Отец Отец Анастасии Лапсуй, Тимофей Ефимович. Фото: из личного архива Анастасии Лапсуй
И моя мама, Мария Максимовна, и папа Тимофей Ефимович лечились по народной медицине ненцев, травами и ягодами, следили за питанием. Летом, когда стояли в поселке, часто гостем в нашем чуме бывал ңарка лекар — главный врач Ныдинской районной больницы Тарасов.
Провожая меня, уезжающую на учебу ли, на работу, на поиски счастья, мама уже с этого момента начинала готовиться к радости встречи. Она говорила: рыбак думает о рыбе, оленевод об оленях, наш поселковый пекарь думает о хлебе, и только матери умеют думать обо всём, и радоваться каждому моменту в жизни детей, потому, что они МАТЕРИ.
Мама в тысячу раз была умней, образованней меня сегодняшней, хотя считалась безграмотной. Не было ей равных в искусстве выживания в суровых условиях Заполярья. Надо было хранить в памяти местность, в которой она жила, ежедневно ходила за дровами, научилась распознавать различные растения, пользоваться некоторыми навыками иглотерапии и массажа. Она умело различала погоду по приметам, наблюдала за сменой времен года. Умела мама и ставить силки на куропаток и зайцев, строго следила за сохранностью и пригодностью чума, вырезала сложные орнаменты, шила летнюю и зимнюю одежду. Она была одним из самых эрудированных людей своего района.
Родители достойно пронесли долг перед семьей, уходя в мир иной их сердца были спокойны. От них нам достались олени, всего достаточно для доброй жизни они дали нам, своим детям и внукам. Первый киномеханик в Ныдинском районе — их старший сын, Владимир. Второй сын, Геннадий, первый ненец моторист-тракторист на рыболовецких станах Обской губы в зимний период. Николай, младшенький в семье, депутат нескольких созывов Ныдинского сельского совета. Дочь Елена — первый доктор исторических наук среди всех ненцев трех округов. Дочь Ирина — неоднократный лауреат художественной самодеятельности в районе и на окружных конкурсах. Конечно, и я тоже.
Низкий поклон учителям
— Анастасия Тимофеевна, вопреки суровому опыту, который вспоминают многие дети, учившиеся в школах-интернатах, вы сохранили нежность души ненецкой девочки, сквозь жизнь пронесли благодарность русским учителям. Как это удалось? Что-то помогало вам трансформировать опыт будней интерната в новую силу внутри вас?
- Конечно, всякое бывало: в семь-восемь лет расстаться с мамой, начать жить в незнакомой среде, в новой обстановке — это жестоко, несправедливо. Я довольно привередлива в еде, а в интернате каши, а на ужин — стакан молока. Разве что под страхом наказания могу одолеть стакан молока. Не любила сыры, лишь со временем понравились. Однажды перед сном, глянув на других детей, тоже из наших тундр, во мне проснулось новое светлое чувство. Я рассудила: «А чем я хуже? Они научились спать на кроватях, разговаривают с учителями не нашим языком, и главное — книга с ними разговаривает, они ее понимают». Чувство это вытащило меня из укромного уголка, так я заговорила с другими детьми. На следующий день уже без страха специально притронулась к руке нашей голубоглазой хрупкой учительницы, Натальи Григорьевны. Чувство обиды на себя, ощущение неполноценности сыграли добрую службу: захотела стать, как все, а в чем-то даже опередить одноклассников. Не сразу, но тихими темпами сравнялась с ними. Чувство огромной, как небо, благодарности за помощь в прочтение первой книги — БУКВАРЯ — до сих пор в моем сердце. Учителям и воспитателям Ныдинской школы-интернат и через десятилетия — мой низкий поклон.
Вначале был голос
— Двадцать шесть лет ваш голос звучал для всего Ямала. Вам порой отдавали самые безнадёжные и тусклые радиорепортажи, чтобы они заиграли новыми красками, обрели ваш голос. Что вам дала эта работа, чему научила?
— Работа на Ямалрадио — дело всей моей жизни. Коллектив редакции был представлен талантливейшими людьми. Став первым переводчиком с ненецкого на русский язык, до сих пор с гордостью говорю: я — профессиональный работник этой сферы. Я воспринимала свою работу как долг, служение, в том числе и во имя того, чтобы ненцы были услышаны, поняты другими.
Наверное, вам не хватало живой картинки, чтобы поведать людям как о красоте, так и о трудностях жизни ненецкого народа? Что для вас значил приход в антропологическое кино? Вы открыли новые возможности для себя?
— В прошлом столетии Мосфильм занялся экранизацией повестей и романов чукотского писателя Юрия Рытхэу. На роли приглашались казахи и другие профессиональные актеры азиатского происхождения. Встретившись с Юрием Сергеевичем Рытхэу, я спросила его: «А почему чукчи сами себя не играют? Мне за них обидно!», он ответил: «У нас пока нет актеров». «Юрий Сергеевич, коренные народы не лишены актерского мастерства, и должны говорить о себе сами!» Поговорили, и на этом вроде закончилось. А потом мне самой представилась возможность попасть в кино. Леонид Казавчинский из Новосибирскфильма снял с моим участием документальный фильм «Инзеледа! Инзеледа!». Он и стал моим пропуском в мир кино.
Через некоторое время в моем окружении появился финский кинорежиссер Маркку Илмари Лехмускаллио, с которым до сих пор сотрудничаем, а вечерами вместе пьем чай. Наше сотрудничество оказалось очень плодотворным, мы умеем слушать и слышать друг друга. Кино создается огромным коллективом. Если я написала сценарий, взялась за режиссуру, подобрала актёров из оленеводов, учащихся ямальских школ, чумработниц, организовала съёмочный процесс, это не дает мне права почивать на лаврах. После, над моим произведением работают лаборатории, компьютерщики. Всё делается сообща в коллективе.
