Предыдущая публикация
МОНРО...
Изначально не было ни великолепной фигуры, ни врожденной грации,
ни тем более душевной энергии. Свою женственность и великолепие она создала сама.
Самоотверженность, с которой она "лепила" свой образ, поразительна...
Впрочем, не было и Мэрилин Монро. Это имя было выбрано на киностудии "XX век Фокс" для двадцатилетней Нормы Джин Доуэрти.
Новым благозвучным именем, в 1946 году она подписала контракт с этой крупнейшей голливудской киностудией. Выбирая псевдоним для фигурантки фильма, недостаточно высокой и несколько полноватой, работники компании не предполагали, что перед ними - одна из самых ярких звезд мировой культуры двадцатого столетия. Образ которой, до сих пор можно встретить в современном искусстве, музыке и одежде.
Короткая и яркая жизнь актрисы заставляет вспомнить легенду о том, что человек сменивший имя, данное ему при рождении, принимает вызов судьбы, вступает с ней в единоборство.
Двадцатилетняя Мэрилин действительно не была классически красивой. При росте 162 см она весила больше 60 кг. Объем груди равнялся объему бедер и составлял 96 см. И самое главное - в ее глазах было столько печали и одиночества.
Она была соткана из комплексов. Позже один из близких ей критиков напишет:
"Не быть любимой в 25 лет, или 35, или в 45- терпимо, если тебя любили в 5 лет. Сказать, что Мэрилин обошли нежностью в детстве - значит сказать очень мало".
Ее мать была голливудской киномонтажницей. Она женщина странная и непредсказуемая. Твердо решила, что дочь станет кинозвездой. Малышке, которая только училась ходить и произносить первые слова, она подводила брови, румянила щеки, делала причудливые прически. Материнские игры продолжались недолго.
Норма Джин не знала отца и не помнила мать. Она была еще слишком мала, когда мать попала в психиатрическую больницу.
Зато навсегда осталось в памяти - горечь одиночества, сформировавшего ее характер. Девочку передавали на воспитание из семьи в семью, пока не сдали в детский дом.
На прогулках, благовоспитанные дети гуляющие с нянями, показывали в их сторону пальчиками и кричали:
"Сироты идут, сироты!"
В этот момент девочка отчетливо поняла, что надеяться в жизни ей придется только на себя. Все, чего она добьется, станет плодом ее собственных усилий.
Из детского дома ее забрала подруга матери. Но Норма успела слишком много пережить, чтобы сохранить в душе детскую радость. Она была грустной старушкой четырнадцати лет.
Приемную мать поражала серьезная страсть девочки к самоусовершенствованию. Норма могла часами копировать позы. Отрабатывать улыбку, как у Марлен Дитрих. Вскидывать голову, как Грета Гарбо. Без устали повторять походку героинь знаменитых фильмов.
Первой самостоятельной победой, стало избавление от врождённого заикания. Которое обострилось после детского дома. Девочка не могла произнести без запинки и двух слов. Она исправляла свой недостаток три года.
Под грохот кастрюль и разговоров в соседних комнатах она громко читала страницы текста, стараясь перекричать шум. Иногда "шумовой фон" создавала льющаяся вода в ванной комнате. Которую перекрывали песни и медленные четкие громкие монологи, обращенные к пустым стенам. К шестнадцати годам, без помощи логопедов, она вылечила себя от заикания.
Избавление от дефекта речи не сделало ее счастливой. Она по-прежнему чувствовала, что попросту никому не нужна.
Вечерами она посещала "Школу шарма", а днем работала на заводе. Там заводской корреспондент сделал ее первый снимок, который попал на страницы журнала.
С этим журналом Норма Джин явилась в агентство "Голубая книга", желая стать фотомоделью. Она начала рекламировать купальные костюмы.
И чтобы не оказаться выброшенной за борт, как большинство фотомоделей, она начала заниматься развитием гибкости. Она копировала движения актеров пантомимы. Для группы опусы и рассказы Повторяла танцевальные па, кружилась на высоченных каблуках. Это не было игрой или развлечением. Напротив, серьезными тренировками. После которых она без сил садилась в прохладную ванну и еле "доползала" до постели.
Каждое утро и каждый вечер по полчаса держала ноги поднятыми у стены.
Позже репортеры будут одолевать ее вопросами:
"Откуда у вас такая гибкость? Где вы научились так потрясающе двигаться?"
Мэрилин отвечала только одной фразой:
"Я научилась двигаться, когда родилась. И ходить, когда мне был год. И с тех пор не беру никаких уроков".
Всю жизнь она боялась, что вновь станет никому не нужной и вернется к детскому отчаянному одиночеству.
