Предыдущая публикация
ТАСЯ-МАРГАРИТА — 2
[ https://vk.com/public155688991 ?w=wall-155688991_196345|часть первая]
"Мне кажется иногда, - скажет Булгаков, - что я стреляю из какого-то загнутого ружья. Кажется, прицелюсь, думаю - попаду в яблочко... Бац! И не туда. Не туда". Имел в виду не увидевшие света романы и пьесы. Но вот о чем подумалось: не меньше, рискну сказать, он ошибался и с женщинами.
Был женат трижды. От Таси ушел к Любе Белосельской-Белозерской, которую Ильф и Петров ядовито звали "Белорусско-Балтийской", а он называл: "Любан", "Банга", "Топсон", "Нанси". Познакомится на приеме с иностранцами, подсядет к роялю, наиграет вальс из "Фауста". Люба, как раз искавшая себе уже третьего мужа, отметит: у этого "лицо больших возможностей", вылитый Шаляпин.
Она, 23-летняя дочь дипломата, служила машинисткой в издательстве, но была "женщиной с прошлым": недавно из Парижа, где жила с мужем-журналистом, писала рассказы, танцевала в кафе-шантанах, даже знавала Бальмонта и самого Бунина. "Неглупая, практическая женщина, она приглядывалась к мужчинам, - скажет о ней писатель Юрий Слёзкин. - Умна, изворотлива, умеет себя подать и устраивать карьеру мужу, она пришлась как раз на ту пору, когда Булгаков выходил в свет и, играя в оппозицию, искал популярности в кругах интеллектуалов". А он Любу - боготворил, купил ей шубу из хорька, потом какое-то жемчужное ожерелье, но главное - посвятил ей "Белую гвардию".
Когда принес журнал оставленной уже Тасе, она, увидев посвящение, спросила: как же так, ты ведь говорил - это мне? "Люба попросила. Я чужому человеку не могу отказать, а своему - могу".
Вот тогда она и швырнет журнал за порог. А в старости с горечью признается: он даже билета на "Турбиных" не предложил ей. Домработницам давал, а о ней - забыл...
"Ты вечно будешь виноват перед Тасей", - узнав о разводе, крикнет ему Надя, сестра. Он и сам скажет потом: "Из-за тебя, Тася, Бог меня покарает". Приносил сперва деньги, помогал. Но узнал ли он, что ей, выживая, пришлось делать какие-то шляпки, потом стучать на машинке, а позже (иначе нельзя было получить профбилет) - пойти на стройку, таскать кирпичи? Эх, эх - столбовая дворянка! Он, в одночасье ставший знаменитым, в новом костюме, лаковых туфлях, галстуке-бабочке (элегантный, талантливый, обаятельный, чертовски остроумный), подхватив Любу, летел на "Травиату", а Тася, заработав стаж "на кирпичах", была переведена выдавать инструменты. Там же - на стройке.
Неловко приводить недавно открывшийся документ, но все же... В сохранившейся налоговой декларации Михаила Булгакова говорится: в 1927-м заработал чистыми 19 736 рублей, в 1928-м - 11 086. Годовой доход рабочего, той же Таси, составлял тогда 900 рублей - меньше сотни в месяц. Когда в 1928 году Мака, Макуся, Мася-Колбася, как звал его Любин "круг", заключил договор на вторую пьесу во МХАТе и укатил с женой на курорт, Тася как раз добилась места в поликлинике, где-то в Марьиной Роще.
Восемь лет проживет он с Любой, но уже через год напишет в дневнике: "При всяком ли она приспособилась бы так же уютно, или это избирательно для меня?" Обидел его "Достоевский". Телефон в кабинете висел над рабочим столом, и когда Люба, нависая над его головой, заболталась как-то с подругой, он упрекнул ее: "Ведь я работаю, Люба!" Ты, дескать, мешаешь. В ответ услышал: "Ничего, ты не Достоевский!"
