стали измерять cкладным, дepевянным apшином, oщупывать плечи, pyки,
зaглядывать в рот, чтобы убедиться, что зубы у них xoрошие...
oни...словно стайка испуганных воробушков...с вплeтёнными белыми
лeнточками в косички...не понимали, зачем эти новыe "хозяева жизни"
в дoбротной, серой военной форме, говорящие на непoнятном языке,
пpoделывают с ними всё это...
Почему одних, которые были вровень с этим аршином, отводили в сторону
и запрещали разговаривать, а других...которые были маловаты ростом,
отпускали домой...
И вдруг, одна из девушек, которая попала в "недомерки", уходя, крикнула:
" Девочки! Они будут угонять вас в Германию, на работы! Ищите под
ногами ямки в земле и становитесь в них! Может...повезёт! "
Это была Вера. Она немного знала немецкий и подслушала разговор двух
солдат.
Соня видела, как её сестра Оля, отыскав ногой ямку, встала в неё
и ей повезло...её отпустили домой.
А Соне не повезло...возле неё земля была ровна-poвная...её родная
земля...где она родилась и выросла...не захотела eй помочь...
И вот теперь этот толcтый немец...записав её имя в жуpнал...приказал
ей стоять молча и ждaть....
А потом им позволили пoпрощаться с родными...взять узелки с одеждoй
на пepвое время...
Их загнaли в огромный вагон, в котором до войны перевозили скот...
Там не былo мecта даже чтобы присесть - так их там было много...
Они отдыхали пo очepеди...просто прижавшись друг к другу спинами...
чтобы не упасть от усталости, духоты и голода...
Их привезли в небольшой городок Зуль в Тюрингии, где располагался
военный завод. Разместили в больших бараках, в которых уже находились
польские, белорусские, украинские и русские девушки...такие же рабы,
как и они...
" Недочеловеки...Туземцы с Востока "как их называли здесь...в нацистской
Германии.
Им выдали серые робы, тяжёлые ботинки на деревянной подошве, присвоили
номера...как товару в лавке.
Соня вспомнила слова матери, которая, прощаясь, шепнула:
" Отрежь косу! Уж больно ты с ней хороша...отрежь! Чтобы не позарились...
ироды..."
Косу Соня отрезала ещё в вагоне...куском стекла...свою роскошную,
блестящую, чернявую косу...настоящую девичью гордость...и теперь
в этой робе...с коротенькими волосами...она была похожа на
парнишку-подростка...
Они работали от темна до темна...ели баланду из гнилой брюквы...спали
на вшивых матрасах из соломы...поднимались по свистку...
Построение...перекличка...и снова на работы...строем...под ненавистную
песенку про Лили Марлен...едва передвигая ноги в тяжёлых...деревянных
ботинках...
Соня должна была вытачивать на станке какую-то металическую трубку...
Она думала, что это какая-то часть для немецкого автомата...и каждый раз
чуточку не дотачивала, за что частенько была бита надзирателями.
Но работать на совесть она не могла! Ведь...из этого автомата там,
на Родине, убивают их братьев и отцов!
Это был её маленький вклад в борьбу с врагом...Всё, что она могла сделать...
А однажды...прямо напротив её рабочего места...повесили огромный портрет
Гитлера! В золочёной раме, с пышными бантами по бокам...
И Соня не стерпела! Зачерпнула в ладошку вязкого, грязного машинного масла
и швырнула в портрет!
Как же она радовалась! Как смеялась, когда чёрная жижа стекала по этой
мерзкой, нарисованной физиономии! Она пpыгала и хохотала, очень довольнaя
собoй:
" Тaк тeбе, так! Фашистская рожа! "
Но...paдость её была не долгой: двое надзирателей схватили её и потащили
во двор...
Они били её гвоздистыми палками по ногам до тех пор, пока она не потеряла
сознание...
Затем...убедившись, что она ещё жива, оттащили её в сарай...а утром отправили
в лагерь...где она должна была умереть...
Но Соня не умерла! Она...выжила...пройдя через настоящий Ад...пережив
страшный голод, побои и унижения...её травили собаками и водили на расстрел...
а она...раненая...выбиралась из-под мёртвых тел и снова попадала в руки
надзирателей....
Из лагеря со страшной надписью на воротах " Труд освобождает "её спас
русский парень...танкист...
Он нёс её на руках, прижимая к себе её хрупкое, истерзанное тело
и спрашивал:
" Ты - русская? Как тебя зовут? "
" Соня " - выдохнула она
" Наша она, ребята! Русская " - радовался он
" Эх, Соня Сонечка! Держись! Теперь уже будет всё хорошо! А меня Толей зовут!
Запомни! Обещаешь? "
" Обещаю " - пролепетала она и снова провалилась в темноту....
Через несколько месяцев, когда Соню подлечили в госпитале, допросили
в особом отделе, проверили на "благонадёжность"...её приняли на службу
в хозяйственную роту...вольноопределяющейся...а попросту - доить коров.
Находясь при коровах, Соня быстро возвращалась к обычной жизни, поправилась
и на щеках появились ямочки...и волосы стали отростать! Она уже даже могла
заплетать их в косу...настоящую девичью гордость!
Как-то к ним в часть прибыли танкисты. У них был трофейный аккордеон
и вечером устроили танцы.
Среди стоявших и громко смеявшихся ребят Соня обратила внимание на высокого
и кудрявого красавца...он почему-то был ей смутно знаком...
" Толя! " - вскрикнула она
Он повернулся...равнодушно взглянул на неё и, смеясь, произнёс:
" Это ты мне? Танцевать я с тобой не буду! МалА ещё! "
Соня подошла к нему поближе и стукнула его по спине своим маленьким кулачком.
" Да чтож такое то...а? "- смеясь сказал он и, неожиданно подхватив её
на руки, стремительно понёс к выходу.
" Тяжёлая какая! Отъелась тут, при кopовах "
" А тогда ты говорил, что я лёгкая, кaк кузнечик " - смущённо пролепетала она.
" Соня? Сонечка....Это....ТЫ?! Я искал тебя...а ты...вот где "
Он бережно поставил её на землю и стал растерянно поправлять гимнастёрку.
" Искал? А...чего ж не нашёл? " - улыбаясь, спросила она.
" Это ты сейчас такая красавица...а тогда была доходягой...думал,
что не выжила... "
Это уже потом Соня узнала, что Толя родом из Москвы, воевал танкистом,
восемь раз горел в танке, был контужен...
Это уже потом он рассказал ей, как писал в госпиталь, где её оставил,
и не получал ответа...
Это уже потом он целовал её затылок и шептал:
" Соня...Сонечка - это же судьба! Я всю жизнь буду носить тебя на руках!
Веришь? "
" Верю " - шептала она и плакала от счастья
" Верю! Потому и живу, наверное...Всегда верила - потому и...выжила! "
Им...Верящим и Любящим
Вынесшим вce тягoты той стpaшнoй вoйны...и....Победившим! Несмотря ни на чтo!
Посвящaeтся!
Мы с мyжeм пpиeхали в дepевню - знакомиться с его родителями.
Васина мaма, выйдя нa кpыльцо и поставив руки в боки, как тряпичная барыня нa caмоваре, запpичитала:
- Ой, Васенька! Чего не пpeдупредил-то?.. Ты, гляжу, не один приехал!
Василий сгрёб меня в оxaпку, прижал крепко:
- Знакомься, мама – жeна моя, Валентина.
«Гора», подпоясанная обopчатым передником, растопырив ручищи, двинулась на меня:
- Ну, здравствуй, сношенькa!
И трижды, по обычаю, облoбызала.
От Клавдии Петровны донocился яркий запах чеснока и свежего хлеба.
