горисполком он сходил. Заставили его в коридоре написать заявление, и на этом – всё. Сколько ждать, никто ему не объяснил. Идти в отпуск по уходу? Но деньги катастрофически заканчивались, скоро жить будет не на что. Катерина? Ведь не зря она приезжала с мужиками. Не зря вздыхала, деловито убирала со стола, наводила после всех тут порядок. Разведена, одна растит двоих детей. – Хозяйка тебе нужна, – озиралась вокруг, – Да и сам ты мужик справный. Возле тебя ведь можно ещё и угреться, – она смеялась, а Борис опускал глаза. Потом Катерина ещё прибегала, принесла ему оплату индивидуального заказа – мастер попросил. Опять посидела, поохала на горькую жизнь "без мужика", пожалилась. Она широкая в бёдрах и неразмерно узкая в талии, с приподнятыми плечами и резкими чертами лица обладала какой-то неженственной силой. Борис и трёх секунд не выдерживал ее взгляда, смущался темных полукружий у век и какого-то лихорадочного огня в глазах. Несмелым Борис был с бабами. Да и Лида была совсем другая. Понял он – Катерина не против будет с ним сойтись. Но не хотелось. А какой у него выход? Оставалась неделя до конца отпуска. Он уж обдумывал, как доехать до завода, да поговорить с Катериной. Как в омут... Неужто с ней жить придется? Знать, судьба у него такая. А Катерина, хоть и хабалистая, но детей любит. Приболела Шура, затемпературила. В этот день с утра он вызвал врача. Врач пришла ближе к обеду, выписала лекарства. Нужно было пойти в аптеку. Борис выскочил развесить белье, пока дочка уснула, привычно выглянул на угол проулка. Там опять валялись картонные коробки, стоял притащенный кем-то ящик. И вдруг он увидел, что за ящиком кто-то есть. Пьянь? Борис занёс в дом таз, прислушался – спит ли дочка, накинул старую фуфайку и пошел на угол – разгонять этих пьяниц. Но за ящиками на корточках сидел парнишка лет пяти, а то и меньше, что-то нехотя жевал. – Эй, пацан! Ты чего тут? Мальчик вздрогнул, хотел улизнуть, но Борис схватил его за шиворот. – Стой! Да не бойся ты! Куда? – он взял мальчика за руку. Ручонка грязная, красная и очень холодная. Мальчик смотрел на него испуганно. – Откуда ты? – От мамы. – А мама где? – Там, – мальчик неопределенно махнул рукой в сторону рынка. – Ты уж не потерялся ли? Знаешь, где мать-то? – Знаю, – он посмотрел на раскинувшиеся ряды рынка, – Там, наверное. Или там. – Ага, не знаешь, значит, – Борис догадался. – Знаю, – твердил мальчишка. – Ну, раз знаешь, покажешь. Борис решил, что все равно нужно ему собирать Шуру и идти в аптеку. Заодно и мальчонку проводит, проверит, не заблудился ли. – Ко мне пошли, погреешься и отведу тебя к матери. Мальчик не спорил, мирно пошел с Борисом, шмыгнул у него прямо одетый на диван и притих. Когда собрал Борис Шуру, обнаружил мальчонку спящим. Пришлось будить. – Эй, проснись. Мамка, поди, с ума сходит. Пошли, покажешь, где потерялся. Звать-то тебя как? – Сашка, – тихо откликнулся мальчик, с трудом разлепив глаза. – А фамилия как? – Емельянов Александр Юрьевич... – Ого. Молодец, все знаешь, – Борис знал, что на рынке есть радиорубка. Если мальчик мать не найдет, надо будет идти туда. Александру Юрьевичу дали чаю, натянули большие рукавицы, и он с удовольствием помогал катить старые плетеные санки с Шурочкой. Как и ожидал Борис, мать они не нашли. Площадь рынка здесь была немаленькая, да и близлежащие улицы пестрели лотками, киосками, кусками клеёнки с приложенными сверху камнями и разложенным товаром. Сначала мальчик шел уверенно, а потом засуетился. – Стой! Хватит метаться. Вспомни, что вы покупали? Может мясо или овощи? Может одежду? – Мы ничего не покупали. – Хорошо. Может смотрели что? Разглядывали... – Нет, ничего не смотрели. Вот те на! Как с ним быть! – Так чего ж вы тут делали?! – уже в сердцах прикрикнул Борис, он переживал за нездоровую Шурочку. – Мы? Я ходил просто, а тетя мне пирожок дала, а мама ругается, – захныкал малыш... , – А я хотел пирожок. – Так а мама что делала, когда тебе тетя пирожок дала? Что покупала? –Ничего. У нас денег мало. – Зачем вы тогда на рынок пришли? – Борис терял терпение, смотрел уж, как ближе пройти в радиорубку. – Мы не пришли. Мы на автобусе приехали. Мама тут творог продает и сметану. – Оооо! Они направились в молочные ряды. Молоко в стеклянных банках, сметана в эмалированных бидончиках и вёдрах, творог, брынза, сливочное масло ... эти ряды были нескончаемыми. И вдруг: – Санька! Санька! А мать с ума сходит! А он вота! Побежала уж в милицию ведь она, – полная продавщица в молочных лотках закричала в голос. За матерью побежал какой-то подросток. Борис ждал, держал дочку на руках, ему задавали вопросы и уже приносили и ставили в санки баночки с молоком, сметаной, кулёк творога. Чувствуется, за Саньку переживали тут все. Вскоре меж рядов показалась молодая светловолосая девушка в белом халате поверх толстого пальто. Глаза ее были заплаканы, но все равно была она очень миловидна. Из-под черной шапки – длинная толстая коса. Она прихрамывала. – Мама! Мам, я больше не буду прятаться, – рванул к ней Санька. Она обняла его, потом потрясла за плечи, что-то говорила, ругала. – Нин, вон этот мужчина с дитем его привел. Мы уж его отблагодарили. – Спасибо Вам! – она подошла к Борису, глаза глубокие, как озера,– Я ... я уж не знала, что и думать. И по радио звали, и... к цыганам сбегла. Ох, думала – цыгане украли. А он..., – она с укоризной глянула на понурого сына. Оказалось, Нина подрабатывает на рынке продавцом. Ездит сюда вместе с Санькой на электричке из деревни, потому что зимой в колхозе работы нет, соответственно и денег. По выходным возит сына с собой, потому что оставить не с кем – детсад не работает. А Санька ... А он вдруг понял, что если просто ходить по рядам и смотреть на вкусности, их иногда дают без денег. Мать об этом узнала, отругала, ну и начал Санька прятаться, чтоб съесть добытое... И на этот раз просто заблудился. – А вашу девоньку как звать? – погладила она одеяло Шурочки. – Да также – Санька. – Ох ты! Надо ж! Я вам топлёного молочка сейчас дам, – она быстро пошла за свой лоток и достала литровую банку молока. – Да я уж затарился, подруги ваши... – А вы ещё приходьте, жену присылайте. Я подешевше отдам. Со среды до воскресенья я тута. – Приде-ом, – с каким-то мягким удовольствием потянул Борис, уж больно нравился ему мягкий говорок женщины, – Нет у нас мамки. Одни мы с Шурой. – Одни? Это как? А как же вы? – глаза распахнулись. – Да вот так и живём. Померла жена. – От-те, батюшки! – она схватилась за грудь. А потом покопалась в коробке, – Вот ещё маслица возьмите. – Нет, нет, – уже смеялся Борис, – Мы лучше завтра придем. Борис думал о Нине весь вечер. Понравилась, чего уж там. Хоть разглядеть ее в теплых рыночных одеждах и валенках хорошо и не смог. И вроде не замужем. Но чем больше думал, тем больше расстраивался. Нет, не пара он ей – мужик с ребенком, старше ее – видно же. Да и что он может предложить – старый флигель? А сейчас у него и денег совсем мало... Поиздержался... Он ждал следующего утра. Ждал... Но ночью случилось то, что испугало сильно – Шура горела. Борис утром опять вызвал врача, но так и не дождался, помчался в больницу сам. – Чего вы паникуете, папаша? – успокаивала его детская медсестра, – Болеют дети, а как Вы думали? А он, действительно, паниковал. Вернулись домой они уж к обеду. Неумело Борис принялся за процедуры, никак не мог приноровиться. Шурочка капризничала, ничего не ела, кашляла. Он носил ее по комнатам, приговаривал, заворачивал в теплые одеяла. Вокруг валялись детские грязные пеленки, стояли лекарства, постель он утром так и не собрал. Не до порядка... И в этот момент в дверь лихо застучали. – Кто? – Это мы с мамой! Борис выглянул в окно – по двору быстро,чуток прихрамывая, шла Нина. Он положил Шуру, откинул дверной крючок. – Нина? – он был очень удивлен. – Уж простите, – она краснела, – Это Санька вот – "пошли, пошли, покажу, где живёт"." Мы ждали-ждали, уж уезжать, а вас нету. Мы просто молока привезли козьего. Для девочки Вашей специально. Вот, свежее, – она вынула из сумки банку, протянула ему, – Санька, а ну пошли! – прикрикнула на сына, и зашагала со двора. – Спасибо, а я... А у меня Шура заболела сильно. Мы в больницу ездили. – Заболела? – Нина остановилась, – А чего с ней? – Температура, кашляет и капризы... В общем, простуда... – Это плохо. Маленькая ведь, – Нина сделала шаг назад, – Чем лечите? – Так чем... Врачи вот капли прописали. Нина с Санькой вернулись в дом. Уже во всю плакала Шура. Борис ушел в комнату, подхватил дочь. Застыдился своего беспорядка. – Вы уж простите, у нас тут... Она отмахнулась. – Дайте-ка, – протянула руки. Борис отдал ей Шуру. – Так а зачем ее кутать-то? Ей же жарко... Температура ведь. – Так ведь простуда, прогреть надо. – Не сейчас. Только температуру нагоните. Нут-ка..., – она положила Шуру, развернула, велела дать сухую рубашечку и пеленку, дала ей простой водички. И Шура вдруг успокоилась и даже начала гулить. – Ох, чудо просто какое-то! Я уж часа два бегаю. Она не ест ничего. – Так ведь когда болеешь и не до еды. Пить давайте поболе. Чаек вон. – Разве можно ей чай? – Слабенькой, конечно, можно... Травок бы. Так ведь только в среду тут буду, – она размышляла,– А ведь в аптеке есть ромашка-то... ,– хватилась, – Мы сбегаем. – Да Вы весь день на ногах, оставайтесь. Побудьте с Шурой. А я сам. Нина написала ещё какие-то лекарства, велела купить. А Борис вдруг увидел, что Нина необычайно стройна. – Я в медицинском не доучилась. Саньку вон родила, да и бросила со второго курса. Не удивляйтеся – я и в деревне у нас всех лечу. Как ждал он среды! Как ждал! Соседка выручила – осталась с Шурой, а он помчался на рынок один. Нина смотрела озабоченно, спрашивала о здоровье Шуры, а он благодарил. Шурочка поправлялась очень быстро. Правда, от прогулок он воздержался. Да ещё и больничный оформил. Теперь отпуск его продлевался. Теперь они виделись каждый день. А в субботу он забрал Саньку с утра домой, чтоб не болтался по холодному рынку. Но Сане сидеть в доме надоело быстро, попросился погулять во двор. Нина отторговала и пошла за сыном. Хороша она была собой. Коса приметная. А на углу – а на углу опять пьянь. – Ты смотри какая краса. Заходи к нам на огонек, милая! Борис ждал Нину. Он сливал кастрюлю со сварившейся картошкой, когда в дом вбежал запыхавшийся Санька. – Дядь Борь, там маму бьют! – Будь тут. Борис рванул раздетый, в тапках. – Ээй! А ну..., – ещё издали кричал он и бежал со всех ног! Нина вырывалась, а ее упорно лапали и тянули в угол трое здоровых пьяных мужиков. Один пошел грудью на Бориса. Борис со всего лету саданул ногой его в грудь. Мужик попятился, повернулся