Предыдущая публикация
Лично я на жизнь не жалуюсь.
Мне Бог всё дал. И молодость была, и здоровье, и хороший муж, пусть земля ему будет пухом. Только одного счастья я не знала: не дал мне Бог детей. Так получилось. И тогда я себе сказала: Фира, ты хочешь детей? Кто тебе мешает? Пойди в детский дом и возьми себе ребенка. И ты сразу сделаешь счастливыми двух людей: себя и его.
Сказано – сделано! Я не люблю долго рассусоливать. Меня еще в молодости звали Фирка-огонь. Словом, я собралась и пошла в детский дом. Вы когда-нибудь были в детском доме?.. Нет?.. Тогда вы не знаете, что такое несчастье. Потому что, когда ты видишь эти глаза, ты начинаешь плакать. Ведь каждый ребенок смотрит на тебя и думает: вот она, наконец, пришла моя мама! Она заберет меня домой.
Короче, я себе сказала: Фира, у тебя хорошая двухкомнатная квартира, пару копеек ты себе отложила на старость. Так возьми уже двух детей. Где один, там и два. Вместе веселей.
Честно вам скажу – мне было все равно, кто эти дети по национальности. Ведь когда ребенок рождается, у него нет национальности. Но, между нами говоря, я подумала: если уж я беру двух детей, пусть хотя бы один из них будет еврейский, даже не знаю почему, но хотелось. Так знаете, что выяснилось? Еврейских детей в этом доме вообще нет. Ни одного. Оказывается, евреи не бросают своих детей. Я уже потом проанализировала, почему. Евреи же не дураки, они знают, что из ребенка обязательно вырастет или крупный ученый, или знаменитый скрипач, кто же будет бросать такое богатство?.. Только мишигинер!
Нет, вы только не подумайте, что среди евреев нет сволочей. Еще как есть! Сволочи, как и новорожденные, тоже не имеют национальности. Вообще, будь я главой правительства, я бы отменила в паспорте национальность. Просто бы указывала: сволочь или нет. Пятая графа – сволочь, и всё!
Но, извините, я отвлеклась. Так вот, я себе выбрала двоих: мальчика и девочку. Я всю жизнь хотела иметь мальчика и девочку, чтоб уже был полный комплект. Девочка – это нежность, ласка, помощница в доме. А мальчик – это надежда, гордость, защитник в семье. Моему мальчику ровно восемь, зовут Тарас, он украинец. А девочка помладше на два года. Циала, она грузинка. Циала и Тарас Рубинштейн! По-моему, звучит…
Вот так мы и зажили втроем. Пусть небогато, но красиво. Конечно, я не миллионерша, я им не могу подарить по автомобилю, но все, что у меня было, мы делили на троих. Я никогда не думала, что я такая хорошая мать. Даже слишком хорошая. Потому что на своего ребенка можно прикрикнуть, можно дать ему по попе, но когда ты знаешь, что этот ребенок все-таки не совсем твой, плюс видел в жизни столько несчастья – так рука не поднимается.
Вообще, университетов я не кончала, но про эту жизнь кое-что понимаю. Я своим детям плохо не посоветую. Я вам больше скажу: ко мне весь дом ходит советоваться. Мне даже соседка всегда говорит: «Эсфирь Григорьевна, у вас не голова, а совет министров». А я ей отвечаю:
– Смотря чей совет министров. Если наш, так тут нечем гордиться.
Но, извините, я опять отвлеклась. Вот люди часто спорят: что такое счастье. Теперь я знаю. Когда Тарасик меня первый раз назвал мамой, я проплакала всю ночь. Казалось бы, что тут такого? Простое слово. Но, может быть, этого слова я ждала всю жизнь.
Словом, я думала, что с моими детьми я не буду знать горя. Господи я даже не предполагала, что люди такие злые. К моей Циалочке ходила девочка из соседнего подъезда. Они игрались, шушукались, наряжали кукол. И вдруг – я смотрю: она к нам больше не ходит. День, другой, третий… Я спрашиваю:
– Циалочка, а где Света?
Она, полные глаза слез, говорит:
– Ей папа не разрешает со мной играть.