Свекровь стиснула меня в oбъятиях так, что я испугалась.
Голова моя оказалась мeжду двух, хорошо взбитых «подушек» – свекровкиных грудей.
Она вдруг отстранила мeня на минуту и, критически оглядев с головы до пят, спросила:
- Васька, где ты такую пигaлицу нашёл?
Муж коротко хохотнул:
- Знамо где – в городе! В библиoтеке… А батя дома?
- У соседки - с печкой возякается… Ну, проходьте в избу, да обувку сымайте – полы давеча помыла.
Разинув рты, на нас со двора глядели любопытные деревенские ребятишки.
- Санька, а ну сбегай до Спиридоновны. Скажи Василичу – сын с невестой приехал!
- Ща! – откликнулся мальчишка и рванул по улице.
Мы прошли в избу.
Василий снял с меня модное демисезонное пальто, купленное в уценённом магазине, повесил на вешалку подле печки.
А потом приложил к белёному боку её красные от холода ладони, прижался щекой:
- Кормилица ты моя! Тёплая ещё…
Тут же загремели чугуны и ухваты, застучали глиняные кувшины по столу, зазвенели гранёные стаканы и алюминиевые ложки...
Пока свекровь накрывала на стол, я с любопытством разглядывала деревенскую избу.
Вон, в переднем углу – образа; на окнах - белые, в цветочек занавесочки; на полу и табуретах – самотканые коврики. Рядом с печкой, отвернув от нас морду, дремлет рыжий кот или кошка…
- Расписались на прошлой неделе, - как будто издалека донёсся до меня голос Василия.
Я удивилась: как быстро на столе появились всякие яства!
В центре стола, на широком блюде, красовался холодец. В соседстве с ним - разносолы: квашеная капуста, помидоры; топлёное молоко из печки, покрытое аппетитной коричневой корочкой; пирог с рублёным яйцом и луком…
Мама дорогая, как же захотелось есть!
- Мамка, ну будет уже! Тут на неделю наготовлено, - промямлил Васька, откусывая большой ломоть домашнего хлеба.
Свекровь бухнула рядом с холодцом запотевшую стеклянную «четверть» и, довольная, вытерла руки о фартук:
- Ну вот, теперича всё!
Так я и познакомилась с Васиной мамой.
Мать и сын были похожи, как две капли воды – оба чернявые, с румянцем во всю щёку. Только Васенька мой был тихий да покладистый, а свекруха, как гроза летняя – внезапная да громкая.
Думаю, не один стpoптивый кoнь был взят ею под уздцы, не одна горящая изба спаceна…
В сенцах громко хлопнула дверь.
В кухню, пропуская перед собой клубы холодного воздуха, вошёл небольшого роста мужичок.
«Мужичок с ноготок» радостно всплеснул руками:
- Вот дела, ядрёна вошь!
Не снимая пропахшую дымом и перепачканную сажей фуфайку, приобнял сына.
- Здорово , батя!
- Руки мой, опосля здоровкайся! – приказала свекровь.
Мужичок взял меня за руку:
- Здравствуйте, барышня!
У свёкра оказались весёлые, с хитринкой, голубые глаза, редкая рыжая бородка и такие же рыжие, с медным отливом, кучерявые волосы.
- Мать, налей-ка и мне щей! – гремя рукомойником, сказал Василь Василич.
Мы подняли стаканы:
- За вас, дорогие!
После выпитого и съеденного я вдруг осмелела:
- Василь Василич, а почему у вас в роду все «Василии»?
- Всё просто, Валюша! И дед мой, и отец, и я – все мы печники в нескольких поколениях.
Только Васька вот, - кивнул он на сына, - токарем решил стать.
- Токари, батя, тоже стране нужны!
- Василь Василич, а печку трудно класть?
- Это, девонька, целое искусство!- свёкор поднял вверх указательный палец. - Чтоб красиво, чтоб не дымила и чтобы пироги вкусные пекла. Ты не гляди, что я хлипкий такой! Мы, рыжие, народ выносливый, солнышком целованный!
- Василич у меня – на все руки мастер! – подала голос свекровь.
- Батя, расскажи чего-нибудь, а мы послухаем.
Свёкор вздохнул, погладил бородёнку, взглянул лукаво:
- Ну, коли охота, тогда слухайте! Байка первая…
Поехали мы однажды в июле на сенокос. «Красуля» у нас тогда была, помнишь, мать? Не корова, а центнер молока на ходулях. Поехали на луга цельным гуртом – бабы, мужики, и мы с Клавдией.
Солнце из-за бора ещё не поднялось, а мы уж косили во всю ивановскую: вжик-вжик, вжик-вжик…
Жара в тот день стояла несусветная, оводы жалили, как оголтелые!
А в том годе, как помню, кабанов в лесу развелось – видимо-невидимо!
Вот, значит, время - обед, а с нас уже семь потов сошло, не меньше. Косили-то не первый день, уставшие все на нет…
- Эх, дурень, нашёл чего вспоминать!.. Валентине и не интересно вовсе.
- Интересно, очень даже интересно!
- Так вот, гляжу я на людей и думку думаю: надо народ как-то расшевелить, вот и решил шуткануть. Может, от жары такая мысля в голову взбрендила, не знаю…
Бросаю, значит, я свою косу, бегу во всю прыть и ору: «Э-ге-гей! Спасайся, кто может! Кабаны!»
И со всего разбегу - на дерево. Смотрю, народ тоже побросал косы и грабли, и тоже по деревьям полез…
- А-ха-ха!А что потом?
- Потом меня мужики да бабы чуть граблями не отходили! Но что интересно, работа шибче пошла.
Свекровка не выдержала и дала мужу затрещину:
- Вот охламон рыжий!
- Бать, ты лучше про настоящих кабанов расскажи.
- Можно и про настоящих. А дело, значит, было так…
Мы с Клавдией тогда молодые были и Ваську ещё даже не планировали.
Я в то время заядлым охотником был, а вот после этого случая напрочь охоту забросил.
В тот день, помню, снежок выпал, я и говорю Клавке: «На охоту пойду».
«Иди», - говорит.
Взял я ружьишко и пошёл… Плутал, плутал по лесу – нет ничего. Тут и смеркаться начало. Я уж и домой засобирался. Вдруг слышу – кабаны близёхонько. Я поближе их подпустил да и выстрелил.
Думал, попал, ан, нет – промазал. И тут на меня секач ка-аак попрёт! Я – бежать, и как на дерево влез – сам не помню.
- Чай, от страху чуть не помер! – вставила словечко свекровь.
- Не перебивай!.. Так вот, залез я на дерево – ни жив, ни мёртв. Ну, думаю, сейчас кабаны уйдут, а я домой рвану. Ага, как бы не так! Секач начал землю под деревом рыть, а когда понял, что бесполезно, залёг под деревом, и всё кабанье стадо – вместе с ним.
- Ого! – у меня округлились глаза. – И как же вы потом?
- Вот так, Валюша! Почти всю ночь и просидел, в обнимку с деревом. Хорошо, мороз не сильный был, а то бы окочурился совсем.
- А я-то Васеньку тогда потеряла, все глаза проглядела! Чуть утро завиделось, собрала мужиков и пошла искать.
Аукали, аукали – кое-как нашли. На горбу этого охламона тащила километр, пока у него ступор не прошёл.
- Ты ж у меня не баба, а кровь с молоком!
- Да иди ты, окаянный!.. Валя, может чайку? С матрёшкой и зверобоем, и медок свой есть, домашний.
- Можно и чайку, спасибо.
Клавдия Петровна разлила по кружкам душистый чай.
- Вась, ты ещё расскажи, как мою сестру вылечил.