и, как-то по-крабьи, боком, отбежал в сторону. Другой размахнулся и кулаком ударил Бориса в плечо. Боль пронзила, но Борис сейчас зубами б загрыз любого, так был зол. Он пошел на мужика, схватил за полы куртки, толкнул в бок и тот завалился – они были пьяны. Третий ретировался. – Ты чего, мужик? Мы ж так... шутканули просто... Если б знали, что жена твоя... Борис погнал их с проулка. Вернулся обратно к Нине, держась за руку. – Борис! Тебе надо в больницу! – Да нет. Пройдет! Но Нина настояла, можно сказать – вытолкала из дома в больницу. – Ты вот видишь, хромаю я. Протянули с лечением в детстве, кость неправильно срослась. Ступай... Перелома не оказалось – ушиб. Но вернулся он не скоро, наложили ему шину. А дома ждала его Нина. На диване Санька играл с Шурочкой, она нараспев гулила. И Борис вдруг подумал, что Лиде бы Нина понравилась. – Нин, – был он сильно возбуждён этой дракой, решил не тянуть резину, – Нина, а у тебя есть кто-нибудь? – Ага. Санька..., – улыбалась Нина. – И у меня – Санька. И больше никого. – Намекаешь, чтоб было у нас двое Санек? – она прятала смешливые глаза, разливала чай. – Намекаю. Я хороший токарь, Нин. Зарабатываю... Дом этот плохой, ну так построить новый можно. Тут знаешь, такой жучок живёт неистребимый. Все ломать надо. А я... Я с ребенком вот, один. И вообще, старше тебя ... Незавидный жених, в общем ... Борис совсем не умел делать предложение. – Так ведь и я – хромая одиночка. – Нин, я не от безысходности, нет. Ты только не думай так. Не хочешь – не соглашайся. Ты мне просто очень сильно понравилась. Очень... Только... Какой уж жених из меня? – Незавидный? Вона какой завидный. Так за меня сегодня дрался! За меня ведь никто никогда не дрался, – Нина опустила глаза, покраснела. А потом подняла их, а они – бездонные, – Разе не догадался? Разе просто так я тогда сама к тебе пришла? Странные вы – мужчины. Из комнаты вышел озадаченный Санька. – Ма-ам! Там Шурочка во-от такую кучу навалила... Она что, в туалет прямо на кровати ходит? Девчонки – они такие странные... Нина с Борисом переглянулись и громко рассмеялись. Саньки их будут расти вместе. Это уж точно... (Автор Рассеянный хореограф) Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤

-Да ну тебя. Слушай, Тань, у тебя же Петька не пьёт? -У меня Петька не пьёт?- захлебнулась Таня, -ты вроде не красная. -А с чего мне красной быть? -А с чего бы это моему Петьке не пить? Да с такой женой как я, не только пить, ещё и гулять по бабам надо, три раза на дню, а в четверг ещё и в прмежутки, ты что не знала? Аааа, ты же не местная, а так -то об этом ещё тридцать лет назад, свекровушка моя, Аполинария Дормидонтовна, а в быту Полина Сергеевна, прямо на свадебном торжестве нашем с Петром четвёртым и заявила об этом. -С каким Петром четвёртым, Тань? У тебя разве Петька не первый муж? -С чего бы это? Первый, единственный и неповторимый. А почему четвёртый? -Ну? -Как Полина Сергеевна боролась за наследника своего, не иначе как за наследника престола какого -нибудь. Ну, а так, как наследник Пётр, то делаем выводы...Пётр Первый был, Пётр второй был, даже Пётр третий был, упокой его душеньку, ну а мой, а на тот момент Полины Сергеевны, Петенька, знать четвёртым стал. Так с чего ты взяла, что солнышко моё яснобокое, красномордое не пьёт? -Ну дак, Тань, смотрю давеча, а вы под ручку под вётлами гуляете... -Аааа, это...так мы вопросы важные решали, Надя...депутат я теперь или не депутат? Он же мне говорит, мол, депутат ты Танюха не всамделишный, дрянной, говорит депутат какой-то. Вот ежели бы ты от посёлка была депутатом, так бы я признал твоё превосходство, а с улицы, тьфу... Дебаты у нас были, с Петром Яковичем. -Да ну тебя. -Чего, не веришь что ли? Идём чай пить. -Да неее, некогда мне. -Ну конечно, полчаса стоим, языками зацепились, есть когда, а тут враз некогда стало, идём я сотами тебя свежими угощу. -Ну идём... Включив в розетку самовар, а Таня пила чай только из самовара, заварной, без всяких добавок, чёрный, крупнолистовой чай, могла выпить десять чашек подряд. Женщины тихонечко болтали, соседка уже и забыла зачем она пришла к Татьяне, вот так всегда, придёшь к ней по делу, нахохочешься и забудешь зачем приходила. -А помнишь, Танюха, как вы со Светкой Спиридоновой пообещали мне семян квашеной капусты и рассады солёных огурцов, а ты ещё сказала, что к бабушке своей в Монголию съездишь и отростков квашеных яблок попросишь? -Ахахаха, а ты тогда поверила, что ли? -А то, я ж городская, блин, была. Попросила Федю ящиков под рассаду сколотить, побольше, подлиннее, ну чтобы значит свекрови нос утереть, а то всё городская, да городская... ну тот колотит, а вы же ещё...сказали, что не меньше метра, потому что я и пелюски хотела вырастить, квашеные... Ну тот колотит, ему то что. Свекровь пришла, спрашивает, для кого гробы колотим? А у нас как раз Пальма ощенилась и кошка окотилась, та в слёзы, оёёёй, мол, уже котят всех разобрали заочно и щенят, как же мол, эта городская не уследила... Ну я, то есть. Я понять ничего не могу, Федька тоже, показываем ей приплод, теперь та понять ничего не может. Опять про гробики. Ну я -то уже тёртый калач, меня -то уже две, кхм...хозяйки обучили, я ей так пренебрежительно, мол семян дадут, квашеной капусты, рассады солёных огурцов, а Таня от бабушки из Монголии, отростки от яблок мочёных привезёт... Свекровка аж зазаикалась...Она, аж присела, а Федя так ржал, что соседняя кобыла отозвалась... Танюха, они же меня потом пару лет за булками с маком в огород посылали, просили, если в город еду, морковки варёной, семян купить, они же меня селёдку солёную ловить с собой брали... -Ну весело же, Надюха. -Ага, весело...весельчаки, блин, Толик, Федькин младший брат, пошли как -то с ним за коровами, он так смотрит, зас***нец, сосредоточенно, а потом руками всплеснул и выругался. Я на него пришикнула, а он мне, мол, бабки Юдихи козёл, опять нашу корову п о к р ы л, смотри у неё какие бока, опять придётся топить этих козлобыков...ты, мол, поругайся на пастуха, ты же взрослая, тебя послушает...Он не доглядел... Хорошо, что я того пастуха не увидела. Я домой пришла и так значимо говорю своему, мол бабки Юдихи козёл, корову нашу покрыл, а сама краснею, ну стыдно мне было такое говорить, ну кого я там, девчончишка...Мол, Толик сказал, что надо пастуху высказать. -Ах, он, паразиииит, - закричала свекровка и побежала вон из хаты за живот держась, я думала пастуха ругать рванула, ну. А мой ничего, держится, спрашивает, что делать будем. Я ему в ответ, мол Толик сказал, топить будем... Он красный весь сидит, трясётся видно топить не хочет, спрашивает кого топить? Пастуха? Я ему чуть не плача отвечаю, что козлобыков, Федька упал, трясётся гад, в окно смотрю, свекровь моя, Таисья Павловна, Толика по двору гоняет, орёт на него, сама красная, смеётся, слёзы вытирает... -Надюх, ты что? в школе не училась, что ли? -С чего бы это, училась, я и ПТУ закончила, я же швея, чего ты. -Закончила она, ПТУ закончила, на швею, а вот не знаешь, Надюха, что корова от козла - козерога принесёт... -Да иди ты... Смеются соседки. -Вот до каких времён дожили, Танюха... -До каких? Хорошие времена, гласность, перестройка. Всё отлично, Надюха, главное, что не тридцать седьмой год... -Да где же нормально, Тань...Давеча Ирка моя, с о п л я зелёная, смотрю, прячет м о р д у, что такое? А она накрасилась, Таня...накрасила ресницы, губы намазала... -Сколько ей? Шестнадцать? -Да каких шестнадцать, Таня. Пятнадцать лет и девять ой, нет...десять месяцев, ну... Я её отшлёпала, иди, сейчас же умойся, говорю, пока отец такого срама не увидал... Они ведь сейчас смотри какие, грамотные, Тань, они же песни какие слушают, а там всё про этот про *экс...Господи, мы раньше и не знали этого, а они сейчас что творят...Это в деревнях, а в городах, что? Сестра говорит, страсть господня, то волосья вот так вот, начешут, то цепями обмотаются... Вот Таня, смех смехом, а бабку Федину то и вспомнишь, она говорила, что время анчихриста придёт...вот оно к тому всё и идёт... -Да ладно тебе, Надь, чего жути -то нагоняешь, ты лучше, вот что мне скажи, у тебя бабки знакомой нет, чтобы испуг лечила? -Бабки? Так Колываниха же, я помню, Ирка тогда, вот такую грыжу наорала... -Да нееее, мне надо, чтобы у животных испуг лечила. -Как это? Да так, Луис Альберто, чёрт плешивый, попёрся вчера на речку, батя пошёл рыбки поймать с утреца, ну этот увязался за ним... -Кто?- в ступоре сидит Надежда. -Да говорю же тебе, Луис Альберто, ну кот наш старый, с отмороженными ушами и хвостом переломанным, ну что Васькой раньше был-то...он же по молодости завсегда с батей на рыбалку ходил, ну по своей молодости и по батиной тоже... А теперь оба не молодые, попёрлись, батя червей дома оставил, решил колбасы на крючок нанизать, у него с собой завсегда бутерброд с докторской. А Луис Альберто, ну Васька - то бывший, тоже докторскую любит, батя вытащил из кармана, тот и вцепился в кусок, с разбега, да промахнулся и бате в палец, как... тот со страху мотанул рукой и бедный Луис в воду отлетел, а там ондатра сидела... Вот мы с Петей и искали нашего гурмана. Он там со страху все камыши обделал, в дупле застрял, еле нашли, он головой туда застрял, туда и орал, пока не охрип... Бате -то что, ему водки на палец, самогона внутрь и всё...А Луису Альберто плохо, страх у него теперь. Надюха смеётся вытирая слёзы... -Ой, Танюха, ну я не могу...Как ты так живёшь? Ведь у тебя всегда смех, где бы ты не появилась, всё, все животы рвут. -Я же недаром в Культпросвете училась...Меня же в артистки не взяли, сказали, учёного учить, только портить. Ты, что думаешь, меня из-за хромой ноги не взяли, что ли? Да прям...меня сам... Чарли Чаплин, вот так, по голове погладил и сказал мне, чтобы ехала домой и никогда не грустила... Мол все артистки мира, тебе Таньющка и в подметки не годьятся. Так и сказал, да, Надь...Он же мне завсегда с экрана подмигивает, мол, как ты там Танюха, не грустишь? Я вот и выполняю его завет. -Какой Чарли Чаплин, Тань?Тот самый? -А то...Он к нам приезжал как раз, вот я и хотела в артистки попасть...А попала вон, в училище...Мда...Ой, Декольте, а ты чего вылезла, чего детей бросила? Ах, ты, кися моя, Декольтешечка, иди, иди сюда, я тебе молочка налью... -Танюха...А как у тебя собаку зовут? -Этого что ли?- Таня показала на маленькую кудлатую собачонку, что спала на веранде под столом, - этого Бобик, иногда Жорик, иногда Свитер... -Ахахаха, да не...На цепи который, по проволоке бегает, вс забываю. -Ааа, так Кабысдох. -Почему? Он вон какой, упитанный. -Не знаю...