Предыдущая публикация
— Хорошо обсуждать тем, у кого детей нет, а у тебя у самой две дочки.
В своем доме не успеваем порядок навести, зато языком подметаем хорошо.
С этих пор Алена с соседкой не разговаривала, но интерес, кого же она в своем доме приютила, брал верх над обидами.
«А вообще-то Люба молодая, красивая, неважно, что уже бабушка, тоже имеет право на счастье, на мужа», — сама себя наконец-то успокоила Алена.
Люба давно схоронила мужа, жила с дочкой, которая до декретного отпуска работала в городе и навещала маму по мере возможности. Дина всю жизнь хотела быть экологом. Поступила в институт без проблем. На последнем курсе познакомилась с Серафимом.
Она маленькая, хрупкая, а он высокий, статный. Она хохотушка, он очень серьезный, она деревенская, он городской, она из обыкновенной семьи, он из богатой, с первого взгляда влюбились друг в друга. Серафим дня не мог прожить, чтобы не прибежать к ней в общежитие. Девушка угощала ухажёра салом, ветчиной, картошкой в мундире, домашними яйцами, и он уплетал за обе щеки. Пили чай с домашним вареньем, со свойским хлебом, дурачились. Девушка много рассказывала о маме, о сельских байках, а когда начинала употреблять деревенские словечки, то Серафим от смеха катался по полу. Он рассказал родителям о своей любви к Дине и сразу понял, что заочно деревенщина им совсем не по душе. Ведь они хотели статусом выше, из своего круга. Но после долгих объяснений, насколько он любит Дину, они поняли, что своим упрямством и нежеланием принять выбор сына, не только не приобретут невестку, но и потеряют сына. Решили с Диной познакомиться поближе. Девчонка чувствовала к себе повышенный интерес, как будто ее держали на прицеле, а родители жениха не старались скрыть желание найти существенный изъян в будущей невестке и ткнуть в него носом сына. Изьяна не нашли и ещё больше стали ревновать сына к ней. Они поняли, что Дина заберёт сына от них насовсем. Теперь была очередь невесты показать своим родителям Серафима.
Любе было очень приятно видеть такое обращение к своей дочери, это же надо: и пальто подаёт, дверь открывает и вперёд пропускает, даже при спуске с порога руку подаёт. Серафим любил приезжать в село невесты, ему хотелось окунуться в совсем другой мир, где нет суеты, шума, духоты.
В очередной раз приехал летом. С друзьями Дины решили отдохнуть на реке. Парень никогда не пил, но за компанию мог себе позволить немного, так сказать для поднятия настроения. Дина чувствовала себя плохо, отошла в сторону, легла в холодок под иву и задремала. Проснулась от дикого крика, шлепков по воде. На глазах у друзей Серафим с крутого берега нырнул в воду и больше не вынырнул. Парни попрыгали вслед за ним, но кроме огромной коряги ничего не нашли. Дина все поняла, ведь с детства знала, что именно это место в реке надо обходить стороной. Нашли Серафима нескоро, все это время Дина бегала по берегу, заплывала в воду, плакала, теряла сознание, не могла поверить, что Серафима больше нет. Нельзя передать то состояние Дины и его родителей, потерявших самого доброго, любимого человека. Они на глазах превратились в стариков, а Дина, словно обезумевшая постоянно кричала
«прости».
Она не успела сказать любимому, что беременная. После похорон Серафима Дина ни о чем не могла думать, ходила как приведение, день ли ночь на дворе — для нее было все равно. Начался токсикоз, который нельзя было скрыть, мама все поняла. Она ее не бранила, только один раз сказала насчёт аборта и, увидев, как дочь вся встрепенулась, заплакала, замахала руками, тут же взяла слова назад.
Получив диплом, устроилась до декрета работать в министерство лесного хозяйства. Ничего ее в жизни не радовало, жила по инерции.
Прошло четыре месяца со дня смерти Серафима, Дина решила навестить его родителей, которые после похорон обвинили ее в смерти сына. Они говорили, что не досмотрела, что разрешила выпить, а потом нырять в неизвестном месте. Много плохого сказали в ее адрес, но все же, перешагнув через обиду, Дина решила сообщить о своей беременности. Раису Геннадьевну и ее мужа нельзя было узнать. Непрошенную гостью встретили совсем другие люди. С дрожащими руками, поседевшие, осунувшиеся, они не выразили ни радости, ни неприязни. Открыв дверь, хозяйка просто махнула в сторону комнаты головой, мол, проходи, коль пришла… Дина хотела приобнять Раису Геннадьевну, но она резко ее отстранила.
