Предыдущая публикация
«КАПЛЯ ДОЖДЯ, НЕЗАМЕТНО ВПИТЫВАЮЩАЯСЯ В ЗЕМЛЮ»
Так определил роль Антона Павловича Чехова в литературе японский прозаик Дзиндзай Киёси. Пьесы Чехова идут на мировой сцене уже более 100 лет. В чём же секрет их притягательности? Может быть в том, что в его героях люди в любой точке мира могут узнать самих себя? 29 января исполнилось 165 лет со дня рождения писателя.
На одной из узких улиц в старом центре Флоренции в запыленной витрине я заметила старое издание рассказов Чехова. Дверь заскрипела, приоткрылась, и втянула нас с мужем в крошечное помещение, заваленное книгами.
Поверх одной из стопок книг аккуратным уголком стоял гордый листочек, на котором было написано, что некая Лючия срочно снимет недорогое жилье. Я сразу увидела ещё одну книжку Чехова, и начала её разглядывать. «Что вас интересует, господа?» – прозвучал тихий голос из-за угла. На нас смотрел человек в потёртом сюртуке и рубашке без галстука. Близко поставленные глаза пронизывали почти насквозь, длинный нос уточкой и небольшие бакенбарды намекали на положение разночинца, который пережил лучшие моменты лет эдак 20 назад. Человек в футляре говорил на литературном итальянском языке образца 1950-х годов. Мы объяснили, что хотели бы приобрести книжку рассказов Чехова, вот только не знаем, какую. Он сделал легкое па, жестом мага вынул из глубин пару сборников и протянул – ознакомьтесь, вот такие имеются.
Стало ясно, что уйти с пустыми руками невозможно. Книжка была выбрана. «Вам полагается подарок. Одну секунду!» – провозгласил хозяин. Он исчез за тем же углом на мгновение и вернулся с закладками. Очень аккуратно отделил одну и вложил её в книжку. После передачи купюры книжка с закладкой были вручены с торжественным возгласом: «Синьор, теперь она ваша!». Мы поблагодарили и вышли из магазинчика. На улице зима, давно уже 21-й век, а что было там?
Со школьных лет мы слушали о трудном и длительном путешествии Чехова на Сахалин. О его служении в разных частях России в качестве врача. О том, как он строил больницы, дороги, школы, помогал и лечил бесплатно всех нуждающихся. На самом деле, будучи врачом, Чехов давно знал о проблеме с лёгкими и уезжал при первой же возможности в тёплый климат. Правда как многие туристы он иногда ошибался, думая, что в Италии тепло всегда. «Я пишу тебе из Флоренции, где пробуду, вероятно, дня два. Одно скажу, здесь чудесно. Кто в Италии не бывал, тот еще не жил. А в комнате у меня холодище такой, что надел бы шубу, если бы она только была», – написал он супруге.
Чехов, по-видимому, очень полюбил Италию, особенно Венецию, которую посетил три раза за свою короткую жизнь. Маршрут первой поездки 31-го писателя пролегал через Венецию, Болонью, Флоренцию, Рим и Неаполь. Он так же побывал в Помпеях и поднялся на Везувий. О своём восхождении на Чехов оставил следующий отзыв: «Что за мученье взбираться на Везувий! Пепел, горы лавы, застывшие волны расплавленных минералов, кочки и всякая пакость. Делаешь шаг вперед и – полшага назад, подошвам больно, груди тяжело… Идешь, идешь, идешь, а до вершины все еще далеко. Думаешь: не вернуться ли? Но вернуться совестно, на смех поднимут». В письме другу он шутит: «Завтра еду в Неаполь, Пожелайте, чтобы я встретился там с красивой русской дамой, по возможности вдовой или разведенной женой. В путеводителях сказано, что в путешествии по Италии роман непременное условие. Что ж, чёрт с ним, я на всё согласен. Роман, так роман».
Впоследствии Антон Павлович приобрёл дом в Ялте, которая находится на долготе Лигурии.
