Предыдущая публикация
АНТАЛОГИЯ ПОГРАНИЧНОЙ ПРОЗЫ:
Скорость пограничного дозора.
А страшновато, чёрт! Да не оттого, что на границу выхожу. Как-никак уже опытный пограничник, целых три недели на заставе служу. На линейной! Классно звучит, да? И романтично.
Хотя романтика тут, конечно, своеобразная… Сегодня впервые иду дозором. И сразу на правый фланг, а он длиннее левого аж на два километра. И, стало быть, надо протопать до стыка с соседями десять километров и обратно ровно столько же. И вот вроде на «гражданке» пешком много ходил, случалось и побольше на свой личный спидометр наматывать, а всё равно страшновато. Это ведь тебе не по асфальту в качественных китайских мягких и лёгких кедах, это тебе в сапогах, с автоматом, сигнальным пистолетом и полным подсумком вдоль системы по раскисшей от внезапной оттепели дороге.
Да она ещё по холмам скачет, дорога эта. Как будто играет: а можешь вот так подпрыгнуть? А вот так? А этак вот можешь?! А параллельно дороге спящий подо льдом Амур-батюшка и — в напоминание о кедах! — Китай.
Среди двух младших наряда я — наимладшейший. И по сроку службы, и по возрасту, и по опыту пограничному. Димка Осокин младший постарше, уже год на заставе. Ну а самым старшим во всех смыслах у нас сержант Трушников, инструктор службы собак, который, естественно, на дозорах собаку съел, извините за каламбур. А так-то его Джульбарс (Джулька, по-заставскому) вполне себе жив, здоров и доволен жизнью.
Получили приказ, идём к месту для заряжания оружия, к стойке, к которой как раз и привязан сейчас Джулька, приведённый туда Трушниковым заранее. Отщёлкали звонко контрольные спуски и предохранители автоматов, мягче и глуше — снаряжённые патронами магазины. И вот уже спускаемся от стоящей на пригорке заставы к воротам системы. Чуть впереди дежурный и инструктор, следом мы с Осокиным.
— Ну, сейчас Труха впарит! Это как пить дать! — вполголоса сообщает мне Димка. — Он всегда впаривает. А тут ещё ты — молодой! В общем, держись, не отставай. В темп попади и вперёд, понял?
Я киваю, ещё больше устрашённый этим жутковатым и тяжеловесным «впарит». А с другой стороны… чего бояться-то? Да я в своё время ещё не так впаривал! Бывало, не дожидаясь рейсового автобуса, уходил из города в свой военный городок после рабочего дня на заводе. А километров там было — ого-го! Ну, вы понимаете, — это я так подбадриваю себя и настраиваюсь. Да нормально всё будет. Портянки туго намотал, без морщин, сапоги тютелька в тютельку по размеру. Так что… Да сам же в блокноте записывал про пограничника, который должен стрелять, как ковбой, и бегать, как его лошадь! А тут даже и не бежать надо, а просто быстро идти.
За системой Трушников ставит нам приказ, в результате чего оказываюсь в боевом дозорном порядке посередине. Димка — замыкающий. Я должен по ходу дела наблюдать в сторону тыла, за воздухом и за составом наряда. Впрочем, за составом наряда и воздухом будем наблюдать все. Вот и всё, двинулись. Сержант сразу набрал такой темп ходьбы, что иначе, чем вот именно впариванием это и не назовёшь. А дорога скользкая, грязь жирная, вязкая, тяжёлая.
И что, он хочет сказать, что идёт сейчас со стандартной скоростью пограничного дозора?! Шесть километров в час?! Да он все двенадцать давит, зараза! Остро завидую спущенному с поводка Джульке, радостно мотающемуся вдоль обочины. Но молчу в тряпочку, держу темп, хотя и проваливаюсь временами аж почти до Димки. Тот подстёгивает парой-тройкой не дежурных фраз, и я снова наддаю. Чёрт, я же не наблюдал в сторону тыла всё это время!!! Или нет, нет, наблюдал всё-таки… раза два, кажется. Просто боюсь потерять из виду **** Трушникова, неутомимо месящего грязь своими тощими, длинными ходулями.
