Предыдущая публикация
Повесть о волчьей стае
Уже несколько дней Корноухий не ел досыта, питаясь редкой случайной пищей.С приходом сильных морозов и метелей в лесах стало совсем пусто. Даже вороны перелетели поближе к жилищу человека, надеясь здесь скоротать голодное время. Волк по ночам тоже бродил возле сел. Он много двигался, преодолевал огромные расстояния и был постоянно голоден.
Лихим голодным временем и решил воспользоваться предприимчивый Степан Зыков. Он задумал взять хищника на приваду - брошенную у засады падаль. На колхозной ферме тем временем околел огромный старый баран. Степан выпросил у бригадира труп барана, два дня поливал его водой на морозе, чтобы туша закаменела и не была слишком податлива всяким непрошеным гостям.
Для привады Зыков выбрал место у деревенской бани, которая стояла за околицей села на берегу ручья. Летом здесь разрастался осинник, смешанный с хвойным подростом. Это был настоящий берендеев угол. Но сейчас все покрывал глубокий снег. Только узкая тропа к предбаннику вилась среди сугробов.
Степан попросил напарника по работе вывезти на санях мерзлую тушу барана к месту привады и сбросить ее возле ручья, в двадцати метрах от окна бани. Он посылал жену протапливать баню, парить березовые и можжевеловые веники, полынь, мяту, чтобы в бане было тепло, и больше того, пахуче. Уж очень хотелось ему скрыть, запрятать в сильные запахи трав свой перегарно-табачный душок. Даже к месту засады он умудрялся попадать, не оставляя своего запаха на снегу. Степан подъезжал с напарником на санях к самому крыльцу бани, вываливался из саней в предбанник и усаживался на ночь с ружьем у окна. Окно выходило к лесу и приваде. Кажется, все предусмотрел опытный охотник, чтобы обмануть волка.
Корноухий несколько раз подходил к бане с наветренной стороны, и запахи рассказывали ему о многом. Он, например, узнал, что баранья туша брошена здесь другим человеком, не хромоногим. Но приезжал человек на тех же санях и той же лошади, на которой постоянно ездит его недруг. Это настораживало, удерживало от скорых действий. Однако туша безвредна. Ее усердно посещают деревенские собаки и лесные птицы. Они умяли снег вокруг туши, выели и выклевали местами мякоть. А недавно к бане подходила лисица, но ее вспугнули собаки.
Волк был голоден, а тут в снегу валялась даровая пища, которую не нужно ни ловить, ни убивать. Искушение было велико. И ждать долго не хотелось. Опоздаешь - все разнесут, проглотят другие.
Хромоногий Степан еще с вечера сидел в бане. Через небольшое окошко с выставленным стеклом Зыков неотрывно смотрел на неподвижный лес, холодный искристый снег под луной и темную бесформенную тушу барана. Обзор из окна бани был довольно широк. Ружье лежало на подоконнике. В отверстие окна вливался морозный холод, и баня быстро остывала. Хотелось курить, но охотник пересиливал себя. Изредка к приваде подходила собака. Воровато озираясь, она кружила возле туши, ложилась на льдистый снег, грызла закостеневшее на морозе мясо, затем пугалась чего-то, уходила и возвращалась некоторое время спустя
Каждую ночь, с вечера и до утра, Зыков настойчиво сидел в бане. Ему изрядно надоело это занятие. Но Степан знал, был уверен, не приди он сюда хоть однажды, и волк непременно появится здесь.
Сегодня ночь выдалась особенно морозной. Столбик ртути опустился ниже тридцати градусов. На затвердевший наст выпала ночная изморозь, и потому снег искрился в сумеречном свете луны. Вдруг у высокой ели появилась тень. Она возникла как-то сразу, внезапно, словно встала из сугроба. Прошло минут пять, а тень не исчезала и не двигалась. Любой, кто заподозрил бы в ней живое существо, мог уже давно убедиться в своей ошибке. Прошло еще некоторое время, а тень не шевелилась. И вдруг она исчезла. Исчезла так же внезапно, как и появилась. Конечно, это был он, волк. Степан Зыков весь подобрался и замер. Несколько дней ожиданий, кажется, не пропали даром.
Да, это был Корноухий. Он уже несколько раз подходил к приваде и, помаячив неподвижной тенью, уходил. Однако снова и снова возвращался и наблюдал. Баранья туша пятном темнела на сером снегу. Хищник однажды заметил еще одно пятно у самой туши. Пятно двигалось, копошилось. То была собака. Заметив волка, она стремглав метнулась за баню и исчезла. Волк осмелел и стал медленно пробираться к мясу. Он сглатывал слюну, явственно ощущая во рту сладковатый вкус мерзлого мяса.