Елена Шиловская (она уже встречалась с ним), возмущенно рассказывала потом, что он бледнел, даже вспоминая об этом. Неудивительно, что когда финансовая катастрофа разразилась, когда он впервые обратился к Сталину (и тот спасет его, устроит в театр), семья его тихо распалась. Но, удивительно, черты Любы будут искать и даже находить в Маргарите.
И уж совсем прямо, просто в лоб, будет звать себя Маргаритой его третья жена - Елена Шиловская, она же Неелова, она же - Нюренберг.
Литературовед Лидия Яновская назовет Елену "Женщиной с большой буквы". "Люди охотно становились ее рабами. Нет - подданными". Странное доказательство "большой буквы". Тася, напротив, сама готова была стать рабой любимому мужу. А я, если уж надо говорить про доказательства, вспомню Цветаеву. "Все женщины, - сказала она, знавшая толк в любви, - делятся на идущих на содержание и берущих на содержание". Себя Цветаева причислила ко вторым и досказала: "Не получить жемчуга, поужинать на счет мужчины и в итоге - топтать ногами - а купить часы с цепочкой, накормить и в итоге - быть топтаной ногами..."
Точь-в-точь про наш "случай" сказала!
"Ты лисичка", - скажет Елене через годы Ермолинский, друг писателя. Капризная, балованная дама. Напишет: "Она могла по-женски обмануть кого угодно, притворяясь то беззащитной и милой, то лукавой хищницей". "Вот и Миша говорил, что похожа", - откликнется Елена на "лисичку". Хотя была, по-моему, танк. Когда мужу-генералу давали квартиру на Ржевском в военном доме, она выбрала лучшую: на первом этаже и с окнами на улицу. Шиловский, тогда начальник штаба округа, попробовал ее остановить: неудобно, дескать, лучшую, возможно, выберут Уборевичи. "Но самоуверенная и хорошенькая Елена, - пишет Яновская, - стояла на своем". И Уборевич, вообразите, засмеялся и отдал квартиру - сам поехал на третий этаж, окна во двор. Умела добиваться своего. Орел - не женщина!
Или все-таки - "актриса", ловкая и неискренняя, как считала прямая Надя, сестра Булгакова, так и не принявшая ее.
Пролистано и давно подсчитано: только двух женщин называл Булгаков "королевами": маму ("светлая королева") и Елену, жену, - "королевушка моя". Хотя спор кипит до сих пор: она ли Маргарита или все-таки - кто? Сама Елена сразу назвала себя так. Но она ведь, когда мы еще толком не знали и жизни его, твердила, что и "Елена рыжая" в "Белой гвардии" - тоже частично она, хотя книга была опубликована (!) за 4 года до встречи с ней.
Мы ничего такого примысливать не будем. "Жизнь, - согласимся с Булгаковым, - куда хитрее на выдумки самого хитрого выдумщика". Будем помнить, что отчество его Маргариты было "Николаевна", как и у Таси, единственной венчанной жены его, что мотивы романа навеяны "Фаустом" Гете - оперу "Фауст" он только с Тасей слушал почти десять раз. И что юный де Ла Моль в романе Дюма, преследуемый толпой, жаждущей его убить, прорывается в Лувр, влетает в спальню королевы Марго и, оставив кровь на коврах, бросается к ее ногам. "Вы королева... спасите же меня!" Марго - это женщина, как верно пишет Яновская, которая спасает. Кто спасал Булгакова, мы с вами уже знаем.
А Яновская - та, кстати, поедет в Туапсе и найдет Тасю. Они проведут два дня. Будут сидеть в ресторане, бродить вдоль моря. Не знаю, расскажет ли Тася, что в романе о Мастере узнала их Никольское - глухое место с одинокой осиной, на которой хотелось повеситься от тоски, а в Маргарите, бесстрашно прыгавшей в воду, - себя, легко нырявшую головкой в Волгу, что так восхищало когда-то Мишу. Но однажды, когда Тася в Туапсе, в своей однокомнатной квартирке, будет сидеть на тахте, покрытой чудом уцелевшим с тех еще времен ковром, и гибким движением, с бессознательной нежностью, проведет ладонью над ним, Яновская, обомлев, вдруг поймет: Тася еще любит его.
