Истории о животных🐾

Крик Котенок кричал, жалуясь холодному ветру Меховая шубка не спасала... От холодного, колкого ветра болела кожа, белесый иней с замершего асфальта предательски впивался в нежные подушечки лап так, что котенку было больно идти. Маленькая кошечка делала несколько шагов и застывала, поджимая под себя лапки, пытаясь хоть немного согреть их возле своего сердца. Оно было тем единственным, что старалось поддержать тепло в этом несчастном, испуганном существе. Хвост, пока еще слишком короткий, чтобы от него был какой-нибудь толк, висел позади жалкой "морковкой". Кошечка присела, старательно обернув им задние лапы, но от этого теплее не стало. Она стала лишь еще более жалкой. Мимо спешили люди – им нужно было работать... Может быть – потом, они и будут готовы забрать к себе или хотя бы перенести в укрытие эту малышку, но сейчас людям нужно было спешить. Они торопились, кутаясь в одежду и закрывая свои лица капюшонами и шарфами. В это утро всем было не до котенка. Люди испытывали к этому замерзающему комочку жалость, но которая забывалась, не оставляя следа, всего через несколько шагов. Очередной порыв ветра протащил кошечку по ледяному асфальту. Мяукнув, она уцепилась за него своими тонкими, полупрозрачными когтями, обломав сразу несколько, но почувствовала это не сразу. Кошечку остановил только забор, тонкая деревянная штакетина, в которую она врезалась и к ней же сразу прижалась... А сверху на нее осыпалась мелкой трухой, старая зеленая краска. Она не видела кто, кто пытался ей помочь, она крепко зажмурилась. Зажмурилась, спасаясь от мелкой крупы колючего снега. Этот кто то заботливо подсунул кусочек картона... Кусочек картона, который был оторван от верха коробки, стал для малюсенькой кошки почти что спасением. Кусочек картона между забором и котенком... К нему можно было прижаться и с одного бока больше не дуло. Он был таким мягким по сравнению с ветром, снегом, забором. Он был таким теплым по сравнению со всей ее жизнью. Кошечка распласталась на нем, пытаясь утопить в картоночке лапы, животик и вонзаясь в него своим лбом. Так, полусидя на задних лапах, она противостояла всему миру, ополчившемуся вдруг на нее. Ветер взвыл, поднапрягся... Картонка упала, вновь оставив малышку одну, продуваемую насмешливым ветром. Вновь порыв... И кусочек картона покатился по земле, подрыгивая и переворачиваясь, унося с собой последнюю, крохотную надежду. Котенок не могла его даже догнать, прижатая ветром и холодом к трухлявому, качающемуся забору. Чувствуя, как обжигающих холод пробирается к крохотному сердечку, уставшему биться, уставшему давать никому не нужную жизнь. И тогда она закричала. Закричала впервые после рождения, жалуясь своему же мучителю ветру, умоляя оставить ее в покое, дать еще немного пожить. От собственного крика Нора проснулась... На кухне тихонечко щелкнул, выключившись, холодильник. В квартире было темно, тепло и тихо. Нора зарылась поглубже в накидку с глубоким ворсом, которая специально для нее лежала всегда на диване. Несмотря на это, ей почему-то все-равно было холодно и она, крадучись, стараясь не потревожить людей, полезла в кровать. Только устроившись между своими хозяевами, кошка почувствовала себя в безопасности и тепле. В тот день только двое услышали ее крик, ее плач, ее жалобу, ее по-детски нескладную молитву. Вернее, это слышали и другие, но услышали только они! Откинув с лица капюшоны, мужчина с женщиной склонились над ней и закрыли собою от ветра. Уже шесть лет кошка жила дома, наблюдая за улицей только в окно. Но те, два первые месяца жизни, навсегда останутся в ее памяти. Почти каждую ночь Нора вынуждена просыпаться от собственного крика и от леденящего холода, пронзающего ее тело. __ Cebepinka