— Вы простите меня, что так вышло, мне тоже очень плохо, я очень-очень люблю Серафима, вот теперь не меньше буду любить сына его, вашего внука. Она надеялась, что они обрадуются, ее поймут, обнимут, скажут спасибо за то, что не избавилась от ребенка, но они, опустив головы молчали, а потом, подняв глаза, полные слез, Раиса Геннадьевна сказала, что им сын ничего не говорил, а он ведь с ними всегда делился. И этого он не мог от них скрыть никак. Как не убеждала Дина их в том, что он сам не знал, было бесполезно. Они не проронили больше ни одного слова, только с каким-то презрением смотрели на непрошеную гостью.
— Пусть рожает, потом сделаем ДНК, а то ишь, пришла! Знает, что две квартиры, две машины, дача да и немало добра имеем. Вот что ей надо? Знает, чем нас подкупить. Деревенщина!
А его ли сын? Кто знает? — такие были слова Раисы Геннадьевны мужу.
Дина родила сына-богатыря, все очень удивлялась его весу и росту. Сама мама — кнопка, а парень — бутуз. Назвала малыша в честь его отца, сразу же переехала в село к маме. Внутри засела такая обида на родителей Серафима, что желания сообщить им о внуке не было. Одно очень расстраивало Дину — два пальчика на ножке у сына были сросшимися.
— Синдактилия некоим образом не отразится на развитии вашего ребенка. Это раньше, в древности, считали их рождёнными от дьявола, а теперь считают таких детей одаренными, талантливыми, самыми счастливыми.
…Николай Иванович не мог спокойно жить, он и жену понимал, но и сердце подсказывало, что Дина носит под сердцем ребенка их сына, и наверное, уже родила. Жена ходила как тень, она отстранилась от домашней работы, от походов в магазин, даже визиты к врачу свела на нет. Твердила одну и ту же фразу:
— Хочу к своему сыночку, хочу к нему.
Николай Иванович по-всякому старался ее успокоить, иногда был готов сам стать на колени, иногда потрясти за плечи, чтобы она его услышала, но она на полуслове его обрывала и продолжала ходить из угла в угол со словами на устах:
— Хочу к сыну. Николай Иванович, обессиленный просьбами, мольбами к жене, не спал ночами, боялся, чтобы жена не сделала с собой плохого. Он сидел и все время думал, как ее уговорить поехать в село к Дине, которая должна была родить
— Ты почему не хочешь уйти от своих подозрений, почему делаешь больно мне, Дине и нашему сыну?
Много чего говорил Иванович и наконец-то жена согласилась поехать. Люба не скрывала своей радости их увидеть. Сначала заплакала, а потом засуетилась и пригласила к столу.
— Дина недавно родила, но у ребенка небольшая проблемка, — и по-простому рассказала о дефекте пальчиков.
Раиса вся покраснела, разволновались. Ее словно ударило током, она вспомнила Серафима и как тогда переживала по поводу такого же дефекта пальчиков, и сейчас, услышав этот же диагноз, все поняла, все сомнения вмиг развеялись. Она встала из-за стола и подошла к Любе, крепко ее обняла и сквозь слезы сказала:
— Простите и не закрывайте от нас двери. Как бы ни сложилась судьба у Дины, не забывайте, что внук наш.
Ночевать остались у Любы, а на следующий день поехали навестить Дину с внуком в больницу. Николай Иванович жену не узнавал и в душе радовался ее настроению. Им разрешили пройти в палату, где находилась Дина с ребенком.
Не было лишних слов, во взгляде Раисы можно было прочитать радость, тепло и признание.
Она разволновалась, увидев внука. То мучительная улыбка появлялась на ее лице, то слезы катились градом. Она видела перед собой своего сына. Вдруг женщина пошатнулась, схватилась рукой за сердце и тихо сказала:
— Я сегодня очень много переволновалась, мне пора отдохнуть.
И больше не приехала. От сильного эмоционального потрясения у нее случился инфаркт.
— Ну как же так? Ведь перенесла смерть сына, а рождение внука, радость не смогла перенести! — кричал в больнице муж.
Врач объяснила, что во время стресса сердце переходит на экстренный режим работы с целью защиты организма. В результате у человека учащается пульс, растет уровень адреналина, возникает спазм сосудов, увеличивается артериальное давление, что и спровоцировало сердечный приступ.
— И не забывайте, что смерть сына сделала сердце слабым, надорванным.
После смерти жены Николай Иванович не находил себе места. Он себя винил, что не уследил за женой, что мало уделял внимания, что переключился на внука и Дину, а ее отодвинул в сторону. Оставшись один в квартире, он ходил из угла в угол и понимал, что можно сойти с ума от одиночества, и что самый лучший способ — уйти к своим родным.