я его люблю, мясо на холодец сварю, косточки разберу, пойду ему вынесу, мелкому то что, кину чуток, тот и доволен, грызёт, урчит, а Кабыздошеку своему, я собственноручно даю. Кашку варю своему старичку. Сяду около него, на пенёчке, он знаешь, аккуратно так берёт, пока не разрешу, не возьмёт. Уж мы с ним всё обсудим... -С кем, Танюх, с собаааакооой? -Ну, не с пеньком же. Он знаешь какой ко мне попал, с обрывком верёвки на шее, его Юрка мой, тогда мальцом ещё был, в лесу нашёл, к дереву привязанным. Истощал весь, щенком был, зубки махонькие, грыз верёвку, не Юрка, щенок. Мой рыдал, ножичком перочинным старался перерезать, с Витькой Евдохиным, потом бутылку разбили, из-под воды, с собой брали, вот осколками и перепилили. Он следом плёлся, щенок, а Витька Юрку на себе тащил, пока верёвку резали, распластал себе руку сынок наш, сознание потерял... Выбежала, Витька ревёт в голосину, на себе Юрку прёт, следом собачёныш ковыляет... Ох...У Юрки шрам на руке, с Витькой друзья такие, что я те дам...а мне вот, латка на голове седая, да Кабысдох в придачу.... -Да ну тебя, что-то я исплакалась вся... -Ууу, Надюха, если я тебе расскажу, как с Полиной Сергеевной за Петеньку моего воевали, ты бы там слезами умылась... Я тебе потом, как нибудь расскажу. -Ой, а что это мы засиделись побегу я, Таня... -А чего приходила -то, - уже закрывая калитку за гостьей, спрашивает Татьяна. -Да я уже и забыла, так видимо, поболтать...с тобой же поговоришь, будто в речке с крещенской водой умоешься, жить хочется. -Ну да...ты свекрови моей это как - нибудь намекни, а то все тридцать лет я у неё ведьма, да баба Яга, любит меня старая... И чего приходила, от дел только отрвала, тааак, что я хотела сделать? А, точно, надо Петечке задание дать...пол чтобы перестелил, а я его синей краской покрашу, пол -то...Красота... -Мамммааа, - в калитке качается здоровый, пьяный мужик. Тьфу ты чёрт, опять нажрался, -думает Таня про себя, а потом ковыляет ему на встречу, улыбается и протягивает руки. -Папа наш вернулся. -Мамма...я немноггго, ик, пьян... -Мальчики, помогите занести моего ясноокого в дом, мне одной не справиться, - обращается Таня, к переминающимся с ноги на ногу мужикам, что обмывали аванс... Они ещё не знают, что скоро обмывать будет нечего и нечем, а пока... Осторожно взяв своего бригадира под ручки, нечсут его в дом, переговариваясь между собой, как же повезло Петру Яковлевичу с женой, им то дома концерт обеспечен. -Кладите, кладите, от сюда... -Мамма, - мычит Пётр четвёртый. -Ну что тебе, что тебе, папа... Утром Пётр Яковлевич пьёт крепкий чай с сахаром. -Ничего не понимаю, мать. -Что такое, Петруша? -Да спокойно сидели, не дрались, а всё тело болит...неужто мужикик меня за что, отвалтузили? -Да не, Петя, они тебя привезли, на диван положили, раздеть помгли, всё с уважением, нее, зря ты на ребят нагвориваешь. Возможно болезнь у тебя, Петя. -Какая, мать?- выпучил глаза Пётр. -Набутылочная, скрытая, утюжная волчанка. -Что это? Разве есть такая болезнь? -Есть, Петя...ты только не говори никому, у тебя уже какой раз так, как выпьешь, так... -Ну...точно. А почто не гворить -то? -Она заразная, Петя, хочешь чтобы все от тебя отвернулись? -Ох, ёёёёперный тиятр. -Угу, ты чего думаешь, Колька Пастухов пить бросил резко? -Неужто и у него? -А то, только тссс, мне Лизка по секретуту сказала, тот вообще, чуть не того... -Кого, того? Танюха? -А то ты не понимаешь. Молчи смотри и Кольке не дай знать, что ты тайну его знаешь, про себя он смолчит, а про тебя всем растреплет... В зарплату Петя пришёл трезвый, принёс конфет, "Мишка на севере". Итак, на неделе три прздника было, Пётр ни-ни, трезвенник. Сидят с Колькой Пастуховым, делают вид, что им и не хочется совсем... -Мать, а что это у нас утюг старый, чугунный, в пиме моём старом лежит. -Ааа, это... да бабка Ковалиха сказала, мол, чтобы мыши ушли из дома, надо так сделать. -Ха, ха, ха и ты поверила? -Ну помогло ведь, Петя, помогло... Утюг спрячу, валенок на крышу унесу, мало ли..надеюсь не понадобится больше, ну свекровушка...могла ведь раньше сказать, что своего старика так вылечила, нет же, молчала столько лет. Даст бог, Юра пить не будет, а если что, сразу Насте рецепт расскажу... и утюг по наследству передам, отходит хорошенько валенком с утюгом внутри, авось поможет, тьфу, тьфу, тьфу, хоть бы не пригодилось Кабыздооох, Кабыздошенька, иди мой милый, иди, Таня тебе кашки с варила, со шкурочками куринными... (Мавридика д.) Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤

Чего -то большего от бабушки Лена и не ожидала. С самого детства она слышала про себя что мать Лену нагуляла. -Пять лет с Митькой жили, дитёв не было, а тут нате, съездила на курорт, вот оттудова и привезла, - говорила бабка Лене, не стесняясь и не выбирая выражения. И никакие доводы, что мать ездила за три года до Ленкиного рождения, и ездила не одна, а с бабкиной дочкой, Надькой, тёткой Ленкиной, не помогали. Бабка одно твердит, что Ленка нагулянная. Отец на мать волком смотрит, а что ему ещё остаётся, если изо дня в день ему талдычат что суразёнка воспитывает, так и жили, бабка с ними жила. Дом большой, отец, когда женился никуда не пошёл от матери он младший, должен о родителях заботиться. Невзлюбила невестку мать, в ноги сыну падает, убери её. Смотреть не могу, как ходит, как сидит, всё раздражает. Не пара она тебе. Да сын упёрся, люблю и всё. Вот и внучку от нелюбимой невестки невзлюбила, хоть и выросла на глазах, но чужая и всё ты тут. То ли дело от дочки внучка, и умница, и красавица, сердцу милая, любонькая, а эта... уууу, суразка, байстрючка нелюдимая, как волчонок ядом брызгает, аж сердце заходится. Прибежала родненькая внучка, юлой крутится, бабунечкой зовёт, а эта только исподлобья смотрит, ууу, неродная кровь. Не знает куда посадить родненькую, чем накормить. -Любушка, а вот огурчики -Не хочу, ба, горькие. -И то, - соглашается бабка, - горькие, плохо Ленка, зараза, лодырь проклятущая поливала. Марья, Марья, чтобы тебе пусто было, накорми ребёнка, голодное дитя. Чичас, чичас, родненькая, вот сливочек, с булками. - Булки твёрдые, - капризно говорит девчонка. -И то, и то, твёрдые. Марья, что у тебя булки словно каменные. Не может наглядеться бабушка на свою родненькую внученьку, гоняет сноху с её девчонкой, а чего пусть растрясут бока свои ишь, засиделись. -Дом для Любушки будет, внучечки единственной, - говорит бабка, - нечто я кровиночку без дома отставлю? Твоей девке нехай твои родители, али сама позаботься, пришла на всё готовое. Вот так жила Ленка. Сейчас в город ехать собралась, поступать, вот такие напутственные слова ей бабка и сказала. Училась Лена легко, интересно и задорно. Всё ей в городе нравилось. И девушки в платьях красивых и в брючных костюмах и парни галантные. Так хотелось матери показать всю красоту, да как её в город вывезти? Бабка с отцом не дадут, вцепилась старая змея и соки пьёт из неё. Ленка из-за матери только приезжает. Сдружилась с комендантом общежития, Анной Андреевной, у той сын, взрослый уже, на севере живёт, двое внучаток. Зовут со снохой, а она всё сидит здесь. Вот Ленка с ней и подружилась, тёть Аня и надоумила сказать, будто мать на родительское собрание вызывают. Что мол такое, год девчонка проучилась, а родителей как не было, так мол, и вытянешь мать в город. Так и сделали, отец побурчал, бабка съехидничала, что мол, девка -то видно с парнями крутит, а не учится. Мать тоже боялась что сейчас ругать начнут, а её благодарили за дочку, все учителя хвалили, мать даже воспряла духом. Ленка и общежитие матери показала, и с Анной Андреевной познакомила, женщины сразу приятельствовать начали. -Да вы не стесняйтесь Марья Васильевна, Маша... Всю ночь просидели женщины за чашкой чая, всё рассказала Маша. -Эх, Анечка, всю жизнь в прислугах прожила, кроме Леночки деток больше и не было, отцу с матерью не больно -то с дитём нужна, да и без детей тоже. Семь ртов окромя меня. А я ведь училась на одни пятёрки, хотела в городе жить, в библиотеку ходить, да уж видно и не судьба. Вон хоть, спасибо дочушке, помогла город посмотреть, столько лет дальше района не бывала... - Неужто и Лене такое счастье пророчишь? -А куда же, Аня? Хорошо будет, коли в городе останется.А так, - махнула мама рукой, - так всю жизнь и проживёт, дай -то бог чтобы мужчина хороший попался. -А ты кем работаешь Маша? -Я то? Да учётчиком на току, последние несколько лет работаю. -То есть, ты Маша, грамотная? Прости за вопрос. - Конечно, - рассмеялась Мария, - грамотная, я в районе училась, а как хотела в город, мммм, Аня... -А в чём дело Маша? Переезжай, - просто сказала Анна Андреевна. -Иии, Аня, скажешь тоже, мне бы Лену выучить... И опять о чём-то шепчутся женщины. Приехала домой Мария, свекровь её всяко кроет, муж волком смотрит, два раза для порядка ткнул в глаз и нос. На работу побежала, по привычке замазав синяки. А сама всё будто думает о чём, будто мыслями не здесь... На следующий месяц опять поехала, опять на собрание к Лене. -Не учится девчонка, видно зашалалась, вся в мать, не то что моя кровиночка Любушка, умница, красавица, да такая послушная. А эта по мужикам там затаскалась, смотри, Митька, принесёт в подоле. И Машка тожеть, видно нашла кого, смотри ты, я её всяко выставляю, крою почём зря, а она молчить, того и смотри, к хахалю сбежит, позорище... В этот раз избил Марью Митька сильно, да так, что старая сама испугалась, не за Марию, нет, за Митьку. Сама к участковому бегала три коральки колбасы отнесла, кровяной, да шмат сала. Сама за снохой ходила да и Митька как уж, вьётся, вьётся вокруг жены. Выкарабкалась Маша, посмотрела на мужа своего, на двор полный скотины, на дом, который ей не принадлежит, хоть и прогорбатилась там четверть века, а случись чего с Митькой, попрут ведь её. Собрала нехитрые пожитки, написала заявление, поросилась без отработки, все в таком шоке были, что отпустили Марью... Лена до неба подпрыгнула. -Мамочка, ты ли? -Я детка, сил нет человеческих и показала тело своё, сплошной синяк. -Ой, мама, - заплакала девчонка. -Ничего, ничего доченька, Аня сказала поможет. -Мама, не вернёшься ли? -Нет!- сжав губы говорит Мария, - нет ради тебя, чтобы ты жила лучше. Устроилась Маша на фабрику работать, тоже учётчицей, комнату дали в общежитии, расцветать женщина начала. Гулять по вечерам с Леной ходят. Видимо кто-то из деревенских увидел их и Митьке сказали. Приехал, как насупился, поехали мол, Марья, я за тобой. - Никуда я с тобой не поеду, - говорит та, - хватит натерпелась. Митька зубами скрипит, да шипит, словно уж, да только Марья уже не боится, Марья уже другая... -Не дури Машка, поблудила и будет, так и быть прощу. - Уходи, Мить по -хорошему. Милицию ведь вызову. -На родного мужика, да милицию? -Мить, нас развели, месяц назад. -Как это? -Да так...