Родители мужа и сам мой муж вполне могли обходиться минимальным ремонтом и уютном. Но всегда было чисто. Чистое белье,посуда,полы,стены,шторы и т.д. А я не могу. Где только появляюсь,даже временно,сразу уют навожу.
Для меня тоже достаточно необходимого ремонта. А уют-понятие растяжимое. Главное, что мне дома ХОРОШО. И чистоте не придаю большого значения: все в пределах разумного, но не фанатею. Есть столько более интересного, чем бесконечно пылюку гонять.
Мы используем cookie-файлы, чтобы улучшить сервисы для вас. Если ваш возраст менее 13 лет, настроить cookie-файлы должен ваш законный представитель. Больше информации
Степанида безучастно, сухим неподвижным взглядом провожала последние подводы, спешно покидающие опустевший хутор.
Поджатые губы и сдвинутые брови несколько портили её красивое лицо и придавали ему суровый вид, что делало её гораздо старше двадцати семи лет.
Из-за материнской юбки выглядывали притихшие, испуганные кутерьмой и суматохой дети Степаниды – пятилетняя Томочка и трехлетний Витя.
– Степаныч, ну, зачем тебе ребёнок малый? Сам уже одной ногой... там - на том свете стоишь, – причитали бабы.
– А ну, цыц!.. – строго сказал дед. – От своей кровинушки ни за что не откажусь! Как бы мне несладко было - все ей отдам - все для неё сделаю!
В детстве я ненавидела утренники, потому что к нам в садик приходил отец.
Он садился на стул возле ёлки, долго пиликал на своём баяне, пытаясь подобрать нужную мелодию, а наша воспитательница строго говорила ему:
- Валерий Петрович, повыше!
Все ребята смотрели на моего отца и давились от смеха.
Он был маленький, толстенький, рано начал лысеть, и, хотя никогда не пил, нос у него почему-то всегда был свекольно - красного цвета, как у клоуна. Дети, когда хотели сказать про кого-то, что он смешной и некрасивый, говорили так:
- Он похож на Ксюшкиного папу!
Съёмки шли своим ходом, пока режиссёру не пришла в голову мысль отснять «гениальный кадр» в сценарий не входящий.
А Санька, пацан лет двенадцати, что крутился под ногами у съёмочной группы, услышал об этом совершенно случайно.
Было девять часов утра – пересменка у дежурных медсестер. Сегодня на отделении детской неврологии оставалась дежурить одна Мария Сергеевна. Просто Сергеевна, ее так звали уже много лет и врачи, и мамочки. Дежурство Сергеевны в Новогоднюю ночь давно стало традицией. Она вообще охотно соглашалась работать в праздники. Все знали причину - Сергеевна была вдовой. Ее бездетная дочь и зять всегда уходили в гости к друзьям, а оставаться один на один с телевизором для добрейшей и общительной Сергеевны было сущим наказанием.
Ромка, мужик под шестьдесят лет, жил в небольшом пригородном посёлке один в родительском доме.
Мать и отец он похоронил два года назад, и с женой был давно в разводе.
Дочь Рита жила в городе своей семьёй, и приезжала навещать отца по выходным, и в летний отпуск.
- Женись, папа. Мама уехала к себе на родину в Эстонию. Мы с мужем у неё бываем, но реже. Далеко… И я скучаю. Но она там хорошо устроилась. Со своими родителями, и даже сожителя себе нашла из своего села.
- Ну, и флаг ей в руки, - сердито отвечал Роман, - мне-то что от этого? Я разве её жду? Сама захотела – сама уехала. Мы уже ничем не связаны давно, да и жили скучно, без огонька… Словно вдвоём лямку тянули и тер
– Киса-киса, – звала бабка Пелагея. – Куда же ты опять запропастилась?
Маленькая сухонькая старушка в белом платочке стояла на деревянном крылечке с тремя покосившимися ступенями и глядела окрест.
Её дом на окраине села, был самым обветшалым. Редко, где проглядывала ещё не до конца облупившаяся зелёная краска, крошился и просел фундамент, покосились оконные рамы.
Внук – сын покойной дочки, как наведывался – всё предлагал ремонт сделать. Как-то рабочих привёз, в день крышу починили, крылечко подремонтировали, но Пелагея просила больше не затеваться. Уж больно ей утомительно всё это было.
«Дай мне, внучек, спокойно дожить, как есть», – просила она.
Он возражал, заботясь о бабке, в го
Гришаня сидел под деревом и горько плакал.
Сидел один, а вокруг ни души, только птицы тихонько перекликались, да жучки ползали в зеленой травке.
Ноги были искусаны комарами. Он грязной ручонкой провёл по ногам, убирая капельки крови после укусов.
Было больно. Но боль терпима – не впервой царапать ноги и сбивать колени.
Но вот жуткий страх намертво пригвоздил Гришаню к дереву…
Да так пригвоздил, что уж и не было сил у него на ножки покусанные подняться.
А был тот страх оттого, что пытался он вспомнить, как оказался здесь в этом темном лесу.
