Всё самое интересное из сети

Тест на внимательность😊 #гиф_поделки

Этот обман разрешён официально? 🤔

А вы знали?

Она села и стала выщипывать из платка соломинки, затем поправила волосы, оттолкнулась от земли и, словно пьяная, пошла, пошла, задевая берестяным пестерем то сомкнувшиеся цветки цикория, то пряный тысячелистник, то анис... По правую от Фроськи сторону дремал незыблемой стеной лес и пики высоких елей молчаливо тянулись к розовеющему небу. А где-то там, далеко за лугом, оставалось поле, и мать с отцом и старшей сестрой остались на ночь, чтобы утром продолжить жать рожь, а Фроську отправили домой кормить скотину, и никто из них не мог догадаться, что до дома Фроська доползёт уже другой. Парень увязался за нею у ручья, что вился в лесочке между полем и просторным лугом. Кто он и откуда Фроська не знала, но лицо его казалось знакомым, возможно, захаживал к ним на гуляния или встречались на полях. Вел он себя приветливо, имел мягкие бабьи черты, красивые и невинные, как у телёнка, и Фроська не испугалась. Однако было в нём что-то чрезмерно игривое, глаза блестели недобрым умыслом, который Фроська уловила не сразу. - Давай помогу донести пестерь. - Сама управлюсь, лёгкий он, - увернулась Фроська от его руки. - Ишь какая строптивая, - улыбался паренёк. Как его зовут, Фроська так и не допыталась, поэтому своё имя тоже раскрывать не стала. Парень ловко забалтывал простодушную Фроську, пока они отходили далеко от поля. Ничего о себе он не рассказывал, а всё о грибах, да о неважной охоте, говорил, что комку свою с лисичками оставил у ручья. Так и не поняла Фроська откуда он взялся. - А чего это ты увязался за мной? Тебе домой ещё. Возвращайся назад. Хватит за мной плестись! - А я пока своё не получу от тебя, не отделаюсь. - Чего получишь?.. - испугалась Фроська и задком, задком от него... Ничего не ответил юноша - ка-а-ак прыгнул на Фроську, как завалил её в трескучую траву... Фроська криком зашлась, а он по щекам её свободной рукой раз-два, раз-два! - Не ори, ду ра, всё равно никто не услышит. Тут-то и разглядела Фроська в его лице дьявольский порок: проступал он на щеках красными пятнами да в глазах телячьих бился огнём. Ни единой душе Фроська не поведала о случившемся. Жестокий отец точно убьёт её в гневе, вон, на матери живого места нет, всю изувечил, и саму Фроську с сёстрами тоже не жалел. Выплакала она всё по дороге и зашла во двор твёрдой поступью, сразу за дела взялась: то поросят кормить, то птицу. Всё по-тёмному. - Ты где была так долго, Фроська? Свиньи все извизжались, чуток нас с Грушей не съели, - выговаривала ей, ходя по пятам, младшая сестра-пятилетка Дуняшка. - Мамка говорила, что ты засветло явишься, а уже темень какая. - Сама и покормила бы! Уйди! - огрызалась Фроська, вываливая в свиное корыто подобие помоев. - Мои обязанности - это Грушу нянькать, поди сама попробуй, уморила она меня, козявка мелкая, - бухтела наставительно Дуняшка. - Уйди, говорю! Не хватало мне ещё твоих учений! Фроська отёрла руки о заборную тряпку и подхватила на руки двухлетнюю Аграфену, попросту Грушу. Склонилась вместе с ней над корытом с водой, умыла и ребёнка и себя, сполоснула руки. Девочка крепко обняла за шею сестру и потрогала волосы: - Фрося моя... Хорошая. Фроська сдавленно всхлипнула. *** Под конец осеннего мясоеда выдавали замуж старшую сестру Фроськи. Хоть жених был беден, сестра радовалась: наконец-то можно сбежать от тирании отца. Фроська почти ничего не ела и плясать тоже не могла - нутро её переворачивалось от запахов пищи, мутило страшно и песнопения били по ушам, как раскалённый молот. Накануне она поняла, что отяжелела... Чем признаваться в своей беде родителям, Фроське было легче накинуть верёвку в сарае на балку и удавиться - так хотя бы мучаться долго не будет. Видала не раз Фроська, как пьяный отец избивал мать за мелкие грешки: ногами по животу или головой о крыльцо. Фроська и сёстры ходили перед отцом на цыпочках от страха, даже самая младшая, и та боялась его до беспамятства и если отец брал её на руки, дрожала и задыхалась от крика. - Тьфу! Бракованная баба, нарожала мне одних чёртовых девок! Чтоб тебя на том свете сатана в котле изжарил. Провались ты пропадом, гадкое бабьё! - шумел по привычке отец. Как выкрутиться из сложившейся ситуации, Фроська не имела ни малейшего понятия. Каждое утро она начала придирчиво рассматривать себя в зеркало, вертелась и так, и эдак... Живот долго не показывался, но Фроська отлично чувствовала, как бьётся внутри дитё. Поначалу Фроська ненавидела то, что было у неё в животе. Никаких материнских чувств не возникало в голове у шестнадцатилетней девчонки. Каждый день, просыпаясь, она мечтала, что ребёночек не подаст признаков жизни, не коснётся её нутра крылом бабочки и каждый раз, когда Фроська начинала думать об этом, ребёнок зачинал пинаться. После нового года Фроськин живот усиленно попёр в рост. Сложнее стало Фроське управляться по дому - как потаскает что-то тяжёлое, так ноет и ноет он... - Что такое, Фрося? Не заболела? - интересовалась мать. Фроська, отдышавшись, разгибалась. - Нет, маманя, здорова я. Скрывать живот под широкими сарафанами было не сильно трудно, тем более полнела Фроська во всех частях, наливалась соком, как яблоко. Ближе к весне и отец заметил: - А ты, Фроська, покруглела за зиму, - уцепился он взглядом за располневшую фигуру дочери. У Фроськи вся краска с лица сошла. Втянула в себя живот, как могла- да где там. Мысленно приготовилась к смерти. - Мда! Вот это я понимаю баба растёт! Хорошо мы тебя откормили, да и не битая ты всю зиму считай. Может, и жениха хорошего удастся сыскать, - довольно заключил отец. У Фроськи как камень с души упал - не догадываются! - А ну-к! Покрутись перед батей! Фроська скованно прошлась по избе, насилу выдавливая улыбку. Мать, лучась гордостью, подошла к дочери. Покрутила её, любуясь. - А какая она у нас красавица, ты только посмотри, папаня! Волосы чёрные, как сажа, глазки зелёные, как травка весенняя, а носик-то какой! Чисто картошечка! Фроська нахмурилась - уж кем-кем, а красавицей она себя отродясь не считала. Что хорошего в тех глазах её, грустных, как у коровы? А волосы тёмные и толстые, как леска для крупной рыбы? Вот у Дуняшки, мелкой пакостницы, другое дело: мягкие, белые, как пушок... А уж о носе и говорить не приходится - картошка она и есть картошка! Вскоре пришлось Фроське утягивать живот тряпками и за это ребёнок толкал её ещё неистовее. - Терпи, окаянный, поскорей бы ты родился и избавлюсь я... - думала в сердцах Фроська. - Седьмой месяц пошёл... скоро уж. Лишь бы папаня не догадался. На исходе седьмого месяца Фроська с вечера почувствовала себя неважно. Живот периодически начало тянуть. Фроська изо всех сил старалась не издавать звука. Ночью поняла она, что начались роды. Прихватила Фроська своё одеяло и тихо-тихо покинула