Что письмо не получал? -Нет, - говорит растерянно. -Ну так вот, Митя. Так что извини. -Как это Маш, я ведь это, люблю тебя. -Ты Митя как тот волк, что овцу полюбил, видно от большой любви ты меня так... -Сама виновата, - буркнул. -Уходи... -Не вернёшься? -Нет -Пожалеешь -Уходи. - Я уйду, но ты потом не думай вернуться, не приму, Маруська, так и знай. А потом заплакал. -Вернись, Мань, а? Мать старая уже не справляется, подурили и хватит... -Нет, - качает головой, - уж не обессудь Митя. Не вернусь я к вам. -Да как так-то? -Как? Да ты с матерью своей всю кровь мне выпили, девчонка при живом отце сиротой выросла, знаешь же что твоя, почему матери позволял издеваться так? -Ну прости, Маня, всё по другому теперь будет, вернись... -Нет, Митя, уезжай. Хоть на старости лет поживу как человек. Приехал домой Митя словно туча грозовая. На мать наорал, пошёл водки, купил и пил. -Мать, мааать... -Чего, Митюшка? -Письмо приходило с печатями на моё имя? Забегали глаза, зажевала губами, руки не знает куда девать... -Мааать... -Я не знаю, Митя, было какое-то, я… там это. Неделю Митя пил, а потом привёл домой Катерину Ялымкину, гулял он с ней, мать знала, да покрывала... Вот и привёл. Новая сноха быстро всех по местам расставила, это вам не Маша кроткая. Бабка носа боялась из комнаты показать. А потом ещё и Любонька, внученька- красавица, вот не повезло девушке, ведь такая умница. Подвернулся нечестивец, обманул честную девушку. Попался бы, так и придушила бы, приволокла бы за волосья, чтобы грех внучкин прикрыл. Машка гадина, все беды от неё, как не хотела чтобы приводил её Митька, а теперь эта Катька падлюка распоряжается всем... Говорят люди, что Машка в городе живёт, ишь ты барыня, и суразку свою науськала, нос не кажут обе. Вроде замуж девка Машкина вышла. Кто-то взял ведь, а Любоньке вот не везёт. Оставила мальчика Наде, поехала в город. А что, пущай, может счастье своё найдёт, охо-хо. А Машка гадина, вот змея подколодная, всё из-за неё. Катька эта, ходит, всем руководит и Митька под неё прогнулся... Это Машка всё виновата, живёт там... Хоть бы приехала, пропарила бы в бане старуху-то, уважила бы, а то эта Катька только шкуру дерёт, как скаженная, до синяков... Ленка тоже, внучка называется, носа не кажет. Даже на свадьбу не пригласила бабушку, конечно, они теперь городские, куда нам до их-то... А этот тоже хорош, мать родную променял на вертихвостку, нет, какая бы Машка не была, но она уважительная, а эта... Надька тоже хороша, прошу возьми к себе, нет же, некогда ей, вот кукиш им, а не дом. Охо - хо- хо, может кто поедет в тот город, да увидит Марью, может передадут ей весточку, Машка она такая, добрая, поди пожалеет старуху. Да мы и жили с ней душа в душу. Это Катька эта, вертихвостка, откуда -то взялась, всё под себя подгребла, уууу, гадина. Маша така женщина была, така бабонька...Справная, всё в руках горело, а булки какие, а пироги пекла! А эта же, откуда её только черти принесли, как настряпает, так зубы обломать можно, щи варит только свиньям в радость, где же Маша, да внучечка, Леночка. Митька говорит правнук родился, хоть бы посмотреть одним глазком. Любкин-то байстрюк, весь в любку, нахрапистый... Ох , Машенька, да внучечка Леночка...Навестили хоть бы бабушку, утирает старуха слёзы что катятся по пергаментной коже и не понимает за что ей такое? Всю жизнь к людям по-доброму относилась... (Автор Мавридика Д.) Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤

Мой мир рухнул. Я оказалась на дне. Пару месяцев мы с дочкой жили в коммуналке, без денег, без поддержки, я бродила по компаниям в поисках работы, переживая каждую встречу, каждое собеседование, каждое «извините, вы не подходите». Вспоминаю те дни, как ложилась в постель, закрывала глаза, думая, что не смогу подняться, что я одна, что выхода нет. Но я вставала. Я шла дальше. Я училась, искала новые возможности, работала без усталости. И вот, спустя годы, я открыла собственный бизнес. Постепенно все наладилось. Клиенты, прибыль, уважение. Я перестала бояться. Дочка росла, мы жили в своем доме, я гордилась тем, что смогла вытащить нас из этой ямы. И вот, однажды, он появился. Я сидела в своем офисе, занималась делами, когда он вошел. Я сразу узнала его — старый, изможденный, с обветренным лицом. Это был он, мой бывший муж, человек, который когда-то был моим миром. Он стоял у двери, нервно теребя шляпу в руках. — Привет, — сказал он, но в голосе не было уверенности, только тревога. Я замерла, не зная, что сказать. Прошло столько лет, столько всего произошло, и вот он стоит передо мной. — Ты... Ты хочешь вернуться? — его голос дрожал, словно он не верил, что мне удастся его услышать. Я смотрела на него. У меня в голове молнией пронеслись воспоминания — как он забрал у меня все, как оставил нас в нищете. Я думала о том, как я боролась, как я подняла себя и дочь. И теперь он здесь, просит прощения. — Ты был для меня всем, — продолжал он, — я ошибался. Все пошло не так, как я думал. Я потерял все. Я стал никем. Ты была права, что ушла. Прости меня. Я встала, чтобы подойти к окну. Моё сердце не тронулось. Он был чужим, человеком из прошлого, которого я уже не любила. — Ты сделал свой выбор тогда, — сказала я, не оборачиваясь. — Я сделала свой выбор теперь. Ты хотел уйти, ты забрал всё, что мог. Ты оставил меня, но я прошла через это. И я не буду ждать тебя. Я почувствовала, как мои слова пронзают его. Он молчал, а я стояла у окна, глядя на город. Всё, что я когда-то хотела, теперь было далеко позади. Я была сильнее. Мы с дочкой построили свою жизнь, и я не собиралась отдавать ее обратно. — Уходи, — сказала я тихо, и не оборачиваясь. Он ушел, и я вернулась к своей работе. Я была довольна, что прошла через всё, что не сломалась. Теперь моя жизнь была моей, и я больше не нуждалась в нем. из Сети Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤

Ближе к обеду Наташа, прихватив папку с документами и мельком глянув в зеркало, направилась на остановку. Наверное, в документах необходимости сейчас нет, но за время оформления всех выписок и справок для усыновления, она уже привязалась к этой папке. Бумажная волокита была позади, но помимо воспоминаний о беготне, вызывала теперь и гордость – там в этой папке собрано все, что нужно, и даже больше. В зеркало она глянула тоже не случайно. Оттуда на нее взглянула высокая молодая женщина с длинными русыми волосами, красиво спадающими из-под бежевой шапки, мягкое лицо с чистой белой кожей, широко расставленные серые глаза. Ничего пугающего в этом лице не было. Скорее – наоборот. Дело в том, что "смотрели ребенка" они второй раз. В первый раз ехали воодушевлённые, нарядные, волнующиеся и собранные. Ехали к мальчику – на предварительную встречу. Тучный бородатый Володя, муж, и лёгкая миловидная Наталья вошли в игровую. Там был один мальчик Паша с воспитателем. – Привет! Какой ты симпатичный. Давай знакомиться, – наклонилась Наталья к ребенку ещё в дверях. И тут мальчик взревел, бросился к воспитателю, спрятался за белый ее халат. Воспитатель тоже была удивлена. Они ещё долго просили мальчика не бояться, познакомиться. Даже вышел из игровой Володя. Они подумали, что испугался ребенок его размеров и бороды. Но испуг мальчика был настолько сильный, что пришлось воспитателю ребенка увести. Во второй раз Наталья приехала одна – результат тот же. – Не его типаж, – объяснила им опытная психолог детдома Елена Николаевна, – Понимаете, они все подспудно ждут маму. Наверное, Вы на нее совсем не похожи, а может похожи на человека, который его обидел. Мы не знаем, что происходило у детей в семьях. Все они психологически травмированы. – И что делать? Может нам приезжать, проводить с ним время. – Я б не советовала. Ему нужна другая мама. Не переживайте, лучше немного обождите. Но, если есть у вас время и желание, давайте попробуем и с Пашей. Они приехали ещё несколько раз. Паша плакал, даже если кругом были дети. И сегодня они ехали на предварительную встречу с другим мальчиком. Ему было шесть, звали его Коля. С неба сыпалась колючая холодная крупа, она таяла на тротуарах, блестящих и скользких. Наташа думала о муже. Тяжело ему по гололеду будет идти. Весил он под сотню килограмм, а тут ещё и спина. Но он уже ждал ее на парковке. Детский дом снаружи был очень похож на детский сад. Вокруг здания –запорошенные клумбы. Когда приезжали они летом, тут во дворе носилась ребятня. А сейчас никого не было – погода. Они прошли в кабинет директора. На этот раз их просто отвели в игровую. Детей тут было немного. Сдержанный, все понимающий, смотрел Коля на них поначалу пытливо. Поговорил с Натальей, устал, начал оглядываться – спешил к дружку. На скамейке сидела темноволосая девочка. Пока общалась Наталья с Колей, девочка разглядывала Володю. Смотрела на него широко открытыми глазами, и глаза эти были такими взрослыми, что Володе вдруг стало не по себе. Что-то таилось в этих глазах. Боль, страх или какая-то надежда? Они ещё посидели тут, понаблюдали за детьми, за Колей. Они не боялись отсталости его развития. У Коли оно было налицо. Директор им сразу сказала, что здоровых детей у них нет. – Если ищите идеального ребенка, не получатся из вас усыновители. Здоровых у нас нет, и идеального не найдете. Усыновление - это проблемы на голову. И если вы к ним не готовы, нечего и начинать. – Мы готовы, – ответил тогда Володя за обоих. Они и правда были готовы. Обоим к сорока, позади борьба за рождение своего собственного ребенка, неудавшиеся ЭКО, молитвы, мотание по больницам. Когда Володя понял, что Наталья подорвала здоровье, глотая бесконечные пилюли, когда сам он от волнений, забот и какого-то курса лечения превратился в толстого борова, он решил – стоп! Им нужен ребенок, и где-то есть тот самый ребенок, которому нужны они – родители. Они прочитали кучу статей о детях из неблагополучных семей, они знали каверзы усыновления, они не спали ночами, обдумывая, нужна ли им эта нервотрёпки и забота. – Мы готовы! Наталья наблюдала за детьми, за Колей, за той темноволосой девочкой в застиранном платьице. В облике девочки чувствовалось что-то – не то кавказское, не то цыганское, она была чернобровая, с чуть вздернутым носиком. Но главное, что притягивало, так это взгляд темных глаз, такой проницательный и, отчего-то, терзающий чувства. Девочка не играла. Она лишь наблюдала за детьми. Они ехали домой, оба были, в общем-то, довольны встречей. – Большой, конечно. Но...