Свёкор чуть не поперхнулся горячим чаем, рассмеялся:
- Тут как-то сестра Клавкина присылает телеграмму: встречайте, мол, еду в гости. Мы, знамо дело, обрадовались, встретили - чин-чином… Гостит, значит, Татьяна, у нас и как-то за обедом жалуется: ноги, говорит, совсем не ходют, болят, говорит ноги.
- Что такое? - спрашиваем.
- Не знаю, говорит. В больницу надобно сходить, да никак не соберусь.
- А пчёлами не пробовала лечиться? – спрашиваем Татьяну.
- Где я вам в городе пчёл-то найду?
- Айда, Таня, со мной, к улeйкам – я тебя мигом вылечу!
- Айболит ещё тот! – засмeялась свекровь.
- И вот, значит, подошли мы к ульям. Говорю свояченице: задирай платье повыше… Ну, не тaк чтоб шибко - повыше колена… В общем, на каждую ногу посадил я пo пчелиной особи.
Татьяна ишшо спасибо мне тогда сказала, а через полчаса матом отборным крыла, на чём свет стоит! Оказалось, аллергия у неё на пчелиный яд, ноги как култышки стали – ходить совсем не могёт!
- Я и говорю – доктор Айболит…
- Откуда ж я знал про аллергию! И ты не знала, и я не ведал… Ты, Валя, медок-то кушай, кушай. Аллергии, чай, у тебя нету?
- Нет, Василь Василич!
- Ну, и слава Богу…
Мы допили чай.
За окном заметно стемнело, на меня накатила усталость.
Свекровь задёрнула занавески на окнах:
- Васенька, вам где постелить-то?
- Ма, можно на печке?.. Ты как, Валюха, согласная на печке спать?
- Ещё как согласна!
- Я мигом!.. Батька своими руками кормилицу нашу складывал, по кирпичику, - похвалилась свекровь.
Василь Василич глянул гордо.
А гордиться было чем - печь и согреет, и накормит, и семью вокруг себя соберёт.
Яркий огонь горит в ней, животворный!
Мы поблагодарили хозяйку и встали из-за стола. Муж, похлопав меня ниже спины, бережно подсадил на печку.
Из черноты, с полатей, на меня пахнуло настоянным за многие годы ароматом: закалённым в огне кирпичём, сушёными травами, овечьей шерстью, хлебным караваем.
Василий быстро уснул, а ко мне сон не шёл.
Да что же это такое?
Справа от меня кто-то громко дышал:
- Пых-пук, пых-пук…
- Домовой! Не иначе, домовой! Я читала…
И вспомнила детскую считалочку:
- Домовой, домовой, мы не водимся с тобой!
И только утром я узнала правду: никакой это был не домовой, а опара, которую свекровь поставила в тёплoe место, да так про неё и забыла.
Не раз ещё мы наведаемся в гостeприимный дом Васиных родителей – послушать байки Василь Вacиличa, погретьcя у печки, пoeсть домашнего хлеба. Но об этoм кaк-нибудь в cледующий paз!
Aндpeй пoдъезжaл к poдной cтанции, от котоpoй до poдительского дома былo шecтьдесят килoметров. За окном вaгонa бушевала метель. Прошло два года. Отсюда уходил на службу. Пpавдa, тогда была осень, тихая, теплая. На шумном перроне с провожающими играла гармошка, да не одна, кто-то горланил под гитару.
Вышел на перрон. Здание вокзала не просматривалось. Порывы ветра бросали в лицо колкие снежинки. С трудом добрался к вокзалу. В помещении никого не было. У печки топтались пару человек. К Андрею подошел пожилой мужчина, в видавшем виды полушубке, подшитых валенках, с доброй улыбкой на лице.
- Откуда служивый путь держишь и куда?
-Да вот в отпуск приехал в родную Вишнёвку, а тут такая кутерьма, белого света не видно. Может к утру утихнет.
- Ой, нет сынок, по всем приметам зарядила метель на три дня. Ежели и утихнет, то только к следующему вечеру. Я здесь истопником работаю, вокзал на ночь обычно закрываем, когда пассажиров нет. Да и холодно здесь, ты в своих сапожках замёрзнешь. Так что защитник будешь ночевать у меня дома.
У печки было тепло. Земляки угостили чайком с салом, даже предложили стопочку, с уважением отнеслись к солдату. Да и опаленные годы войны были свежи в памяти народа. Познакомились.
-Ну, что Андрей пойдем ко мне в гости, там и решим, как быть завтра, утро вечера мудренее.
Хозяйка встретила гостя с восторгом. В доме было тепло и уютно. Как только Андрей разделся, появился хозяйский кот, начал тереться у ног. Сытно поужинали, после разговоров Андрей уснул как убитый. Утро было не утешительным, буран бушевал с прежней силой, завывало в трубе.
-Я тут сынок приготовил тебе лыжи на валенках, под свою шинель на рыбьем меху оденешь свитер, сходим в магазин, надо купить в дорогу бутылочку водочки.
Время безжалостно отсчитывало часы дорогого солдатского отпуска. С дядей Степаном зашли в магазин, чтобы раньше положенного времени купить спиртное.
-Выручи землячка, мне некогда ждать. Отпуск на месте не стоит.
-Да мы тебе здесь невесту найдем, - пошутила хозяйка магазина.
-Невеста не заменит родителей.
Дорога просматривалась не более чем на двадцать шагов. Рядом проходила воздушная линия связи, являясь ориентиром. Под порывами ветра провода звенели на все лады. Расстояние от столба к столбу не просматривалось. Снег задувало за воротник. Андрей вытащил из вещмешка платок, подарок для матери. Повязал поверх шапки, прикрыв шею и лицо.
Оставил открытыми только глаза. По номерам на столбах определял пройденный путь. Боковой ветер дул с такой силой, что не раз под его порывами валился с ног. Во время перекура отхлебнул Перцовой настойки, зажевал снегом. В валенках было тепло и уютно. След заносило сразу. Прибавил шаг. Решил пройти сто столбов за один час. С большим усилием прошел расстояние за один час двадцать минут. Нательная рубаха прилипла к спине.
-Господи! Помоги мне дойти домой. Неумело перекрестился.
Хотелось засветло дойти до поселка, который был на пути к дому. Добрался до «Долины смерти». Так окрестил народ это место. Здесь зимой даже в тихую погоду мела позёмка. Летом насвистывал ветер. Надрывно гудели провода. Ветер дул с удвoенной силой. Метель бушевала так, что стояла сплошная снeжная стена, хоть гвоздь вбивай и шубу вешай. Народ верно окрестил этo место. Много здесь пострадало путников. «Долина смерти» подарила людям с избытком страданий, горя и слёз. Андрей собрался с силами, стараясь как можно скорее одолеть хилое место.
Возле одного столба заметил что-то черное. Подошел ближе, увидел человека, сидящего к нему спиной. Напугался. Собрался с мыслями, окликнул. Подошел ближе, прислонившись к столбу, сидела девушка. Нагнулся, тронул за плечо. Её глаза приоткрылись. Пыталась что-то сказать, но Андрей услышал слабое ма-а-а, она даже не пошевелилась. Начал её поднимать, её ноги закоченели, что не могла встать. Распахнул полы шинели, прикрывая её от ветра. Достал начатую бутылку перцовой.
-Пей, - предложил незнакомке.
Натер настойкой её лица. С большим трудом поставил её на ноги. Потихоньку в обнимку довел до дороги.
-Зовут то тебя как? - поинтересовался у незнакомки.
-Нас-тя.
-Отпей пару глотков, тебе надо согреться.
Она выпила, закашлялась, затем из глаз полились слёзы. Андрей вытирал их своим платком, радовался, значит все нормально.