Не потому ли целыми часами поправляет свой грим, делая его незаметным для окружающих. Со свойственной ей настойчивостью она шлифует свою внешность, придавая ей шарм и выразительность. Она относилась к своему лицу, как художник к создаваемому полотну. Подправляла волосы, наклеивала ресницы, покрывала лаком ногти. Она скрывала свои недостатки при помощи мастерского грима.
Этому мастерству она училась сама, никому не доверяя свою внешность. Однажды она удивила фотографа, который застал ее за странным занятием: Мэрилин сидела с гримом в руках, а перед ней был открыт учебник по анатомии. Она овладевала высшими секретами макияжа. Лишь в последние годы и только избранным парикмахерам и массажистам она доверяла свое лицо и тело.
На стекле в ванной, она выводила губной помадой изречения, которые помогали ей жить. Их она переписывала из книг или придумывала сама:
"Не ждать большего, чем можно достичь", "Суета убивает" или "Не волноваться, а волновать".
Мэрилин питалась очень странно. Она была абсолютно равнодушна к еде. Могла в течение дня пить только свой любимый апельсиновый сок.
Журналистам отвечала:
"Я не придаю большого значения еде. И ненавижу рестораны - там очень много народу. Зачем деликатесы? Ведь есть тертая морковь, сырые яйца и молоко. Их я и ем".
Она никогда не принимала пищу по часам. Ненавидела грязные тарелки и запах раковины. А потому предпочитала сто раз на дню открывать холодильник - и откусить кусочек мяса, смазнуть пальцем немного масла, откусить яблоко, отломить крошку сыра. К вечеру продукты в холодильнике выглядели так, словно подверглись нападению мышей. Сегодняшние диетологи назвали бы это дробным питанием.
В общественные места Мэрилин всегда приходила потрясающе свежей и ухоженной. Но всегда опаздывала.
"Лучше опоздать, но прийти в полной форме. Во всяком случае, что я люблю, так это не торопиться. Наше время слишком суетно. А красота и совершенство требуют времени и неторопливости. У меня есть одно желание - постоянно стремиться к совершенству".
Насколько искусен был сложнейший грим, - основная сложность заключалась в том, что он был незаметен, - настолько же простой была ее одежда. Правда, при ее ослепительной внешности этого никто не замечал.
Платья Мэрилин, выставленные на аукцион после ее смерти, поразили своей простотой и лаконичностью фасонов. Для Мэрилин красота была синонимом естественности.
"Мне кажется, красота и женственность лишены возраста. А привлекательность не может быть создана искусственно. Настоящая привлекательность всегда проистекает от женственности".
А естественность - это совершенство тела и лица, а не наряды, которые носила она весьма небрежно.
"Я никогда не ношу грацию и как можно реже одеваю бюстгальтер". Она считала, что корсеты и грации - панцири. Которые сплющивают фигуру, делают ее безжизненной. Голливудский косметолог подтверждал, что она при большой груди действительно крайне редко надевала бюстгальтер. Но при этом никогда не была ни вульгарной, ни пошлой.
Если платье требовало зафиксировать линии груди, то она надевала крошечный бюстгальтер. Сильно декольтированный, который держался на двух тонюсеньких бретельках.
"Красота тела - естественный дар, его нельзя разрушать и презирать".
Самая большая ее страсть - духи "Шанель # 5".
На вопрос:
"В чем вы спите?"
Она, не задумываясь, отвечала:
"В "Шанели № 5".
Шатенка по природе, Мэрилин выбрала образ блондинки. Постоянно красила волосы и остерегалась солнечных лучей, никогда не загорала.
"Мне нравится быть сплошной блондинкой, я боюсь загара".
В детстве ей никто не говорил добрых слов. Всю жизнь она оставалась несчастной девочкой, искавшей понимания и сочувствия, вызывая интерес к себе. И даже в последнем интервью она назвала себя брошенным ребенком.
Собственного ребенка она старалась выносить дважды. Оба раза неудачно. Она удивительно быстро находила общий язык с детьми, была им предана.
"Детям, особенно девочкам, надо всегда говорить, что они красивые и что все их любят. Если у меня будет дочка, я всегда буду ей говорить, что она красивая. Буду расчесывать ей волосы до блеска. И не буду оставлять ее одну ни на минуту".
Сегодняшние психологи приходят к такому же выводу. Ребенок, недолюбленный в нежном детском возрасте, всю жизнь будет нести эту душевную травму.
Великая Мэрилин знала об этом не понаслышке.
Волна одиночества захлестнула. Она звонила знакомым, говорила, что несчастна, потеряла сон. Они не понимали, как можно быть несчастной при славе, деньгах и всеобщей любви. Умерла Мэрилин Монро от переизбытка снотворного. До сих пор неизвестно, что случилось на самом деле...
Из сети
Следующая публикация
Комментарии 126