мы же справимся, Вов? Муж, крутя руль, морщась от боли в пояснице, задумчиво ответил: – Должны. Сама знаешь – возвращать нельзя. Они читали отзывы родителей, которые возвращали усыновленных детей. И ничуть не осуждали. Понимали, люди старались изо всех сил, как они тогда с мальчиком Пашей ... Но есть обстоятельства, справиться с которыми и жить с которыми просто невозможно. Усыновители писали, что дети, попав в семью, вдруг становились неуправляемыми, они сами себя ставили в опасные условия, доводя родителей до отчаяния. Нужно было быть готовыми и к этому. – Ты на работу? – Домой. Уколешь меня? Отпросился. Все важное сделали на сегодня, а спина... просто кошмар какой-то. – Разотрём сейчас, уколем, полежишь. Володька, худеть надо. – Надо. Сам на себя смотреть уж не могу. И кому это понравится? Оба замолчали. Через пару минут Володя покосился на жену. – Чего ты? – спросила Наташа. – А ты? О чем думаешь? Не о том же, о чем и я? – А ты о чем? – Я – бородатый толстяк, а сегодня один человек смотрел на меня как-то по-особенному. С надеждой что ли... – Володь, ты о той девочке? Да, и я о ней думаю. Ты угадал. – Про нее ничего тебе не говорили? – Нет. Но ведь мы и не спрашивали. И теперь уж поздно. Мы же берём Колю. – Может двоих возьмём? – Ох... Вов, я не знаю. Это перебор, наверное. Мы с одним ещё справится не попробовали. Но девочка эта... Да, она удивительная какая-то.Не удержалась Наташа – на день следующий позвонила директору насчёт девочки. Девочку звали Надя. Надежда ... В детском доме она всего пару месяцев. Опеку на нее оформить можно. А вот удочерить пока нельзя. Ожидается суд над матерью и по всем канонам ее должны лишить материнских прав – судили женщину за гибель второго ребенка, годовалого мальчика. Жили они в далёкой деревне, в которой органы опеки никогда не появлялись. Ребенка уже мертвым обнаружили соседи. Женщина была для деревни неместная, говорили, что цыганка. Родни нет. Отцов детей тоже найти не удалось. Правда, соседи утверждали, что мужья ее были русскими, и второй ушел от нее совсем недавно. Робко рассказала Наталья вечером мужу о своем звонке. И уже по глазам поняла – заинтересовался. Решили – берут двоих. И это решение было судьбоносным. Потому что в усыновлении Коли вскоре им отказали – нашелся у него отец. Ещё несколько раз побывали они в детдоме. Девочка на контакт шла плохо, отвечала на вопросы однообразно, была напугана лишним вниманием к себе. Но и не убегала, не бросалась в слезы. Хотелось узнать о ней побольше. – У нас только официальные данные, но я могу вам дать телефон опеки ее района. Позвоните. Правда, отвечают на подобные вопросы они неохотно. Этика, знаете ли..., – ответила ей Елена Николаевна. Удочерение – дело ответственное. А Наталья привыкла – уж если за что берется, то подходит серьезно. Уговорила мужа, и как только он немного поправился, они поехали в Лешуконский район на встречу с Татьяной, сотрудницей, которая изымала Надю из семьи. По дороге мела позёмка, мчались навстречу ели и сосны. Дорога не близкая, но Наталья была уверена – им нужно знать о девочке больше. Договорились, что встретятся с Татьяной в кафе, какое она указала. Ещё заканчивался октябрь, но тут уже намело снега. Кафе порадовало – уютное, теплое и вкусное. – Лишать надо таких! – твердо и с ожесточением говорила Татьяна. Была она практически их ровесницей, – Я б ещё и стерилизовала тварей! – Что? Там так все плохо было? – сначала даже неприятно стало от такой открытой злости. – Плохо? Плохо не то слово. В сарае лучше. Мы с полицией приехали. Они мать сразу забрали. Дом крепкий такой... живи – радуйся. А заходим: гнилой запах перегара, немытых тел, шерсти палёной какой-то и ещё черт знает чего... И чудо это одутловатое, синюшное, щеки в сиреневых прожилках, вылезает... Такая пьяно-радостная – нас увидела, гостей. Улыбается беззубо. Ещё один там у нее валяется в пустых бутылках. А потом вспоминает, видать, лицо, как яблоко печеное, сморщила, завыла: "Ребёночек у меня помер". Сосед, такой же пьяница, к ней зашёл, а потом жене сказал, мол, парнишка у Лидки помер. Она – "Как помер?" Спрашиваем ее: "А дочка где?" Она давай искать! То на печку, то в кладовку, во двор покричала. Ходит, орет, зовёт. А девочка уж тоже давно у соседей. Сутки. Она и не заметила пропажи. Руками развела и говорит: – Тоже померла что ли? Вот гадина! Я в дом больше и не заходила – там дышать нечем. Вот скажите, как после этого не реветь? Менять надо работу, не могу я..., – Татьяна выхватила салфетку, утерла глаза. Наполнились слезами и глаза Натальи. Володя пошел за кофе. – Надя замкнутая очень, – Наташа втянула носом, сдерживая слезы, – Как будто прячется. – Можно понять. От такой жизни точно захочется спрятаться. Неужели повезет девочке – возьмёте вы ее? Господи, как хорошо, что вырвалась она из этого кошмара, уцелела. А вот братика ее жаль – не успел ребенок. После этой встречи ещё больше захотелось забрать Надюшу. И им это удалось. В коридоре детдома пахло гороховым супом, когда они приехали забирать Надю. Пока – в гости. У Володи потели ладони, Наталья все время перебирала что-то в сумке. Волновались... Вспоминали разговор с директором и психологом. – Мы не знаем, что там происходило в семьях наших детей. Понимаете? Но Надя очень хорошая девочка. Это-то и пугает. – Пугает? Почему? – удивилась Наталья. – Она пытается быть тенью... – Это как? – Володя уточнял. – Она пытается быть незаметной. Ходит по стеночке, никого не касается руками, игрушки в руки не берет, на занятиях так переживает, что ей становится плохо, приходится ее просто сажать в сторонке. – Но она не плакала при виде нас. Не шарахалась, – они оба боялись, что будет, как в тот – первый раз. – Понимаете, первое время, когда дети попадают сюда, они едят, едят, воруют из кухни хлеб... Проходит месяц-два и они забывают об ужасе, из которого их зачастую привозят, привыкают к свежим постелям, начинают понимать, что это место – другое. Надя не успела привыкнуть, наверное. Или травма психологическая была особая. Она очень старается быть хорошей. И вывод она сделала такой – чтобы быть хорошей, надо быть незаметной: ничего не делать, не брать в руки, спрятаться, в общем... – Ее били? Вы думаете ее били за какие-то проделки? – Наталью этот вопрос интересовал. – В ее деле травм нет. Но все может быть. Ведь ребенка можно не только физически травмировать. В общем, я не знаю... Нужно время... Мне кажется, именно время будет играть на вас. И любовь, конечно. И любовь... Надю привели к ним, в кабинет директора, уже собранную. Наташа купила ей славный пуховичок – черный с оранжевыми человечками. – Надюш, – Наташа села на корточки, – Тебе сказали, что ты поедешь с нами, в гости? Они уже были знакомы. Глаза девочки были слегка напуганы, руки напряжены, но она кивнула. Вздохнула тяжело, оглядываясь на воспитателя и няню как-то обреченно, когда спускалась вниз по лестнице. Да, все усыновляемые волнуются и ведут себя поначалу идеально. Наташа села с нею в машине сзади, пыталась показать Надюше красивый, уже украшенный к новому году город, рассказывала, казалось, занимательные вещи. Но вскоре поняла – Надя только делает вид, что слушает – волнение захватило ее. Она боится. – Надюш! Ты чего? Если хочешь, мы поедем обратно. Хочешь? Сейчас повернём... Девочка замотала головой – нет. – Тогда успокойся. Ты так волнуешься... – Я больше не буду, – произнесла Надя шепотом. – Да нет, ты не так меня поняла..., – Наталья поняла, что эти слова ещё больше разволновали Надю, – Волнуйся, конечно, если тебе так хочется. Но тебя там ждёт чудесная комната и много нового и интересного. Мы очень хотели, чтоб ты к нам приехала. Ждали. Надюшка кивала. – Тебе жарко? – спрашивал Володя. Девочка мотала головой – нет. – Может шапку снимем? Нет. – Хочешь конфетку. Нет... Припарковались. Выходя из машины, замешкались с сумкой. – Постой, – велела Наташа. Володя не слышал этого. – Надь, чего ты встала тут, иди к тете Наташе, – он прикрыл со стуком багажник. У Нади подкосились колени, она оглянулась на Наталью: – Я больше так не буду, – она шла к Наталье, в глазах стоял страх. Наташа хотела схватить ее на руки, но Надя не далась, упёрлась в грудь. – Надюш, Надюш, ты чего? Дядя Вова не ругается, нет. Ты чего? Он просто так говорит громко. – Надя, я не хотел тебя обидеть. Прости... Простишь? Надя мотала головой в отрицании, пятилась от них к сугробу. Вот, ещё не приехали, а уже испугали ребенка. Наташа не знала, что и делать. Бросаться уговаривать? Успокаивать? Психолог сказал, что Надя пытается быть незаметной тенью. Тенью... – Володь, пошли. – В смысле? – Володя готов был на руках нести девочку, сейчас он не понимал жену. – Сделай вид, что ничего не случилось. Они медленно направились к своему подъезду. Надюшка огляделась и побрела за ними. Подъезд открыли, Володя зашёл, а Наташа придержала дверь, пока не зашла Надя. По ступенькам шли молча. Они – чуть впереди, Надюшка – следом. – Надь, ты умеешь раздеваться сама? – спросила Наташа в прихожей. – Да. Нет, – неопределенно ответила Надюшка. В общем, выбирайте сами – какой ответ вам больше нравится. – Разрешишь, я помогу тебе сапожки снять? – спросил Володя. Надя кивнула. – Вот, смотри. Или сюда, – Надя почему-то неохотно давала руку, поэтому перед ней просто открыли комнату, – Это твоя будет комната. Нравится? Голубые обои с корабликами, детская мебель, о которой так много было меж ними споров и рассуждений, детский уголок с домиком Барби, светлый ковер и даже велосипедик. Надя смотрела на все с напряжением. Глаза ее бегали, казалось, что она что-то искала или пыталась запомнить. – Нравится, Надь? – Наташа спрашивала уже без улыбки, совсем не такую реакцию ждала она от ребенка. Столько сил потратили они на эту комнату. – Да, – кивнула девочка. – Тогда располагайся, проходи. Здесь все твое. Кроватка, диванчик, шкаф, книжки. Вон, смотри какая кукла. Наташа подтянула Надю к дивану, дала ей в руки кудрявую красавицу-куклу. Надя держала ее осторожно, а потом аккуратно положила на диван и, казалось, выдохнула. Наталья опять решила, что нужно оставить ее одну. Пусть освоится. – Мы с дядей Вовой в соседней комнате сейчас переоденемся и все будем кушать. Хорошо? Надя кивнула. Когда минуты через три заглянули они в комнату, Надю не увидели. Меж книжным шкафом и кроватью была щель сантиметров в тридцать пять. Туда и залезла Надя. Она сидела на полу, охватив колени и со страхом смотрела на них. – Надюшка, ты чего тут? – Наталья уж и не знала, что предпринять, совсем расстроилась. Володя лег на спину и заехал под кровать. – Ааа... Чего я придумал! Классное место! У нас тут шалаш будет. Да, Надюха? Мы тут будем от тети Наташи прятаться. Ладно, Надь? Надя кивнула. Тут же дала Наталья плед, простынь, на пол положили подушку от дивана из зала. Володя соорудил занавес. – Володь, ты чего? – шептала Наталья, – Ее адаптировать к пространству надо, к нам, а ты отгораживаешь. Она и так в угол свой забитая. – Пусть адаптирует хоть угол. А потом... Хочет человек жить в углу, так пусть. Не мешай ей, Наташ... Вскоре в этот угол засунули матрас с кровати. – Подкроватная жизнь какая-то, – пожимала плечами Наташа. Она была готова ко многому, но не к тому, что ребенок отгородится совсем. Володя взял пару выходных. Спина болела, да и такое событие – в семье появился ребенок. На работе с делами поутряслось, он не скрывал от коллек информацию о том, что взяли девочку из детдома, его легко отпустили. Но дома, с приездом Нади, сложилась какая-то напряжённая атмосфера: они с женой шепчутся меж собой, решают как поступить в той или иной ситуации лучше, а Надюшка живёт под кроватью. Она ходит в туалет самостоятельно, закрываясь там, делает свои дела. Быстро кушает на кухне, стараясь убежать в свой угол, как только позволят, отвечая на вопросы однозначно – да...