Окно в бане зияло жуткой, зловещей пустотой. Хищнику все больше казалось, что кто-то следит за ним. Но этот "кто-то" тоже проявляет хитрость и осторожность, не выдавая себя ни единым шорохом, ни единым движением. Зверь нюхал воздух, вслушивался. Ему не нравилась черная зияющая дыра в бане. Скорее всего, там могла таиться опасность. Недоброе предчувствие западни становилось все более отчетливым. Каждым своим нервом, всем своим существом волк ощущал теперь эту опасность. И он медленно, почти незаметно, стал уползать назад, плотно вжавшись в снег. Корноухий не спускал глаз с черной зловещей дыры в бревенчатой стене бани. И вдруг очень явственно почувствовал, а может быть, просто угадал неясную тень, шевельнувшуюся в темном провале окна. Не мешкая ни секунды, он сделал громадный скачок в сторону, и тут же в окне бани сверкнуло пламя. Раздался выстрел, сухой, короткий, какой-то неестественный в этой белесой лунной ночи. Звук выстрела мгновенно отозвался со всех сторон и эхом залег где-то в сугробах.
Волк мчался изо всех сил подальше от опасного места. Шерсть на его спине и загривке стояла торчком. Хищник миновал лес, выскочил в открытое поле и здесь наткнулся на зайца. Со страху косой пустился наутек так резво, что через несколько секунд унесся в мутную даль. Можно было погнаться за зайцем. Хорош был бы ужин, да где там! Волк сам удирал, дай бог ноги.
Глава 48
После выстрела у бани Корноухому не терпелось поскорее нагрянуть в хозяйство своего недруга, проучить его, а заодно чем-нибудь поживиться.
С рассветом следующего дня разыгралась настоящая вьюга. Желтое солнце беспокойно металось в косматом тумане. Оно пыталось пробиться через густые заряды снега, но, не в силах преодолеть непроницаемую мглу, надолго скрывалось в буране. Метель усиливалась. На опушке леса гнулись на ветру и скрипели деревья. На заветренных полянах росли и росли сугробы.
Хищник лежал под высокой елью в мягком затишке. Под метельное завывание ветра он чутко дремал, и в легкой полудреме чудилось ему, как идет он ко двору хромоногого, как перемахивает через ворота и попадает в хлев, где зимуют овцы. Корноухий даже ощутил во рту вкус свежей горячей крови. Не в силах избавиться от грез, хищник вставал, потягивался, долго кружил на одном месте и снова ложился.
Снег валил не переставая. Рассеянный свет исходил откуда-то с высоты, и невозможно было определить, день сейчас или вечер. Зверь поднялся, постоял в нерешительности и направился к опушке. Налетевший ветер сердито взъерошил его шерсть, снежная колючая пыль набивалась в нос, глаза, уши. Корноухий повременил немного, оглянулся, как бы сожалея о теплой лежке в лесу, недовольно отряхнулся всем телом и, нагнув голову, решительно двинулся вперед.
Вьюга выла и гудела, усиливаясь с каждым часом. Повалил еще более густой снег. Снежинки не успевали долетать до земли, их подхватывал ветер и кружил в неистовом хороводе. Все вокруг металось, неслось куда-то. Корноухий бежал прямо на отвесную стену бурана, и она отступала перед ним.
Он преодолел уже немалое расстояние, как вдруг влез по самую спину в мягкий сугроб свежего снега. Снежная стена перед глазами разом подалась, и зверь обрушился в овраг вместе с большим козырьком сугроба. Падая, волк успел несколько раз судорожно ударить лапами о снег, сделать пять-шесть мощных прыжков вперед и в сторону. Он опередил на мгновение снежную лавину, и та обрушилась вниз, не успев накрыть его. Большими прыжками Корноухий выбрался из оврага, отряхнулся и снова скрылся в вихрях бурана. А вьюга, сердясь и воя, принялись латать, штопать потревоженные сугробы, и скоро не осталось никаких признаков от глубоких следов хищника.
Но вот сквозь шум и завывание ветра послышался приглушенный непогодой собачий лай. Резко запахло дымом. Деревня, к которой стремился хищник, теперь была с наветренной стороны. Волк пошел осторожной рысью и скоро увидел впереди мутные, расплывчатые пятна строений.
Дом хромоногого начинал деревенскую улицу. Вьюга щедро охаживала его, окружая сугробами. Снег густо залепил стены и окна дома, большими наметами повис на тесовом заборе, курящимися козырьками свисал с крыши. Серой призрачной тенью волк возник среди снегов. Во дворе хромоногого было тихо. Лишь ветер то злобно и дико завывал где-то в трубе, то шаловливо посвистывал в проводах над дорогой. Подворье пахло дымом и навозом.