Говорят, что именно в Ялте и пришла к Чехову идея пьесы, которая стала символом русского сценического искусства. У писателя гостил художник Исаак Левитан, который просто так подстрелил чайку. Чехов с ужасом созерцал труп красивой птицы, и тут у него возникла мысль о пьесе. Есть ещё одна история – вовсе не в Ялте, а в Тверской области Левитан подстрелил птицу после того, как оказался впутан в любовную историю с хозяйкой поместья и её дочерьми. Жизненный водевиль закончился тем, что художник выстрелил себе в голову, но пуля не задела череп. Перепуганная хозяйка дома уговорила Чехова приехать, чтобы вылечить друга, и тут развернулась поистине чеховская сцена: угрюмый сердцеед ушёл к озеру, там подстрелил несчастную птицу и вернулся в усадьбу с её трупом.
Чехов неоднократно пытался выйти из формата короткого рассказа и написать крупное произведение. В 1887 он написал пьесу «Иванов», которая была несколько раз поставлена. Чехов писал брату: «Успех оказался пёстрым: одни шикали, другие, которых было большинство, шумно аплодировали и вызывали автора, но в общем “Иванова” не поняли…».
Прошло без малого 9 лет, и на сцене Александринского театра состоялась премьера «Чайки». Реакция была примерно такая же, как в во время постановки «Иванова». Но через два года постановку в Московском Художественном театре принимают на ура. «Только что сыграли “Чайку”, успех колоссальный, – пишет Чехову режиссёр-постановщик К. С. Станиславский. – На моё заявление после третьего акта, что автора в театре нет, публика потребовала послать тебе от неё телеграмму. Мы сумасшедшие от счастья. Все тебя крепко целуем». Логотип МХТ с тех пор – та самая чайка.
Ирину Николаевну Аркадину в той постановке сыграла Ольга Книппер, которая вскоре после премьеры стала женой писателя. Она продолжала исполнять ведущие роли в его последующих пьесах «Дядя Ваня», «Три сестры» и «Вишнёвый сад».
Пьеса «Три сестры» была написана по заказу Немировича-Данченко для МХТ. Чехова очень торопили, так как после успеха «Дяди Вани» хотели побыстрее поставить новинку. Автор был неудовлетворён результатом – то переписывал, то забрасывал сочинение. Заканчивал он пьесу в Ницце, изменения вносились вплоть до даты постановки 31 января 1901 года.
Отзывы были ещё более полярными – дни называли пьесу «талантливым и глубоким произведением», другие утверждали, что «чеховский пессимизм достиг своего апогея», а комедийные элементы кажутся «вшитыми белыми нитками». Между тем почти достоверно известно, что Чехов опирался на истории конкретных людей, и в частности офицеров, с которыми он подружился в Воскресенске.
Пьеса была слишком «модерновая» – многих возмущало, что сёстры болтают о пустяках, звучат случайные (и неточные!) цитаты, всё приходит к разочарованию. Прямо как в жизни! Говорят, что Лев Толстой, очень любивший коллегу, обнял его и дружелюбно сказал: «А всё-таки ваша пьеса плохая».
В период написания «Вишневого сада» в России начинаются первые политические стачки, в Кишинёве происходит еврейский погром, эсеры устраивают террористические акты. В тот же период Горький пишет пьесу «На дне», Блок создаёт цикл «Стихи о Прекрасной Даме», а сам Чехов пишет рассказы «Архиерей» и «Невеста». «Поймите же, ведь если, например, вы и ваша мать и ваша бабулька ничего не делаете, то, значит, за вас работает кто-то другой, вы заедаете чью-то чужую жизнь; а разве это чисто, не грязно?» – звучит преддверием наступающей смуты реплика Саши в рассказе «Невеста».
В январе 1904 года премьера «Вишнёвого сада» проходит на сцене Московского Художественного театра. Через несколько дней начинается Русско-японская война. Спустя полгода, 2 июля 1904 года, Чехов умирает в Германии.
Сюжет комедии (по авторскому определению) рассказывает о Любови Андреевне Раневской, вернувшейся в родовое имение, где вишнёвый сад – некогда символ процветания – больше не плодоносит. Раневская и её семья не способны принять решительных мер. В результате Лопахин приобретает имение и готовится вырубить сад.
Станиславский подчёркивал, что «это не комедия, а трагедия». Между тем мнение Мейерхольда было ближе автору: «Ваша пьеса абстрактна, как симфония Чайковского. И режиссёр должен уловить её слухом прежде всего. (…) Веселье, в котором слышны звуки смерти».