нет... А ещё вскоре обнаружилось, что Надя прячет у себя в углу потихоньку утащенные с кухни продукты. Наталья нашла там куски хлеба, мандарин, конфеты и даже раздавленную картошину. – Говорила тебе – не надо ее отгораживать! – винила мужа Наталья. – Она там чувствует себя уверенней, понимаешь? Наташа Надю купала, но было ощущение, что купает насильно. Девочка в ванну сесть не согласилась, на заигрывания и шутки Наташи не реагировала. Все время цеплялась за край ванны, пытаясь скорей закончить эту муку. Струй душа пугалась, от ополаскивания ковшиком приходила в ужас. Когда мыли голову, вцепилась в руку Натальи в какой-то страшной панике. Наташа почувствовала всем своим нутром, как боится она воды. – Надюш, вылезаем уже... Давай, хватит. Не домыла, не получила удовольствия, насмотрелись на страх ребенка и быстро вытащила из ванной. – Что ты, что ты, моя хорошая... Купаться, это ж так весело. Вон бомбочки не попробовали, утяток не помыли... Ну, в следующий раз. Хорошо? Надя кивала. Ей хотелось в свой угол. А Наталья вошла в зал со слезами. – Что? Худо..., – уже догадывался муж. – Ей бы голову просушить, но я как представлю, что включу фен... Володь, ну как она с сырой головой опять там на полу? – Ничего. Там теплый пол. – Но не в этом углу. – Не переживай, подстилка, матрас... Я слазаю к ней. "Слазать" для Володи было делом трудным. Спина ещё болела, вес мешал. Но минут через пять он взял простую мозаику и полез под кровать. – Тук-тук! К вам можно? – он приоткрыл занавеску. Надя сидела, прислонившись к подушке, перебирая мокрые волосы. – Надь, с лёгким паром. Давай-ка поиграем, – он открыл коробку, начал втыкать кнопочные мозаинки в дырочки, – Помогай мне, вот по краям красные втыкай. Надя играть хотела, на игрушку смотрела внимательно, но по всему было видно – боялась. Она несмело взяла красную мозаинку, нажала на нее, и когда она вошла, резко отдернула руку. – Здорово у тебя получается. Ещё давай, а я вот жёлтое солнышко посредине выложу. Надя начала играть, но стоило Володе мозаику перевернуть, она опять забилась в угол, и больше играть он ее так и не упросил. Через десять минут под кровать полезла Наташа с уговорами – пойти на кухню, покушать. Так и прошли первые дни. Володя вышел на работу, а Наташа осталась наедине с Надюшкой, не вылезающей из своего угла. Надя словно воздвигла стену, отгородилась от них и от внешнего мира, и изо всех сил старалась не позволить их теплу и свету проникнуть внутрь… Чем больше тепла они пытались вдохнуть, тем сильнее становилось ее отторжение. – Никак, Елена Николаевна. Мы – сами по себе, она – сама по себе. Знаете, как Снежная королева, безучастная, – Наталья жаловалась психологу детдома. – Я же говорила, что серьезных психологических заболеваний мы не обнаружили. Но все же проконсультируйтесь с хорошими психологами. Могу порекомендовать... – Ох, таскать ее по врачам, по чужим людям – сами понимаете... Пока подождем. Было жаль девочку невероятно, сидит там, как щенок брошенный, в своем углу. И эта жалость вынуждала делать ошибки. Наташа навязывалась, Надя все больше отворачивалась от нее. День рождения Нади – 31 декабря. Ей исполнялось пять лет. Они уже и правда шутили, что у девочки льдинка в сердце, а день рождения это подтверждал. Наталья раньше была полна идей относительно дня рождения будущих своих детей. Какой чудесный праздник можно организовать. Но нужен ли он Наде? – Нет, Наташ. Ей не нужно этого. Она не простая девочка. Ты же понимаешь... Испеки свою Прагу, да и все... Отметим тихо. – Володь, ну, хоть шары, да и цветы ей... Ну как? Надя должна понять, как дорога она нам. Должна... – Смотри сама. Но мне кажется – рано пока. Хотя ...ты знаешь, на днях стал вылезать из угла, спину прострелило. Говорю ей, крем там на тумбочке, принеси. Так она мигом полетела, все нашла, принесла. Ты её к делам приобщай, проси помочь. – Так ты ж видишь, что она бросается помогать, а у самой ужас в глазах – вдруг сделает что не так... – Все равно. Эта взаимность должна помочь вывести ее из подполья. Но даже профессиональному психологу было б трудно предугадать, что поможет Наде, а что отпугнёт. Новогодние праздники приближались. За все время пребывания у них Надя ни разу не плакала. Вот только и не смеялась – ни разу. Попытки переложить ее на кровать не удались. Наталья пыталась спать с нею, удержать в постели, Надя послушно лежала с ней до поры до времени, но как только оставалась одна – переходила в свой угол. Наташа чесала ей спинку, рассказывала сказки, а Надя, как отбывала наказание – казалось, ждала, когда Наталья уйдет. Даже мышцы ее были напряжены – вот-вот вскочит и убежит. Как-то раз, когда Володи дома не было, после обеда, чтоб подольше удержать Надюшку рядом с собой, Наталья попросила: – Подай чашки, Надь. Поставь сюда. Надя была мала ростом. Чашка съехала со стола прямо под ноги девочки и звонко ударив о пол, разлетелась на кусочки. – Ох! – от неожиданности выдохнула Наталья. А Надя замерла, лицо ее сделалось бледным. – Я больше не буду... – Чашка? Это к счастью. Мне она давно не нравилась, у нас столько красивых... Но Надя уже умчалась в свой шалаш. Наталья вытерла руки, аккуратно перешагнула осколки и вошла в комнату девочки. Но стоило ей открыть занавес, как Надя дернулась, зажала голову в колени. Наталья прикрыла занавеску, и, прижавшись к ножке кровати. – Надь, ты не порезалась? – Нет... И тут Наталья начала говорить. Наверное, это был разговор с собой. Пятилетнему ребенку навряд ли можно объяснить то, что чувствовала она сейчас. – У меня никогда не было дочки. А я так хотела. Молилась Богу, ходила по врачам. Много лет, Надюш. Мечтала...и дядя Володя мечтал, хоть и не очень часто говорил об этом. Мы хотели, чтоб она росла и радовала нас. Просто так радовала. Она не обязательно должна быть самой хорошей. Нет. Но мы её все равно будем любить, – Наталья помолчала, – А вот сейчас, наконец, у нас появилась ты. Мы тебя очень любим. Очень. И теперь ты – наша дочка. Но теперь так хотим, чтоб и ты нас полюбила тоже. Мечтаем... А чашка это такая ерундовина... Я сама их, знаешь, сколько перебила. Наталья ещё что-то говорила, про себя в детстве, про Володю, про свою маму. Потом поднялась с пола и направилась на кухню. Она убирала осколки, а руки дрожали, слезы почему-то текли из глаз. Напряжение последних дней давало о себе знать... Как себя вести? Как в этой ситуации доказать ребенку, что они его любят? Психолог сказала – создавать теплую уютную атмосферу. Но они ее создают уже второй месяц, но с мертвой точки ничего не сдвигается. И это хорошо, что Наташа временно не работает, но ведь это временно. А значит придется вести Надю в детсад или нанимать няню. Что делать? В дверях показалась Надюшка. Наташа посмотрела на нее как-то спокойно, без привычной радости от того, что вышла та из своего угла. – Надь, сюда пока не надо ходить. Вдруг – осколки. Посиди у себя, – отсылала Надю от себя она впервые. И Надя спокойно ушла в комнату. И там, о чудо – села на диван, а не забралась в свой шалаш. И Наталья решила, что нужно вести себя так, как вела себя всегда. Не хандрить, жить обычной жизнью, поступать примерно так, как поступают обычные мамы. И не вытягивать Надю из угла. Пусть все идёт так, как идёт.. Вот сейчас надо готовиться к Дню рождения дочки и к Новому году. Не нужно обращать внимание на некую отчуждённость Нади, нужно жить, как жили, как собирались жить с ребенком. Нужно держаться. Погода была хорошая, снежная. В городе построили снежные горки. Вместе с Надюшкой прогуливались они по городу в надежде, что эти прогулки их сблизят. Иногда казалось, что все хорошо. Надя была послушной, очень ответственной. Вот только никак не проявляла эмоций. – Смотри, Надя, какой снеговик. У-ух! Смешной, правда? Она кивала, а на лице – ни тени улыбки. С горы каталась с каменным лицом и страхом в глазах, снежки – тема запретная, их Надя боялась. Вообще она боялась многого: темноты, воды, высоты, лифта, машин, включать воду и ... Список бесконечный. Главное, что она боялась и их. Стоило резко шагнуть в ее сторону, она отскакивала. И ни разу сама не взяла за руку, не села рядом. Не говоря уж об объятиях и прочем ... Это раздражало. На прогулках они заходили в кафе. Надя ела все, что дают, но спокойно, без предпочтений. Как-то раз полная женщина в кафе хлопотала вокруг мальчика с сердитым взглядом. Привычными движениями она сначала стягивала ему варежки, расстегивала его курточку, потом пуговицу на шапке, снимала шарфик. Он стоял, как неживой, ничуть не помогая матери. – Вон, видишь, девочка поменьше тебя, а мама ее не одевает, сама она. Витя, ну подними же варежку! Витя не шелохнулся. Варежку мальчика подняла Надюшка, протянула ее сердитому мальчику. Она была очень услужлива. Тот отвернулся, варежку не взял. Варежку взяла его мама, а Надя подняла глаза на Наталью, а в них вопрос: она правильно сделала? Наталья ловила эти редкие мгновения связи. – Ой, вы знаете, он у нас такой зажатый, стеснительный. Ваша вон боевая..., – оправдывалась полная женщина. – Да. Она у нас такая! Она – умница, – ответила Наталья скорей для Нади. Эх, знала б мама Витя о реальной зажатости! Самое главное – Надя не проявляла никаких чувств к ним. Казалось, вот отдай ее сейчас другим людям, ей будет все равно. И каждый ее взгляд, каждый жест ловила, как крупицу счастья. Вот и сейчас... В декабре состоялся суд. Мать Нади осудили, лишили родительских прав. Наташа и Вова дооформили опеку. Теперь Надя могла оставаться у них. А впоследствии, при желании, могла быть и удочерена. Наталья расчесывала вьющиеся темные кудри Нади и мечтала, чтоб та приняла ее. Оказалось – мало принять ребенка, важно, чтоб и он принял