Я поворачиваюсь и иду в соседний подъезд к этому папе. Боже мой, вы бы его видели: маленький, плешивый, носик пуговкой – плюнуть некуда. Но я держусь. Говорю:
– Слушайте, Петр Иваныч, что случилось?
– Ничего. Просто я не хочу, чтобы моя дочь дружила с еврейкой.
– Во-первых, да будет вам известно, Циалочка – не еврейка.
– Кто? Она?! Да вон у нее какой нос! За километр видно.
– При чем тут нос? Нос еще не определяет национальность. Вот у вас почти совсем нет носа. Ну и что? Я же не говорю, что вы – русский, может, вы просто сифилитик.
Словом, я ему сказала все, что я думаю. И про него, и про жену, и про всех родственников до седьмого колена. Когда я уже открываю рот, его не может закрыть даже милиция.
В общем, я хорошо разрядилась. А потом весь вечер пила валидол и думала: ну и чего ты добилась? Сказала мерзавцу, что он мерзавец. А как ты объяснишь своей девочке, что в дружбе главное не душа, не сердце, а величина носа? И чем больше нос, тем больше цорес.
Но, слава Богу, дети быстро забывают обиды. Пару недель прошло, и Циалочка успокоилась. Но тут новое несчастье. То есть началось все хорошо. У моего Тарасика оказался чудный голос. Такой нежный, как у ангела. Откуда – не знаю, но точно, что не от меня. И хоровой ансамбль, где он поет, выдвинул его на международный конкурс.
На отборочный тур я его одела, помыла, причесала – ну, как игрушка. В добрый час! К вечеру он возвращается мрачнее тучи и говорит:
– Я туда больше не пойду.
– Почему? Кто тебя обидел?
Молчит, ни слова. Как камень. Всю ночь мы оба не спали. Он вздыхает, я вздыхаю. Утром я уже не выдержала, села в троллейбус и поехала в это жюри. Нахожу председателя.
– Здравствуйте, я мама Тараса Рубинштейна. Что случилось?
Он мнется, жмется, наконец, говорит:
– Понимаете, ваш сын приготовил не тот репертуар.
– Что же?
– Он выбрал песню «А идише мама».
– Что вы говорите? Я даже не знала. Ну, так что, разве это плохая песня?
– Дело не в том. Понимаете, он представляет нашу страну. И в этом случае песня на еврейском языке звучит как-то странно…
– Да-да, я понимаю… А если бы он пел про украинскую маму?
– Ну, это уже лучше.
– Значит, про ту маму, что его бросила, он может петь, а про ту маму, которая в нем души не чает – нельзя?
– Да нет, вы поймите…
– Я уже всё поняла. Знаете что? Пойте уже сами. У вас есть прекрасный репертуар: «Если в кране нет воды, значит, выпили жиды!»
Вот я вам это рассказываю, а сама не понимаю, как мне жить? Я знаю только одно: мне очень жалко моих детей. Ну ладно, мы евреи, и за это всю жизнь страдаем, хотя я тоже не понимаю, за что? Но ведь они даже не евреи. За что они должны кушать этот компот?
Я иногда думаю: может мне их увезти в Израиль?.. Ведь они записаны на мое имя. Но могу ли я решать их судьбу? И что они скажут, когда вырастут:
– Тетя Фира, зачем вы нас увезли в еврейскую страну? Ведь мы вовсе не евреи.
А не увезешь, они потом могут сказать:
– Мама, что же ты наделала? Ведь мы могли жить в прекрасной еврейской стране
Просто голова раскалывается. Может, я не имела права брать этих детей? На что я рассчитывала? Я ведь не первый день живу… Но что сделано, то сделано. Я сама себе выбрала эту должность: еврейская мама. А мама это больше, чем Герой Советского Союза. Потому что героем надо быть один раз, а мамой – всю жизнь.
Каждый день я молюсь Богу за своих детей. Наверное, такой молитвы нет, но я думаю, что Бог все равно меня услышит и поймет:
– Господи! Сделай так, чтоб мои дети не знали горя! Я уже старая, я не доживу. Но пусть, когда они вырастут, они не смогут понять даже через переводчика, что значит армяшка и кацап, чурка и хохол. И что такое жидовская морда, которую у нас из приличия называют лицом еврейской национальности.
Автор: Аркадий Хайт
Следующая публикация
Нет комментариев