"Маргарита?" - тихо ахнуло во мне, - пишет Яновская. - Неужели она была его Маргаритой?.." Яновская отречется потом от этой догадки, от самой мысли об этом, но мы уже - не отречемся!
Тася, Татьяна Николаевна Лаппа, уехала из Москвы, из подвала своего, в 1936-м, когда после третьего брака Булгакова прошло три года, когда надежд уже не было. Ни разу не дала ему знать о себе, отгородилась от всех, решила никогда и ничего не рассказывать: ни про белую карету, в которой ехали по Киеву после венчания, ни про единственную пощечину, которую влепила ему незадолго до развода. Уехала в Черемхово, под Иркутск, к врачу-педиатру Саше Крешкову из их давней с Мишей компании. Крешков давно звал замуж. Везла в Сибирь (декабристка!) письма Миши, фотографии, черновики его да переписанную от руки статью о нем в 8-м томе Советской энциклопедии. Отдельные тома не продавались, а всю энциклопедию купить было не по деньгам.
У него были премьеры, рестораны, купе в международных вагонах, умопомрачительные приемы в американском посольстве с живыми птицами меж тюльпанов, а у нее - больничка при шахте, где была медсестрой, судна, стирка окровавленных бинтов да полы, которые мыла. Крешков ревновал ее, и больше всех - к Булгакову ("Ты до сих пор его любишь!"), и однажды, когда она уехала в Москву, порвал и выбросил все ее бумажки и фотографии. Это случилось в 1940-м, как раз когда умер Миша. Она кинулась на вокзал, но даже на кладбище опоздала. Навестила лишь сестер его. Те и сказали, что умер он в Прощеное воскресенье, что перед смертью "в тайне от жены" искал ее, что, умирая, кричал от боли...
Тася, услышав рассказ, промолчит, лишь погладит посмертную маску его, кстати, совсем непохожую. "А мне, - скажет, - не о ком заботиться. Мужу помогаю. Делаю все, что требуется от жены. Но ради Миши готова была отдать жизнь..."
Через несколько лет распишется с Давидом Кисельгофом, тоже из общей с Мишей компании, из их молодости. Обоим было уже под 50, они уедут в Туапсе, где у Черного моря она и похоронит Давида. А 10 апреля 1982-го соседи заметят дым, выползавший из-под ее двери. Когда взломают квартиру, увидят прогоревшую на плите кастрюлю. И рядом, у батареи, в лужице крови, Тасю...
"Мой бедный Миша! Он как-то лишь мельком обмолвился об этом, уклоняясь от дальнейших расспросов о Татьяне Николаевне. Но я убежден, она продолжала жить в нем потаенно... как укор, который в предсмертные дни не мог не обостриться... Он ждал ее, мучаясь и стыдясь, плохо скрывая это от нас... Она исчезла из его жизни незаметно и никогда, ни единым словом не напомнила о себе... Ее обида была горше обыкновенной женской обиды, а гордость - выше всякого тщеславия... Я понимаю боль моего умирающего друга, когда он вспоминал о Тасе Лаппа..." (Из воспоминаний Сергея Ермолинского)
P.S. Она успеет перед смертью раскрыть тайну разрыва с Булгаковым, напишет Девлету Гирееву, автору книги о нем: "В разрыве я виновата, я не могла простить ему увлечения другой женщиной. Как сейчас помню его просящие глаза, ласковый голос: "Тасенька, прости, я все равно должен быть с тобой. Пойми, ты для меня самый близкий человек!" Но... уязвленное самолюбие, гордость и... я его, можно сказать, сама отдала другой".Напишет в прощальном письме: "Я у него была первая сильная и настоящая любовь... Но теперь, - закончит, - поздно"...
Мастер в романе, выйдя из дома для умалишенных, тоже помните, шепнет своей Маргарите: "Поздно. Ничего больше не хочу, кроме того, чтобы видеть тебя... Бедная, бедная..."
В. Недошивин
Следующая публикация
Нет комментариев