Смена столетий в первые годы воспринималась в России и Европе схожим образом, поэтому переживания героев Чехова оказались близки европейцам. Как отмечал Бернард Шоу в 1919 году, «эти глубоко русские пьесы изображали то, что происходило во всех усадьбах Европы». И хотя усадьбы остались в прошлом, «Вишнёвый сад» сохранил значение символа переходной эпохи – прощание с прошлым и неизбежно будущее актуально для нас и сегодня.
Но не только на рубеже веков пьеса имела успех за границей. Например, в 1920-годы Лондонский художественный театр поставил её в переводе Констанс Гарнетт. До нас дошло короткое письмо писательницы Кэтрин Мэнсфилд, которую называли «английским Чеховым», к Вирджинии Вульф. «Я сегодня пережила такую страшную бурю, что едва могу прийти в себя. Пьеса была так прекрасна – так ужасна – был полный триумф – она провалилась – похоже, случилось всего понемногу и сразу, и там были такие странные люди – я не знаю – мне, во всяком случае, они кажутся странными. Иногда они меня очень трогают. Иногда мне хочется бежать без оглядки. И однако я чувствую, что я – единственный человек, который понял “Вишневый сад” Чехова так, как Чехов его написал…».
Переметнёмся во времени лет на 90 вперёд и прочтём отзыв о постановке в Нью-Йорке труппой «Классической сцены» под руководством румынского режиссёра Андрея Белградера. Роль Лопахина исполнил культовый американский актер Джон Туртурро, который привнёс в спектакль «трагикомическую музыку двусмысленности». В связи с премьерой эссеист и литературовед Александр Генис рассуждал о причинах популярности Чехова в Америке: «Конфликт в его пьесах неразрешим, реплики бессодержательны, паузы значат больше слов, события ничего не меняют. При этом чеховская пьеса включает всю жизнь, и, пройдя сквозь нее, ты становишься если не мудрым, то умудренным. В ''Вишневом саде'' каждого персонажа можно прикинуть на себя. С возрастом ты просто меняешь маски – от вечного студента Пети до умного пустослова Гаева. И еще: у Чехова всех жалко. Никто лучше Чехова не умел показать трагедию будней».
Чтобы по-настоящему понять масштаб влияния творчества Антона Павловича на современный театр, нужно обратить внимание на фигуру Михаила Чехова – «человека с тысячью лиц», племянника великого писателя, чьи эксперименты в театре стали продолжением и переосмыслением идей великого родственника. Про племянника Антон Павлович говорил: «У Миши в глазах блестит нервность». Нервность, по мнению писателя, была признаком таланта, если не гения.
Рядом с именем Михаила Чехова всегда упоминаются его великие современники – Станиславский, Немирович-Данченко и Мейерхольд, которые принимали участие в создании принципов нового русского театра ХХ века. Михаил Чехов был учеником Станиславского, который напутствовал молодых актёров МХТ: «Изучайте систему по Мише Чехову, все, чему я учу вас, заключено в его творческой индивидуальности. Он – могучий талант, и нет такой задачи, которую он не сумел бы на сцене выполнить».
Новые идеи с российской сцены перенеслись на западную сцену во многом благодаря Михаилу Александровичу, который в 1928 году переехал из России в Европу, а затем в Америку. Именно благодаря великому актёру Марлен Дитрих и Ингрид Бергман удалось добиться исключительной правдивости на сцене и в кино, а Мэрилин Монро приобрела свой неповторимый образ.
Антон Павлович Чехов всегда стремился к тому, чтобы драматургия отражала реальную жизнь. Это был своего рода вызов традиционному театру XIX века, в котором жизнь показывали через увеличительное стекло. Чеховская «жизнь» была слишком настоящей, часто бессобытийной, полной внутренних переживаний. По методу Михаила Чехова актёр не должен был вживаться постепенно, как у Станиславского, а сразу «надеть» на себя персонаж. Михаил Чехов полагал, что актёр должен уметь не только понимать и пропускать через себя текст, но и превращать его в физические образы – его знаменитая техника «психологического жеста» стала настоящим прорывом в театральном искусстве.
Сегодня наследие Чеховых продолжает вдохновлять режиссёров, актёров и зрителей по всему миру. Их творчество напоминает нам о том, что искусство – это бесконечный диалог, в котором слова могут превращаться в действия, а действия – в эмоции. Чеховы доказали, что литература и театр могут быть неразрывно связаны, создавая искусство, способное преодолеть время и границы.
А. Генова
Следующая публикация
Нет комментариев