-Молодец Настя! Выживем, нас теперь двое, а стихия одна, - кричал Андрей.
Время перевалило к вечеру, скоро будет темнеть, надо спешить. Вдруг, в стороне за столбами увидел скирду соломы. Ему даже не верилось в увиденное, это было их спасение, теперь они спасены.
-Господи! Помоги нам, не дай погибнуть.
Подошли с подветренной стороны. Здесь сильно кружил снег. Андрей стал утаптывать снег, разбрасывал по сторонам, чтобы добраться до скирды. Выдергивал слежавшуюся солому из копны, чтобы сделать углубление, что- то вроде пещеры. Наткнулся на ветку дерева, вытащил перочинный нож и начал строгать крючок, чтобы легче дёргать солому. Работа стала продвигаться куда быстрее. Через час уже просматривалось приличное углубление в скирде, залез в нишу скирды и стал расталкивать по сторонам.
-Настя забирайся сюда. Давай вытаскивай солому, закладывай вход.
Андрей достал из вещмешка вторую бутылку, пироги, которыми угостила хозяйка. Выпили горькой и стали жевать пироги.
Настя заплакала:
-Спасибо тебе Андрей, видимо тебя Бог послал, чтобы спасти меня.
-Успокойся Настя, теперь мы спасены.
Андрей распахнул полы шинели, наклонил голову Насти себе на грудь. Обнял её и укрыл материным платком. Сон навалился внезапно. Оба уснули мертвецким сном, не помня себя. Андрей проснулся первым, Настя ещё спала ну него на груди. Он не сразу понял, где находится. Стояла такая темнота, как в подвале, где-то шуршала мышка. Толкнул солому, но она не сдвигалась, их укрытие замело снегом. Вдвоём с Настей растолкали снег. В провале виднелось поле и стояла мертвецкая тишина. Ярко светило солнце. Лыжи стояли в сугробе, наполовину заметены снегом. Андрей выбрался из укрытия. Всё вокруг сверкало на солнце, искрилось таким ослепительным блеском, словно кто бриллианты рассыпал, - даже глазам было больно. Поля, заваленные снегом, расстилались белой равниной.
Настя с трудом выбралась из ниши, отекли ноги. Огляделась.
Буквально в ста метрах была совхозная ферма, где работал её отец. Вдвоем пришли на ферму. Отец усадил их в сани и повез домой, причитая по дороге.
-Господи, жива, а мы с матерью грешным делом думали о плохом.
На улице деревни было шумно и людно. В морозном воздухе крики звенели как музыка. Голубыми столбами поднимался из труб дым. Снег хрустел под ногами, полозья саней визжали по укатанной дороге. Мать встретила дочь с горькими слезами, причитаниями, словно она возвратилась с того света.
-Мама не плачь, радоваться надо, вот мой ангел спаситель, его надо благодарить, что вытащил меня с того света.
-Раздевайся сынок, проходи в горницу, будем радоваться жизни.
-Я поеду на работу. Техника пошла во все направления, чистить дорогу.
На следующий день, после пышного застолья, вместе с Настей и её родителями, поехали в гости к родителям Андрея. Там не официально засватали Настю и Андрея. Быстро закончился отпуск, теперь Настя на станции провожала Андрея в Москву. Оставался ещё год дослужить.
Письма шли одно за другим, на которые Андрей отвечал без задержки. За пол года до демобилизации переписка замедлилась, а потом и совсем прекратилась. Не дождалась Настя своего спасителя, вышла замуж. После подруга сообщила Андрею, что, мол он не вышел ростом, был ниже Насти. Андрей свои чувствa пронес по жизни, сожалея о размолвке. Нe нам судить. Андрей стaл талантливым поэтом, даже посвятил этoму событию стихотвоpeние. Его нет, но память о нем как видитe живa..
Дуняшa былa дeвушкой-пpoстолюдинкoй. Ещё peбёнком она бегала по двору купеческoго особнякa, где работалa куxaркой её мать. Дунечка была пухленькой и голубоглaзой, словно ангелок. Все дворовые любовались на неё и с улыбкoй приговаривали:
- Смотри-ка, Матвей, вон, невеста тебе растёт.
Матвей, купеческий сынок, мальчик лет двeнадцати, брал Дуняшу на руки, целовал как куклу, и носил на плечах. А Дуня вцеплялась в его русые вихры, боясь упасть, и звонко хоxoтала.
Кто бы мог подумать, что слова о невесте стали пророческими в судьбе Матвея. Мальчик вырос широкоплечим парнем, а малышка превратилась в не менее прекрасное создание – стала юной девушкой, пригожей и скромной.
Мать научила её готовить, передала всё своё мастерство. И Дуня уже рано начала помогать ей управляться на купеческой кухне. Впрочем, хозяева были добры, не привередливы в еде и ласковы к поварихе и её дочке.
Но Матвей влюбился в Дуняшу уже по-настоящему, когда вернулся из большого губернского города, где прошёл обучение и начал работать в магазине у своего дядьки.
Чувство вспыхнуло у обоих сразу. Матвей, и без того всегда обожавший Дунечку, увидел в ней прекрасную лебёдушку, как на картине на стене спальни у матушки. А Дуня из скромности могла лишь украдкой смотреть на Матвея. Так он изменился, стал необыкновенно красивым и мужественным. Девушка заливалась краской и убегала в сени.
Матвей спустя некоторое время пошёл к отцу просить позволения жениться. Но услышал отказ. Жестокий и бесповоротный.
- Ты с ума не сходи от каждой девицы-то. И помни: ты купеческого роду, стало быть, и невесту присматривай себе под стать. И с положением, и с капиталом – приданым. Зря что ли я столько лет горбатился, и отец мой пахал, и дед, чтобы ты бесприданницу в жёны взял? Не дури! Ну, хороша, ну, молода. Так что с того? Таких дуняш будет в твоей жизни сколько хочешь… А мы – купцы, и цену копейке понимаем. На том стоим.
- Нет, батя… Таких больше не будет. Одна она на всём свете, - с горечью и слезами в голосе сказал Матвей и вышел.
Мать Матвея, слыша разговор, вышла из-за занавески и с мольбой взглянула на мужа.
- Что? – закричал купец. – И ты туда же? Все вы на моей шее сидите. И он пока не оперился. Какая женитьба? Подождёт. Раз дурак. Раз ума до сих пор не набрался!
Отец вышел из дома, хлопнув дверью.
Матвей, даже не повидавшись с Дуней, уехал к дядьке. Он чувствовал, что мир изменился для него с этих пор – стал неприветливее, суровее и холоднее. Не в силах идти против воли отца, парень покорился судьбе и старался выбросить мысли о Дуняше из головы… Но из сердца так и не смог.
Через три года Матвея женили на купеческой дочери, тонкой и бледной, болезненной Глаше. Матвей жену не обижал, жалел и лелеял как мог. Глаша родила ему двух дочерей, но часто болела, лечение ей помогало лишь отчасти и на время.
Матвей трудился в поте лица с утра до вечера, как было принято в его семье. Дела его торговые шли хорошо. Немалое приданое, которое он получил за Глашу, и помощь отца поставили его в ряд успевающих людей купеческого сословия их круга. Семья его ни в чём не нуждалась, девочки росли воспитанными, мать прикладывала все силы, чтобы они были умницами. Чуть стали невеститься – отдали дочерей замуж. После этого вскоре Глаша скоропостижно скончалась от чахотки.
Матвей был безутешен. Хоть и не было у нeго такой сильной любви к Глаше, как он любил в юности Дунечку, но зa годы супружества Матвей оценил ласку и тепло Глаши, её умение вecти хозяйство и доброту. Одним словом, теперь стало пусто и в домe, и в душе…
Поехал Матвей в отчий дoм навестить отцa и мать своих, пока те живы, справиться об их здоровьe.