…Опоры системы, тускло-зелёные сдвоенные колпаки линейных блоков, рифлёная змея контрольно-следовой полосы, белые диски курсоуказателей на столбиках метровой высоты. Им никогда не будет конца, никогда! Они издевательски легко тянутся к далёкому горизонту. И они… в сговоре с Трушниковым! Всё равно дойду назло врагам и сержанту! «Гвозди бы делать из этих людей…» Из нас, в смысле. Из меня конкретно. Не было б в мире хлипче гвоздей. Гвоздя, то есть. А что, смешно… И вдруг сержант — там, впереди — останавливается. И даже… садится! Рядом с бетонным дотом. У нас таких не один на участке. Я немедленно взбадриваюсь, делаю непробиваемое лицо (дескать, каким-то там дозором меня не проймёшь) и вскоре тоже оказываюсь возле дота. Трушников курит. Смотрит испытующе и насмешливо.
— Ну и как оно?
— Нормально, товарищ сержант, — спокойно так отвечаю, с чувством собственного достоинства и до конца выполненного долга. До какого там конца?! Ещё ж обратно шкандыбать, если это стык, конечно. А вдруг не стык?! Вдруг мы просто отдохнуть остановились?! А ступни-то уже горят, саднят даже.
— Нормально, значит… А доложи-ка мне, что ты видел в тылу участка, пока мы шли?
Опа! Засада! Ну и что я видел? Должен же я был хоть что-то увидеть? А, вот! По ту сторону системы ГАЗ-53 навстречу проехал вроде.
— Грузовик гражданский по тылу, в сторону заставы.
— Так, хорошо. Ну и какой у него номер? Сколько людей в кузове сидело? Сколько в кабине?
— В кабине двое, голубая такая кабина… — уверенно начал я, — а в кузове… это… не рассмотрел, товарищ сержант.
— Хреново! Про номер, получается, уже и смысла не было спрашивать. Ладно. А ещё что, кроме грузовика?
— Больше ничего, кажется, не было.
— Креститься надо, когда кажется! Не дай бог, ты мне хоть что-то пропустишь на обратном пути! Как шпрот, на полах заплывёшь, когда вернёмся! Садись пока, отдыхай пять минут. Осокин, передай на заставу, что мы на стыке.
Димка достал из поясного чехла микротелефонную трубку со шнуром и пошёл к опоре, на которой виднелось прикрытое сверху прямоугольником толстой чёрной резины линейное гнездо связи. Это Осокину теперь, когда обратно к нам пойдёт, надо будет следы на КСП заделать и знак свой личный рядом с ними оттиснуть.
— А ты хоть знаешь, что мы должны ещё метров двести участка соседней заставы проверить?
— Так точно.
— Так то-очно, — передразнивает Трушников. — Знаешь, значит? А чё расселся тогда?
— Так вы же, товарищ сержант, сами сказали, что садись…
— Сказал! А ты что должен был сказать? Так, мол, и так, товарищ сержант, ни за что не сяду, пока соседскую КСП не проверю! Да ладно, не дёргайся, шутка! Обратно пойдём, вот тогда и проверим.
…Несколько минут мы втроём молча курим, а я с ужасом думаю, что впереди ещё 10 километров 200 метров. То есть 400 метров. Обратно-то ведь этот не наш отрезок тоже надо пройти. Да ещё от ворот системы до заставы метров триста… Ступни уже просто жжёт немилосердно. Как же я пойду? Лучше бы вообще не садился и не расслаблялся. А Джулька всё носится и носится, неутомимый и по-щенячьи радостный. Хорошо ему живётся всё-таки. И в дозоры ходится!
— Так, всё, встали, пошли. Прежним порядком. Сначала к соседям заглянем, а потом и до дому подадимся.