Последний Адам Он смотрел на проходящих мимо людей. Он смотрел на пробегающих мимо котов, собак, крыс и проезжающие машины. И его глаза не выражали больше ничего. Ведь ему не на что было теперь надеяться... “Адам” - такое имя было написано на старенькой переноске, стоявшей неподалёку от мусорки, в кустах. Так, чтобы она не мешала никому. Бывшие хозяева кота решили переехать и долго искали подходящую квартиру. Нашли. И место отличное, и цена приемлемая, но только одно - хозяин квартиры был категорически против животных. Любых. - Хотите въехать? - говорил он. - Подписывайте условия договора. Такие вот дела. Жена очень расстраивалась. Новое жильё искали давно, это такая проблема. А тут и цена ниже, и к школе детям ближе, и вообще... А Адам понятия не имел ни о чём. Он, как обычно, спал с хозяевами, ластился и радовался приходу домой всей семьи. - Ну, что делать будем? - спрашивала жена мужа и намекала этим, что не хочет иметь отношения к принятию решения. Адама взяли маленьким котёнком. Его хотели выбросить на улицу вместе с остальными котятами, которых нагуляла кошка. Кое-как бедняг разобрали благодаря слёзным объявлениям в интернете. А Адама выбрали дети. Сын и дочка девяти и восьми лет. И было это два года назад. Теперь детки подросли, и всё своё время проводили в школе или в разных кружках. Домой приходили после пяти часов. Практически вместе с родителями. Уставшими были и те, и эти. И им было совсем не до игр с Адамом... А ему так хотелось поиграть, посидеть на коленях, и чтобы его погладили. Поэтому он ходил по квартире за всеми и, заглядывая в глаза, выпрашивал ласку. И это его положение просителя стало именно теперь особенно заметно. Он как будто превратился из любимца и лапочки в надоедливый и лишний объект в квартире, который, если и не мешал, то уж точно и не был никому нужен. Как старое, изношенное, но привычное кресло - и не сидит уже никто, но и выбросить жалко... Мужчина понимал - если упустят эту квартиру, то придётся искать новую и, скорее всего, она будет дороже. Так что, выбор звучал таким образом: либо Адам уйдёт, либо они заплатят дороже. Решать надо было быстро. Муж обошел всех соседей в доме, но никто не согласился взять кота, и тогда... Тогда он принял решение. - Переезжаем, - сказал он жене. - Я решу вопрос с котом. В день переезда, когда все вещи уже были погружены в перевозку, он посадил кота в старую пластиковую переноску, написал на ней сверху фломастером “Адам“ и вынес её во двор. Оглянувшись, он решил, что будет правильнее оставить возле мусорки. Тут можно и подкормиться. Поставив переноску недалеко в кусты, он открыл дверцу и сказал: - Не обессудь, Адам. Такая штука жизнь. Приходится жертвовать чем-то... Адам не понимал ничего. Он не понимал, почему его принесли сюда и что хочет сказать ему человек, которого он считал своей семьёй. Он смотрел на мужчину во все глаза и тихонько мяукал. В машине муж кивнул жене и сказал: - Я отдал его в хорошие руки. Жена сглотнула слюну. Она отлично всё понимала, но так было легче. И она сделала вид, что поверила. - Дети, - сказала она уже в новой квартире, - мы оставили Адама у соседей. Устроимся. Пройдёт время... Хозяин забудет о своей просьбе, и мы его заберём. Детям было всё равно. Они делили между собой комнаты и уже собирались подраться. Какой там кот? Кому он вообще нужен? Тут более серьёзный вопрос решается - кому достанется большая комната, а кому меньшая... Адам сидел в переноске и не понимал, что произошло. Он боялся выйти и сходить по своим кошачьим срочным делам, ведь его люди с минуты на минуту придут за ним, возьмут переноску, и поедут они все вместе к новой, счастливой жизни! Но прошел день, прошел вечер, наступила ночь, а за ней утро. Но никто за ним так и не вернулся... И ему пришлось выйти и покинуть переноску. То, что напоминало ему о его другой жизни. Напоминало о доме. Сперва он выходил только по срочным делам и сразу бежал назад, надеясь увидеть мужчину, идущего за ним. Потом ему пришлось рыться в отходах из мусорных баков - голод не тётка. Потом он прятался в переноске от дождей и ветра. Тут же скрывался от драчливых котов и собак. Его дом сузился до размеров этой небольшой пластиковой коробки и маленького пледа внутри, который ещё хранил запах дома. Он втягивал его носом и плакал. Он не мог поверить, что его бросили. Ведь он ни в чём не провинился. Не царапал мебель, не кусался и не драл обои. Никогда не промазал мимо лотка и не кричал по ночам. Он не мог понять, в чём же была его вина? Так прошел