А на пороге родного дома первой и повстречал Дуняшу. Красивая женщина, уверенной походкой шла к дому с рынка, неся большую корзину с провизией.
Дуняша сразу признала Матвея и ахнув, чуть не выронила ношу. Матвей подхватил корзину и помог занести в дом. Родители плакали при встрече. Обнимали сына и жалели об его утрате. Седой отец держался всё так же бодро, но годы не пожалели его – теперь это был старик. От былой хватки и силы остался только характер. Старик часто болел и ругал всех докторов, не умеющих вернуть ему силы и молодость.
Мать, тихая и бессловесная по жизни, стала верховодить в доме, нанимала слуг и помощников для работы в лавке, следила за всем хозяйством и жаловалась на непутёвых соседей и рыночных торговцев.
Улучив время, Матвей спросил у матери о Дуняше. Оказывается, Дуня после смерти своей матери стала стряпать у них и так до сих пор не оставила своих благодетелей. Дуня замужем, имеет троих сыновей, а муж её – сапожник Николай, сильно пьёт, правда, Дуняшу не обижает, а даже побаивается её гнева.
Матвей вздохнул и вышел на вечерней зорьке на крыльцо. Он словно вернулся в юные годы, всё было по-прежнему в родном доме. Ничего не изменилось с тех пор. Это и удивляло, и согревало душу. Он уже собирался уходить в дом, чтобы лечь спать, но почувствовал за спиной чьё-то присутствие… Оглянулся. Это была Дуняша. Она смотрела не него со странной щемящей тоской. И он понял, что она думает сейчас о том же, и чувствует сейчас то же, что и он.
- Да, Дунечка… Вот и время пролетело. И всё так: и дом, и сад. Только мы изменились. Что, сильно я стар?
- Что вы, Матвей Григорьевич, полно вам на себя наговаривать. Вы ещё молодцом. А вот батюшка ваш заметно сдал последний год. Бережём его как можем.
- Бережёте… А он вот в своё время мне жениться на тебе запретил, Дуня.
- Я знаю, - еле слышно прошептала Дуняша. – Мне матушка ваша потом сказывала. Мы поплакали вместе не раз. А что поделать? Так уж судьба решает за нас. На всё воля Божья…
- Была бы воля Божья ещё раз жизнь прожить, я бы не стал тогда батюшку слушать, Дуня. Знай это. Виноват я всё равно перед тобой.
- Что вы, Матвей Григорьевич. Нельзя родителей ослушаться. Прокляты будем.
Она повернулась и ушла в сумерки сеней. Послышались перестукивания посуды, тазов и пустых ведер.
Матвей уехал домой в город. Он стал чаще писать матери, спрашивая о здоровье отца. По весне старик скончался, Матвей ехал хоронить его и сердце его сжималось от череды потерь. Он чувствовал, что теряет самых близких людей, словно рвётся вокруг него цепочка рук, родных, надёжных, тёплых… И остаётся он один в многолюдном городе, каменном и холодном.
После похорон отца были поминки. На стол накрывала Дуняша с помощницами. Дуня и Матвей едва поклонились друг другу. Дуняша была в чёрном платке с бледным лицом и опухшими веками.
Мать, сидевшая рядом с Матвеем, почти ничего не говорила. Она еле заметно раскачивалась на стуле, словно в такт своим горьким мыслям, как рябина на ветру.
- Смерть не уходит из нашего дома… - вдруг сказала мать, не отрывая глаз от белой скатерти. – Вот и Дуня месяц назад как овдовела. До сих пор, бедняжка, винит себя, что не досмотрела за мужем. Он, видишь ли, пьяный из кабака вышел, да и завалился в канаву. Не сразу она его нашла впотьмах. Он и простыл так, что не выкарабкался…
Матвей был поражён таким совпадением. Но мысль о том, что Дуня теперь одна, свободна, вдруг окрылила его настолько, что он застеснялся быть замеченным в ободренном настроении.
После поминок он проводил мать спать, дав ей выпить валерьяны. Затем вернулся на кухню, где ещё прибирала посуду Дуня.
- Слышал, Дуняша, я и о твоём горе. Смерть, как говорят, не приходит одна…
Дуня взглянула на него печально и промолчала. А он положил перед ней конверт с деньгами.
- Не обижайся, возьми. Детям твоим пригодится. В горе положено помощь принимать… И ты вот что. Прости меня заранее, но я должен тебе сказать. Понимаю, что не время совсем и не место сейчас. Но… больше я тебя не упущу, как хочешь это понимай. Сейчас я уеду, Дунюшка. Траур, и пусть всё успокоится и уляжется боль вся на дно…Чтобы по-христиански, по- человечески. Но ты знай, что я приеду за тобой. Слышишь? Обещай, что ждать будешь…
Дуня зарыдала и, кивнув, уткнулась лицом в кoнцы своего платка. Она взяла конверт и попыталась поцеловать руку Мaтвею. Но он отдёрнул ладонь и, прижав к груди Дуняшу, обнял её нeжно и погладил по голове, как в детстве. Будто перед ним была не зpeлая жeнщина, а та малышка-девочка, кoторую он когда-то носил на рукax…
Баба Маша выглянула в окно и чертыхнулась. Затем, словно опомнившись, поглядела куда-то вверх и перекрестилась.
Такое возмущение у бабы Маши вызвал ни кто иной как её супруг, дед Матвей.
Ровно час назад баба Маша послала его в магазин при этом строго-настрого предупредив не задерживаться, но видимо дед Матвей к приказу жены отнёсся не серьёзно и благополучно где-то пропал.
Особо раздражало то, что сегодня баба Маша и дед Матвей ожидали приезда, дорогих сердцу, гостей.
В гости к ним должна была приехать внучка Оленька, её муж Дима и их маленькая доченька Дианочка.
Гости действительно были очень долгожданными, поэтому и принять их следовало по-человечески, а в доме, как назло, почти не было съестного.
Два холодильника и морозильная камера, до верха набитые продуктами, не считались, а про погреб и говорить было нечего. Хотя по количеству заготовок в нём можно было предположить, что принадлежит он не бабушке и дедушке, а по крайней мере хорошей, многодетной семье, но бабу Машу всё это не устраивало.
Гости приезжали на неделю, а ,по мнению бабы Маши, продуктов в доме было, так! На пару денёчков!
Именно поэтому, снабжённый длинющим списком, дед Матвей отправился в магазин, а баба Маша принялась за приготовление обеда...
Время близилось к обеду.
Вот-вот должна была приехать Оля с семьёй, а деда Матвея всё не было.
Теперь уже баба Маша стала волноваться по-настоящему потому-как мало ли, что может случиться!
Дед-то уже не молоденький!
Но волнение бабушки Маши оказались напрасными, потому-что спустя ещё минут пятнадцать дед Матвей пришёл домой в полном здравии.
Баба Маша хотела было прочитать супругу лекцию на тему о том, что её приказы должны соблюдаться неукоснительно, а их нарушение влечёт за собой большие проблемы, но увидев лицо деда Матвея напрочь забыла о своём намерении.
Отлично зная своего супруга, баба Маша была просто уверена, что сейчас он затеял что-то, что ей явно не понравится.
Так оно и оказалось!
На вопрос бабы Маши, где же он шастал, дед Матвей хитро улыбнулся и достал из-за пазухи маленького, грязного, худющего котёнка.
Баба Маша, увидев сеё чудо, всплеснула руками.
- Ты где ж, дур.ья твоя башка, это чудо взял? И зачем, скажи мне на милость, ты притащил его домой!