На самом деле к соседям заглянул, конечно, только я. А тем временем Трушников взял Джульбарса на поводок. Тоже ведь нельзя, чтобы собака набегалась до упаду. Вдруг что, а у неё уже сил нет. С другой стороны… Это у Джульки-то сил нет?! Да у него вечный двигатель где-то спрятан!
…Опять свистящие на ветру бесконечные нити колючей проволоки, опять КСП, опоры, линейные блоки, курсоуказатели и грязь, грязь, грязь — по пуду на каждом сапоге. Я уже не держу темп — я в темпе ковыляю! И мысленно проклинаю тот день, когда в военкомате согласился после не слишком продолжительной беседы с капитаном-пограничником служить в доблестных пограничных войсках КГБ СССР. Но очень уж убедительно рассказывал капитан, интересно. И сам такой весь был подтянутый, суровый, в сногсшибательной зелёной фуражке. Вот я и купился. Пожалуйте в «команду-300»! Подумать только: мог ведь сейчас бороздить какие-нибудь моря на крейсере или там большом противолодочном корабле. Да хоть на подводной лодке! Или мог просто попасть в «команду 300-А», в морские части погранвойск то есть! Главное, что там нигде нет пеших дозоров. И грязи! И… Ах ты ж, чёртова сила! Я же снова уже целый участок не наблюдаю в сторону тыла!!!
Однако даже дозор на правый фланг не бесконечен. Завершился и он. Почистил я автомат, сдал боеприпасы и, стиснув зубы, дохромал до сушилки. Сапоги снимать страшно. Представляется, что они до щиколоток, по крайней мере, наполнены кровью. Стягиваю левый и зажмуриваюсь. Открываю глаза — нет крови! Ни фига себе! А что же там тогда на ступне так саднит? Разматываю портянку и вижу здоровенный, во всю ступню почти, волдырь. На правой ступне такая же жизнеутверждающая картина. Ну да, крови-то ведь нет! Потому и жизнеутверждающая. Вот только как же мне теперь на службу ходить?
— В холодной воде немного ноги подержи, потом возьми у дежурного в аптечке йод, продезинфицируй иголку на огне от спички, проткни волдырь в нескольких местах, потом всё осторожно тоже йодом смажь, — это Димка Осокин, добрая душа, подошёл неслышно, пока я своими страшными увечьями упивался. — Только йодом мажь не густо, а так… немного.
Между прочим, Трушников тоже добрым оказался. Он не стал выпытывать у меня, что я видел в тылу участка на обратном пути. И, стало быть, я не заплыл на полах, что само по себе уже счастье. А то в самый раз бы теперь было ползать на карачках по коридору с тазиком и тряпкой.
Ну что, скрепя сердце и скрипя зубами всё так и сделал, как Димка посоветовал. И забинтовал. Портянками. Кто-то сейчас наверняка подумает: и получил долго не заживающие, гниющие ступни. А вот и ничего подобного! Дуракам, пьяницам и перводозорным всегда везёт! Я всего лишь только в следующие сутки после дозора ходил в тапочках. Не просто ходил, конечно, а по кухне, поскольку заступил туда рабочим. А ещё через сутки пошёл часовым заставы — четыре часа на вышке днём, четыре часа ночью круги мотаешь по территории, но в этом случае скорость движения задаёшь себе сам. А потом пошёл на ЧГ, там тоже надо ходить не торопясь и время от времени останавливаясь, чтобы осмотреться с помощью ночного бинокля «Блик» и местность послушать.
Одним словом, втянулся. Всё вскоре зажило, как на собаке. И мне уже очень трудно было понять, как это меня всерьёз тянуло на флот? Какой флот, когда тебе выпало трудное счастье служить на линейной заставе!
…Из очередного (второго) дозора я пришёл даже без мозолей. Правда, и старшим наряда был не Трушников, а Салмин. А он не впаривал. Просто чётко выдерживал шесть километров в час. Ни быстрее, ни медленнее, как раз и навсегда запрограммированный робот. Шесть км/ч. Нормальная скорость пограничного дозора.
Олег БУЧНЕВ
Следующая публикация
Комментарии 1