Предыдущая публикация
ВЛАДИМИР ДАЛЬ: МНОГО ЕЩЁ НАДО РАБОТАТЬ, ЧТОБЫ РАСКРЫТЬ СОКРОВИЩА ВАШЕГО РОДНОГО СЛОВА — 5
[ https://vk.com/public155688991 ?w=wall-155688991_198185|предыдущая часть]
Небезупречным признается и толкование слов у Даля через синонимику. Полнота раскрытия значений слова здесь оказывается случайной: отдельные присущие слову значения остаются нераскрытыми, не разграничиваются четко значения и оттенки значений, порой известное слово «переводится» на диалект, то есть выстраиваются рядом синонимы из говоров — это расширяет палитру средств выражения в национальном языке, но не способствует раскрытию значения толкуемого слова. Порой в толкование входит и придуманное Далем слово (например, к слову вода: «...испарения водные... наполняют мироколицу, в виде облаков, тумана, росы, дождя, снега и прочее». В другом месте Даль вводит в толкование слово стояло, не делая оговорки, что оно придумано). «...неразграничение объективно существующего и субъективно желаемого — едва ли не главный недостаток словаря», — считает Сухотин.
Можно сказать, что богатство в словаре получило явное предпочтение перед строгостью. Очевидно, совместить и то и другое одному человеку было невозможно при объеме словаря в 200 тысяч слов, а, кроме того, Даль был прежде всего писателем, любящим слово, а не языковедом, знающим тонкости грамматической теории, все «закоулки» лексикологии. Да и порой Даль сознательно или вынужденно шел на какие-то издержки. Так, он не считал нужным и по-настоящему полезным приводить грамматические указания: собранный им материал был шире формальной грамматики, не укладывался в ее правила.
Даль с пониманием, без обиды, хотя и огорчаясь, реагировал на критические замечания. Он писал академику Гроту, с наибольшей тщательностью отрецензировавшему его словарь: «Рад, рад, что много занимались мною или „Словарем“. Вы находите свой разбор строгим — но взгляд мой на это дело одинаков с вашим: легонький разбор показал бы небрежение к труду, а правда равно бреет в обе стороны...»
Вот еще один пример солидарности радетелей русской словесности, преданности общему делу. При подготовке словаря к печати Даль с благодарностью принимает «подсказки» Николая Греча, писателя, журналиста, автора «Практической русской грамматики» (1827 год): «Заметки этого заслуженного уставщика грамоты были мне крайне полезны, охранив меня от многих промахов...» «Правочные листы» курсировали между Москвой и Петербургом. Даль совестился затруднять семидесятипятилетнего человека таким нескончаемым трудом, а тот отвечал: «Дайте мне умереть за этой работой!»
Но было бы неверно и несправедливо видеть в Дале только практика-собирателя и самоучку-филолога. Его обширные знания в области языка явно «возвышаются» над его ошибками, частными промахами. В предисловии к «Толковому словарю» (издание 1955 года) Александр Бабкин писал: «...обстоятельный и серьезный разбор, которому подверг В. И. Даль выпущенный Академией наук „Опыт областного словаря“, целый ряд критических замечаний, попутно высказанных им по поводу русской грамматики, русского правописания, и особенно диалектологические суждения В. И. Даля показывают, что по своему научному кругозору и уровню, во всяком случае в области лексикографии и диалектологии, он был не ниже многих признанных ученых, его современников. Мнение В. И. Даля о новом издании русского словаря, который проектировала Академия наук в 1854 году, показывает широту его лексикографических представлений наряду с их практичностью».
Даль собирал слова, ему их присылали, но составлял словарь он сам, в одиночку. И в одиночку правил гранки, держал 14 корректур, 14 раз скрупулезно, внимательнейшим образом перечитал 2485 больших страниц сплошного текста. И объяснял причины медленного выхода словаря:
...правка такой книги, как словарь, тяжела и мешкотна, тем более для одной пары старых глаз... но, что зависит от составителя, то конечно одна только смерть или болезненное одряхление его могли бы остановить начатое.
Не остановили. Когда он кончил словарь (издан в 1863–1866 годах), похвастался, с усмешкой: «Меня теперь шестом не достанешь!» Тогда же академик Погодин выступил с заявлением, которое взволновало современников: «Словарь Даля кончен. Теперь русская Академия без Даля немыслима. Но вакантных мест ординарного академика нет. Предлагаю: всем нам, академикам, бросить жребий, кому выйти из Академии вон, и упразднившееся место предоставить Далю. Выбывший займет первую, какая откроется, вакансию».
Выйти из Академии наук никому не хотелось, но это и не понадобилось: Даль, оказывается, не мог стать ее действительным членом по той важной причине, что жил не в Петербурге, где она располагалась, а в Москве. Даля избрали почетным членом Российской Академии наук и от ее имени присудили Ломоносовскую премию. Рецензент словаря академик Грот писал. «Можно с уверенностью сказать, что никакой другой труд не был бы приветствован самим Ломоносовым с такою задушевной радостью, как именно словарь, поставивший себе задачей обнять все неисчерпаемое богатство родного языка и содействовать чистоте его».
