"На кого ж ты меня покинул?", - причитала Прасковья.
Хорошо ли жили, плохо ли — Прасковья не говорила. Не плакалась бабам, когда муж скандалил по пустяковому поводу, не искала утешения и тогда, когда Иван поколачивал ее. Всю жизнь так прожили, а всей жизни совместной, считай, больше тридцати годочков набежало.
Прасковья, веселая бабенка, не жаловалась на мужа никогда. Тем не менее, все село знало, каков характер у ее Ивана, и, честно говоря, за спиной бабы ее жалели.
Прасковья была плакальщицей. За долгие годы практики она отточила свои умения, голосила настолько качественно, что ни одно прощание с покойником не проходило без ее участия. Голосила Прасковья искренне, слезы лила натуральные. От ее причитаний по покойнику тоской изводились даже не близкие к усопшему, пришедшие проститься, односельчане.
И вот случилось горе у самой Прасковьи: умер Иван.
Покойника, как и положено, обмыли, одели в новые одежды, уложили в гроб. Гроб с телом Ивана поставили на табуретки, в передней избе. Все, как положено.
Читальщица всю ночь простояла над покойным, читая негромким голосом потрепанный от времени Псалтирь, Прасковья посидела рядом. а потом и ушла вздремнуть: завтра похороны, ухайдокаешься за день.
Настало время причитать. Прасковья, отдавшись чувствам, голосила у гроба мужа с такой скорбью, словно всю жизнь прожила с ним, как у Христа за пазухой:
- Ой, миленькой мой Ванечка, ой, родненький! Да на кого ж ты покинул меня, грешную? Да как же мне без тебя жить-то теперь, кормилец ты мой? И воздуха-то мне не хватает, и свет не мил! Ой, Ванечка, родненький!
Поголосив какое-то время, Прасковья ушла на перерыв. На вошла в кухню, готовилось одновременно несколько блюд к поминальному обеду.
- Анночка, - сказала Прасковья соседке-поварихе, - я уж что-то проголодалась. Дай-ка лапшу возьму в холодильнике, позавчера варила.
Налив себе в тарелку подогретую лапшу, Прасковья примостилась с ней на краю стола.
- Да что уж ты как причитаешь по нему?, - не удержалась Анночка, вымешивая тесто для пирогов, - тебя послушать — окажется, лучше Ивана не было.
Хлебая лапшу, Прасковья задумалась. Не переставая жевать, она на некоторое время смотрела перед собой, отстраненно думая как будто о чем-то важном, первостепенном, забывая моргать. Затем, будто осознав, к чему может привести ее профессиональное усердие, словно очнулась от своих мыслей и выдала:
- А ведь и правда, Анночка! А ну как встанет?
Нехорошо смеяться в доме, где покойник лежит. Грешно веселиться жене, чей муж еще не предан земле. Вот Анночка с Прасковьей, помня о традициях, и подавляли в себе смех («Господи, прости нас, дур!»).
Наскоро отобедав, Прасковья ушла к гробу мужа, где с новыми силами продолжила оплакивать покойного.
Ее прежняя эмоциональность заметно сбавилась, что не ускользнуло от внимания окружающих. Никто не укорил ее в этом: все знали, каково жилось Прасковье с Иваном.
Источник
блог "Все мы родом из деревни"
Нет комментариев