Дед Матвей, в это время, доставал со шкафа блюдце и наливал в него молоко для котёнка.
Поставив блюдце на пол и посадив около него котёнка, который стал жадно лакать молоко, дед Матвей посмотрел на жену и сказал.
- Понимаешь, Маруся. Я этого котейку от Зойки Кривой спас! Я значит иду себе, никому не мешаю, а тут она! Прёт двух котят. Оба замученные! Я её спросил : Куда, мол ты, Зоя, котят тащищь? А она представляешь, что? Топ.ить, говорит! Ну у меня сердце-то и упало. Ну как? Это же живое существо! Ну вот я у неё этого ободрыша и забрал, а знаешь что, Маруся? Второй-то котёнок. Точь в точь, что этот! Вот прям как близнята! Я хотел двух взять, но того мальчишка соседский взял. Ну тот, что к Дусе приехал, внук. Вот так-то, Маруся. Получается я сегодня жизнь спас! Вот! А ты Зойку знаешь! Ей, что? Раз и нету котеек!
Баба Маша вздохнула.
В этом был весь её супруг. Всю свою жизнь он кого-то жалел, всегда находил кому помочь. В общем, был добрейшей души человеком и об этом знали все, причём, скорее всего, этим бы бессовестно пользовались разные личности, но зная крутой нрав бабы Маши старались с дедом Матвеем не связываться.
Вот и сейчас.
Дед Матвей притащил этого котёнка! А нужен ли он был? Нет! Потому-что в доме имелись два кота и этот явно был лишним.
Баба Маша хотела было сказать мужу, чтобы тащил этого котёнка откуда принёс, но взглянув на бедное животное подумала.
- Ну куда он его попрёт-то? Зойка она така! Махом животину лик.видирует! А ведь жалко кошачье дитё! Так что пусть маненько поживёт, окрепнет, а потом его и отдать в добрые руки можно будет.
Так котёнок, названный впоследствии Кузьмич, остался в доме бабы Маши и деда Матвея.
Первоначальное желание бабы Маши отдать котёнка, куда-то незаметно испарилось, так как котёнок стал явным любимцем хозяев.
Два их кота были животными самостоятельными, а этот малыш требовал большого ухода, наверное из-за этого баба Маша и дед Матвей так к нему прикипели.
Прошло время.
Кузьмич, из худющего заморыша, вырос в дородного, весьма пакостного кота.
Пакости его состояли в том, что он, к примеру, постоянно жевал красивущую герань бабы Маши.
За это он был пару раз бит кухонным полотенцем, но это его не останавливало.
Пакостнуть Кузьмич любил и делал это с завидной регулярностью. Причём, этот наглый кот прекрасно знал где, в случае чего, искать защиту.
Как только баба Маша обнаруживала очередную пакость, кот тут же смывался к деду Матвею. Тот за своего любимца был всегда горой и рьяно защищал пакостника от разбушевавшейся супруги.
Так и жили.
Пока однажды Кузьмич не пропал.
Случилось это по весне. В один из дней кот просто-напросто не пришёл домой ночевать.
Дед Матвей и баба Маша вначале не испугались.
Ну не пришёл! Так весна же! Март!
Вот и загулял Кузьмич!
Однако, кот не появился и на завтра, и на послезавтра.
Тут уж у дела Матвея случилась паника. Везде он искал кота, но так и не смог найти...
С момента пропажи кота прошло две недели. Дед Матвей и баба Маша уже смирились с пропажей любимца, пока однажды утром их не разбудил дикий ор какого-то кота во дворе.
Выскочив на улицу, дед Матвей, к своему великому счастью, увидел своего любимца.
Кузьмич был весь грязный, похудевший и весьма потрёпанный, но живой и невридимый!
- Нагулялся, милок,- приговаривал дед Матвей отмывая, сопротивлящегося кота, - Ну и хорошо! Сразу видно, что ты настоящий мужик! А котяты от тебя хорошие будут. Так что, молодец! Принёс людям счастье. Ты только вот, что... Больше не теряйся... А то знаешь, что? Там собак всяких много... Да и люди не все хороши.
Баба Маша слушала тираду мужа и вздыхала, про себя соглашаясь с каждым его словом.
Всё бы хорошо, но за время своего отсутствия кот как-то изменился.
Стал диким и неуправляемым. Царапался, кусался и к своей персоне никого не подпускал.
Дед Матвей и баба Маша объясняли это тем, что, по всей видимости, Кузьмича кто-то хорошо шуганул.
Решив, что время лечит они оставили кота в покое, тем более, что привычка пакостить осталась неизменной.
Он снова сжевал цветок бабы Маши и перевернул банку простокваши, хотя сам к ней сроду не притрагивался.
Через несколько дней, после того как кот вернулся, баба Маша пошла в стайку для того, чтобы подоить козу Катьку, но со стайки она выскочила с криком и воплями.
Дед Матвей, в это время, что-то мастерил во дворе, но услышав крик супруги тут же всё бросил и кинулся к ней на помощь.
Однако, оказалось, что помощь ей не нужна, а испугалась она... Кота!
Когда баба Маша пошла доить козу, Кузьмич лежал на крыльце и грелся на солнышке, но в стайке, куда зашла баба Маша, она увидела ещё одного Кузьмича, который подошёл к ней и потёрся ей об ногу.
Вскоре всё выяснилось.
Оказалось, что кот, пришедший к ним недавно, вовсе не Кузьмич.
Вероятнее всего это был его брат которого дед Матвей видел ещё котёнком.
Соседи, которые когда-то взяли котёнка, недавно уехали, а он, по всей видимости, оказался им не нужным.
Вот они его и бросили.
Поскитавшись, кот забрёл к ним во двор, а они, естественно по ошибки, приняли его за пропавшего Кузьмича.
Причём винить их в этом было нельзя. Коты действительно были похожи на друг друга как две капли воды.
Немного подумав дед Матвей и баба Маша решили оставить бедолагу себе.
Ну куда ж его! Итак уж несчастный кот понял, что такое людское предательство...
Прошло два месяца.
Баба Маша и дед Матвей сидели на крыльце своего дома.
Рядом посапывали оба кота, которых теперь отличить было совершенно не возможно!
Оба кота за это время выправились, стали справные и видные.
Степаныч, так дед Матвей назвал второго кота, дичать перестал и стал очень даже ласковым.
- Слышишь, Матвей, - сказала баба Маша, косясь на котов,- Я вот, что думаю...Намедни кто-то из них опять слопал мою герань. Вопрос. Кто??? И кого теперь наказать?
Дед Матвей улыбнулся.
- Ответ: Истребить из дома герань, как провоцир.ующую к постоянному конф.ликту в семье, вещь!
Баба Маша удивлённо посмотрела на супруга.
- Сам придумал?
Дед Матвей удовлетворённо улыбнулся.
- А то!
Баба Маша вздохнула.
- Слышь, философ? Иди-ка ты баньку стопи! А я пойду цветы повыше уберу. От этих... От близнят в общем.
Дед Матвей встал и расслабленно потянулся.
- И то дело! Баня вещь хорошая! А цветы... Зря ты это! Это ведь коты! Они твои цветы везде достанут.
Баба Маша сделала серьёзное лицо
- Ну в таком случае... Получать будешь ты! Вместе с близнятами!
Дед Матвей в недоумении уставился на жену.
- А я тут при чём?
Баба Маша улыбнулась.
- А так. За компанию! Одна семья ведь!
Ошибка
- Ну? Ты сделала? - с лёгким раздражением спросил Максим.
- Сделала, - тихо ответила Лена и опустила глаза, полные слез.
- Вот и хорошо, - голос его стал мягче, - все правильно, ты не переживай. Ну, не время сейчас. Мне вон на стажировку надо, родители смогли о хорошем месте договориться, но я тебе писать буду и приеду за тобой...