Хотел вспомнить, да не мог!..
Почему так тихо? Где мама его, сестра Люська и бабуля Пелагея? Где все люди из их села?
Но как только в гол
- Вот интересно все так живут, как я? - часто думает Альбина. - Ну почему моя собственная семья, в которую я вкладываю все свои силы и душу, в результате меня попросту используют?
Муж всегда был человеком увлекающимся. То есть вдруг откроет для себя какого-нибудь писателя и носится с ним полгода – всем надоест.
Или увлечется творчеством известного режиссера, и то же самое.
За таким всплеском, как правило, возвращалась тихая спокойная жизнь.
И вот что-то новенькое – решил поиграть в аристократа – в его понимании, разумеется. И случилось это тогда, когда на пенсию вышел.
Отпустил острую бородку, купил шляпу, брал в руки пилочку для ногтей, часто бывал в парикмахерской.
Отказался от джинсов и толстовок и начал носить костюм с галстуком.
Жена наблюдала с иронией, но не осуждала: обязательно дурь рано или поздно вылетит из головы.
Внешний вид –
Я медленно шла по опустевшему парку, под ногами шуршали листья. Дворники с утра обычно сметали их и убирали. Но осенью это занятие бесполезно.
Золотая осень!.. Землю укрывает пестрое разнообразие цветовой гаммы.
Подняв голову, я сквозь легкую дымку увидела золотистый диск солнца, пускающий свои лучи через уже почти пустые кроны деревьев.
Настоящее бабье лето. Невообразимо тепло для этого времени года.
Решила немного посидеть и подышать воздухом, наполненным ароматом прелых листьев и еще чем-то неуловимым, принесенным ветерком в мою сторону.
Задумалась и не заметила, как ко мне подошел пожилой мужчина. На вид ему было за восемьдесят.
Я не люблю поезда… очень!.. Нескончаемый грохот и толчея, духота и жара, постель сомнительной свежести, тревожное забытьё вместо сна, перекусы вместо нормальной еды и до невозможности враждебный запах!.. Самое отвратительное – это запах. Запах немытых тел и лежалой пыли, чужого постельного белья и несвежей еды, железа, машинного масла… Увы, самый простой способ добраться до Москвы – «Красная стрела». Всего лишь ночь перетерпеть!.. Задремала с трудом. Очнулась вдруг! Полежала в темноте, прислушиваясь к сопению попутчиков, и осторожно вышла в тамбур. Холод, перестук колёс, заплёванный пол и опять этот ужасный запах! «Что разбудило? Сон или воспоминание?» – стараюсь «поймать за х
- Ох, Тонька, женюсь я на тебе, когда ты вырастешь! - Петр подмигнул белокурой девчонке, которая, засмущавшись, покрылась румянцем. - Таких красавиц, как ты, еще поискать надо.
А Тоня знала, что она красивая, мальчишки-ровесники между собой дрались из-за нее, но она, несмотря на свой ранний возраст, влюбилась в Петра – парня двадцати лет от роду. Разница в возрасте восьми лет девушку не пугала – отец старше матери на 10 лет и ничего, живут.
А Петр все чаще на людях шутил, так же со смехом называл ее своей невестой. Конечно, для него это было шуткой, а девчонка верила, что едва она подрастет, выйдет за него замуж.
Для неё это было все всерьёз.
-Папка, папка, что же они так ярко светят?
-Тебе радуются, дочь.
Папка, а вот бы к звёздам полететь.
-Слетаешь ещё.
-Да как же? У меня и специального звездолёта нет.
-А на что он тебе и так слетаешь.
-Когда же?
-Когда время придёт, дочь.
-А ты летал, папка? -Надюшкины глаза так рядом, так смотрят искренне, прямо в самую душу Сане.
-Летал дочь...летал...
-А как это? Один?
-Нет, Надюшка...одному тяжело это делать, надо чтобы вдвоём были.
-А скем же ты летал, папка?
-С мамкой твоей - помедлив сказал Саня.
Девочка закрыла ушки руками.
-Чего ты?
-Не хочу про неё слышать, она плохая..
-Ты чего? Не надо дочь, так про мамку...
-Плохая, плохая, плохая, это не потому,
Свет горел во всей квартире. Телевизоры тоже были включены и в обеих комнатах, и на кухне.
Вера Матвеевна всегда так вечерами делала. Тогда ей сразу казалось, что она дома не одна. Тем более, что последний месяц года самый мрачный и тёмный обычно. Можно весь день свет не выключать.
Этот месяц она особенно не любила, у Веры Матвеевны были на это свои причины.
Звонок в дверь прозвучал неожиданно.
Вера Матвеевна подошла и открыла не спрашивая даже, кто там. Уверена была, что это соседка, к ней больше никто и не заходит. Да и вообще бояться ей в её шестьдесят один уже нечего. Богатств она не нажила, всю жизнь на швейной фабрике работала и отложить почти ничего не удалос
Комментарии 6
А я не могу. Где только появляюсь,даже временно,сразу уют навожу.