Чайкин город

Есть полный смысл жить, мои вы дорогие. Ведь каждый Божий день здесь небеса другие. И нынешний рассвет – он нам едва знаком, Распахнуто окно весёлым сквозняком, Который, ничего не зная о вчерашнем, Дарует новый шанс и мне и всем домашним. Лариса Миллер

– А ты меня любишь? – Конечно, мой сладкий. – До неба? – До самой далекой звезды... Хватай-ка игрушку и пулей в кроватку – сегодня приснятся волшебные сны. – А мы навсегда?.. – Ну конечно, любимка, – от сердца до сердца протянута нить. Никто никогда не порвет эту нитку... Ложись, постреленок, устал ведь шалить... ...Сидит у окошка старушка седая, дрожащей рукой что-то пишет в ночи... "Совсем уж, Антошка, я стала плохая. И доктор сказал – нету смысла лечить. Приехал бы, сына, со мной попрощаться. Не виделись сколько... года, а не дни. Я знаю, путь длинный, Не просто примчаться. Внучонка, сынок, за меня обними..." Вздохнула старушка, письмо отложила, скатилась слезинка по дряблой щеке. С трудом поднатужась, закашлялась было, и венка забилась на слабой руке... ...Наутро в домишке ни звука не слышно. Старушка лежит, улыбаясь во сне. Ей снится игрушка в руках у сынишки – отважный солдатик на бравом коне. Дыханье слабеет... и вдруг – прекратилось. Душа устремилась в небесную даль. Письмо на столе обелиском застыло – как вечно замерзший и снежный февраль. Все строчки кривые, прочесть будет сложно, и только последние буквы тверды: "Скучаю, мой милый, люблю, мой хороший, до самой-до самой далекой звезды". Юлия Кириленко Художник Shann Replay

Варила счастье по рецепту Из кулинарной книги. Небес добавила для цвета И тучи для интриги. Дождем приправила звенящим Души своей творение. Чтоб было счастье настоящим, А не мираж- видение. Бутоны роз, пионов, лилий, Сирени белой с вишней. Еще, в рецепте говорилось, Мечта не будет лишней. Улыбки в блюдо добавляла По собственному вкусу. Но мне всегда их слишком мало! Лишь так- для перекуса. Следите, чтобы ненароком Обиды не попали. Тогда уж точно выйдет боком, Над чем вы колдовали. Варила счастье в разном цвете И пробовала вновь. Еще я в блюдо на рассвете Добавила любовь... Ольга Колот

Когда нет аппетита и кусок в горло не лезет - покормите кого-нибудь. Когда грустно и тоска навалилась - порадуйте кого-нибудь. Когда никто не помогает - помогите кому-нибудь. Когда ничего хорошего не происходит, когда жизнь жестока - сделайте хорошее кому-нибудь. Если некому вас утешить - утешьте кого-нибудь. Пожалейте и поддержите. И станет легче. Даже если вы из последних сил это сделаете. Станет легче. И силы начнут возвращаться. Аппетит появится. Желание жить. И помощь придет удивительным образом, нежданно-негаданно. Это такой секрет. Его многие хорошие люди поняли сами. Всё, что мы делаем другим, мы делаем в итоге себе. Мы часть целого. Часть Жизни. Даже если вы просто польете цветок, станет легче. Главное, от души это сделать. И когда нам плохо, тяжело, одиноко, когда мы беспомощны и в тупике, этот немудреный способ помогает. Попробуйте. Оглянитесь. Где-то рядом тот, кому вы можете сделать добро. И оно вернется. Вернется многократно. А вы станете сильнее и крепче. И справитесь. Обязательно справитесь… Анна Кирьянова

Когда на дачах пьют вечерний чай Туман вздувает паруса комарьи. И ночь, гитарой брякнув невзначай Молочной мглой, стоит в иван - да - марье. Тогда ночной фиалкой пахнет всё: Лета и лица. Мысли. Каждый случай. Который в прошлом может быть спасён И в будущем из рук судьбы получен. Борис Пастернак Художник Любовь Журавлёва