Со стороны огородов к дому примыкали два сарая. В одном, что поменьше, гремел корытом и надсадно ныл поросенок. В другом пахло коровой. Зверь хотел перескочить через забор, но во дворе вдруг неистово и зычно залаяла собака, вероятно, недавно купленная хозяином. Пес, по всей видимости, учуял зверя. Волк отскочил назад и залег в сугробе. В белесом буране его почти не было видно. Ветер дул со стороны двора, и хозяйский пес не мог слышать волка. Однако своим собачьим чутьем он угадывал присутствие зверя, а потому лаял, бесновался на цепи и все никак не мог успокоиться.
Хищник терпеливо ждал. Ветер доносил до него запах большого кобеля, который метался и злобствовал у крыльца. Но вот сквозь завывание ветра послышался стук отодвигаемого засова. Седая, запорошенная дверь дома скрипнула, запела, и на занесенное снегом крыльцо вышел хромоногий. Он был без шапки и полушубка. Пегий, запудренный бураном кобель приветливо взвизгнул, увидев хозяина, завилял хвостом, загремел цепью. Но тут же зло и неистово залаял, готовый броситься в белесую, мглистую пустоту за забором. "Ну, проклятый!" - зло цыкнул на собаку хромоногий. Он прошел в дальний угол двора, постоял у большого сугроба и, поправляя брюки, снова вернулся на крыльцо.
Собака перестала лаять, однако продолжала досадливо скулить. Хромоногий потоптался на скрипучем крыльце, послушал вой ветра, пытаясь разглядеть что-нибудь за забором. Но вокруг крутила и завывала хлесткая метель. Ветер сорвал с крыши охапку снега и лихо швырнул его в лицо человеку. Хромоногий матерно выругался на непогоду и скрылся за дверью дома. Скрипнул засов, стукнула еще одна дверь, и все стихло. Только собака, укрывшись в свою конуру, недовольно ворчала, укладываясь на жесткую заснеженную подстилку.
Глава 49
Корноухий проскользнул к хлеву, за стеной которого слышалось легкое шуршание сена, перебираемого коровой, да редкое постукивание копыт о дощатый настил. Даже через бревенчатую стену пригона волк ощущал запах животного. Корова тоже почуяла зверя. Она перестала жевать, принюхивалась.
Волк с разбегу вскочил на крышу сарая и воровато присел, словно испугавшись собственной дерзости. В густой снежной пелене бурана серая тень волка была мало заметна.
Хищник быстро разгреб снег под ногами, добрался до старой лежалой соломы и принялся рвать ее когтями. Однако слежавшийся мерзлый настил не поддавался. Тогда хищник злобно хватил его зубами, снова гребанул обеими лапами, приналег грудью. Глыбистый пласт мерзлой соломы вдруг вывернулся, и в крыше образовалось широкое отверстие. Волк торопливо оглянулся, сунул в дыру лобастую голову и окунулся в уютный, сытый воздух теплого хлева.
Корова забеспокоилась. Она пыталась разглядеть на потолке серого хищника. Волк прыгнул в хлев и, озираясь по сторонам, злобно оскалился. Корова метнулась в сторону, испуганно прижалась к стене и призывно, жалобно замычала. Зверь бросился ей на грудь, повис на шее. Корова упруго рванулась вперед, передними ногами споткнулась о настил пола, упала на колени, пытаясь, однако, тут же подняться. Но волк успел вцепиться клыками в горло, сжал и перерезал живительную артерию. Корова тяжело засопела, вывалила язык и, захлебываясь собственной кровью, рухнула на дощатый пол. Не дожидаясь, пока жертва затихнет, хищник рвал еще живые горячие ткани, жадно хватал пастью бьющую из горла коровы струю крови. Он торопился утолить голод.
А во дворе рвалась с цепи, выла и хрипела собака. Потом хлопнула дверь, заскрипел снег. Кто-то подбежал к двери сарая. Волк на мгновение замер. Вот лязгнул засов, загремели еще какие-то задвижки. Сильно запахло железом и порохом. Надо было уходить. Волк рванулся изо всех сил. Мощные рычаги задних ног подбросили могучее тело. Зверь ухватился, уперся передними лапами о жерди перекрытия, рывком подтянул туловище и оказался на воле. Мощный прыжок - и хищник уже уходил по глубокому снегу в сторону стога соломы.
Но тут из-за угла избы наперерез ему вылетел разъяренный кобель, спущенный с цепи. Рыча и воя, он догнал волка и самоотверженно бросился на него. Они сшиблись грудь в грудь и упали в снег. Волк первым вскочил на ноги. Но некрепкий снежный наст треснул под тяжестью его тела, и зверь провалился в сугроб по самую морду. В тот же момент кобель взгромоздился на хищника, навалился всем своим весом. Он мял волка, утюжил его в снежной яме, торопливо кусал и кромсал все, что только мог ухватить огромной клыкастой пастью.