Русское географическое общество наградило Даля золотой медалью, Дерптский университет удостоил автора «Толкового словаря», своего бывшего питомца, премией, Общество любителей российской словесности избрало его своим почетным членом.
Едва завершив словарь, Даль приступил к подготовке его второго издания, которое он собирался дополнить новыми материалами, внести поправки («Эту работу я без устали продолжаю»). Появление словаря вызвало новый поток лестных слов его автору. Для второго издания Даль успел сделать около пяти тысяч поправок и дополнений, включил в словарь свыше полутора тысяч «подошедших» слов.
22 сентября (4 октября по новому стилю) 1872 года Владимир Иванович Даль умер.
Второе издание словаря, исправленное и дополненное, вышло в 1880–1882 годы. Третье издание готовил к печати известный лингвист Иван Бодуэн де Куртенэ. Оно весьма отличалось от второго, о нем говорили — «Бодуэновское издание», «Бодуэновский словарь Даля» и даже «Бодуэновский Даль». Редактор стал «соавтором» составителя не случайно: объем словаря в третьем и четвертом стереотипном издании (1903–1909 и 1912–1914 годах) увеличился — благодаря добавлению редактором многих новых слов, толкований, примеров — на 16% (по подсчету самого Бодуэна де Куртенэ — даже на 20%).
Бодуэн де Куртенэ сделал многое, чтобы облегчить пользование словарем, — производные слова разнес по своим алфавитным местам, но при этом, конечно, «разорил» гнезда. Для Даля же было главное не удобство пользования словарем, а компактное («семейное») гнездовое расположение материала. Редактор образовал новые гнезда, произвел перестановку внутри гнезд, изменил и дополнил грамматические пометы, глаголы, открывающие словарную статью, перевел из несовершенного в совершенный вид, значительно изменил Далево правописание, включил в словарь (безусловно, неоправданно) лексику политической полемики 1905–1906 годов, ввел и «неприличные» слова (Даль их тоже знал, но решил обойтись без них).
Редактор — замечательный лингвист — понимал, что эти многочисленные дополнения, уточнения, изменения все более отдаляют словарь от Даля. Все время пополнять словарь? Все время изменять? Но до каких пор? Почему можно включить в него слова «ближайших» 30–40 лет и не продолжить с «отдаленными»? Вопрос стоял так: превратить Словарь Даля лишь в материал, в источник для новых словарей или оставить как замечательный памятник русской словесности, лексикографический тезаурус? Но, может быть, не исправляя его, выпускать к нему все новые дополнительные тома? Нет, и это нецелесообразно: слишком непохожими они будут на далевские, чем дальше, тем более непохожи. Бодуэн де Куртенэ поставил под сомнение свое столь обширное редактирование.
«Соперничая» с Далем, правя, «опровергая» его, Бодуэн де Куртенэ в то же время не скрывал своего восхищения гражданским, художническим, лексикографическим (при всех оговорках) подвигом Даля: «Составителя „Толкового словаря“ можно упрекать в разных прегрешениях: в недостаточной научности, в дилетантстве, в нецелесообразном упорядочении материала, в необоснованных этимологических сопоставлениях, в крайнем, почти до смешного доходящем языковом пуризме, но нельзя не преклоняться перед громадностью труда, перед энтузиазмом собирателя, перед усидчивостью и добросовестностью в упорядочении материала, перед творческим проникновением в сущность языка. Даль был не ученый, не аналитик, а созерцатель, художник».
Далю не нравилось слово эхо тем, что оно не склоняется (должно быть, в ту пору еще «робели» его склонять). Даль поставил в ряд с греческим «чужесловом» 11 русских соответствий (отголосок, вторье, отгул, зык и др.). Но эхо все эти реальные и придуманные «тождесловы» все-таки оттеснило. Эхо Далева «Словаря» и спустя годы не ослабевает. Оно разлетелось сразу — в 60-е годы XIX века по всей читающей России. Отклики были полны восхищения грандиозностью труда и благодарности автору. Они зазвучали на страницах печати, в аудиториях. Это была золотая пора для русской культуры: примерно в одно время вышли в свет «История России с древнейших времен» Сергея Соловьева, «Народные русские сказки» Александра Афанасьева, «Песни» Петра Киреевского, «Былины» Павла Рыбникова, «Пословицы русского народа» и «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Даля.
Академик Грот тогда писал: «Словарь Даля — книга не только полезная и нужная, это — книга занимательная: всякий любитель отечественного слова может читать ее или хоть перелистывать с удовольствием. Сколько он найдет в ней знакомого, родного, любезного, и сколько нового, любопытного, назидательного! Сколько вынесет из каждого чтения сведений драгоценных и для житейского обихода, и для литературного дела».