избу. Снег ещё лежал, но уже виднелись проталины. В темноте Фроська добрела до сарая, прошла в закут, где был навален запас сена, легла туда и приготовилась рожать. Животные волновались от Фроськиных стонов и ей приходилось закусывать кулак, чтобы их не тревожить. Ведь если родители услышат и придут... ей конец. Ребёнок родился под утро. Это была девочка. Она не подавала признаков жизни и Фроська даже испугалась. Хотя чего? Ей бы это было только на руку... Однако шевельнулось что-то материнское во Фроське... Она взяла худенького, недоношенного ребёнка на руки, потормошила, шлёпнула легонько по щеке... Фроська уже готова была заплакать, но прошла минута и ребёнок жалобно и тихо захныкал. Фроська с облегчением выдохнула и на сей раз заплакала уже от счастья. Она сняла тряпицу с косы и, дотянувшись до серпа, приготовилась отрезать пуповину. Видела, как бабы, рожавшие в поле, делают именно так. Отрезала. Перевязала. Заметила Фроська на плече у ребёнка крупное родимое пятно, удивлённо провела по нему пальцем. Затем укутала в одеяло своё попискивающее дитя, положила себе на живот и откинулась на сено... Полежала так с ним в полудрёме, не шевелясь, ребёнок тоже успокоился. Ещё час прошёл. Открыла Фроська глаза и видит - светает совсем. Попыталась она дать ребёнку грудь, но девочка была слишком слабой, чтобы сосать. Фроська запихнула послед подальше в сено и вышла с ребёнком на улицу. Она шла, пошатываясь, в сторону леса. Мокрая юбка липла к озябшим ногам и сами ноги тоже насквозь промокли от таявшего снега. Фроська углублялась всё дальше и дальше в лес. Где-то в вышине потрескивали ранние птицы. Паршиво было у Фроськи на душе, страшное дело она задумала... А выбор-то какой? Есть ли выбор у неё? Больше всего на свете Фроська боялась своего отца. Фроська сошла с тропы и оставила своего ребёнка под осиной. Девочка то ли спала, то ли была слишком бессильной, чтобы шевелится. Подумала Фроська, что ей очень сильно попадёт за одеяло, но не оставлять же ребёнка на снегу! Колотило Фроську. Еле оторвала она взгляд от девочки. Какой страшный грех она собирается унести с собой в могилу! Помявшись ещё немного, Фроська отправилась домой. Идёт Фроська, а ноги её с каждым шагом словно свинцом наливаются и душу на части рвёт. Полюбила она уже эту девочку! Разве заслужила она подобной смерти?! Представила Фроська саму себя, оставшуюся в лесу беспомощным младенцем... Представила, вскрикнула... И понеслась по лугу назад в сторону леса. Будь что будет! Пусть отец их обеих губит! "Вернусь домой с дитём и скажу: ежели убьёте, то закапывайте нас вместе в одну могилу!" Прибежала Фроська на то самое место, где дитя оставила, круть-верть, а дитя-то и нет! Как в воду канул! Заглянула Фроська под каждую осинку, да что заглядывать, если точно помнила, что положила ребёнка именно под той, у которой сук отломан и ёлочка молодая рядом! Да и следы Фроськины свежие видны! А ребёнка нет! Кинулась Фроська снег изучать - ещё чьи-то следы там были, подлиннее, чем у неё. И то ли волка, то ли собаки ещё. Вели те следы к охотничьей тропе да там и терялись. В какую сторону податься? Побродила Фроська минут двадцать в нерешительности. - Ау! Кто ребёнка забрал?! Отдайте! Отдайте! Эхом прокатились по лесу её слова. Никто не ответил. Вышла Фроська на заснеженный, с проталинами луг... Оглянулась боязливо не лес в последний раз и перекрестилась. Затем она отёрла лицо талым снегом и вернулась домой ни с чем. *** Семь лет прошло с той поры. Пять последних Фроська была уже замужем. Муж избил её в первую же брачную ночь, когда узнал, что Фроська не девственница. - С кем была?! Признавайся или убью! Фроська прикрывала глаза чёрной косой, чтобы не видеть горящие гневом глаза мужа. Был он выше и шире её раза в два - когда в избу входил, наклонялся в дверях, чтобы влезть в проём. Призналась Фроська, что ссильничали её, но о ребёнке ни слова... Все пять лет брака муж избивал Фроську похлеще, чем отец мать. В чём только дух её держался - не знала. Две беременности закончились выкидышами один за одним и последние три года Фроська не тяжелела - видно, отбил он ей способность рожать окончательно. Фроська считала, что она заслужила такую судьбу. За загубленную детскую жизнь суждено страдать ей долго... Часто думала Фроська о той своей первой девочке, представляла её подросшей, все годы мучилась она жгучей виной. Заслужила! Заслужила! Страшно представить в каких страданиях уходила малютка! После очередных побоев решила Фроська, что хватит с неё - раз она никак не помрёт, раз заживает на ней любая рана, значит пришло время уйти ей по своей воле. Отправилась Фроська средь бела дня в тот самый лес, где оставила когда-то своего ребёнка. Знала она, что за лесом, там, где начинается дорога в соседнюю деревню, есть озеро. Там-то она и утопится. "И соединятся наши души с доченькой в одном лесу, под сенью одних деревьев... Может она летает там, моя крошка, и ждёт меня все эти годы." Посидела Фроська на бережку чёрного озера, чтобы в последний раз насладится пением птиц и ласковым ветерком лета. Хорошо на земле жить, да надолго лучше не задерживаться! Разулась Фроська и вошла в воду. Ноги сразу погрязли в толстом слое тины. Дальше, дальше надо заходить! По пояс ей уже... по шею... - Э-ге-гей! Девушка! Здесь у нас не купаются, на дно утягивает! Оглянулась и видит сквозь слёзы - мужичок к ней бежит, а за ним по следу девочка. - Здесь на дно утягивает, выходите! - А мне и нужно на дно! - тихо сказала Фрося и нырнула. Очнулась Фроська уже на берегу мокрая и мужчина рядом с ней такой же сидит, снимает с себя водоросли и ряску. - Утопленница, значит? - сказал мужчина. Фроська, откашлявшись, злобно смотрела на косой ворот его рубахи. - А вам-то что? Спасать не просила. Вдруг она почувствовала, что кто-то роется у неё в волосах. Смотрит - девочка-синеглазка. Улыбнулась она Фроське, как ангел, как никто никогда ей не улыбался. - Тётенька, у вас тина на голове, я вытаскиваю. - Спасибо... Фроська с благодарностью погладила её по ручке. Опять нахмурилась. - Не надо было меня спасать. Мне жить незачем. - Почему это? - Ничего у меня нет: ни дома, ни мужа, ни детей... и не будет. - Как это дома нет? - Сгорел дом, - соврала Фроська, веря в собственную ложь. И была ли ложь это? Она и впрямь чувствовала, что за спиной у неё сгорели все мосты. К мужу она ни за что не вернётся, а родители к себе не пускают. Да и не нужны они ей! - И муж сгорел с ним... А детей и не было. Мужчина подозвал к себе дочку: - Маруся, ягодка моя, смотри какие бабочки на поляне летают, попробуй изловить? - Хорошо! - весело отозвалась девочка и неожиданно обняла за шею Фросю. - А вы, тётенька, не плачьте, всё будет хорошо! - Топиться тоже не дело, - сказал задумчиво русый мужчина и потянул в рот былинку. - Если бы вы знали какой грех у меня на душе! - сказала, как брызнула, Фрося и опустила на мокрые колени голову. - Ну так расскажите мне, раз всё равно собрались помирать. Фроська долго молчала и в этом молчании убегала от неё, как вода в ручье, вся загубленная её юность, все надежды, все мечты... И выложила Фрося всё этому незнакомому мужчине - и случай на лугу, и беременность, и то раннее утро, когда она родила дочь и оставила в лесу, и как вернулась за ней, да поздно... Волки унесли её дочь. - И на плечике у моей девочки, знаете, родимое пятнышко было... Красное... Так запомнилось мне. Не успела даже поцеловать. Она испуганно подняла несчастные глаза на мужчину - тот молчал и был очень нахмурен. Потом подозвал свою дочь и отогнул воротник детской рубашки. Фрося ахнула - родимое пятнышко на том самом плече. Схватилась она за сердце... - Всё, беги играй опять, - сказал он девочке и обратился к Фросе: - Семь лет назад, ранним утром, меня разбудил голос. Он сказал прямо в ухо: "Вставай, Ваня! В силки твои заяц попал - забирай". Я проснулся в непонятках - что такое? Рядом жена мирно спит. Только перевернулся на другой бок, чтобы заснуть, как голос опять: "Ваня! В лес иди, срочно!" Ну я и пошёл... Собаку взял. Она и нашла вскорости ребёнка новорожденного под осиной, рядом ёлочка ещё... А у нас женой детей не было, Бог не дал... Вот, вырастили Марусеньку... Лучик солнца наш. Фроська ошарашенно молчала, глядя на почти чёрную воду озера. - А жена моя год назад преставилась... Одни мы остались. А теперь ты мне рассказываешь такое... Чудны дела твои, Господи! Иван встал и подал Фросе руку. - Ну что, пошли домой? - К-куда? - пролепетала Фрося. - Ну домой, в нашу деревню. Переодеться надо бы. Платья там от жены остались. - А... а Маруся? Она не против будет? - Вот сейчас у неё и спросим. Пошли к ней. Иван поднял из высокой травы дочь и она выпустила из рук бабочку. Та улетела. Иван пошептал девочке на ушко, указывая на Фросю. Девочка спросила: - А она обещает, что будет хорошей, как мама? Фрося взяла её ручку, прильнула губами к детской коже и выдохнула, едва дыша, ощущая, как пахнет её дочь дурнопьяном сладким-сладким: - Обещаю. (Автор Анна Елизарова)

Шикарные куртки. Парень- талант. Это я как специалист говорю. Дорога ему в дизайнеры одежды.

Та-ак... тряпочку выбросила, чем вызвала ещё один негодующий взгляд, губку положила на шкаф Стаса. Тут у каждого – свое. Впрочем, у Томы вообще ничего своего здесь, в Ярославле, не было. Она делила съемную квартиру с двумя подругами. Долгое время жили они с Ленкой вдвоем. Но вот однажды Ленка привела с работы Нюрку, пожалела. Нюрка была особым экспонатом. Приехала она из какого-то бурятского таёжного поселка, где люди годами живут без электричества, потому что какие-то деятели ещё в начале века украли "линии электропередач". Поселок подпитывался и подпитывается до сего дня от генератора, живёт без магазинов и связи. Но, как ни странно, в поселке исправно работает почта, которая и присылает практически все товары и ... ещё удивительней – функционирует школа. В школе – три работницы. Два учителя и уборщица. Но каким-то чудеснейшим образом Нюрка окончила там девять классов и приехала по направлению сюда – учиться в политехнический колледж. Общежитие ей не дали, но она не теряла надежды и жила, где придется. Когда Ленка подобрала ее, привела просто перебыть несколько дней, она ночевала в подсобке их магазина, находясь в поисках очередного жилья. И было девчонке всего-то семнадцать лет. В первый же день своего пребывания Нюрка вымыла им три окна. Хоть было уже и холодно – шла осень. Нюрка махнула рукой, и через пару часов стекла сияли в лучах осеннего заката. К вечеру следующего дня в холодильнике появилась большая кастрюля борща. Из чего она его сварила – непонятно. Говорит, что почти все нашла в их холодильнике, который тоже, кстати, засиял чистотой. Нюрка как будто побаивалась их, была услужлива, старательна. Да, она была младше, но дело, скорее, не в этом. Просто для нее заочница Лена, девушка модная, деловая, обожающая красивые шмотки, и "офисная дама" Тамара, уже имеющая мужчину, были почти небожителями. У Нюрки там, в таёжном, было пятеро братьев и сестер, пьющий отец и издерганная тяжкой жизнью мама. Одежонки у нее особо и не было, и новые соседки одели ее с ног до головы. Особенно старалась Ленка. – Господи-и...! Выброси ты эти штаны. На,– она протягивала ей свои старые джинсы, – Турция, между прочим. Носи, а то на улицу с тобой стыдно выйти. Нюрка отказывалась, но Ленку не перепрешь. Заставила. И теперь тщательно следила за Нюркиным гардеробом, ругала, фанатично обучала премудростям моды и стиля. Нюрка подчинялась, но видно было, что этот вопрос ее никак не занимал. Она взялась мыть полы вечерами в подъездах, и сколько Ленка не наставляла ее, чтоб она надевала туда старый спортивный костюм, подаренный Нюрке кем-то в магазине, она все равно выходила в своем фланелевой старом затертом халате, подбирала подол и намывала полы – костюм берегла. – Свезу летом Светке, она счастлива будет, – говорила о младшей сестре. В общем, выселять Нюрку уже не хотелось. Договорились с хозяевами и зажили втроём. А здесь, в коммунальной квартире Стаса, Тома стала частой гостьей. Вместе они работали в торговом офисе в десяти минутах ходьбы. Тома туда устроилась случайно – позвала на свое место знакомая землячка (она сама выходила замуж и уезжала). Томка пару лет назад не поступила в институт и теперь уж не знала – нужна ей эта учеба или нет? Она закончила многочисленные курсы для работы в офисе, и эти свидетельства – полученные через интернет, работодателя вполне устраивали. А личная жизнь с появлением Стаса зашла в тупик. Спустя год отношений Тома поняла – жениться Стас не хочет. Он был уже однажды женат, в браке ему не понравилось, у него росла дочка. А ещё он устал от капризов и требований бывшей жены, боялся обжечься второй раз. Он так тщательно заботился о предохранении, что однажды Томка даже сорвалась – хлопнула дверью и ушла. Но ушла ненадолго... Отношения тянулись, то затухая, то возобновляясь с новой страстью. Вот и сейчас шел сезон нового всплеска страстей, подпитанный новогодним настроением, корпоративным банкетом и яркими огнями города. В офисе Томы и Стаса шли выходные, а Ленка и Нюра уже работали – их магазин открылся. Дома сидеть одной не хотелось, и Тома задержалась у Стаса. Вечерами они ещё пили шампанское, провожая и провожая старый год. Тома поставила турку на огонь, когда в дверь позвонили. Она не посчитала звонки, но судя по тому, что никто из соседей к двери так и не пошел, звонили Стасу. Кофе, вроде, не нагрелось – Тома направилась к двери. Открыла сразу, без задверного опроса. На пороге стояла девушка с ребенком на руках. Ребенок был в комбинезоне, девушке было явно тяжело. – А Стас где? Тома сделала шаг назад, запустив гостью. – Спит..., – на автомате ответила Тома, только-только начиная понимать – кто перед ней. – А ты Тамара что ли? – Да... Девушка сунула ей ребенка, Тома обхватила, ребенок был тяжёлый, пошатнулась. – Вот! Скажешь, весной вернусь, заберу, а пока пусть... – У вас кипит! Эй! Кофе! – раздалось с кухни. Кофе! С ребенком на руках Тома метнулась на кухню, подкинула повыше, перехватила чадо, посмотрела и упёрлась в маленькие глазки из-под шарфа повязанного под самый нос. Она выключила выкипевший на плиту растекшийся коричневый напиток. Выразительно глянула на соседку, стоящую рядом, но не протянувшую руку, чтоб выключить газ. Это ж надо! Кофе пропал, и плиту теперь мыть! Она вернулась в коридор, дверь была открыта – казалось, девушка уходит. – В сумке всё. Она пюре любит грушевое, персиковое. Ну и мясо не забывайте. Всё! Стасу привет, – она уже легко спускалась с лестницы, с маленькой сумкой через плечо, – Скажете – его очередь, а мне тоже отдохнуть надо. – Девушка! Эй! А ребенок? Эй! Девушка! – Тома смотрела вниз, но нежданная гостья уже выскользнула из подъезда. Тома перевела взгляд на ребенка, девочка смотрела на нее с интересом. Тома отпустила шарф с лица – симпатичная мордашка, приоткрытый ротик. Сначала Тома даже не поняла, что случилось. Вернулась в комнату. Стас, свернувшись, спал на разложенном диване. Тома села у него в ногах, расстегнула комбез девочки – у них было тепло. – Стас! Ста-ас! Стас, проснись, – она теребила его. Стас пробормотал что-то, перевернулся и задремал опять. Да, шампанского вчера было многовато. – Стас, это твой ребенок? Проснись, тебе ребенка принесли. Ста-ас! Стас, не глядя на нее, поднялся, спустил ноги с дивана, обхватил голову. – А кофе есть у нас? – Нету, выкипело все, пока я с твоей бывшей общалась. – С кем? – и тут он поднял голову и, наконец, увидел ребенка, – Это что? – Не что, а кто? По-моему, это ребенок. – Какой ребенок? – Тебе передали. Стас, я ничего не поняла, она что-то говорила, но у меня кофе выкипало и я.... – Ты дура? Где она? – Стас вскочил на ноги, смотрел на дверь. – Ушла. Вернее, убежала очень быстро. Я не виновата, она... – Чего она сказала? – Стас метнулся к окну, дернул тюль, выскочил на маленький балкончик прямо в трусах. Тома отвернулась, закрыв собой от холода раздетого уже ребенка. – Чего она сказала? – вернулся Стас. – Сказала, что в сумке все... Сказала, что твоя очередь, и ещё что-то... – Что? – Ой! Она, вроде, сказала, что уезжает до весны. Стас, неужели.... – Зачем? Зачем ты ее взяла? Кто тебя просил? Девочка испугалась его окрика, прильнула к Томе и заплакала. – Я не брала! Она просто оставила ее... Тихо, тихо, малыш. Ну-ну, чего ты... – Зачем ты ей вообще открыла дверь? – Ну, как? Я ж не знала. Открыла, да и все. А там – она... – Господи! Какая ж ты – дура! Стас бегал по комнате, натягивая на себя штаны, джемпер. – Стас! Хватит уже! Успокойся! – Томка уж и сама чуть не плакала. Она только сейчас начала понимать, что случилось, – Не может она вот так ребенка бросить, она же мать! Сделает свои дела, да вернется... – Ага! Жди! Ты не знаешь ее... Мать! Как же – мать! Он собирался. – Ты куда? – она качала на коленях девочку. – Постараюсь ее поймать. Будь тут... – А ... как же я одна-то? Я ведь никогда с детьми... Стас! – А кто тебя просил ее брать! Вот теперь и сиди! – и уже в двери оглянулся, – Я позвоню. Растерянная Томка осталась с ребенком на руках. Вот те и на! Она смотрела на девочку, та нашла на ее футболке стразы и ковыряла их пальчиком. Ох! Что же делать? – Привет! – игриво начала Тома, – А звать-то тебя как? – У... , – ответил ребенок, указывая на стразы. – Ага, – вздохнула Томка. Имя-то ладно... Хуже, что Томка вообще не представляла – что делать с дитем, и как себя вести. В дверь стукнули. – Вы собираетесь плиту в порядок приводить или нет? У нас прислуги нет, а мне готовить надо! – окрик из-за двери. – Сейчас, – ответила Тома, посмотрела на ребенка, стянула с девочки шапку, вязаную кофточку, поставила на пол возле дивана, – Ты поиграй тут, на вот, – она сунула ей маленькую подушку в виде акулы и направилась к двери. Но акула девочку заинтересовала лишь на секунду. Она оглянулась и смешно потопала за Томой. – Нет, нет. Играй тут, я быстро, – она хотела было закрыть дверь, но ребенок скривил личико в плаче, – Ох! – Тома подхватила ее, – Ну, только не ной! Я ж сказала – быстро. Ничего не оставалось, как отправляться на кухню с девочкой на руках. На кухне копошились Оксана и ещё одна соседка. Тома поставила девочку у стула, взялась за тряпку, но девчушка ухватила ее за ногу, тянула шорты вниз, а ручки к Томе – просилась на руки, хныкала. – Ой, а кто это у нас? – засюсюкала вторая соседка, – Как зовут тебя? Девочка посмотрела на нее и захныкала ещё больше, тянула руки к Томе. Пришлось Томе взять ее, и управляться одной рукой. – Как зовут-то? – переспросила соседка уже Тому. – Не знаю, – ответила та. – Это как? – А вот так. Стас придет, скажет. – Так ее что, Стасу оставили? Она тут будет? – Я не знаю. – Нет нормально. Вы как-то уж определитесь. Он, между прочим один тут прописан, и платит за одного, а теперь, то Вы, то ребенок..., – ворчала Оксана,– У нас тут что? Ночлежка или бордель? – Не беспокойтесь, я тут не задержусь! – резко ответила Тамара, кинула тряпку в мусор и направилась в комнату. Нет...хороший такой день предполагался: хотели в кафе сходить, фильмик посмотреть вечером классный, и на тебе! – Откуда ты взялась-то? Откуда? – Тома начала смешить девочку акулой и та заливисто рассмеялась, села на пол. Ух ты! И не так уж это сложно – сидеть с ребенком. Даже весело. Но потом ребенок как-то притих, сосредоточился, увлекся рисунком на ковре, а Томка задумалась о ситуации. А что если не вернёт Стас мать? Что, если и правда, оставила она ребенка на него? Он же... Он... Тома как ни пыталась, никак не могла представить Стаса в этой ситуации. Какой он отец? Он же сам, как ребенок? Она набрала его номер – он не отвечал. Начала набирать ему сообщение. И тут пахнуло... Тома сразу и не поняла, встала с телефоном в руках открыть форточку. И вдруг дошло – девочка! Она сделала это прямо в штаны! Ну, да. Дети делают это именно так. Тома приложила ее на бочок, потянула резинку – ребенок был в теплых вязаных штанишках, колготках и памперсе ( кажется это сооружение так называется...или не так?). То, что увидела Тома под ним, привело ее в шок. Нет, она ничего делать не будет, пусть приезжает папаша и... Но девочке явно произошедшее не нравилось, она показывала на попу, хныкала. – Ооо! – взвыла Тома и начала стягивать с нее теплые штаны. Они неприятно пахли, и это мягко сказано... Нужно было нести ребенка в ванную. Тома брезгливо взяла девочку под мышки, пригрозив. – Не вздумай на меня карабкаться! Но девочке было явно неловко, возможно даже больно, и она, естественно, разревелась. – Занято! – раздался мужской бас за дверью ванной. Ребенок кричал громко. Может в туалете раздеть? – подумала Тома и толкнула плечом дверь туалета. – Да не ори ты, – поставила девчушку на пол, нервы сдавали. Девочка ухватилась руками за не слишком чистый ободок унитаза. – Не тронь! – порывисто огрызнулась Томка, в общем-то, в целях защиты ребенка, но ребенок это не понял, решил, что его ругают, заверещал ещё громче. – Да не верещи ты! Сейчас... Тома закрыла унитаз, приземлилась туда, потихоньку стянула с девочки колготки. Лучше бы в отсутствии доступа к воде она этого не делала, но девочка плакала... В ванной лилась вода, выходить оттуда никто не спешил. – Тихо, тихо! Ну, прости. Не плачь. Пожалуйста, не плачь ... Сейчас... Она не выдержала, постучала в стену. – А можно побыстрей! У меня ребенок плачет! Вода продолжала литься ещё долго. Тома уже не боясь перепачкаться взяла девочку на руки, начала качать на коленках, по ее коленкам тоже размазался "пахучий шоколад" – Купаться будем вдвоем, товарищ! Не кричи только ... Наконец из ванны выполз муж Оксаны в махровом халате с полотенцем в руках. Тома подхватила девочку под мышки, подцепила грязные колготки и направилась туда. – А кто Вы, собственно, такая, чтоб нас торопить? И что это тут за дети? Какое право Вы имеете... – Подержите, а то тут сыро. Вы намочили, – и Тома сунула ему девочку в руки, а сама открывала нужную воду – здесь у каждого свой счётчик. Мужчина до того опешил, что девочку взял, и даже посадил на руку. И Тома ничуть не удивилась, года услышала троекратный отборный нелитературный сленг, когда уже закрылась с девочкой в ванной. Ребенок все ещё плакал, уже навсхлип, с обидой оттопырив губку. – Водичку любишь? Давай купаться. Но девочка вдруг испугалась. То ли чужая ванна так испугала ее, то ли сильная струя воды, она заверещала истошно, вцепилась в Тому, когда та попробовала ее в ванную поставить. Пришлось ее мыть над раковиной. Было это жутко неудобно, а ещё неприятно и невесело. Но вскоре попа стала чистая, розовая, да и ребенок уже плакал не так громко. – Ну, вот видишь, чистенькая ты. И чего орать? Она быстро обмылась сама. Полотенце она забыла, загнула свою футболку промакнула девочку и обернула футболкой ее влажную попу. О-ох... Грязный памперс ещё валялся на полу. Брать в руки его было неловко. Она перешагнула, решила, что вернётся, уберет все, отнеся ребенка. Но не успела перешагнуть порог своей комнаты, как услышала вопль соседа – видимо, тот вернулся после неудачного общения с девочкой. – Ооо! – вырвалось у Томы. Она усадила малышку на расстеленный ещё диван, прикрыла одеялом, но уходя слышала, что с плачем девочка бежит за ней, а потом стучит ладошками в дверь. Что услышала она от соседа, от вышедшей в помощь к мужу Оксаны, лучше не описывать. Тома не спорила, молчала и убиралась. В комнате плакала и стучала в дверь девочка, нужно было быстро все убрать, и бежать к ней. Извиняться и выяснять отношения с соседями было некогда. Она уже взведеная дрожащими руками, но все же осторожно, чтоб не ударить ребенка, приоткрыла дверь, подхватила малышку на руки – ножки влажные, холодные, бухнулась на диван и заплакала вместе с ней. Они ревели уже хором. – Ну, чего ты? Чего? Согрелась ведь, не плачь. – Ууу, ма..., тю тю, – девчушка плакала, показывала на дверь. Вероятно, именно сейчас она вспомнила о маме. Тома набрала Стаса – абонент ответил короткими гудками. Она набрала Ленку. Силы ее были на исходе, что делать, она не знала. – Да! Какой ребенок? Томка, что там у тебя? Погоди, я на кассе, у меня покупатели. Через минуту ей перезвонила Нюрка. – Ребёночек? Какая прелесть! – воскликнула та. Томка аж взвыла: – Прелесть? Ты слышишь эту прелесть? Я сейчас сдохну! Я не знаю что делать, Нюр. Она ревёт и ревёт. Наверное, к маме хочет. – А ты ее кормила? – Я? Нет... Так ведь... – Попить хоть давала? – Нет, а что они пьют? – Водичку кипячёную теплую хотя бы. Какая она? Возраст.... – Я не знаю, я даже, как зовут ее не знаю, а ты –возраст..., – Томке казалось,что наивная Нюрка задаёт глупейшие вопросы, и этот разговор – пустой. Нужен кто-то посерьезней, чтоб помог ей. Какая-нибудь мать семейства. Она уже перебирала в голове варианты, решила, что сейчас позвонит Наталье, однокласснице – ведь она недавно стала матерью. – Опиши. Она ползает или ходит? Говорит или... – Ходит. Даже бегает. Но не говорит. Нет, она не грудная... Ой, Нюрка, я вспомнила – ей, наверное, второй год... Я же помню, мне Стас говорил... – Может она какать хочет? – Нет. Это точно нет...уже.... – А... Ну тогда дай ей сладкого чаю. А потом покорми. Чего там у тебя есть? – У меня? Ну...рыба красная есть, хлеб. Шоколадные конфеты. – Нет. Это не то. – В холодильнике чего-то у Стаса есть. А – колбаса, яйца... И ещё бананы. – Вот! Свари ей яичко и раскроши. Можешь и банан дать потом. Только чайку сначала дай, чтоб успокоилась. С ложечки чайной. – Хорошо, Нюр... Давай... Чайник электрический был теплый. Тома быстро навела чай прямо с девочкой на руках, начала поить ее с ложки. Та хлебала чаек с явным желанием, сразу успокоилась. Спасибо тебе, о великая Нюрка! Томка подхватила футболку Стаса, обернула голые ножки девочки и направилась на кухню варить яйцо. – Если Вы думаете, что это сойдёт Вам с рук, ошибаетесь. Мы будем жаловаться! И пожалуйста, вынесите свой мусор! Воняет! – на кухне тут же появилась Оксана, зашипела. Томка сварила два яйца и ушла в комнату. Остудила, размяла, капнула водички и удивилась, насколько проворно малышка их начала есть. Лишь под конец глазки ее начали закрываться. Наплакалась, бедная. Да, с такой нянькой утомишься... Тома аккуратно уложила девочку на диван, нежно прикрыла одеялом. Какие ж они хорошие – дети... Когда спят. Она опять и опять набирала Стаса, но телефон молчал. Тогда она навела себе растворимый кофе – вспомнила, что за это сумасшедшее утро, она не сделала ни глотка. Кофе помог. Что делать? Она вспомнила про сумку, направилась в прихожую, занесла ее в комнату. Сверху сумки лежал лоточек с едой. А ещё несколько банок детского пюре и много всякой съестной всячины. Можно было и не варить яйцо. В боковом кармане свидетельство о рождении. Тома открыла – отец...мать... Акулина Станиславовна... О Боже! Она ещё и Акулина. Тома глянула на спящую малышку. В сумке нашлись памперсы, вернее, подгузники – прочла она, колготки, бельишко. Тома даже засмотрелась на платьица, захотелось примерить все это – просыпался материнский инстинкт. Но ребенок сладко спал – пусть... Она отошла подальше и набрала опять Нюрку. – Нюр, спасибо тебе. Мы спим. Да, видимо, пить просила, а я... А откуда ты все знаешь? – Так ведь я – старшая. У меня двое, считай, на глазах выросли: сестра и братишка. Ему и года не было, когда я уехала. Как там мать без меня? – вздохнула Нюрка. – А я, веришь, вообще ничего в этом не петрю... И куда делся Стас – не пойму. – Слушай, а давай я приеду, я как раз меняюсь через полчаса. Помогу, – предлагала Нюра. – Ох. Хорошо бы... Погодь! О... Нет. Тут соседи и так бучу подымают, а если ещё и ты явишься... – Тогда ты приезжай с ней домой. – Как? Я не представляю... – Очень просто. Одень, когда проснется, вызови такси... – А Стас? Он вернётся, а нас нет. – Позвонит... Дома же лучше будет, втроём присмотрим пока... – Слушай, хорошая идея. Ладно... ждите, отзвонюсь. Нюрка, прикинь, она – Акулина... Одеть ребенка – дело нехитрое, но и оно Томке далось с трудом. Даже натянуть колготки, казалось, было просто невозможно. Акулина вертелась, поджимала ножки, успела пописать, пока одевались, и не совсем в подгузник. Проснулась она вполне жизнерадостной – от слез ни следа. А вот с Томки, пока вынесла ее к такси, сошло семь потов. О том, что нужно было прихватить мусор с подгузником, она вспомнила только в такси. Ну и ладно! Так и надо им! Было у Томки четкое предчувствие, что в эту квартиру больше она не вернётся. Акулина смотрела за окно с интересом, а перед самым подъездом опять отключилась. Благо попался понимающий таксист. – Как молодой мамочке не помочь, – улыбался. И у Томки всколыхнулось даже некое чувство удовольствия – вот бы и правда ее был ребенок. – Фух... , – только и успела сказать дома. Нюрка тут же подхватила малышку, ловко с приговорами начала раздевать. – Сма-атрите кто к нам при-ехал! А... И кто же это? Что за девочка такая? Ааа, это Акулина! Акулина! Акулина! – она тормошила, раздевая девочку и та довольно хихикала. Томка вздохнула спокойно. Ага, теперь Акулина в надёжных руках. Осталось отыскать Стаса. В этот день Стас не отозвался. Не перезвонил, не написал и не сообщил, где находится. Поздно вечером Ленка догадалась – по геолокации вычислила, что Стас дома. Но ехать к нему уже не было сил. А ещё непонятно было – что делать дальше? Если бывшую жену он не вернул, то как быть? – Это его проблемы, Том. Пусть ищет няню. Ты-то тут при чем? Выходные скоро кончатся. Да и ребенок – не игрушка. Нельзя его пересовывать кому попало. – Я не представляю его с ребенком вообще, Лен. Я себя больше представляю, чем его. Сидела вот там, всё думала. А какой он отец? И пришла к выводу – он не готов. Вот ребенок уже растет, а папаша ещё совсем на отца не тянет. Потянет ли в будущем – не факт. – А я даже в школу три месяца не ходила, когда Ванюшка подрос, – Нюра сидела на полу, подсовывала Акулине клубки ниток, не позволяла их тянуть в рот, – Осталась в няньках. Сама учебники шпарила. Мамка с работы придет, я к Зое Егоровне бегу. Задания брала, чтоб не отстать. А матери на работу надо было выходить, иначе мы б не потянули. Папка все свои пропивал. – Нюр, вот слушаю тебя, и думаю – так чего ж мамка все рожает, если отец пьет? Зачем? Нюрка опустила голову, чувствовалось, что разговор ей этот про родителей неприятен. – Не знаю. Жалела, наверное... – Себя надо жалеть, – бухтела, уже закругляясь, Ленка, – Жалеть надо только себя! Одного рожу и все! И то... если муж обеспечивать будет. Нюрка подняла голову, глаза ее сияли мечтой: – А я троих хочу. Чтоб две девочки и мальчик. А муж... Пусть любит нас... – Дурочка ты, Нюрка! Посмотри на нее. Самой жить негде, а троих... А Томка уже молчала. Она совсем не понимала, что хочет она сама. Одно знала – со Стасом надо расставаться, ненадежный он. С ним хорошо пить шампанское, отдыхать. Может даже работать в одном офисе хорошо. Но строить семью, рожать от него детей... Именно сегодня Томка это поняла окончательно. Утром Лена и Нюра уехали на работу. Для Акулины было готово все: сварен супчик, куплены новые игрушки, расписан распорядок дня. И все это, конечно, благодаря заботливой Нюре. Часов в одиннадцать позвонил Стас! Аллилуйя! – Стас! Ну, наконец-то! Ты прости, но мне пришлось забрать Акулину домой. – Кого? – Акулину. Дочку твою... – Ааа... Любка зовёт ее Линой просто, я и забыл. Слушай, Том. Тут такое дело... – Стас, ты нашел ее? – Нет. В том-то и дело. Она уехала за границу, в Турцию. И вернётся только весной. Представляешь, какая дура! Том, а давай ты переедешь ко мне совсем, а? – Это как? Если б знал Стас, как долго подобного предложения Томка ждала... – Ну, так. Переезжай. С соседями я улажу. – А Акулина? – Ой, не зови ее так! Дурацкое имечко! Лучше – Лина. Так и она. Ну, до весны, пока эта дура не вернётся. – Стас ... Приезжай. Это не телефонный разговор. И все равно тебе за ребенком ехать. Приезжай, я одна сейчас дома..., – она глянула на Акулину, – Вернее, мы вдвоем, с дочерью твоей. Стас приехал. А пока ехал, Томка все думала и думала. То, что предположила она в думах и выходило из разговора – он ее использует. Предложения руки и сердца не последовало. Зато последовало предложение временно оставить работу и посидеть с ребенком до весны. Пожить, так сказать, припеваючи – на полном Стасовом обеспечении. Встрече с дочкой он не слишком радовался, смотрел на нее поверхностно, даже с некой скорбью, как на обузу, свалившуюся на голову. – Ну, а что мне делать, Том? – А бабушки? – С матерью я в конторах, ты же знаешь. Она и слушать не захочет. Да и работает ведь. А они перед пенсией так за свою работу держатся, как будто в ней секрет молодости. А ее мамашка свалила на заработки в Германию. – Я не устроюсь туда больше. Ты же знаешь... Я и так по блату туда попала. – Да устроишься... Не туда, так и получше найдем. Не переживай. Он говорил, а Томка понимала – ему все равно. Сейчас он решает свои проблемы. Она подхватила Акулину на руки, надо было ее кормить. Они перешли на кухню, Тома заварила кашу. Посадила Акулину на руки к отцу – он растерялся, держал ее неловко, не знал вообще, как обращаться с собственной дочерью. – Стас. Прости, но – нет. Я тут думала много... В общем, Стас, – она набрала воздуха, так трудно было это произнести, – Мы расстаёмся, – она посмотрела на него, он чуток раскачивал ребенка, смотрел на нее растерянно. Похоже,такого ответа он не ожидал, или даже – очень боялся. – Ты не подумай, это не из-за девочки. Просто... Просто она дала понять что ли... А дочка у тебя прекрасная. Ты присмотрись только. Она так на тебя похожа. – Да? – он посмотрел на ребенка чуть пристальней, – Но теперь я вообще не знаю, что с ней делать? – Няню ищи. Это единственный выход. – Няни сейчас получают больше, чем я... – Ну, не все же. Может – молодые мамы есть,которые возьмутся присмотреть. Ох! – в сердцах бросила Томка, – Ну, как она могла оставить ребенка! Не понимаю! – Эта могла. Том, – Стас искал выход, – Пусть хоть пару дней у вас побудет а? Выходные ведь. Томка вздохнула. – Только учти – если не заберёшь утром седьмого, я ее лично привезу. И оставлю в коридоре квартиры. Так и знай! И ещё – денег давай на питание и памперсы. То есть подгузники. Тыщ пять давай. – Куда столько? – Подгузники – тыща, питание, присмотр ... А ты как думал? Не переживай, подгузники себе не оставим, что останется, заберёшь. Девочка осталась. Акулина внесла в их жизнь некое разнообразие. Она была так мила, балагурила на своем непонятном языке, играла в прятки в ладошки или просто отвернувшись к стенке, весело плескалась в ванной. Вечерами они даже спорили, кто пойдет ее купать. А ещё ждали, гадали и грустили... – Заберёт? А если никого не найдет? – А если найдёт какую-нибудь непутевую? Сейчас такие страсти рассказывают о нянях... Они смотрели на жизнерадостную Акулинку и уже представляли самое страшное. Ленка даже всплакнула. – А что если... В общем, в головах трёх жалостливых девушек уже зарождался план. – Сколько Нюрка за полставки уборщицы в магазине получает? Пусть Стас платит тыщ на пять больше. – А подъезды? – Ну, вечером мы дома. Хочешь – мой. – Слушайте, ну, она же с ребенком. Давайте, подъезды я пока помою. Моя ж проблема, в общем, – предлагала Томка, – Полезно подвигаться, работа у меня сидячая. – А учеба? Мне ж утром на учебу... – Понедельник – мой! Мы ж в субботу работаем, – уже загибала пальцы Томка. – О! В феврале сессия. Пар не будет. Экзамены только... , – вспоминала Нюрка, – Да и вообще. В школе задания брала, и сейчас могу. – Не-не. Ещё не хватало, чтоб ты с учебой запоролась. Вот что – я на вторые смены напрошусь. По вечерам пока поработаю. Желающих на утро поменяться всегда полно. Так что... Томка звонила Стасу. О своем решении сказала не сразу. Сначала спросила – как дела? Уже по голосу поняла – дела плохи. – Ищу, Том...Варианты есть, но все как-то... Вот сегодня обещали позвонить, но жду-жду... – Не жди, Стас. Скажи, готов ли ты платить Нюре? – и Томка решила не мелочиться, – Тыщу в день... Готов? Если да, мы Акулину у себя оставим. – Готов... Много, конечно. Но... – Стас, а сколько, если не секрет, ты жене платил? – Да когда как. Она наглела порой..., – ответил размыто. Тома так и предполагала – Стас жадничать, денег жене давал мало, вот и решила она действовать таким образом. Это ее поступок, конечно, не оправдывало, но ... С Акулинкой справлялись они легко. Лена гнала Нюрку готовиться к сессии, она перешла в магазине на вечерние смены. Иногда жаловалась, чуть больше уставала, но держалась. Все они уставали больше. Приходилось просыпаться ночью – квартира маленькая, если не спала Акулина, не спали все. Но это их даже сблизило. Нюра стала не подопечной прислужницей, а очень близкой подругой – столько добра таилось в ней. Они никогда раньше не гуляли втроём. Просто так не гуляли, а теперь начали ходить с Акулинкой на санках довольно часто. Они любовались зимним городом, ездили на каток, ходили на детское представление. Акулина обнимала Нюрку пухлыми ручками, бежала жаловаться именно к ней, если ее обижали или ругали, целовала ее слюнявым ротиком при каждом удобном случае. Но однажды Акулина их напугала – она заболела. Затемпературила вечером, а потом ночью начала просто гореть. Они испугались, вызвали скорую. Молодой врач-очкарик с табличкой на груди –" Скорая помощь. Ярославль. Врач Каюдин Юрий Иванович" посмотрел, послушал и обнаружил хрипы. – В больницу госпитализируем. Кто мать? Девушки молчали. – Я, – вдруг выдала Нюра. Врач посмотрел с подозрением. Нюра выглядела моложе своих семнадцати. – Документы покажите, пожалуйста. – Доктор, понимаете, – начала Тома, – Мама девочки – моя подруга. Она уехала временно, девочку нам оставила. Вот её свидетельство о рождении. Может можно не госпитализировать? – Да вы что! Теперь я не только госпитализировать обязан, а вообще – ребенка изъять до выяснения обстоятельств. В больницу не поехала только Лена. Нюра и Тома поехали с Акулинкой. Нюра ловко одела девочку, схватила на руки и никому не отдавала, пока не привезла в больницу. Врач Каюдин наблюдал за ней из-под очков, ребенка не забирал. Нюра бегала в приемной сначала за ним по пятам, а потом за женщиной-педиатром. Она успела поговорить со всеми, поплакать и попросить помощи у каждого. Ей разрешили быть с Акулинкой, пока шло обследование, и она исчезла в недрах больничных коридоров. А Тома осталась сидеть в приемном покое. Она только что наблюдала за Нюрой и сейчас думала именно о ней. Надо же, как умеет она располагать к себе людей. Вот уж и доктор скорой смотрит на нее по-другому, и медсестра успокаивает, и педиатр разрешила быть рядом с девочкой. – А отец девочки где? – она даже вздрогнула, сзади подошёл доктор скорой Каюдин. – Отец? Отец тут, в Ярославле. – Я ещё никуда не сообщал. Вижу же – заботливые вы, особенно ..., – он замялся, посмотрел в сторону ушедшей Нюры, – В общем, если не хотите проблем, вызывайте отца, пусть срочно едет. Я подожду с сообщением. – Спасибо Вам! – выпалила Томка и начала звонить Стасу. Но Стас трубку не взял. Ночь. Он никогда не просыпался от телефонных звонков. И Тома позвонила в такси – через весь город, подгоняя таксиста, она летела к Стасу. Стас не проснулся и от дверного звонка. Тогда она позвонила по-другому – соседям, семье Оксаны. Сонная и растрёпанная та открыла ей дверь. – Простите! Стас дома? У него дочка в больнице..., – она слегка подвинула соседку и забарабанила ногой в дверь Стаса. – Какая дочка? А он нам сказал, что она у матери... Разве она с Вами? Но Томе было не до объяснений. Таксист ждал. В больнице все уладили. Стас подписал какие-то бумаги, разрешающие Нюре часть обязанностей и уход. Но и сам он должен был приезжать в больницу. Томка смотрела ему в спину, когда уходил он из приемного, и ничуть не жалела о несостоявшейся любви. Любовь прошла... И была ли она, любовь-то? Холодный он, неспособный к этому чувству. Вот у него дочка заболела, а он лишь делает вид, что волнуется... Это заметно. –Эй! Стас! Чуть не забыла. С тебя ещё полторы тыщи. За такси... И про лекарства не забудь. Нюру положили вместе с Акулинкой. Уехала она из больницы всего на одно утро – сдала экзамен. И, спокойная, вернулась в палату. Она тараторила по телефону, рассказывая о том, как идёт на поправку Акулина, как проводит сама она время в больнице. Похоже тут ее любили все. Она мыла полы, взяла на себя заботу практически о всех детях в ее и в соседних палатах, помогала столовой и санитаркам. – Нюрка! Как же я тебя люблю! – перебивала ее красочный рассказ о мальчике, застрявшем в горшке, Томка. И все чаще в Нюркиных рассказах проскальзывал не имеющий никакого отношения к педиатрическому отделению доктор Юрий Иванович. – А он что там делал? – Он? Да так. Нас приходил проведать. Привез кого-то, вот и забежал. Вскоре Акулина с Нюрой уже были дома. Февраль вступил в свои права. Почти полтора месяца девушки жили с малышкой. И вот однажды вечером, когда Ленка купала Акулинку, Томка, отправив Нюру "учить уроки" наводила чистоту на кухне, раздался звонок. Тома быстро отерла влагу с рук, и даже не посмотрела кто звонит. – Здравствуйте! Это Любовь. Я сейчас приеду за Линочкой, – холодный женский узнаваемый голос, – Адрес назовите, пожалуйста. А то Стас трубку бросил. – А... Это Вы? – Тома назвала адрес как-то по инерции. Тут же набрала Стаса. – Да, Том, привет. Не успел тебя предупредить. Сегодня заберёт она Лину, наверное ... Я разозлился, правда, адрес ей не сказал... – Ленка, – Тома с замирающим, с каким-то скомканным обречённым сердцем заглянула в ванную. Акулина плескалась с уточками, Ленка сидела на корточках перед ванной вся мокрая, но довольная. – Мать за Акулиной едет. Оглянулись обе. И Акулина, как будто поняла, что речь идёт о ней. – На те! – стукнула сильно ручкой по воде Акулина, обдав Ленку водой. – Вот те и на те, – отерла удивлённое лицо Ленка, – Нюрке сказала? – Нет ещё. – Погоди пока, не говори. Том, так зачем она на ночь-то? Ребенка уж укладывать... Погоди. Мы же до весны собирались... До апреля даже. – Я не знаю. Я адрес ей сказала. Едет, наверное... – Ладно. Не паникуй. Может пораньше вернулась – деньги кончились. Турция же... Сейчас я Акулинку вынимаю, а ты поди Нюрке скажи, раз едет..., – она поднялась с корточек, – Может не отдавать тебя, а? – Ленка уже окачивала малышку. Тома шагнула в зал. На кухне порядок, а в комнате... уже разобран диван – на полу плед и игрушки Акулины. Может прибраться надо? Хотя... Если адекватный человек, все поймет – вечер. Но Стас все время говорил, что бывшая жена – не слишком умна, мягко сказать... Нюра сидела, обложенная учебниками, в маленькой их комнатке. – Нюр, а Нюр... – А? Чего? – Нюра в дебрях своих наук не сразу расслышала. – Нюра, сейчас за Акулинкой приедут. Мать ее объявилась. – Что-о? Не-не-не... Мы до апреля, – замотала Нюра головой. – Нас не спрашивают, Нюр. Нюрка вскочила, чуть не упал стул. – Как это не спрашивают? Как это... Тома молчала. Нюру было жаль – уж слишком привязалась она к девочке. Нюра опять упала на стул. Они чуток убрали диван, прибрали игрушки, высушили волнистые русые волосенки Акулинки, и даже пособрали ее вещички. – Все собирать? Тут половину наше, мы покупали, – несла с балкона бельишко Акулины Лена. – Конечно, все.., – отвечала Тома. А на душе было так тяжко! Сейчас явится эта штучка – так называемая мать, с надутыми губами заберёт ребенка, и исчезнет Акулина из их жизни навсегда. Станет легче, но станет так пусто... Надо было бы уже поить ее молоком и укладывать, но они ждали. Слышали даже, как хлопнула дверь подъезда, казалось, слышали и шаги – так напряжённо было внутри. И вот в дверь позвонили. К двери направилась Лена. – Здравствуйте, я за дочкой, – за девушкой возвышался большой чемодан. – Здрасьте. А чё не ночью? – Я б и ночью... Мне уж все равно. С поезда я. Где она? – девушка во все глаза смотрела за спину Лены. – Проходите. Мы ее искупали. Хотели уж укладывать. – Мы? Я думала с ней Тамара, – Томка тоже вышла в прихожую, – Здравствуйте, Тамара, – кивнула гостья. А потом произошло что-то непонятное. Любовь начала раздеваться, разуваться, и тут в прихожку прибежала любопытная Акулинка, вывернулась от Нюры. Любовь увидела дочку и бросилась на колени в одном сапоге, пальто ее упало на пол. – Линочка! Акулина попятились к Нюре, та потрепала ее по головке, малышка уткнулась Нюре в колени и горько заплакала. – Линочка! – повторила мать, протягивая руки. И Акулина оторвалась от Нюры и подбежала к маме, упав в ее объятия. Гостья уселась на пол и обнимала дочь. – Прости меня, прости! Линочка, – она поправляла ей волосики, рассматривала, целовала. Томка разревелась тоже, убежала на кухню. Нюра всхлипывала. Держалась одна Ленка, хоть была, в общем-то, довольно эмоциональна. – Так, девочки мои, а не выпить ли нам винца? – вдруг предложила она, и все немного очухались, засуетились. Сразу успокоилась и Акулинка, закружилась под ногами, мешая. – Акулиночка, осторожно, дитя мое! – сказала Тома и покосилась на мать, – Та блаженно улыбалась, сидя на диване, смотрела на дочку. Любовь ещё посопела носом и, наконец, сказала: – Девочки, спасибо вам! Я так благодарна...так..., – она заплакала опять, и все начали наперебой ее успокаивать и рассказывать смешные истории, случившиеся с Акулиной. Они сидели на кухне – четверо абсолютно разных девушек. Пятая, самая маленькая, уснула на руках у матери, ее отнесли на диван. – А где Ваш загар? Вы ж из Турции? – спросила Лена. – Ага...из Турции. Это я Стасу так сказала... Он все время почему-то считал меня богачкой. Наверное, потому что квартира с роялем от бабушки осталась. Какая Турция! Откуда деньги у меня? Любовь рассказывала свою, такую простую и такую сложную и тяжелую историю. Все просто: осталась одна, без мужа, с дитем, с минимумом средств. Работала на дому, пекла тортики, держала квартирантов – девочек студенток. Но денег все равно не хватало. Для яслей – дочка мала, на работу – не выйдешь. И тут мать ее, работая в Германии, предложила подработку. Всего на три месяца контракт, а денег – ого-го... И всего-то нужно было Линку определить. Вот она и определила... Туда приехала, договор подписала, да только работать нормально не могла, ночами слезами заливалась, скучала по дочке. Понимала, что отец из бывшего мужа никакой. Она знала, что Стас девочку отдал своей сожительнице, но ведь это неизвестная ей девушка, и с виду – совсем не наседка. – Вот, выдержала всего половину срока. В деньгах потеряла, но вернулась – не смогла больше без дочки. Я знаю, что вы обо мне думаете. И вы абсолютно правы. Кукушка я... – Ну, что Вы. Мы так и не думали, – оправдывалась Нюра. – Думали, думали,– кивнула Ленка и подняла бокал,– Предлагаю тост. Давайте выпьем за то, что мать – все же не кукушка. Нормальная мать, как все мы, с огрехами, но с нормальным сердцем. А потом говорили о том, что мужики – козлы, обсуждали Стаса, рассказывали каждая о себе, болтали о том, как там в Германии, и часа через три вдруг поняли, что Нюрка спит прямо за столом. – Знаешь, Люб, – они уже перешли на "ты", – Это вот благодаря Нюрке всё. Если б не она, вряд ли мы бы справились. Она у нас такая...такая...,– алкоголь выбивал слезу, Томка заплакала. – Ладно, ладно... Может Нюрке и повезло даже с Акулиной. Зато теперь у нее есть плечо – доктор Юра. Даа... – Он ее Аннушкой зовет, – вспомнила Тома. – Доктор? – переспросила Любовь. Люба осталась ночевать у них. Спала с дочкой на диване. Утром собирались в какой-то невозможной суете и круговерти – всё-таки четыре хозяйки – это перебор. Зацеловали Акулинку, одевали ее в восемь рук. Нюра тоже поехала провожать свою любимицу. Перевозил на своем автомобиле их доктор Юра. Потому что Аннушка попросила, потому что у него выходной, а ещё потому, что хотел доктор Юра троих детей, как и Аннушка. И решил молодой доктор Юра, что нашел свою судьбу и не хотел ее терять. Осталось дождаться восемнадцатилетия. Нюрке было всего семнадцать лет. (Автор Рассеянный хореограф)

Буквaльнo o тoм, кaк зeмля ухoдит из-пoд нoг cтpaшныe кaдpы