В таком состоянии и застала его Дина.
— А я за вами, вас ждёт мама и Серафим.
Услышав имя сына, схватил голову руками и зарыдал. Долго уговаривала Дина поехать к ним, наконец-то он согласился.
Худой, нестриженный, седой, Иванович был не в себе, у него было состояние безразличия: куда его, к кому, зачем его увозят из квартиры — ему было все равно. Вот так он и остался жить у Любы.
Люба с Диной стали ухаживать за двумя: как в народе говорят — за старым и малым. Но Николай Иванович разве старым был? Конечно, нет. Просто горе его поставило на колени. Он потерял смысл жизни. Без близких людей ему не хотелось жить, не для кого. Люба часто вызывала на дом знакомого врача, который как-то прямо сказал:
— Я душу не смогу залечить, там такая глубокая рана, подлезть туда нет возможности, только внук, время, ваше общение, терпение могут вернуть его к жизни. И вот день изо дня, постепенно, за разговорами, за размышлениями и убеждениями начал Николай Иванович приходить в себя. Особенно он перевоплощался, когда ему давали на руки Серафима, когда доверяли ему его переодеть, успокоить, тогда он весь светился. Дрожащими руками неумело обращался с распашонкой, что-то шептал, целовал ножки и улыбался. Как-то Дина проснулась и увидела, как Николай Иванович склонился над Серафимом и что-то говорил улыбаясь, объяснял, а тот смотрел на дедушку и пускал пузыри, теребил ножками и улыбался. Вечерами все выходили с коляской погулять. Николай Иванович с гордостью катил коляску и все время что-то поправлял, боялся любого неудобства для малыша. При купании внука он тоже присутствовал, в такие минуты он казался сам ребенком. Иногда Дине казалось, что они много ему позволяют, что много времени он проводит с внуком, но видя, как Николай Иванович крепнет физически и психологически, решила, что ещё немного поживет и потом уедет в город.
Но мама совсем не хотела, чтобы он уезжал. Она так привыкла, да и он уже не представлял жизнь в своей квартире в одиночестве. Николай Иванович просто боялся поднимать эту тему, ему было очень в этой семье хорошо. Он боялся потерять приобретенный мир, боялся возвращаться в прошлое. Деньгами он помогал Дине, нужды они не в чем не знали, а они обеспечили его душевным теплом и уютом. В город, в квартиру, его одного не отпускали, с ним ездила Люба. Было заметно, как он постепенно превращался в прежнего, уверенного в себе мужчину, вновь сел за руль. Он не представлял свою жизнь без Серафима, хотя и понимал, что рано или поздно Дина заберёт его в город, когда выйдет на работу, что они захотят жить отдельно, да и Любе надо работать, ведь до пенсии еще очень далеко.
Но себя он успокаивал, зачем забегать вперёд, надо жить настоящим.
Первый шаг Серафим сделал навстречу дедушке, зашатался, теряя равновесие с вытянутыми руками, приготовился опуститься на попу, и тут его подхватил дедушка и поднял высоко-высоко, от чего внук засмеялся во весь голос. Люба понимала, что рано или поздно надо начать разговор с Николаем Ивановичем, но не хотела думать об этом. Она боялась себе признаться, что он стал для нее больше чем гость, а как сват, как друг. Она поняла, что он ей дорог и необходим как мужчина, в которого она влюбилась, и которого не хочет от себя отпускать. Ей было стыдно, неловко от нового чувства, которое не хотело прятаться, но и невозможно было его утаить. Николай Иванович в очередной раз съездил в город один, одну квартиру он переоформил на внука, дачу продал. На душе было тяжело от воспоминаний, но если раньше он не видел будущего, отчаяние и боль рвали на клочки сердце, то сейчас смирение, терпение, а самое главное, любовь к внуку и какое-то другое чувство к Любе овладевали им и приказывали жить. Он понимал, что уйти из жизни можно, а вот вернуться невозможно, и если сердце приказывает жить, любить, помогать, видеть будущее, то надо делать так, как оно велит.
Дорогие читатели! Рассказы Натальи не правит профессиональный редактор, и мне особо некогда вчитываться. Поэтому возможны опечатки и грамматические и стилистические ошибки. Просим за них нас извинить.
Автор Наталья Артамонова
Спасибо за ваши комментарии и лайки ❤
Присоединяйтесь к нашей группе, здесь много интересных историй https://ok.ru/lichnayai
Следующая публикация
Комментарии 2