год... Его чистая и лоснящаяся шерсть превратилась в грязную и слипшуюся. Местами она так скаталась, что эти колтуны причиняли ему боль. Он так и не научился общаться с местными котами. Он их боялся. Он похудел, и в его глазах появилось хорошо всем знакомое выражение безнадёги. Он смотрел на проходящих мимо людей. Он смотрел на пробегающих мимо котов, собак, крыс и проезжающие машины. И его глаза не выражали больше ничего. Ведь ему не на что было теперь надеяться. Он был обычным, грязным, бездомным котом. И единственной его заботой было схватить что-нибудь съедобное из мусорки и успеть убежать. Вся его жизнь теперь заключалась в этих двадцати метрах - от переноски к пищевым бакам и назад. Дворник, убиравший в этих дворах, иногда подкармливал его и всегда тяжело вздыхал: - Бросили тебя, - говорил он. - Бросили, как ненужную тряпку. Он не мог взять Адама. У него дома жили две собаки. Тоже с улицы. И они постоянно дрались между собой, так что, дома дворнику хватало забот. Но однажды ему пришла в голову идея: - Ты, вот что, - сказал он Адаму, ставя рядом маленькую одноразовую тарелочку с кормом, - посмотри-ка на меня! Дворник сделал несколько снимков своим стареньким телефоном. Так, чтобы был виден Адам, переноска и надпись на ней. - Может, повезёт. Отзовётся кто-нибудь... Он поместил объявление во все кошачьи группы, которые смог найти. И написал так, как смог: “Его выбросили из дома. Вот прямо в этой переноске. Зовут – Адам. И он уже год на улице. Очень боится котов и собак. Не приспособлен к улице. Ласковый. Спасите его, Бога ради!” Это объявление и увидела Света. Она позвонила маме и сказала: - Посмотри! Он живёт на улице. Его выбросили за ненадобностью. Прямо в переноске! - Но у тебя уже четыре кота! - возразила мама. - У тебя итак нет времени. Работа, учёба, семья, уборка, готовка… - Мама, - сказала Света. - Нельзя же оставить его на улице. Он погибнет. Как жить тогда?... Она поехала и привезла домой Адама в переноске. Тот долго не выходил, всё боялся, что это ему снится, и сейчас сон закончится. Но один из котов, большой и серьёзный мейн кун, подошел к открытой дверце и посмотрел на Адама. Тот жалобно мяукнул, и тогда Челси отошел и прилёг рядом. Адам выбрался и осмотрелся. - Иди сюда, лапочка, - сказала Света. Только тогда Адам поверил, что всё это ему не снится. Он жалобно пискнул и бросился к ней на руки. Она пыталась покормить его, но он категорически отказывался есть и всё ходил за ней, обнимал её за ноги и прижимался. Он не отходил ни на шаг, заглядывал ей в глаза и всё пытался объяснить, что он не дерёт мебель, не орёт по ночам и ходит точно в лоток. И ещё. Можно немножко погладить меня? Ещё, ещё, ещё… Она принесла тарелочку с кошачьими консервами и стала кормить его прямо у себя на коленях. А потом опустила на пол возле Челси и сказала: - Он наш новый член семьи. Пожалуйста, присмотри за ним. И Челси подошел и лизнул ухо сжавшегося в комочек Адама. Тот открыл глаза и с удивлением посмотрел на огромного странного кота. Но в глазах Челси не было страха, злобы и ненависти, и тогда Адам прижался к Челси и тихонько затарахтел. - Ну, вот и славно, - заметила Света. Вечером они с мамой выстригали из шерсти Адама насмерть спутавшиеся колтуны, а тот не только не возражал, но старался подсунуть голову под их руки. - Какой ласковый кот, - заметила мама. Адам тихонько мурлыкал... Переноску выбросили - Адам очень боялся её. Он теперь пятый кот. - Последний Адам, - как надеется мама Светы. Не знаю. Не знаю... Не могу дать слово. Совсем не уверен, что последний. Так уж оно получается в нашем мире - тот, у кого доброе сердце, всегда берёт на себя больше. Вот и всё. И это не придуманная история. __ ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

