Предыдущая публикация
ИСТОРИЯ СТОЛИЧНОГО МАЛЬЧИКА-МАЖОРА, КОТОРЫЙ ВСЕХ УДИВИЛ: ГРИБОЕДОВ БЕЗ ШТАМПОВ
«Эта ваша русская литература — полный отстой», — заявила мне как-то моя крестница-девятиклассница. «Кто это тебя так разочаровал?» — поинтересовалась я. «Да Грибоедов ваш», — ответила дитя XXI века, фанатеющее от японских комиксов и корейских сериалов-дорам. «А что ты про него знаешь?» — спросила я. Оказалось, ничего, кроме того, что написано в учебнике. И тут меня прорвало — наверное, от обиды за наших классиков, которых давно привыкла считать живыми, лично знакомыми мне людьми. И я начала рассказывать, а потом и писать для любимой крестницы то, чего в учебнике не было.
«Только в храмах Божьих собираются русские люди; думают и молятся по-русски. В Русской Церкви я в Отечестве, в России! Меня приводит в умиление мысль, что те же молитвы читаны были при Владимире, Димитрии Донском, Мономахе, Ярославе, в Киеве, Новгороде, Москве; что то же пение трогало их сердца, те же чувства одушевляли набожные души. Мы русские только в Церкви, — а я хочу быть русским!»
Как вы думаете, кто бы мог это сказать? Неужели известный питерский мажор, вундеркинд, бретёр и масон? Представьте себе, да. Во всяком случае, именно так запомнил Фаддей Булгарин слова автора бессмертной комедии «Горе от ума», которой вот уже без малого двести лет «пытают» все новые и новые поколения школьников. Что после этого остается, как правило, в памяти? Ну, что написал он свою знаменитую комедию и что вроде сочувствовал декабристам. Еще смутно помнится счастливая женитьба на грузинской княжне, и что убили его где-то в Персии. Пожалуй, все.
«Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны...» — сетовал Пушкин в «Путешествии в Арзрум». С тех пор были написаны и биографии, и даже целый роман «Смерть Вазир-Мухтара», но, даже прочитав их все, и представить себе невозможно, что Александр Сергеевич Грибоедов был глубоко и серьезно верующим христианином, о чем еще его друг Вильгельм Кюхельбекер писал в «Дневнике»: «Он был, без всякого сомнения, смиренный и строгий христианин и беспрекословно верил учению Святой Церкви». И по-настоящему, по гамбургскому счету, славен он не своими литературными опытами, а тем, что, буквально исполнив евангельскую заповедь, отдал жизнь, спасая единоверцев от разъяренных фанатиков.
Будущему классику было 6 лет, когда на российский престол взошел Александр I, при котором ему суждено было прожить почти всю его короткую жизнь.
О это воспетое «нашим всем» «дней Александровых прекрасное начало»! В первый же месяц новый император помиловал 156 заключенных, вернул на службу 12 тысяч уволенных его отцом, снял запрет на ввоз в Россию разных товаров (в том числе книг и музыкальных нот), объявил амнистию беглецам, укрывшимся от непредсказуемости Павла I за границей, восстановил дворянские выборы, освободил священников и дьяконов от телесных наказаний, восстановил финансирование ведущих научных учреждений, ликвидировал Тайную канцелярию...
К этому времени вундеркинд Саша Грибоедов знал уже три иностранных языка (в юности он владел шестью). Восьмилетним его отдали в Московский университетский благородный пансион, а в 13 лет он уже окончил словесное отделение университета со степенью «кандидата словесных наук» и поступил на нравственно-политическое отделение, а потом еще и на физико-математическое (он, кстати, еще и музыку сочинял).
А в 1812-м, когда началась Отечественная война, от тут же, летом, вступил в Московский гусарский полк графа Петра Салтыкова (добровольческое дворянское ополчение). Правда, повоевать ему так и не пришлось: сначала заболел, потом полк перевели в Казань, а когда французов погнали, отправили в Брест-Литовск.