Сам Даль говорил о себе предельно скромно: он всего лишь выполнял работу «подносчика при постройке великолепных палат русского слова». Что ж, верно, десятилетиями он был неутомимым подносчиком, но стал и строителем, и зодчим: величественное здание «Словаря» затмило «недоделки».
Хорошие отзывы на «Толковый словарь» опубликовали Измаил Срезневский, Павел Савваитов, Александр Котляревский. Кроме специалистов, откликнулись писатели, учителя, журналисты. Вот некоторые из благодарных строк: «Этот словарь нечто небывалое на святой Руси», «...Это подвиг изумительный — относительно его исполнителя, почти непонятный в наше мелкое время, это книга, как говорил Карамзин, „для всякого русского важная и необходимая“», «В этой книге вырастает наше самосознание», «Внешней громадности этого Словаря соответствует внутренняя громадность материала, в нем помещенного», «Даль один сделал то, чего до сих пор не могли сделать у нас целые общества — ученые и даже переученые...»
«Толковый словарь» Даля возбудил большой интерес в обществе к говорам русского языка, к народной речи. Писательское эхо, зазвучавшее тогда, не умолкает. Это понятно: язык ведь орудие литератора, плоть его мыслей и чувств. От Пушкина, восхитившегося языком далевских сказок, до таких разных наших современников — русские писатели славят Даля. И. С. Тургенев так отозвался на его смерть: «Он оставил за собой след: „Толковый словарь“ — и мог сказать: Exegi monumentum».
Лев Толстой обратился к «Толковому словарю» в 1870-е годы, остро ощущая разрыв между литературным языком и народной речью. Писатель скрупулезно изучает словарь, читает каждый том с начала до конца и с конца до начала, подбирает синонимы к литературным словам, определяет оттенки значений. Так же внимательно он штудирует «Пословицы русского народа». Отсюда он черпает для своих произведений. Пословицы, собранные Далем, помогали писателю работать над образом Платона Каратаева. В текст романа «Война и мир» он включил девять пословиц (а приготовил 70).
Александр Островский много лет собирал материалы для словаря народного языка (они позднее вошли в «Словарь русского языка», составленный Вторым отделением Академии наук), сверялся и «спорил» с Далем. Федор Достоевский очень дорожил «подобранным» им в юности в Инженерном училище и введенным в литературу словом стушеваться, он подробно рассказывает об этом — «для какого-нибудь будущего Даля... будущий Даль меня поблагодарит».
Чувство меры — «водитель» настоящего писателя. Истинный вкус, по замечательному определению Пушкина, «состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности».
«Человек живет словами», — говорил Николай Лесков, тонкий знаток народного языка. Рассказы и повести Лескова пронизаны образной речью, в них свежая выразительная лексика. Писатель был последователем и единомышленником Даля, но он предупреждал против неуместного и неумеренного употребления народных слов. Многое из того, говорил он, что было навязано литературе, что неорганично внедрилось в ее языковую ткань, «выплюнуто и высмеяно по заслугам».
Михаил Салтыков-Щедрин, Антон Чехов, Иван Бунин предостерегали против «списывания с Даля». Максим Горький так прокомментировал совет Корнея Чуковского переводчикам — читать Даля: «Совет — опасный. Лексиконы Даля, Успенского, Лескова прекрасны, но представьте себе Виктора Гюго, переданного языком Лескова, Уайльда на языке Мельникова-Печерского, Анатоля Франса, изложенного по словарю Даля». Горький говорил: «Познакомьтесь со словарем Даля... вслушивайтесь в живую речь». Но тут же: «Не надо брать пример с Ремизова, который, видимо, пишет, держа перед собой раскрытым Далев словарь».
«Выбор принадлежит писателю», — не раз говорил Даль. Сам писатель должен определить свое отношение к языковому материалу. Безоглядное черпание из словарей неразумно. Чтение «Даля» не может заменить писателю, журналисту собственного опыта. Но оно в то же время развивает языковое чутье, обостряет его. Поэты с острым чувством языка — Хлебников, Есенин, Маяковский — замечательно «перекликались» с Далем (десятки их неологизмов словно выписаны из «Толкового словаря»).
Значение «Толкового словаря живого великорусского языка» для русской словесности емко и точно определил академик Виктор Виноградов: «Словарь Даля, стремясь направить литературный язык „в природную его колею, из которой он у нас соскочил, как паровоз с рельсов“, указывал обществу пути синтеза книжных форм речи с простонародными».
И не потеряли актуальности слова Даля, адресованные будущим поколениям: «Много еще надо работать, чтобы раскрыть сокровища вашего родного слова, привести их в стройный порядок и поставить полный, хороший словарь...»
Ю. Костинский, к.ф.н.
Следующая публикация
Нет комментариев