— Доводилось ли вам сомневаться в своих силах? Случались ли творческие кризисы и как вы их преодолевали?
— Я живой человек, порой устаю, тогда бросаю все. Откладываю в долгий ящик проекты, договора, собираю рюкзак — и на Ямал. Еду домой — к сыну, Илке, внукам, родным, любимым друзьям, с которыми забываю Финляндию, суровых начальников, расписанные сроки с кинотеатрами, несовершенство языка. «Все с глаз долой! Из сердца вон! Тут, на Ямале, праздник души!» — и месяц-полтора у меня встречи! Это сплошное счастье, с детства знакомые вкусы, родное меню! Сын всё организовывает. Но и Маркку названивает ежедневно: как я, с кем повидалась, где была? Радуется за меня. Надышавшись ямальских ветров, вспоминаю про дела, которые остались за тысячи километров на рабочем столе. И снова билет в руки — обратно, к прозе жизни.
Кино меняет взгляд на мир
— Сейчас, спустя десятилетия, вы можете сказать, что ваши фильмы преломили шаблонность представлений людей европейского мышления о том, кто такие — кочевники?
— Вы абсолютно правы. Меня раньше удивляли люди, которые шли на наши фильмы, и настраивались увидеть ненцев, наивных, как дети, верящих каждому слову, со своими шайтанами-деревяшками, шаманами, жертвоприношениями. Таких ненцев легко жалеть. Но внезапно, в наших фильмах они увидели достойных современников: актеров, ни в чём не уступающих профессионалам с высшим образованием, политиков, ученых и меня саму. Поражаются: эти фильмы демонстрируются на самых престижных европейских кинофестивалях. Для многих они — заоблачная мечта, а ненцы Ямала с оленями и аргишами, под мелодичный скрип полозьев, дошли сквозь ветра и бураны до ковровой дорожки, рассказали сами о себе.
Мой хороший знакомый, российский антрополог Андрей Головнёв, доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАН, президент Российского фестиваля антропологических фильмов (Екатеринбург), выразился так: «Мы часто ошибаемся, представляя себе первобытного предка, топчущегося где-то в пещере. Напротив, он двигался и был очень мобильным, иначе бы он не освоил планету Земля. Наследниками этого самого древнего человечества и являются ненцы-кочевники… Если мы хотим рассказать об их культуре, то лучше снимать кино, а не описывать её в книгах...» Ученый пришёл к этой мысли после 40 лет работы.
О счастье семейной жизни
— Анастасия Тимофеевна, вы можете себя назвать той самой ненецкой женщиной, которая обрела своего мудрого и сильного Мужчину в лице вашего супруга, кинорежиссёра Маркку Лехмускаллио? В вашем браке вы — душа и неистощимая энергия творческого процесса. Какая роль у Маркку? Он чувствует ваши с ним фильмы также, как и вы?
— Мы друг для друга утро и вечер одного дня. Я росла в атмосфере семейной любви, унаследовала традиции и самые гуманные обычаи тундры. В чуме чаще всего живет несколько поколений семьи. Престарелые родители, сын с семьей, может и их женатый сын и конечно ползающие по полу малыши. Именно тогда-то проявляется ненецкая воспитанность: молодые в семье почтительны к родителям, особо почитаются пожилые родственники. Какими бы неприглядными сторонним глазом ни были их старики, семья делит общий стол. В чуме отдельный стол стариков — не лучший показатель для семьи. Молодежь с детства приучается быть уважительна к соседям, а с ровесниками — отзывчива. Почитается осторожность в суждениях, традиция — прислушиваться, быть внимательными даже к тугоухим бабушкам. На особом положении так называемые, старые девы. Эти старухи, когда-то помогая хворым родителям или поднимая сирот, младших сестер и братьев, упустили свое время. Они были стволом, корневищем семьи. Но вот молодежь оперилась, девочек выдали замуж, а пожилые женщины остаются по-прежнему в бывшем родительском чуме, в семье младшего брата. И тут-то не каждая находит приличный приют. Младший брат берёт в чум молодую жену. Пока она нуждатся в помощи с детьми, то старается мириться со старухой, даже если та порой бывает в чём-то не права. До поры до времени молодая помалкивает. Но едва став матерью и полноправной хозяйкой, начинает притеснять в правах старую, уже теряющую силы, престарелую родственницу. А та, конечно, не жалуется брату, желая мира в семье, да не дело мужчины разбираться в женских делах. Я была свидетелем разной участи таких женщин в двух семьях. В одной семье женщина, когда-то жена очень именитого бригадара-оленевода, будучи бездетной, растила братьев мужа. Слыла доброй, хорошей хозяйкой, а из продукции оленей, которых старший брат из наследственных оленей выделил младшим, она ничего себе не присвоила. Все для них делала. Тундра хоть и велика, но все про всех знают. Спустя много лет однажды мы встретились в больнице, в одной палате. Меня сотрясал кашель, и ночью, во время одного приступа, она посочувствовала мне, дала попить воды. Только утром я узнала ту красавицу бригадиршу, поблагодарила. Женщина рассказала о своей незавидной жизни. Не только бросили в поселке родные братья её мужа, которых она растила, но и денег не оставили, не определили, у кого ей притулиться. Благо, добрые люди прибрали старуху, за свой стол усадили.
Нет комментариев