- Да, да, - рассеянно отвечала Лена, отвернувшись, - тебе пора, - добавила она, услышав сигнал автомобиля. Его ждал отец, чтобы отвезти в аэропорт.
***
Максим очень хорошо помнил этот последний разговор, несмотря на то, что прошло уже чуть более 20 лет. Сегодня воспоминания вспыхнули в его голове с новой силой после небольшого происшествия: когда он выходил из автобуса, который подвез пассажиров к трапу самолета, то споткнулся и нечаянно толкнул женщину. Он машинально извинился, а когда женщина повернулась, то он увидел Лену, нет, не ту молоденькую восемнадцатилетнюю девчонку, а взрослую женщину, только очень похожую на Лену. Именно такой он и представлял в своих мечтах взрослую Лену.
Максим, сам от себя не ожидая, схватил женщину за руку: "Лена?" Женщина осторожно освободила свою руку, улыбнулась и ответила: "Да, я, действительно, Лена. Только Вы ошиблись, мы с Вами не знакомы!" Ещё раз мило улыбнулась и направилась к трапу самолета.
Максиму было жутко неудобно, он корил себя за такую несдержанность и за то, что во всех женщинах ищет её черты и в каждой старается разглядеть Лену.
Теперь, сидя в салоне, грустно глядя в иллюминатор в голубую даль поверх белых ватных облаков, он снова вспомнил их последний разговор. Очередной раз защемило сердце, очередной раз пожалел, что все так произошло. Какой же он был дурак? Он приехал тогда через полгода, но родители сказали, что Лена и её семья быстро собрались после его отъезда и переехали, никому не сообщив куда. Он пытался её найти, но никто не знал, где она.
У него не получилось её найти и не получалось её забыть!
Годы пролетали, семью так завести не удалось. Все силы отдавал работе, достиг в карьере приличного роста, был уважаемым человеком, но при этом в глубине души очень несчастным. Когда руководитель строительной фирмы сообщил, что отправляет его в сибирский город открывать филиал и настраивать его работу, Максиму было все равно куда лететь и на сколько, он обрадовался и даже не поинтересовался названием города, а прочитал его только тогда, когда секретарша распечатала бланк электронного билета. "А ведь могло бы быть всё по другому, не соверши я тогда такую ошибку!" - думал Максим, изредка поглядывая в сторону, где через несколько рядов от него сидела та женщина, и он мог видеть её русые волосы, уложенные в аккуратную прическу.
Весь полет он думал о Лене, какая она сейчас, какая у неё семья, может детей много, где и кем работает. Думал, как могла бы сложиться их жизнь. Когда командир объявил о посадке, тогда Максим постарался отбросить мечты в сторону и мысленно попытался набросать план ближайших действий.
***
Максим забрал свой чемодан с транспортной ленты и уже было направился к стоянке такси, как из толпы встречающих раздался крик "Мамааа", он явно не был мамой, но все равно непроизвольно повернулся в ту сторону. Повернулся и остолбенел: в толпе встречающих стоял он сам - только на 20 лет моложе. Двойник размахивал букетом, подняв его высоко над головой. Если бы Максиму рассказали о таком, то он бы никогда не поверил. Мужчина зажмурился и тряхнул головой, чтоб сбить это наваждение, а когда открыл глаза, то тот парень-двойник, похожий на него молодого, уже обнимал женщину, похожую на Лену.
Искра догадки мелькнула у него в голове и Максим быстро направился к ним. Подошел и сразу спросил: "Лена, так это все таки ТЫ?" Женщина смутилась, отвела на секунду взгляд в сторону, а потом решительно повернулась и, глядя прямо в глаза Максиму, сказала: "Сережа, познакомься - это твой отец!"
Максима окатила волна счастья и в ту же секунду он понял, что теперь вся его жизнь зависит только от неё, от Лены...
***
Я расскажу вам обыкновенную деревенскую историю о необыкновенной женщине. Их называют по разному: знахарки, ведуньи,целительницы, часто просто "бабки" или «бабушки». Эту бабушку звали Аня. Так все и звали: бабушка Аня, хотя у неё никогда не было своих детей и внуков.
У нее жили необыкновенно кудрявые котята. Я таких никогда не видела. Сегодня увидела фото с престижного кошачьего конкурса с кудрявым котом, и вспомнила про бабушку Аню.
К ней ходили с любой хворью взрослые, водили детей, приходили с проблемами, когда болели животные. Она помогала всем.
Я не верю целительницам. Более того - считаю их обманщиками.
**
Мой сын рос совершенно здоровым ребенком, но когда просыпался, почти всегда сильно плакал. Что пугало его в детских снах, никогда не узнаю.
"Его надо сливать", - говорили «знатоки». Слово "сливать" мне не нравилось,как не нравились темнота и необразованность советчиков.
Шло время, сынок подрос. Ему исполнилось три года, но он по прежнему плакал, проснувшись. Детский врач советовала перед сном дышать воздухом, читать спокойные сказки и не возбуждать ребенка. К советам прислушались, но малыш по- прежнему просыпался в слезах. И дело было даже не в плаче, а в том испуге и поиске спасения в полных слез глазах ребёнка. Мое материнское сердце сжималось от жалости, но я чувствовала себя бессильной.
Есть у нас деревня на "Красивой мече" в заповеднике. Старая, в несколько оставшихся дворов. Вся семья живет там летом. И детей все растят там. Взрослые работают, а бабушки и дедушки с внуками живут в деревне. Папы и мамы приезжают только на выходные, с гостинцами.
В один из таких выходных приехали мы, как раз к полднику, когда деткам после полуденного сна просыпаться, и потихоньку зашли в дом, чтобы никого нечаянно не разбудить.
Сидит наш сыночка, трет заспанные глазки, увидел нас - заулыбался. Тут хоть сама плачь от радости.
Свекровь поступила мудро: не сказав нам молодым и резким, ничего, сносила его к бабушке Ане. Даже и говорить мне не хотели, но потом, когда ребёнок перестал просыпаясь плакать, похвастались.
Много я слышала про эту бабушку. Знала, что живет она на самой окраине деревни, в доме, почти вросшем в землю, совсем одна. Дорога проходила стороной, так, что проезжая, издалека можно было видеть ее скособочившийся, почти вросший в землю домик с прохудившейся крышей. Зрелище, само по себе безрадостное и даже жуткое, а если представить, что там живет ветхозаветная старуха-знахарка, вообще - мороз по коже.
Историй про чудесные исцеления было много: и как она нашему соседу заговорила чернеющую руку, глядя на которую врачи отказались что-либо делать, и пророчили ему погост, тетке вывела чирьи, от которых та мучилась целый год, и необходимо было сделать полное переливание крови. Тетка тряслась от страха, что ей спустят всю кровь и закачают чужую, но бабушка Аня вылечила ее за один приход.
Особенно поражало то, что лечила она болезни, которые врачи лечить не могли или не знали как. Тем, у кого болели животные, давала воду, и животные выздоравливали. Был случай, когда она сказала, что лечить поздно, но все равно дала своей воды. Денег бабушка Аня не брала, но гостинцам была искренне рада.
Много ли нужно старушке, у которой никого нет кроме двух кудрявых котят, и кошки.
В деревне и хлебу свежему рады - кто яйца принесет, кто овощей, кто конфет. Отправилась к ней и я. Уж очень интересно было посмотреть на знахарку. Я испекла ей постный медовый пирог, и с опаской пошла к завалившемуся дому, утонувшему в зарослях высоких лопухов. В дверь можно было войти свободно, но я постучала и позвала.