ЗАПИСКИ, ХРАНИВШИЕ ЛЮБОВЬ… Он шёл на операцию, а она его несколько дней перед этим успокаивала. Плановая операция, уже очень надо сделать, ничего страшного, это всего лишь пару часов, подобное поставлено на поток, у него хорошие анализы, крепкое сердце… Говорила одно и то же, как заведённая. Он улыбался, гладил руку и молчал. И ей казалось, что он её не слышал, что всё это она рассказывает себе, себя успокаивает, себе объясняет. Впрочем, так оно и было. Он слушал её, но не слышал. Просто смотрел, как она двигается по квартире. Как накрывает на стол. Как пьёт кофе, заботливо сваренный им на завтрак. Как хмурится и беспокоится. Как сто раз перебирает в пакете его больничные принадлежности. Как напоминает позвонить сестре в далёкую страну. Они уже давно живут только вдвоём. Половину той жизни, что прожили с родителями, сыном, внуками. Родителей похоронили, сыну купили квартиру. Остались вдвоём и по выходным накрывали столы, как раньше, звали друзей. Летом ездили в отпуск. И всё время ходили, взявшись за руки. Перешагнули 60-летние рубежи, а рук так и не расцепили. Они были таким единым целым, что даже имена не имело смысла произносить раздельно. Что они пережили, долго рассказывать. Всё было. Она детдомовская. Но вдруг, когда уже даже вырос её ребёнок, нашлась мама. Больная, брошенная, никому не нужная. Она, не задумываясь, взяла её к себе. В свою тесную городскую квартиру. Практически все крутили пальцем у виска. Мама её оставила в крошечном возрасте. И никогда, никогда в жизни не вспоминала о том, что у неё есть дочка. Она и вправду не понимала, чего от неё хотят? Чтобы она бросила маму? Так же, как мама бросила её? Но ведь ей было больно, все эти годы было очень больно! Она не хочет, чтобы так с мамой… Маму досматривали вместе с мужем. Она пролежала несколько лет, два последние годы лишилась рассудка. Но они не роптали, молча ухаживали, кормили — поили, меняли подгузники и постель, лечили… Она, собственно, всё могла. Когда он был рядом. И ничего её не пугало. Когда он был рядом. На операцию она его провела. И сидела под дверью. Ждала. Пустяковая операция, но всё равно куча переживаний. Он никогда серьёзно не болел. И ей было немного странно сидеть и ждать окончания его операции. Машинально сунула руку в сумочку, нащупала конверт. Удивилась, вроде никаких конвертов у неё в сумочке не должно быть. Вытащила. Ещё больше удивилась — письмо от него. Когда он успел написать? Когда в сумочку успел запихнуть? Они ж вроде всё время были рядом, она бы заметила. Прочитала. Очень странное письмо. Он вроде прощался. Она сидела, боясь пошевелиться. Она всё поняла. Ещё до того, как врачи вышли из операционной. Пустячную операцию он не перенёс. Остановилось сердце. То самое, вроде здоровое и никогда не болевшее. А потом, после похорон-валерьянок-пустоты-нечеловеческой боли, она вытащила из шкафа свою кофту и в кармане нащупала листик. Это была смешная записка. От него. Потемнело в глазах. Полезла в другой карман, зимнего пальто. И там записка. С пририсованной смешной рожицей. У неё в квартире оказался миллион этих его записок. Написанных до остановки сердца на операционном столе. И найденных ею после его похорон. Она сначала плакала, не могла читать, физическую боль вызывал даже его почерк… Потом начала читать. Он шутил, приободрял, спрашивал, предполагал, жалел, любил… Он был живым и прежним, в тех записках. И, глядя мне в глаза, она вдруг говорит: — Понимаешь, мне даже стыдно сознаться в том, что я тебе скажу. Стыдно, когда вокруг много горя и много проблем, когда вроде так и не бывает, все друг на друга жалуются… Понимаешь, я была очень счастлива как женщина. Очень. Я не могу об этом рассказать. Но я была очень счастлива. И десять лет, каждый вечер, она перечитывает его записочки. Те, которые находила в квартире ещё долгое время. Те, которые ей тогда помогли не сойти с ума. Те, которые продолжают хранить его тепло. И его любовь. Автор: Зоя Казанжи

Учите красоте друг друга — И вам откроется любовь. Пусть станет вашею заслугой Её светящаяся новь. Живите так, чтоб зазвучала Она из сердца, сутью стала, Чтоб ваша жизнь себя саму Впредь от любви не отличала Терентий Травник Художник Анна Виноградова

Надо в школах ввести очень важный предмет — Тот, которому равного, думаю, нет: Надо радости с раннего детства учить. Надо эту науку в программу включить. Надо залежи счастья учиться искать. Надо знать как суметь его не расплескать, Чтобы в возрасте позднем, почти на краю Сохранить нерасплесканной радость свою. Лариса Миллер