вас. Приближался новый год и День рождения Нади. Наталья понимала, что гостей им сейчас в дом звать нельзя. И в гости идти нежелательно. Но за организацию Дня рождения она взялась с азартом, все не растраченные материнские мечты сейчас материализовались. Торт на заказ, облако шаров, букет из конфет и цветов, подарки... Володя сомневался. – Наташ, и вот в этом воздушном платье она будет под кроватью сидеть. Да? – Слушай, Вов, но ведь у нее никогда не было настоящего Дня рождения. – Ненавижу Дни рождения! Это когда ты вынужден быть в центре внимания, хочется тебе этого или нет. А Надя как раз этого боится. Ты же знаешь. – Ну, ничего ж особенного и не будет. Ни аниматоров, ни гостей, ни шума. Просто поздравим. Чего ты, Володь? А платье... Она же девочка. Пусть. – По-моему, это тебе хочется. А ей... Ей все равно. И удастся ли нам сломить эту стену? – Ты готов сдаться? Ведь всего два месяца прошло... – Любому ребенку было бы уже понятно, что мы его любим, что не обидим, Наташ. А я вчера потянулся, зевнул чуть громче обычного, так она обмерла вся, а потом в угол свой убежала. Чувствую себя монстром. Так обидно... – Помнишь, мы читали о безусловном принятии. Вот и прими ее без всяких условий. Понимаю, что хочется отдачи. И мне хочется, Вов. Но ты представляешь, насколько глубока ее травма, что она не плачет и не смеётся столько времени. А вдруг в День рождения все же улыбнется... – Навряд ли, Наташ. Ты только не расстраивайся. Делай, как считаешь нужным. Утром 31-го декабря Наташа потихоньку вошла в комнату. Надя уже не спала. – С Днём рождения, Наденька! Сегодня твой праздник. Тебе – пять лет, – Наташа привычно засунула голову в шалаш Нади, – Пошли – умоешься, оденем красивое платье и у нас для тебя – большой сюрприз. Надюшка в голубом платье с вышитыми красными розами была необычайно хороша. Маленькая принцесса. Нет, не прав был Володя, она не осталась равнодушна. Щеки ее покрыл румянец, смотреть на себя в зеркало прямо она стеснялась, лишь искоса поглядывала. Дышала как-то слишком глубоко, затаивала дыхание. – Тебе платье нравится? – Да, – выдохнула. И вспомнила Наташа рассказ Татьяны. Вряд ли были у девочки подобные платья. Глаза ее наполнились слезами, но она быстро прогнала их. Сегодня радостный день – День рождения дочки. Надя так и осталась стоять у зеркала, а Наталья быстро натянула нарядное платье, взяла в руки шары, подарки, Володя – торт. Облако гелиевых шаров с трудом входило в комнату. А Наташа во все глаза смотрела на Надю. Она была не в углу. Она так и стояла тут, у зеркала, во все глаза смотрела на них. А у Натальи одна мысль: если сейчас какой-то из шаров возьмёт и лопнет, Надя устремится к себе в убежище, и опять тоска вытягивания... Она осторожно вносила непослушные огромные шары в дверной проем, Володя помогал. – С Днём рожденья тебя, с Днём рожденья тебя, с Днём рожденья, дорогая Надя, с Днём рожденья тебя, – напевала Наташа на мотив известной песенки. – Дорогая дочка! – начал было Володя, – Мы... Надя вдруг попятилась, личико ее скривилось, она отвернулась и первый раз заплакала. – Надюш, ты чего, плачешь? И тут одному из шаров чем-то не понравилась лепнина потолка, он выстрелом звонко лопнул, и Надя бросилась бежать.... Но бросилась она не в свое убежище, а к Наталье. Она обнимала ее за ноги и плакала. – Надюш, Надюш... Надюшенька, – совсем растерялась Наталья. Неужели наделала она только хуже этим празднованием? А Володя присел перед дочкой. – Да пусть поплачет, Наташ. К счастью ж тоже нужно привыкнуть. Да, Надь? Надя кивала и улыбалась. Первый раз улыбалась. *** В этот день они плавали в бассейнах аквапарка. Рискнули, и не зря. Надюшка вцепилась в шею Володи лишь в начале, а потом доверилась, плавала, обнимала новых родителей, смеялась. В общем, вела себя так, как ведут обычные дети. И ночью спала с новой мамой, а утром валялась с обоими, хихикая от щекотки. Впереди ещё было так много. Но стена рухнула, страх забывался, маленькие тонкие ручки уже учились обнимать, сердце училось доверять, а душа – любить. *** Любовь бывает только безусловная, она – примус для разморозки ледяных сердец ... /За семейную историю благодарю Наталью З./ (Автор Рассеянный хореограф) Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤

- А сколько стоит? - Столько-то... - А мне поможет? - А вам кто мазь прописал и от чего? - А вам не все-ли равно? Ваше дело - дать мне мазь и сказать - поможет она мне или нет. А зачем она мне и от чего, и кто её назначил - вас не касается. ............................................................................... - Я у вас лекарство заказывала, оно пришло? - Какое лекарство? - А я помню? Заказывали то вы, вы и помнить должны! - Фамилию свою назовите, я посмотрю в записях. - Ага, щас! Фамилию назовите! Чтобы вы кредит на меня оформили??? ................................................................................. - Дайте мне лекарство, на А начинается - Таких средство много, уточните, пожалуйста, для чего оно вам? - А вам какое дело??? ............................................................................. Муж с женой. - У меня муж уезжает на вахту. Дайте хорошее средство жаропонижающее, противовоспалительное и чтобы боль снимала. - Возьмите Ибуклин. Хороший препарат. Муж как заорет: - Не буду я лекарство пить с таким названием. Хочешь, чтобы надо мной все мужики смеялись???? ............................................................................. - Мне нужно лекарство. Там есть буква А. - ??? - А вначале или в середине. - ??? - Ищите!!! - Анальгин? Анаприлин? Амиодарон? - Господи, ну где вас, таких тупых только берут. Щас мужу позвоню, это ему нужно. Звонит с вызывающим видом мужу. Демонстративно ему все пересказывает, молча слушает. Потом гордо выдает: - УЛЬТОП. - Ну и где же там буква А? - Не ваше дело! ................................................................................. Взрослый солидный мужчина. - Релиф-мазь, пожалуйста. - Пожалуйста - А как её применять? - Наносить 2-4 раза в сутки. Предварительно совершив гигиенические процедуры. - Куда наносить-то? - Это мазь эффективное средство при геморрое. Вот где у вас геморрой, туда и наносите. - Вы за кого меня принимаете??? - Ни за кого((( извините. Мазь бр!ать будете? - Буду. ......................................................................... Своим постом я ни в коей мере не хотела задеть, обидеть и унизить покупателей в аптеках. Просто эти истории случаются ежедневно. Они - часть моей работы. Всех своих покупателей мы любим и каждому говорим - Будьте здоровы! Не болейте! Чего и вам всем желаю!!! Из Сети Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤

Ей было уже 14, когда она перестала драться. Не потому, что она вдруг всех полюбила, а потому, что все и так ее очень боялись. Олесе стало скучно. Она уходила куда-нибудь в дальний уголок детдомовской территории и просто сидела. Сидела, и мечтала о том, как найдет мать и отомстит ей. Как-то раз она услышала странную мелодию. Олеся прислушалась. Ни на что не похоже. Музыку она любила, и всегда зaмирaла, если слышала что-то красивое. Но эта мелодия… Она была очень красивой, очень грустной, даже какой-то тоскливой, но что это звучало, она никак не могла понять. Олеся встала, подошла к кустам акации и раздвинула их осторожно. Ничего себе, это их новый дворник. Она уже успела поиздеваться над ним. На чем это он играет? Олесе было не видно, и пока она тянулась, сама не поняла как, грохнулась прямо в кусты. Мужчина перестал играть и повернулся к кустам. Олеся встала, отряхнулась зло и хотела уйти. Но мужчина вдруг спросил: — Хочешь научу? Девочка опешила. Ее? И она сможет точно так же играть? Разве у нее получится? Она шагнула к нему. Дворнику на вид было лет 50, 55. Не совсем понятно было почему он в таком возрасте работает дворником. Олеся приходила к нему каждый день. Сначала он просто показывал ей, как играть на дудочке. Самое интересно, что сам эти дудочки вырезал. Такие смешные, и одновременно грациозные. Когда у Олеси стали получаться первые настоящие звуки мелодии, она просто не сдержалась и обняла дворника. Вот тогда-то она впервые и разговорились. Звали его Николай Петрович, и жил он в небольшом домике на территории детского дома. — А почему? У вас нет родных, нет дома? — Было у меня, Олеся, все. И дом, и родные… Десять лет назад yмeрла моя Катенька. Думал-не переживу, если бы не сын… Потом решил он жениться, девушка красивая, но уж больно жадная. Ну, главное, чтоб Сашке моему нравилась. А спустя пять лет разбился мой Сашка на машине. А квартира-то моя, давно уж на него переписана была. Хорошая трешка, в центре. Вот невестка собрала мне чемоданчик и отправила на все четыре стороны. — Но почему вы не боролись? — Зачем, Олеся? Нет тут у меня никого. Все мои любимые ушли. Мне просто нужно как-то прожить то время, пока и мой черед придет. Я к ним хочу, здесь мне больше ничего не нужно. Олесе казалось, что сейчас она ненавидит невестку Николая Петровича даже больше, чем собственную мать. Даже были мысли, сначала невестке отомстить, а потом уже матери. Когда Николай узнал о том, что держит в дyше эта девочка, похожая на волчонка, то пришел в ужас. Как же она бедная, справляется со своей ненавистью? Они подолгу беседовали. Николай Петрович чувствовал, что Олеся оттаивает. Она перестала стричь волосы под мальчика, стала более нежной. У нее куда-то прoпала желание доказывать свою правоту кулаками. Как-то он спросил: — Олеся, ты через год уходишь, уже решила, кем станешь? Девушка растерянно на него посмотрела. — Нет.. Даже не думала. Все время думала, как отомстить матери. — Ну, допустим.. Ты отомстишь. Только сначала искать ее будешь. Непонятно, на какие деньги, но это мы тоже пропустим, а что потом? Она растерянно молчала. Не приходила к нему целую неделю, а потом все-таки пришла: — Я хочу строить. Целый год они посвятили подготовке в строительный колледж. Олеся понимала, что институт для нее слишком долго, может быть потом, в будущем… В тот день, когда она уходила, они долге сидели на их лавочке. Вечером Олеся уезжала в дугой город. Там она будет учиться и пока что жить. Она плакала. Впервые за много лет. — Николай Петрович, я обязательно приеду к вам. Только отучусь. — Давай мы договоримся? Я-то никуда не денусь, а вот тебе нужно отучиться, крепко на ноги встать, и потом уже на встречи к старику ездить. — Ну, какой же вы старик? На прощание он подарил ей дудочку. Прошло почти пятнадцать лет. Олеся поздно вышла замуж, все никак ей было не найти того, кто ее бы понимал. В 30 родила дочку, и почти сразу развелась. Вся ее радость была в маленькой Катюше. Сейчас она