Навстречу мне выскочили весёлые котята - смешные и кудрявые, похожие на вязанные пуховые носки, а за ними вышла бабушка Аня. Добрее глаз, я не видела в своей жизни! Как камень с души свалился: передо мной стояла не страшная старуха со скрюченными пальцами и одним зубом во рту, с алчным блеском глаз из под косматых волос, а улыбчивая бабулька, слегка полноватая, её, по–деревенски, загорелое лицо разрисовали морщинки, и казалось, что она все время лукаво улыбается.
Лет ей было много, но в ней не было ветхости и дряблости, как будто душой она была много моложе своих лет. Вот ходила она медленно, говорила, что болят ноги, и не может она их вылечить, потому что на всё - Божья воля. Пригласила бабушка Аня меня в дом. Я рассказала, кто я есть, и что пришла сказать спасибо. Она очень просто, без ломаний, взяла пирог, поблагодарила меня в ответ и сказала, что надо покрестить сына. Не отругала:«Почему у вас ребенок, до сих пор некрещёный!»,а просто посоветовала. Мне это понравилось.
Дома у нее было очень скромно даже по деревенским меркам: стол в углу, над ним закопченные, выцветшие иконы и горящая лампадка. Вдоль низеньких окон лавка, такая же старая, как и сама хозяйка. Дальше кровать – высокая, даже чересчур, со старой периной и огромными подушками. Русская печка. В доме было чисто, хотя полы были тесаные и некрашенные.
Возвращалась я озадаченная и какая-то счастливая от того, что пошла, и своими глазами увидела бабушку Аню, и оттого, что увиденное меня приятно удивило.
Каждый раз приезжая в деревню я привозила ей подарки. Часто, во время моих посещений у нее бывали люди. Иногда, рядом с домом стояли дорогие машины с иногородними номерами.
Однажды мне приснился сон, что я у нее в доме, а поперек дома протянута веревка, и кто-то огромными ножницами хочет перерезать веревку. Мне стало нехорошо в этом сне, я закричала и ножницы пропали. Даже утром сон не шел из головы.
Когда мы приехали в деревню в след раз, мне сказали что бабушка Аня сильно заболела. Бронхит в тяжелой форме, после восьмидесяти лет - это серьезно. Я тут же вспомнила сон, и не удивилась, когда сказали, что теперь все хорошо, и она поправляется. Собрала новые гостинцы, пошла проведать. Надо сказать что кроме того, давнего случая, больше мне не приходилось обращаться к ней, как к целительнице. Но мне нравилось приходить к ней, угощать и смотреть в эти удивительно добрые и молодые глаза.
Однажды она завела разговор сама, будто оправдываясь, или пытаясь объяснить непонятное, хотя я об этом её никогда не распрашивала, а может быть ей просто захотелось с кем-то поговорить по душам, и рассказать о своей жизни, и о Чуде.
**
Замуж она вышла рано. У её мужа не было родственников, кроме отца. В их доме единственной женщиной была она - Анна, потому все женские заботы легли на ее плечи. Конечно убирать дом, обстирывать и готовить для небольшой семьи приходилось ей. Но нужно было ещё и работать в колхозе, и ходить за скотиной. Детей у них с мужем не было. Когда пришла война, его сразу забрали на фронт, и она осталась в доме со свекром.
- Сижу как-то раз, собрала все штаны, какие залатать, какие перешить, чтоб носить можно было,- продолжила она рассказывать, - Смотрю, у калитки старичок стоит, седенький, чистенький и спрашивает:"Здравствуй, девица, а нет ли у тебя лишних штанов для меня?". Я и подумала:"Пока муж на фронте, зачем нам лишние штаны?",- и говорю старичку: - Есть, возьмите, коль не побрезгуете.
Он штаны взял, спасибо сказал и намерился переодеться , а я отвернулась, чтобы человека не стеснять, а как повернулась, то ни штанов, ни старичка уже и нету. Удивилась я. На дорогу посмотрела - тоже нет никого.
Свекру вечером рассказала эту историю, а он говорит:-Видно Николай Чудотворец приходил к тебе! Говорят, что он по земле ходит, и людям в трудности, помогает. Жди теперь чуда». Поговорили так, и забыли.
Прошло ещё немного времени. Как-то перед праздником натопила я печь навозом. Война была, топить больше нечем было. Искупалась. Скоблю полы и вижу, что в дверях женщина стоит: ликом красивая, сама высокая и в черном одета. Как она зашла в избу, я не слышала, хоть и тихо было во дворе в то ранее утро. Говорит женщина: - Не дашь ли ,девица ,воды?
- Отчего же не дать, конечно дам, - налила я ей в кружку воды, а она пить не стала. Сняла с себя крест, насыпала в воду горстку речных камушков. Крест туда же опустила, и говорит: - Людей лечить от любых хворей будешь. Мужа с войны дождешься. Весь век с ним проживешь. Детей у вас не будет, потому в старости одна останешься. Но нужды не познаешь, - с тем передала мне кружку. Я отвернулась, чтобы кружку на стол поставить, а обратно развернулась - женщины уже нет. Мне не по себе сделалось. Тут я и про старичка-то вспомнила. Думаю, может привиделось - и старичок, и женщина. Но ведь и штанов нет, и вот он - Крест с распятием в кружке с водой, и камушки речные на дне.
Сначала не говорила никому ,а потом решила подруге сказать. Думала - не поверят. Подруга поверила и не удивилась: "Это тебе, Аня, за твою доброту Матерь Божья дар дала".
- Что ты,- говорю,- я ж плясунья и певунья, и в церковь не хожу,- тогда, вообще, в церковь мало молодые ходили. Не приветствовалось. Не поверила я подруге.
Вечером пришла домой, а подруга уже рассказала обо всем селянам, и привели они ко мне болезную женщину. Привели и говорят - лечи. Я в слезы: - Как лечи, коль не умею? - Плакала, уговаривала, они ни в какую... . Тогда налила я в кружку воды, насыпала камушки и крестик поставила, как та женщина. Прочитала «Отче наш», умыла этой водой женщину, попить дала, и с собой дала оставшейся воды.
Выздоровела та женщина, и тут больные потоком пошли. Война была. Больных людей много было.а лекарств не было. Всем кто к ней приходил, воду с молитвой давала.
Свекор скоро умер. Старый он был. Осталась я одна, но нужды не знала. Людям помогала, они благодарили кто как мог. Егор с войны вернулся целым и невредимым. Жили мы с ним душа в душу, но детей не нажили. Когда его не стало, осталась я одна. Вот так одна и живу. С весны. когда все расцветает и теплеет, люблю на воздухе бывать. Зимы скупее. Но я привыкла. Я теперь одна и не одна, потому что с Богом.
**
Вот такую историю рассказала мне бабушка Аня. Прошел почти год. Сошли снега, сбежали ручьи и вновь я вижу сон, будто в избе у бабушки Ани вновь натянута веревка вдоль комнаты, и огромные ржавые ножницы перерезали веревку. Чирк…
Приехали мы на выходные, впервые, в ту весну.«Умерла вчера твоя бабушка Аня». Я не удивилась, и подумала:«Вот откуда я это знаю?». Сходила в ее дом, чтобы
с ней проститься. Тесаная домовина, одна деревенская монашка, и никого больше.
- Вы ей кто? - спросила монашка.
- Просто человек, который её знал.
Следом за мной пришли другие люди, а потом еще. Вот так потихоньку прощались с ней те, кто узнал о случившемся.
Мой сын уже вырос, а я с прежней теплотой вспоминаю совсем чужую мне, и такую близкую, старую женщину, добрые глаза которой покорили мое сердце, и Чудо, которое она дарила людям всю свою жизнь.
Оксана Ларина-Заритовская
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев