Предыдущая публикация
«ЗНАЛ, ПРО ЧТО ПЛАКАТЬ, ПРО ЧТО СМЕЯТЬСЯ...
»
Вспоминая Андрея Миронова.,
которого не стало 37 лет назад…
РАБОТАЯ в «Смене», дорогой читатель, я всякий раз для праздничного номера, посвящённого Восьмому марта, старался придумать что-нибудь необычное. Например, однажды разыскал в Ленинграде сразу трёх героинь: Анну Каренину (причём она, вот чудо-то, работала проводницей на «Красной стреле»), а в детском саду – воспитательницу младшей группы Наташу Ростову, а на фабрике «Большевичка» – швею Татьяну Ларину, которая, в отличие от пушкинской Татьяны, была замужем хоть и не за генералом, но всё же за ефрейтором… В другой раз специально, ради заголовка, отыскал на «Красном треугольнике» женскую бригаду, в которой оказалось восемь работниц, причём бригадиршу звали Мартой. И появился очерк под названием: «Восьмая – Марта»…
А в 1969-м за недельку до этого дня отправился в Москву, потому что тоже замыслил нечто забавное…
***
ЕСЛИ тебе, дорогой читатель, меньше пятидесяти, то едва ли можешь представить, как в послевоенные десятилетия для любителей советской эстрады звучало сочетание двух фамилий: Миронова и Менакер! Их сатирический дуэт, ставший Театром двух актёров, знали в любом уголке огромной страны. Поэтому совсем не случайно я тогда заявился в их сплошь заполненную фарфором столичную квартиру. Идея была такая: хотя «Миронова и Менакер» так же неразделимы, как «Минин и Пожарский», но в связи с Международным женским днём газета слово даёт именно Мироновой, а Менакер может рассчитывать лишь на короткие реплики. Название материала я придумал заранее – «Миронова без Менакера». (И оно потом среди читателей вызвало бурную реакцию. Сам наблюдал на улице, где тогда в изобилии расклеивалась «Смена», как люди, увидев эти три крупно набранных слова, скапливались у газетного стенда, дабы поскорее прочесть про то, что любимые артисты развелись!).
Итак, мы с Марией Владимировной уютно расположились за столом, а обиженный Александр Семёнович поодаль уткнулся в свежий номер «Правды». И в ответ на первый же вопрос (насчёт самого памятного для неё 8 марта) моя «ответчица» радостно воскликнула: «Ну, конечно же, 8 марта 1941 года, когда родила Андрея! Так что все последующие восьмые марта стали для меня двойным праздником!» А супруг из-за угла пробурчал: «А мне в этот день всякий раз надо искать аж два подарка. Сплошное разорение...»
И, мигом нарушив мой план, они наперебой стали рассказывать о сыне...
***
ЧУДОМ сын пришел в этот мир не на сценических подмостках: в самом начале спектакля у Марии Владимировны начались схватки, и её еле-еле успели довезти на Арбат, до роддома имени Грауэрмана, где за несколько лет до того явились на свет будущие друзья Андрея – Шура Ширвиндт и Миша Державин. Кстати, случилось это вечером 7-го, но весёлые родители, уговорив вра¬чей, чтобы в метрике значилось 8-е, тут же выдали репризу: «Андрюша – подарок женщинам в Международный женский день!»
Совсем скоро грянула война, их Театр миниатюр обслуживал речников Волжского пароходства (но чаще выступали перед ранеными в прибрежных госпиталях), потом артистов принял Ташкент. Однако сынишка ещё в дороге простудился, заболел, и здесь стало совсем плохо: температура под сорок, пол в мазанке земляной... Врач сказал, что спасти малыша может только сульфидин, которого в Ташкенте, увы, не достать. К счастью, Мария Владимировна встретила на Алайском базаре жену знаменитого Михаила Громова (недавно получившего Звезду Героя за беспосадочный перелёт из Москвы через Северный полюс в США, который теперь командовал одной из Действующих воздушных армий) и поведала о своём горе. Та успокоила: «Сегодня в Москву летит спецсамолет, постараюсь вам помочь». И спустя несколько дней доставленный по назначению спасительный сульфидин свершил своё благое дело...
***
В МОСКВУ вернулись осенью 1942-го. А в 1948-м Андрей Менакер стал первоклассником. Да, тогда он носил отцовскую фамилию, но спустя два года, когда «партия и правительство» уже вовсю боролись с «безродными космополитами», а на горизонте маячило «дело врачей-убийц», родители решили, что в этой стране сыну всё-таки безопасней быть Мироновым. Про свою 170-ю школу, где, кроме Андрея, учились Эдвард Радзинский, Людмила Петрушевская, Василий Ливанов, Геннадий Гладков, Наташа Защипина и другие ныне известные деятели отечественной культуры, мне много рассказывал Марк Розовский. Здесь в драмкружке герой моего повествования сыграл Хлестакова. А в родительском доме он частенько встречал «дядю Лёню Утёсова» (которого, впрочем, звал «дядя Лёдя»), «тётю Рину Зеленую» и прочих ИСТИННЫХ звёзд тогдашней эстрады. А в Доме отдыха Художественного театра – «дядю Мишу Яншина», «тётю Олю Андровскую» – впрочем, всех не перечислить. Так что вполне закономерно решил тоже стать актёром. Вопреки желанию родителей, которые мечтали увидеть сына дипломатом, без всякой протекции (экзаменаторы вообще не знали, чей он сын) поступил в Щукинское училище и потом все четыре года неистово стремился к тому, чтобы быть только первым. Недаром мама его однокурсника Миши Воронцова однажды сказала сыну: «Ты никогда не будешь настоящим артистом, а он будет!» – «Это ещё почему?» – «Потому, что у тебя нет тщеславия»...
На четвёртом курсе снялся в фильме самого Райзмана «А если это любовь?» В перерыве между съёмками вовсю развлекал новых коллег бесконечными шутками, остротами, пока однажды мудрый Райзман ему не шепнул: «Артист в жизни должен говорить гораздо меньше. Нужно что-то оставить для сцены и для экрана. Не трать себя попусту, на ерунду». Эти слова он запомнил на всю жизнь...
***
ПЕРВОЙ его ролью на сцене Театра сатиры в 1962-м был Гарик из спектакля «24 часа в сутки». Затем один за другим последовали: Толстой – в «Дамокловом мече»; Телережиссёр – в «осовремененном», перевернутом с ног на голову классическом водевиле, который у них стал называться «Гурием Львовичем Синичкиным»; Сильвестр – в «Проделках Скапена», Присыпкин – в «Клопе» (потом, через десять лет, там же, заменив Менглета, виртуозно сыграет Олега Баяна); Велосипедкин – в «Бане»... Однако настоящую театральную популярность ему принёс Тушканчик в «Женском монастыре», когда актёр впервые от острой характерности обратился к лирике и мягкой иронии. Именно тогда не очень щедрый на комплименты главреж Плучек назвал Андрея «нашим солнышком». А Мария Владимировна и Александр Семёнович наперебой рассказывали мне, как потряс их сын, представший Холденом в спектакле по Сэлинджеру «Над пропастью во ржи»... И после его многочисленные театральные персонажи отличались своей особой значительностью вовсе не потому, что в спектаклях были «главными», а потому, что всякий раз актер творил их на полной самоотдаче – виртуозно и мощно. Вот почему театралы так рвались «на Миронова», чтобы узреть его Дон Жуана, Жадова, Хлестакова, Чацкого... А меня летом того же 1969-го, когда Театр сатиры гастролировал не невском берегу, потряс его Фигаро, чей изощрённый, тонкий, гибкий, смелый и проницательный ум, по меткому отзыву одного уважаемого критика, «прямо-таки светился в глазах актёра и передавался зрителю то сильной вспышкой афористически ёмкой фразы, то витиеватым, но интересным в каждой интонации движением длинного монолога, то азартом и риском увлекательных и опасных диалогов Фигаро с графом...»
***
А ЕЩЁ мы сразу заметили его в кино. Ну, вспомните: «Мой младший брат», «Три плюс два» (на тех съёмках, как по секрету поведала мне Мария Владимировна, у сына случился бурный роман с Наташей Фатеевой), «Берегись автомобиля» (ах, каков был его ловкач и деляга Дима Семицветов!), «Старики-разбойники» (ещё один блатной прихвостень). Увы, некоторые кинорежиссёры стали эксплуатировать Миронова в образах жуликов и авантюристов (за изящество, тонкую пластику и обворожительную улыбку которого зритель готов был простить его персонажам всё – обман, подлог, измену), и актёра это расстраивало. Он убедил Григория Рошаля, что в картине «Год как жизнь» способен сыграть молодого Энгельса, и сделал это очень достойно, однако фильм прошёл по экранам незамеченным. Спустя годы мы будем потрясены его героями и в ленте Ильи Авербаха («Фантазии Фарятьева»), и Александра Митты («Сказка странствий»), и Алексея Германа («Мой друг Иван Лапшин»), где Миронов пронзительно передал трагизм незадавшейся судьбы при внешних приметах благополучия и успеха...
Но массовый кинозритель, конечно же, прежде всего, запомнил и навсегда полюбил в гайдаевской «Бриллиантовой руке» обаятельного прохвоста Козодоева по кличке Граф и его песню-танец (чуть хрипловатый голос особого тембра и невероятная пластика!) про «остров Невезения». Кстати, именно тогда состоялся дебют Миронова-вокалиста, и, начиная с этого фильма, Андрей стал часто петь и в кино, и на творческих вечерах. Вот и в фильме Бычкова «Достояние республики» его полный романтики бывший придворный учитель фехтования по прозвищу Маркиз (здесь Миронов сполна смог выразить самого себя – красивого, доброго и сумбурного, азартного и скрытно-нежного, максималиста в душе, не признающего половинчатых дел и чувств) со своей «Песенкой о шпаге» («Вжик, вжик, вжик – уноси готовенького!.») мгновенно стал героем тогдашних мальчишек... А его Остап Бендер из «Двенадцати стульев» с песней «Белеет мой парус такой одинокий...», где при всём наборе комедийных красок актёр явил драму очень талантливого человека. А его министр-администратор из «Обыкновенного чуда» – прожжённый циник, перезрелый ловелас с песенкой про бабочку, которая «крылышками бяк-бяк»... Поставивший эти фильмы Марк Захаров сказал про Миронова: «Андрей угадал какую-то волшебную пропорцию необходимой нам боли и необходимой радости, ума и безрассудства. И ещё, самое главное, – всегда знал, про что плакать, про что смеяться. Знал, кого ненавидеть, а на кого молиться. И везде – уровень мастерства!»...
Эльдар Рязанов был потрясён тем, что Миронов – сам, без всяких дублёров – творил на съемках «Невероятных приключений итальянцев в России»: на скорости шестьдесят километров в час вылезал из кабины пожарной машины, по аварийной лестнице перебирался на крышу ехавших внизу «Жигулей» и влезал в салон автомобиля; держась руками за ковровую дорожку, спускался из окна на шестом этаже гостиницы «Астория»; на огромной высоте висел над Малой Невой, ухватившись за край разведённого моста, под которым проплывал теплоход; один на один вёл с могучим львом «светскую беседу». (Между прочим, тогда же, в июне 1973-го, спустя неделю после съёмок, я у этого самого Кинга в Стрельне «брал интервью», и неблагодарный зверюга оставил на моей ноге след когтей. А ещё через месяц Кинг погиб).
***
НЕЗАДОЛГО до 1976-го я на «Ленфильме», где Миронов снимался в «Небесных ласточках» (помните его Селестена?), втянул артиста в прикольное интервью насчёт приближающегося Нового года. Например, попросил придумать объявление, связанное с Новым годом, и он мгновенно выдал:
– Меняю один Новый год на два старых в разных компаниях!
– А сочинить рекламу ёлочных игрушек слабо?
Миронов усмехнулся:
– Совсем не слабо. «Покупайте ёлочные игрушки только в магазинах «Ленкультторга». Остерегайтесь покупать их в магазинах «Молоко», «Обувь» и «Трикотаж»!
Я не унимался:
– Чем, Андрей Александрович, украсите ёлку, если у вас нет ни одной ёлочной игрушки?
Миронов хихикнул:
– Повешу объявление, почти как на скамейках в парке: «Осторожно – украшено». И все поверят. Но вообще-то не человек украшает ёлку, а ёлка украшает человека.
В желании всё-таки подловить артиста я придумал для него очередное испытание:
– Предположим, что у вас в квартире нет часов, радио, телефона и телевизора. Как вы с максимальной точностью встретите Новый год?
– Очень просто. Переверну ёлку и посмотрю на срез: в двенадцать часов должно прибавиться ещё одно годовое кольцо.
Видя, как любимый артист торопливо поедает пирожок, не мог не поинтересоваться:
– Вы всегда, Андрюша, питаетесь вот так, на ходу?
Миронов вздохнул:
– А что делать, раз пытаюсь «объять необъятное»: со спектакля – на съёмку, со съёмки – на спектакль. Ещё концерты… Зрители мне сочувствуют. Однажды во время концерта в Ленинградском доме офицеров из зала прислали на сцену большой апельсин, на котором было написано: «Андрюша, скушайте. Вы плохо выглядите»…
***
ОН «плохо выглядел» ещё и потому, что стало подводить здоровье. Особенно – после того, как в марте 1982-го скончался Александр Семёнович, любимый папа.
А в начале 1985-го резко обострился давний недуг: по всему телу пошли страшные фурункулы, поднять руки-ноги было жутко мучительно. Михаил Державин вспоминал: «В "Ревизоре", когда он, Хлестаков, падал, мы с Шурой Ширвиндтом (Бобчинский и Добчинский), пытались изловчиться и поймать его так, чтобы не дотронуться до больных мест под коленками, под мышками. Он страшно мучился. Дорогой парфюм заглушал аптечный запах разных мазей, которыми он спасался. Ему делали переливание крови, аутогемотерапию. Но ничего не помогало. Пришлось ложиться на тяжёлую операцию по удалению лимфоузлов…»
***
В АВГУСТЕ 1986-го на пляже ялтинского Дома творчества «Актёр» первая его жена актриса Екатерина Градова (та самая радистка Кэт из «Семнадцати мгновений весны») поведала мне, каким нежным мужем и смешным отцом маленькой Машеньки был Андрюша, пока их брак якобы не разрушила властная Мария Владимировна... Там же, между заплывами, Анатолий Дмитриевич Папанов объяснял мне, что более потрясающего на сцене партнёра, чем Миронов, просто не существует. Когда мы прощались, Папанов сказал: «Продолжим разговор в будущем году на этом же месте...»
***
НО ПРОДОЛЖЕНИЯ, увы, не последовало: в начале августа 1987-го Анатолий Дмитриевич скоропостижно скончался. Поскольку Театр сатиры тогда гастролировал в Риге, на его похоронах в Москве коллег почти не было. Миронов по этому поводу очень переживал... А руководство театра предложило ему заполнить брешь – давать свои сольные концерты вместо спектаклей, где участвовал Папанов. Согласился, хотя уже тогда чувствовал себя неважно.
И через несколько дней, 14-го, когда на сцене Рижского оперного театра играли «Женитьбу Фигаро», уже перед финалом, Андрей вдруг опёрся рукой о витой узор беседки и медленно-медленно стал ослабевать... Ширвиндт, игравший графа Альмавиву, подхватил его, поднял на руки и услышал: «Шура, голова болит...» Это были самые последние слова актёра блистательной лёгкости, чарующей пластики, по праву носившего звание «народного», рождённого, как ты, дорогой читатель, помнишь, едва ли не на сцене и на сцене же завершившего свой короткий, но великий путь...
Смерть наступила 16-го, в 5.35 утра.
Узнав страшную весть, Мария Владимировна произнесла: «После этого я жить не должна….»
Коллег, продолжавших рижские гастроли, в Москве, на Ваганьковском, тоже почти не оказалось, но сотни тысяч москвичей пришли проститься со своим кумиром…
Окаменевшая от горя мать пережила сына на десять лет…
/Лев Сидоровский/
Следующая публикация
Нет комментариев