Взятая из приюта собака была тиха и незаметна... Знала несколько незамысловатых команд и ела все, что дают, тщательно вылизывая вокруг миски упавшие капли. Вот только до крика боялась прикосновений. Каждый раз подготовка к прогулке превращалась в некую пытку. Дуся покорно подходила на зов к Лене и всем телом прижималась к полу. Едва ее касался ошейник или рука, как собака начинала кричать... Высоко задирая морду, она широко раскрывала челюсти и плакала – визгливо, тоскливо, душераздирающе. У Лены начинались трястись руки и то, что обычно занимает пару секунд – растягивалось почти на минуту. В конце концов она перестала снимать ошейник. Но и процесс пристегивания к нему поводка сопровождался такой же трагедией. Дуся, не боящаяся других собак, с удовольствием бегающая за мячиком – при любом взмахе руки просто превращалась в безвольную, рыдающую субстанцию, которая долго не могла выйти из этого состояния. Лена решила было, что Дусю когда-то били... Но она не боялась ни палок, ни ног, только лишь человеческие руки нагоняли на нее мистический ужас. Объяснение могло быть только одно... Собаку наверное мучали исподтишка, чтобы никто не заметил. Дусе повезло, что она попала в приют. Нужно было что-то делать... И посмотрев несколько рекомендательных видео, почитав статьи, Елена принялась за "лечение" Дуси. Старалась при любой возможности прикоснуться к ней газетой, яркой метелочкой, которой сметала пыль, приобрела кошачью удочку для игры. Все для того, чтобы дотронуться до собаки не рукой, а предметом, находившемся в ней. Дуся замирала, глаза ее наполнялись слезами, но того ужасного крика, от которого закладывало уши, уже не было, ведь пугающая рука так ее и не касалась. Собака потихоньку начала привыкать... Дуся прислушивалась к своим ощущениям... Разумом она понимала, что плохого ей не хотят, но рука, находившаяся поблизости, туманила ей голову и она уже не соображала, что делает – горло начинало жить своей жизнью, извергая из себя умоляющий крик. Ей только хотелось, чтобы это прекратилось, чтобы ее оставили в покое. Когда в очередной игре Лена словно ненароком прикоснулась к ее боку, Дуся словно окаменела, из горла уже готов был вырваться крик, но она смогла подавить его. Рука осталась на месте, лишь пальцы слегла сменили положение. Дуся молчала... Лена убрала руку – это был первый раз, когда Дуся не задохнулась в жалобном вопле. Этого было вполне достаточно, продолжить можно и в другой раз, ведь впереди у них целая жизнь. На очередной из прогулок Дуся бегала с теннисным мячиком... Она приносила его и выплевывала к ногам Лены, отбегая в сторону и ожидая броска. Мячик летел в кусты снова. Дуся возвращалась... Ее морда светилась счастьем, уши развевались от бега и ветра, она высоко подпрыгивала на своих пружинистых лапах. Повинуясь какому-то порыву, Лена присела на корточки и раскинула руки... Собака запнулась, но не прекратила свой бег. Продолжая мусолить в зубах мячик, она с разбегу влетела в объятия Лены, которые крепко сомкнулись, вокруг небольшого мускулистого тЕльца. Не спуская Дусю из рук, Лена поднялась на ноги. Они дрожали, ей было тяжело, но ничто не могло заставить женщину выпустить свою драгоценную ношу. А Дуся... Дуся просто радовалась... Улице, ветру, мячику в зубах и открывшемуся обзору – так высоко собаку еще не поднимали. Ей вдруг в один момент перестало быть страшно – ее крепко держали, бережно, ласково, заботливо. Положив свою острую морду на плечо Лены, Дуся разрешила нести ее – все равно куда, лишь бы эти объятия никогда не заканчивались. __ Иволга

— Паш, слышь, что ли, Паш? Вроде ходит кто под окнами-то, а? — Да спи, ты. Нужна ты кому — ходить у тебя под окнами…. — Нужна — не нужна, а вроде есть там кто-то. Выглянул бы — мало ли. — Отстанешь ты или нет? Был бы кто — Серый давно бы залаял. Всё тебе чёрте что чудится. Спи, давай. — Не кричи. Серёжку разбудишь. А Серый твой — пень глухой. Крепче тебя ночами спит. Сторож называется. Если бы пёс Серый мог усмехаться – усмехнулся бы. Но усмехаться пёс не умел. Он просто вздохнул. Вот ведь вздорная баба: пень глухой. И ничего он не глухой. Даже наоборот – только слух у него и остался острым. Зрение подводить стало, да сила былая куда-то утекла. Всё больше лежать хочется и не шевелиться. С чего бы? А под окнами нет никого. Так, капли с крыши, после вечернего дождя, по земле да листьям постукивают. Ну, не облаивать же их? Пёс опять вздохнул. Свернувшись калачиком в тесноватой будке, положив голову на обрез входа в неё, он дремотно оглядывал ночное небо. Сколько лет зимы сменяются вёснами, вёсны — днями летними душными, потом осень приходит — всё меняется, только ночное небо над головой остаётся неизменным. Днями-то Серому некогда в небо пялиться — забот по двору хватает, а вот ночью… Ночью можно и поднять взгляд от земли. Интересно всё же, хозяин как-то сказал, что и на небе собаки есть. Далеко очень — в созвездии Гончих Псов. Сказал да и забыл. А Серому запомнилось. Вот и смотрит он ночами в небо, пытаясь тех псов углядеть. Да видно и впрямь они далеко — сколько лет Серый смотрит в звёздное небо, а так ни одного пса и не увидел. А как бы интересно было бы повстречаться! На этот случай у Серого и сахарная косточка в углу будки прикопана. Для гостей. Неожиданно для себя, он поднял голову к небу и пару раз обиженно гавкнул. Где вы, собратья небесные? Женский голос: — Паш, Паша! Да проснись же ты! Серый лает. Говорю же тебе, кто-то бродит у дома. Выдь, поглянь. Мужской голос: — Господи, что ж тебе, дуре старой, не спится-то?! Заскрипели рассохшиеся половицы, на веранде вспыхнул свет. Над высоким крытым крыльцом отворилась входная дверь. В её проёме показалось грузное тело хозяина. Позёвывая и почёсывая сквозь синюю просторную майку большой живот, отыскал взглядом пса. — Ну, чего ты, Серый, воздух сотрясаешь? Пёс вылез из будки. Виновато повиливая опущенным хвостом, таща за собою ржавую цепь, подошёл к крыльцу. — Не спится? Вот и моей старухе тоже. Всё ей черте что чудится. Эх-хе-хе. Покряхтывая, хозяин присел на верхнюю, не залитую вечерним дождём, ступеньку крыльца. — Ну, что, псина, покурим? Да вдвоём на луну и повоем. Вон её как распёрло-то. На полнеба вывесилась. Пёс прилёг у ног хозяина. Тот потрепал его за ушами и раскурил сигарету. По свежему прозрачному после дождя воздуху потянуло дымком. Серый отвернул голову в сторону от хозяина. Что за глупая привычка у людей дым глотать да из себя его потом выпускать? Гадость же. Далёко, за станцией, в разрывах лесопосадки мелькали огни проходящего поезда. В ночной тишине хорошо слышны были перестуки колёсных пар о стыки рельс. Прошедший вечером дождь сбил дневную липкую духоту, и так-то сейчас свежо и свободно дышалось. — Хорошо-то как, а, Серый? Даже домой заходить не хочется. Так бы и сидел до утра. Собеседника вот только нет. Ты, псина, покивал бы мне, что ли, в ответ. Серый поднял голову и внимательно посмотрел хозяину в глаза. Странные всё же создания — люди, всё им словами нужно объяснять, головой кивать. О чём говорить-то? И так ясно – хорошая ночь, тихая. Думается, мечтается хорошо. Без спешки. Пёс, звякнув цепью, снова улёгся у ног хозяина. — Да-а-а, Серый, поговорили, называется. А ведь чую я — понимаешь ты меня. Точно, понимаешь. Ну, может, не дословно, но суть ухватываешь. Я ведь тебя, рожу хитрую, давно раскусил. Вишь, какой ты со мною обходительный, а вот бабку мою — не любишь. Терпишь — да, но не любишь. А ведь это она тебя кормит и поит. А ты её не любишь. Ну, не люблю и что теперь? Хуже я от этого стал? Службу плохо несу? Эх, хозяин… Это она с виду ласковая да обходительная, на глазах. Знал бы ты, какая она злющая за спиной твоей. Думаешь, почему у меня лапы задние плохо двигаются? Её заботами. Так черенком от лопаты недавно отходила – два дня пластом лежал. А тебе сказала – отравился я, когда чужие объедки съел. Да и чужие объедки я не от большой радости ел – она ведь до этого два дня меня голодом на цепи держала. Да приговаривала: «Чтоб ты сдох скорее, псина старая». А ты: любишь – не любишь. С чего б мне её любить-то?! Ты-то, хозяин, хороший. Добрый. Вот и думаешь, что все кругом добрыми должны быть. А так не бывает. Хотя это ты и сам, видимо, знаешь, да вдумываться не хочешь. Наверное, тебе так проще. Только такое добро и во зло бывает. Когда злу ответа нет, оно и творит дела свои чёрные. Да что уж теперь, жизнь прошла, какие уж тут счёты… — А, помнишь, Серый, как ты на охоте меня от кабана-секача спас? Тебе достался его удар клыками. До сих пор удивляюсь, как ты выжил тогда — ведь я твои кишки по всему лесу собирал… Да-а-а. Не ты бы — меня бы тогда и отпели. Помню. Как не помнить. Я ведь тоже думал — хана мне. Не оклемаюсь. Не успей ты меня к ветеринару привезти. Да много чего было, разве всё упомнишь. Ты ведь тоже меня не бросил, когда я ранней осенью под лёд провалился. Дурной я тогда был, молодой. Не знал тогда, что вода может быть стеклянной. Вот и узнал. До сих пор вижу, как ты, словно большой ледокол своим телом лёд взламывал, ко мне пробивался. Я-то ничего, быстро отлежался, а тебя ведь еле откачали. Я, хозяин, всё помню. Потому и хорошо мне с тобой. А вот в твоих, хозяин, семейных делах – я не судья. Хорошо тебе с твоей старухой, значит всё правильно. И жизни тебя учить — не моё собачье дело. — Слышь, Серый, жизнь-то наша с тобой под уклон катится. А, кажется, что и не жили ещё. Как думаешь, долго мы ещё красоту эту несказанную видеть будем? Не знаю. Ты, хозяин, может, и поживёшь ещё, а мои дни-то уж на излёте… Какой-то лёгкий еле ощутимый шорох заставил пса поднять голову. По небу, в сторону земли, вдоль Млечного пути, бежали три больших собаки. Мелкими переливчатыми звёздочками искрилась их шерсть, глаза горели жёлтым огнём. Вот, значит, вы какие, собаки из созвездия Гончих псов. В гости бы зашли, что ли… Собаки словно услышали его мысли. Через мгновение они впрыгнули во двор и остановились рядом с лежащим Серым. — Здравствуйте, братья небесные. Я так долго вас ждал. — Здравствуй, брат. Мы всегда это знали. Мы за тобой. Пришёл твой срок уходить. — Куда? — Туда, куда уходят все собаки, завершив земной путь — в созвездие Гончих псов. — У меня ещё есть немного времени? — Нет. Ты здесь, на земле, всё уже завершил. Ты достойно прошёл земное чистилище. Ты познал всё: и любовь и ненависть, дружбу и злобу чужую, тепло и холод, боль и радость. У тебя были и друзья и враги. О чём ещё может желать живущий? — Я хочу попрощаться с хозяином. — Он не поймёт. — Поймёт. — У тебя есть одно мгновение. Серый поднял глаза на сидящего на крыльце хозяина. Тот, притулившись головой к балясине крыльца, смотрел в небо. Ощутив взгляд пса, обернулся к нему. — Что, Серый, плоховато? Странный ты какой-то сегодня. Пёс дёрнул, словно поперхнулся, горлом и выдавил из себя: «Га-а-в…», потом откинул голову на землю и вытянувшись всем телом, затих… — Серый? Ты что, Серый?! Ты чего это удумал, Серый?! Серый уходил со звёздными псами в небо. Бег его был лёгок и упруг. Ему было спокойно и светло. Он возвращался в свою стаю. Впереди его, показывая дорогу, бежали гончие псы. Серый оглянулся. Посреди знакомого двора, перед телом собаки, на коленях стоял хозяин и теребил его, пытаясь вернуть к жизни. Ничего, хозяин — не переживай. Мне было хорошо с тобой. Если захочешь вспомнить меня, погляди в звёздное небо, найди созвездие Гончих псов, и я отвечу тебе. __ Андрей Растворцев

Психолог спокойно сложила руки на своих острых коленках и мягким голосом предложила ему просто успокоиться. А успокоиться Слава не мог. Слёзы лились бесконечным потоком, а ведь последний раз он ревел в 1 классе после драки от несправедливости. Лучший друг с тремя одноклассниками подкараулили его возле школы и накинулись толпой. Нечестно. После этого Слава не ревел никогда в жизни, до этого момента. До момента, когда психолог спросила: - Что вас беспокоит? И тут началось. Он даже слово сказать не смог. Ревел... И вспоминал. Пришлось уехать в командировку на две недели. Ключи от квартиры оставил лучшему другу. Он должен был приходить утром и вечером, кормить и выгуливать Белого. Белый - умный ласковый питбуль. Несмотря на устрашающую внешность, был добрым толстячком. Слава звонил другу каждый день, тот не брал трубку. То занят, то перезвоню. А когда вернулся в город, вошёл в свою квартиру, то увидел бездыханного Белого у дверей, лежащим на его кроссовках. На кухне валялся пустой разорванный пакет из-под корма. Дверь в санузел разорвана до щепок. Воды в унитазе нет ни капли. Слава прошёл в гардеробную, открыл сейф. Достал ружьё, достал патрон. Потом вздохнул, выдохнул, убрал все на место. Затем Слава сел у порога, взял Белого на руки и молчал. Потом сел в машину, отвёз за город и похоронил под раскидистой пушистой елью. Стёр из телефона номер бывшего друга и заблокировал его. На следущий день записался к психологу. И вот он уже полчаса сидит у психолога и ревет. — Я не знаю, что у вас случилось, могу только предположить, вас жена бросила? — мягко спросила психолог. - В любом случае, вам нужно пережить боль. Прожить ее до конца. Чтоб перегорело. Чтоб пришло полное осознание. Да. Это будет нелегко. Но вы справитесь. В конце концов, ваша жена имеет полное право на свой собственный выбор. И вы к этому выбору не имеете никакого отношения. У неё свой путь, у вас свой. И сначала нужно разобраться со своей собственной жизнью. В первую очередь ваша жизнь принадлежит только вам. Вы не можете отвечать за других людей. Это их зона ответственности. Не переходите ее. Переживите своё горе и живите дальше, только уже с иным опытом. Слава не слушал, что говорила ему психолог. Слёзы катились по его небритым щекам, он вспоминал, как Белого ещё щенком он возил к ветеринару первый раз. А тот спрятался у него под курткой и не хотел вылазить. Сунул голову под мышку и лапами обнял его. Так и ставили ему прививку. Голова у Славы под мышкой, а тельце у ветеринара. Все смеялись и говорили, что первый раз такое видят. А вот они покупают первый намордник. Белый негромко ворчит, но соглашается. Слава всегда удивлялся, какой он был умный, послушный. Не лаял, не грыз мебель. Знал команды. Вечером садился напротив и смотрел не отрываясь глаза в глаза и вздыхал. Звонок трещал без умолку. Пронзительный. Настойчивый. Слава открыл глаза и резко сел на кровати. Первое, что увидел - Белый, свернувшись клубком, спал в ногах. Негромко похрапывал. — Але! Слушаю, — спросонья хриплым голосом ответил Слава. — Ну, че, ты вечером улетаешь? Когда ключи забирать? — спросил лучший друг. Слава прокашлялся, посмотрел на тушку Белого, который продолжал мирно дрыхнуть и твёрдым голосом ответил: — Стасян, я Белого с собой возьму. Две недели это долго. Пусть со мной едет. Квартиру снимем если в гостиницу не пустят. Поэтому, давай - отбой. И отключил телефон. На сердце стало легко и радостно. Он потрепал Белого за ухо и ласково сказал: — Вставай, жиробас! На пробежку пойдём... __ Лариса Хамзина

БОМЖИХА Недавно одна сумасшедшая бросилась моей жене под колёса. Так в нашем доме на суицидника стало больше… Теперь эта бомжиха со мной спит, скребётся в моём паху, и постоянно требует ласк. Это в мои-то годы, при её-то внешности. При первом же осмотре у неё был выявлен наполовину сгнивший, наполовину вытекший глаз. А из плюсов – глисты, блохи и воспаление мозга. Так что - суицид в её случае был оправдан. И если бы не фатум, а точнее – моя жена, что, в сущности, одно и то же – летать бы ей с крылышками по райским помойкам, и вкушать рыбные потроха с амброзией. Но колёса сансары затормозили вовремя, и теперь на колёсах живу я. Поскольку заснуть под её тракторное мурчание без них не получается. И спать с бесконечным копошением в паху, где она еженощно гнездится, не можется. Такой вот тонкий баланс всего сущего. Гласящий, что если одному хорошо, то другому обязательно – швах. И если кто-то выжил, кто-то непременно должен почить! Вот, почему впервые увидев это чудище, мой вельможный кот, Байрон, попытался немедленно наложить на себя лапы. Он всё понял наперёд, и, как истинный аристократ, решил обожраться вусмерть. Что и проделывает ежедневно, отчего уже окончательно потерял морду лица, расширив её втрое, и теперь похож не на британского подданного, а на помесь гималайца с мейн куном. А ещё у нас с ним отныне одно выражение глаз на двоих - с застывшей мольбой и окаменевшим вопросом. И даже когда мы его не задаём, проходящая мимо жена всегда разражается криком: «А что вы хотите? Что я могла?!». Сказать: «Просто не тормозить!» мы не можем… и потому я иду убиваться таблеткой, а кот – едой, которую мы ставим ему на полку под потолок, ибо только там бомжиха не может его объесть. Во все же другие места, включая подстилку, поилку и туалет, одноглазая бестия проникает первой, оставляя Байрона - либо выть на холодном полу, либо горевать над свежей кучкой. При этом жрёт наглая рожа ВСЁ! И варёное и сырое, и подгнившее, и прокисшее, и даже лушпайки с очистками, предпочитая собачий корм прямиком из собачьей пасти. Ибо, израсходовав восемь жизней, и доковыляв до нас на последней, это чудовище получило от жены бессмертие, и теперь не боится ни-че-го! Байрон для неё - пустое место, гигантский попугай – тупая курица, морские свиньи – мыши, а мы все - презренные рабы, подносящие пищу и подставляющие пах. Нашу неаполитанскую суку с телосложением бульдозера и добродушием орка, она гоняет по дому, как загаженного щенка! От её шипения сука шарахается, круша мебель и опрокидывая нас, я взрываюсь матом, жена – криком, Байрон – визгом, попугай – воплями, отчего соседи начинают молотить в стену, а морские свинки челюстями, путая корм с дерьмом. От происходящего сука, окончательно теряет самообладание, и оставляя на паркете два озерца и море, с воплем ужаса выносит башкой входную дверь, и вырвавшись во двор, начинает так истошно там скулить и колотиться об ограду, что я хватаюсь за грудь, дети - за голову, жена - за тряпку, а соседи – за телефон!.. Когда же, минут через тридцать, весь этот кошмар, наконец, стихает, и поседевший Байрон, крестясь задними лапами, кидается зажирать стресс, а я, заглотив таблетку, опадаю навзничь… бомжиха, сладко жмурясь, укладывается у меня в паху, и, улыбаясь чему-то своему помоечному, мирно засыпает. __ Эдуард Резник

Полёт Валькирии 🐈

РВАНЫЙ Он сидел в траве у подъезда и смотрел на небо. Глаза, ловили последние лучики солнца. Закат. В голове лишь две мысли — где переночевать и чего поесть. Старый, никому не нужный, полжизни он провел, скитаясь по помойкам, чердакам-подвалам, ночуя в подъездах, а иногда и под открытым небом. Полжизни... А ведь когда-то у него была любящая семья.... Нет. Лучше не надо, лучше не вспоминать. Его дело сейчас добыть себе пропитание. Ведь он ничего не ел уже несколько дней. Помойку в округе он не видел, а на "добрых людей" надежды мало— можно еще и огрести хорошенько. Таких как он нигде не жалуют. Возле этого дома он жил уже третий день. Забрел в этот двор случайно, спасаясь от толпы мальчишек, что обнаружили его безмятежно спящим в траве. Реакция подвела его — к старым шрамам прибавились новые. И он бежал, бежал изо всех своих стариковских сил, под свист и улюлюканье... В этом доме был подвал, сырой, но теплый. В углу он нашел кучу старого тряпья — ну вот и постель есть.Вполне можно было бы перезимовать, как он думал. Но "добрые люди" обнаружили его присутствие —лаз закрыли, а на дверь навесили замок. Он поднял голову и посмотрел на дом. Время — вечер. Солнышко уже закатило свои лучи и на дом наползали сумерки. В окнах загорался свет, маня уютом и теплом. Он на секунду представил себя там, в одной из этих квартир— семья, за столом, вкусный ужин и мягкая постель.... И он... — Эй, Рваный! — чей-то голос вырвал его из грез. Тут же вернулся голод и усталость. Девушка. Он видел ее несколько раз, она вроде жила в этом доме. Высокая, с рыжими волосами и насмешливым взглядом. Сейчас она смотрела на него, стоя практически рядом — руку протяни. Но нет, он не побежит. Он слишком устал... Старость - не радость. — Ну, чего уставился? Жрать, наверное, хочешь? Она торопливо рылась в рюкзаке, затем вытащила какой-то сверток. Он смотрел, все еще не веря тому, что сегодня он все же не умрет. — Ну же! Бери ешь, не стесняйся,— она протянула ему сверток. Этажом выше немолодая уставшая женщина наблюдала картину, как ее дочь - подросток (вечно колючий ежик, ни дня без ссоры) гладит страшного, как смертный грех, кота и приговаривает: — Ты ешь, Рваный, а потом я тебя к себе заберу. А мамка у меня добрая, ну покричит для вида, а потом тоже тебя полюбит. Женщина устало улыбнулась и пошла готовить место для нового члена семьи. __ Наталья Про

Кто любит животных, тот долго живёт, И молодость в нём никогда не умрёт, Кто кошке с собакой даст в доме приют, Там будет в душе и тепло, и уют. Проверено жизнью, известнейший факт: Погладишь собаку – отступит инфаркт. Где “меньшие братья” – в семье доброта, Без них одиноко, вокруг – пустота. Они ежедневно нам радость дают, Быть преданным другом пример подают!