В полку Саша попал в компанию «юных корнетов из лучших дворянских фамилий» — князя Голицына, графа Ефимовского, графа Толстого, Алябьева, Шереметева, Ланского, братьев Шатиловых. Он сам так писал потом об этом в письме Бегичеву: «Я в этой дружине всего побыл четыре месяца, а теперь четвертый год как не могу попасть на путь истинный».
Корнетом Грибоедов прослужил до 1815 года (то есть до своего 20-летия). Войны уже не было, армейские обязанности у дворян много времени не отнимали (об этом у Льва Толстого много написано), и, возможно, от скуки Саша начал писать. «Письмо из Брест-Литовска к издателю», очерк «О кавалерийских резервах» (историческая публицистика), комедия «Молодые супруги» (перевод французской комедии «Le secre»)...
А приехав в Петербург увольняться с военной службы, познакомился там с издателем журнала «Сын Отечества» Николаем Гречем и драматургом Николаем Хмельницким, который был старше его всего на шесть лет, но его переводы французских комедий уже имели успех. В результате в журнале появилась первая критическая литературная статья Грибоедова. А еще он вступил в масонскую ложу, совсем как Пьер Безухов в «Войне и мире» Толстого. И с тем же успехом. Грибоедова тоже влек идеал «любви, равенства и братства» и «деятельного служения ближнему», который на деле оказывался чистой показухой, к несчастью хорошо видной только изнутри. А еще «тайна». Вообще густой дым мистицизма, окутывавший жизнь лож. Трудно было тогдашней публике провести границу между чистосердечной православной верой и набором масонских идей. Да и мода на них была в «тусовке» — чудо, что при этом все-таки были люди, прошедшие искус и остававшиеся верующими.
Только летом 1817 года Грибоедов нашел наконец себе достойное применение — поступил на службу в Коллегию иностранных дел. К тому времени он уже познакомился с Пушкиным (тогда 18-летним мальчишкой, только закончившим Лицей и определенным на службу в ту же Коллегию иностранных дел, но уже печатавшимся в журналах членом литературного общества «Арзамас») и Кюхельбекером — и начал всерьез писать стихи. А еще в соавторстве с новыми друзьями Шаховским и Хмельницким стал сочинять комедии — «Студент» (совместно с Катениным), «Притворная неверность» (совместно с Жандром), «Своя семья, или Замужняя невеста».
Как жила эта компашка будущих «классиков русской литературы» — читайте в первом томе «Войны и мира» описание петербургских похождений юного Пьера Безухова (вообще Пьер, на мой взгляд, ключ к пониманию многих наших классиков). И яркая иллюстрация тому знаменитая «четверная дуэль» Завадовского — Шереметева и Грибоедова — Якубовича.
Грибоедов жил тогда у Завадовского. Однажды он привез к ним домой свою приятельницу, балерину Авдотью Истомину (ту самую, о которой писал Пушкин в «Евгении Онегине»), и барышня, поссорившись со своим бойфрендом кавалергардом Шереметевым, пряталась на квартире Завадовского двое суток. Шереметев, подстрекаемый корнетом лейб-уланского полка Якубовичем, вызвал Завадовского на дуэль. Секундантом Завадовского стал Грибоедов, а Шереметева — Якубович; причем они оба также обещали драться.
Первыми вышли к барьеру Завадовский и Шереметев. Завадовский смертельно ранил Шереметева в живот, его надо было немедленно везти в город, и Якубович с Грибоедовым отложили свой поединок. Он состоялся в следующем году в Грузии (Якубовича в Тифлис отправили по службе, а Грибоедов там оказался проездом, по пути с дипломатической миссией в Персию), и Грибоедов был ранен в кисть левой руки. Именно по этому ранению удалось потом опознать его обезображенный труп после разгрома русского посольства в Тегеране.
М. Борисова
Продолжение следует
Следующая публикация
Нет комментариев