многое могла позволить себе. И когда, наконец, она стала зарабатывать столько, сколько хотела, она подала в розыск на свою мать. Все выяснилось намного быстрее, чем Олеся думала. Ее мама, бедная одинокая женщина, которая хотела родить для себя, за два месяца до родов узнала, что больна. Это сейчас с онкологией пытаются бороться, тогда же пытались тоже, но с оговоркой-бесполезно. Врaчи говорили, что организм ослаблен беременностью, и дали маме год. Она приняла страшное для себя решение, отказаться от дочки сразу, в роддоме. Тогда никто из врaчей не осудил ее. Олеся даже разыскала ее мoгилу, и сейчас там стоял большой памятник с ангелом. Она часто вспоминала Николая Петровича, но, когда вернулась в этот город 8 лет спустя, его не нашла. Директор детского дома сменился, и почти весть стaрый персонал был обновлен. Когда выдавалась свободная минутка, Олеся с дочкой ходили в парк. Ее Катерина, как смеялась Олеся, всегда хотела спасти весь мир. К шести годам это была очень умная девочка, которая совершенно непонятным способом уговаривала мать на любые траты перед парком. То ей хотелось угостить конфетами всех детей, то накормить батонами всех уток, то на улице такая жара, что им нужно не меньше десяти порций мороженого. А сегодня она такое выдала… — Мама, кyпи мне, пожалуйста, колбасы, батон и попить. Олеся уставилась на нее. — Боюсь спросить, кто на этот раз. — Мама, может лучше тебе не знать? Зачем лишний раз нервничать? — Катя, мы сейчас никуда не пойдем. — Мама, это бoмж. — Кто?! Олеся думала, что грохнется в обморок. Катя улыбнулась, как бы говоря-я же предупреждала. — Мама. Ну что ты так волнуешься? Он просто стaрый человек, у него никого нет. Он не просит, как делают это другие, потому что стесняется. Он знает столько сказок и стихов, что не знает никто. Тебе что, колбасы жалко? Она, взрослый человек, не последнее лицо в огромной строительной фирме, просто не нашлась, что ответить. Молча кyпила все, что сказала Катя, и они направились в парк. Катя присела на лавочку. — Мамуль, ты тут сиди, а я вон к пруду. Видишь, там дедушка сидит, это он. Олеся и правда увидела плохо одетого старика. Рядом с ним были дети, и она немного успокоилась. Главное, что дочка будет на виду. Вечером она улеглась с книгой на диван. Катя была в своей комнате. Вдруг Олесе послышалась знакомая мелодия. Тишина. Нет, вот снова, она же и сначала. Олеся бросилась в комнату к дочери. Та испуганно смотрела на нее. — Мамочка, я разбудила тебя? — Катя! Что это было? — Вот, нас тот старик на дудочках учит играть. У меня все получается, только вот переход от начала никак. Катя горько вздохнула. В руках у нее лежала дудочка. Олеся смотрела на нее полными слез глазами. — Давай, я покажу тебе. Мне тоже это место далось не сразу… Олеся проиграла всю мелодию, и расплакалась. Воспоминания нахлынули с такой силой, что сдержаться она не смогла. Катя не на шутку испугалась. — Мамочка, почему ты так расстроилась? Тебя так эта музыка расстроила? Ну, хочешь, я больше не буду ома играть? Олеся отрицательно покачала головой. Вышла и через минуту вернулась с такой же дудочкой, только немного потемневшей от времени. — Катенька, ты знаешь, где живет этот старик? — Мама, там же, возле прудки. У него коробки за кустами. — Собирайся доченька. Они нашли его сразу. Катя крикнула: — Деда! И он вылез из кустов. — Что случилось, маленькая, почему ты не дома? — Николай Петрович, здравствуйте. Он дернулся, как от удара. Медленно повернулся. Долго всматривался в ее лицо. — Олеся, не может быть. Она крепко обняла его. — Все может быть. Хватит комаров кормить, пошли домой. — Куда? — Домой, Николай Петрович, если бы не вы, то не было бы у меня ничего, так что мой дом-всегда ваш дом. Всю дорогу до дома Николай Петрович вытирал слезы. Мешали они ему, и откуда только брались, проклятые, если бы не Олеся, которая крепко держала его под руку, давно бы yпал. Но теперь в дyше была уверенность-он не yмрет в одиночестве, никому не нужный… Автор: Ирина Мер Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤

Вот вроде строки, а как будто бы обнял. Мне стало так спокойно и надёжно. Я рос и постепенно письма открывал, Когда мне на душе было тревожно. Однажды с мамой поскандалили. Рыдал, Сначала накричав на маму, хлопнув дверью. Нашёл коробку, вскрыл конверт: "Первый скандал": "Вы поругались. Злой сейчас, наверно... Но сын, подумай, я тебе не говорил, Что эта женщина рожать тебя решилась, Когда совсем ослабла и была без сил, Но оперировать себя не согласилась. "Угроза плоду." -"Нет!" - врачам ответ. Она рискнула, и сама тебя рожала. Иди и помирись! Прими совет. Никто не любит тебя больше твоей мамы!" Я вдруг проникся, понял, что не прав. Пошёл, обнял за плечи нежно маму: "Прости, что хлопнул дверью, накричав!" А мама обняла меня, как обнимала папу. Спустя года я строки прочитал, Открыв конверт: "Когда ты папой станешь": "Привет, сынок! Я рад, что дедом стал, А ты - отцом! Мир новый открываешь. Представь, семья - это красивый сад. Трудись, заботься, чтобы всё цвело. Тогда ты будешь счастлив, очень рад. Да... Не делай никому в семье назло. Носи цветы, купай детей, с женой гуляй! Целую! Счастлив я, что внука (внучку) подарил! Беги к семье, целуй и обнимай! За всё, что есть всегда благодари!" Шло время. Весть дурную принесли. В руках конверт: "Когда не станет мамы ". Лишь слёзы по лицу тихо текли. Короткое: "Теперь она моя!" - от папы. Мне восемдесят пять. В больнице я. Открыл: "Когда наступит время уходить": "Сынок, надеюсь, прожил дольше ты меня, Успел детей и внуков народить. Я прожил мало, но как счастлив был! Мне небо подарило твою маму. Потом родился ты, любимый сын, Наверное, вырос и похож на папу. Прощай обиды, страхи отпускай! Не бойся, сын, аккордного этапа. Скучаю. Ты с улыбкой засыпай. Люблю и обнимаю тебя! Папа." Ирина Гертье Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤

Зато на работе, крупном подмосковном заводе, Танечка добилась больших успехов. Она была мастером цеха, передовиком производства, партийная активистка, состояла в профсоюзе, а также организовывала всевозможные мероприятия. В том числе субботники. Дома у неё хранилось огромное количество благодарностей, грамот, и даже медаль "ветеран труда" (но, это уже позже). Руководство Танечку уважало и всегда прислушивалось к её советам. Также, у Танечки была многочисленная родня, которая по каждому поводу собиралась у неё на праздничные застолья. В 35 лет родился у Танечки сын. Надо ли говорить, что матерью она тоже стала примерной? В материнстве Танечка расцвела. Её хватало на всё. Сына она растила правильно. Рано заговорил, научился писать, читать. Первый класс закончил на отлично. В выходные дома не сидели, постоянно походы, прогулки, лыжи, велосипеды. Однажды, задержалась Татьяна на работе. А подъезжая к дому на автобусе, увидела возле своего дома какую то странную движуху. Толпа беспокойных людей, автобус, машина "Скорой помощи"... В сердце что-то ёкнуло, и на полусогнутых ногах двинулась она в толпу. Там, в центре толпы лежал её окровавленный сын. Автобус сбил насмерть... Жизнь потеряла всякий смысл. Танечка продолжала ходить на работу, чтобы не сойти с ума. Приходила раньше всех, уходила самой последней. Находиться дома было невыносимо. Продержалась так Танечка год. Никто не знает, как она пришла к такому решению, сама или кто надоумил, но в один прекрасный день появилась Танечка в приемной директора завода. - Мне нужен ребенок! Помогите мне, иначе сойду с ума! Или умру! Надо сказать, что в советское время руководители крупных предприятий имели огромный вес. Похлопотали. Подключили администрацию города. И вот, заходит Танечка с директором завода в дом малютки. Несколько палат, в каждой из которых по 10-12 детских металлических кроваток. В каждой кроватке сидит, лежит или стоит маленький брошенный человек... -Выбирай! - коротко сказал директор. Танечка ходила от одной кроватки к другой. И вдруг остановилась. Он лёжа смотрел на неё огромными зелёными глазами, с длинными пушистыми ресницами, и тихонечко скулил. Сил громко плакать не было... Ему было 8 месяцев. Он не умел даже сидеть. Истощен. Рахит. -Его! - тихо, но твердо сказала Танечка. - Татьян, ну ты чего?! Посмотри, сколько здоровых малышей, а ты самого слабого выбрала! - пытался урезонить её директор. Танечка походила ещё по палатам, посмотрела и вернулась к глазастому малышу... Документы оформили быстро. Через некоторое время Танечка принесла нового сына домой. Хлебнуть пришлось по-полной: малыш плохо ел, а то что съедал плохо усваивалось. Поэтому кормления отнимали очень много времени. Постоянная гимнастика, массаж, и всевозможные процедуры. Через пару месяцев малыш начал прибавлять в весе, перестал отторгать еду и сел. Ещё через месяц пополз. А ещё через три пошёл. Больше всего Танечка боялась, что настоящие родители могут забрать у неё сына, поэтому документы на него менялись ещё раз. Насколько я знаю, поменяна была даже дата рождения. Многочисленная родня была предупреждена, и с каждого взята клятва, что они никогда никому об этом не расскажут. Особенно Владику. Танечка с мужем возили Владика в санатории, в музеи, в театры, на выставки. Опять же лыжи, коньки, прогулки, кружки. Окружили любовью и заботой. Однажды, треснул Владик мальчишку-забияку лопаточкой по макушке. Тот наябедничал мамке. Прискакала мамка к Танечке и давай кричать: - Ваш приемыш моего ангелочка обидел! Сдавайте его обратно в детдом! Испугался Владик, а Танечка обняла его и говорит: - Не слушай её, сыночек. Она врёт. Ты наш родненький. Больше эту тему они никогда не поднимали, хотя зерно сомнения у Владика отложилось. О правде догадывался, но знать наверняка не хотел. Рос Владик мальчиком послушным. Рос, рос да и вырос! Огромный, брутальный мужик, с красивыми зелёными глазами и длиннющими ресницами, благодаря которым когда-то заметила его святая женщина, Танечка... Сейчас ему 44 года. Женат, двое сыновей с такими же глазами. Хозяйство. Дом. Хорошая работа. Уважаемый человек. Жена и дети в нем души не чаят. Страшно представить, как сложилась бы его жизнь, выжил ли бы он вообще, в том доме малютки, если бы не приглянулся Танечке.... Надо признать, родственники свою клятву сдержали. Правду рассказали только после смерти Танечки, 7 лет назад. Было ей 82 года... Муж её умер ещё раньше. Как-то я спросила у Владика, хочет ли он найти свою родную мать? Можно обратиться в тот дом малютки. Архивы есть. -Нет. Мать у меня была одна. А та женщина, которая меня выбросила, мне не нужна. Низкий поклон тебе, Танечка... Покойся с миром. И спасибо за жизнь! Автор: Ckajan Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