Это был храбрый боец, беззаветно преданный человеку. Огромная сила билась в каждом его мускуле. Но от долгого сидения на цепи пес стал слишком грузен и неповоротлив. Ярость и злоба ослепляли его. Мозг не участвовал в схватке, предоставив борьбу мышцам и телу. Пес никак не мог добраться до горла зверя…
Волк умело увертывался от клыков собаки и отвечал редкими, но сильными укусами, чем приводил кобеля в еще большую ярость. Хищник был верен своей излюбленной тактике быстроты и натиска. Главное, провести один-единственный прием, быстро вцепиться в горло, туда, где под кожей бьется, пульсирует тонкая ниточка жизни. Много раз это приносило победу. Но сейчас Корноухий был смят кобелем и скован вязкой, сыпучей ямой. Волк отчаянно месил ногами снег, рвался вперед, сжимал в пружину и с силой подбрасывал тело, но все-таки не мог сбросить с себя отчаянно воющего, разъяренного противника.
В пылу борьбы на какое-то мгновение Корноухий увидел бегущего человека. Тот метался среди снежной пелены, увязал в сугробах, стараясь подобраться к месту сражения. Он несколько раз вскидывал ружье, тщательно прицеливался, но всякий раз опускал двустволку, боясь убить собственную собаку. Для хищника наступил критический момент. Тогда, собрав силы, Корнаухий рванулся. Ему удалось сбросить противника, выскочить из ямы и броситься наутек. Но предательский снежный наст словно подкарауливал его движение. Волк еще раз провалился в нетвердый сугроб, и кобель опять повис на его спине. Теперь волк и собака снова барахтались в снегу неистово и нелепо. Морды дерущихся были в крови. Кровь окрашивала взбитый, перетоптанный снег на месте схватки.
Пес, потратив много сил, тяжело дышал, но все еще был силен и злобен. Однако Корноухий уже поверил, что одолеет огромного кобеля. Кроме силы, он обладал гибкой подвижностью дикого зверя, тем, что собаки давно утратили, живя рядом с человеком. Нужно было время, хотя бы немного времени...
А хромоногий с ружьем был уже близко. Он бежал, падал и все пытался прицелиться в зверя. Наконец ему удалось выцелить голову хищника. Зыков нажал на курок, но механизм ружья, густо забитый снегом, не сработал. Тогда хромоногий Степан бросился в последний большой сугроб, что отделял его от дерущихся, однако провалился, увяз в сыпучем снегу по самый пояс.
Волк наконец выбрался из-под собаки. Он ловко развернулся, улучил момент и мертвой хваткой закусил кобелю горло. Пес отчаянно взвыл, задергался, но железные челюсти зверя были неумолимы. Кобель захрипел, забился и скоро обмяк. Хищник почувствовал, как пес прекратил сопротивление. Но в это самое время человек добрался до места схватки. Он размахнулся и ударил прикладом ружья волка по голове. Ложе приклада треснуло и отскочило. В руках остался кусок двустволки.
Корноухий зашатался. Изба, снег и хромоногий закружились, полетели куда-то. Хищник сделал несколько прыжков назад, но снова провалился и забарахтался в рыхлом сугробе. Он заметно шатался от слабости, но внимательно следил за человеком. Мозг его продолжал работать.
А хромоногий медленно, но упорно пробирался вперед. Он размахивал обломком двустволки и вот-вот должен был снова добраться до головы зверя. Корноухий рычал зло и неистово. Он ощетинивался, щелкал зубами и, заложив назад уши, раз за разом делал в сторону хромоногого короткие, бессильные выпады, пытаясь удержать человека на расстоянии.
Сквозь стиснутые зубы Степан Зыков выплескивал на волка бесконечные проклятия и пытался достать, добить зверя. Теперь человек и зверь находились в двух метрах друг от друга, не в силах, однако, ни сократить, ни увеличить это расстояние. А вьюга выла и стонала вокруг.
Волк первым нашел выход из трудного положения. Мелкими незаметными движениями, подминая под себя сыпучее месиво снега, он медленно пятился, отползал назад. И сумел так добраться до стога соломы, что оказался неподалеку. Зыков тоже выбрался из снежной хляби. Теперь он воровски крался к соломе, высоко подняв обломок двустволки. Он готовился нанести последний сокрушительный удар хищнику. Зыков рванулся за стог и остановился. Волка нигде не было. Только к лесу уходил неровный маховый след зверя.
Глава 50
Зима залютовала. По лесам, по полям гуляли метели. В голых березовых колках завывал колючий ветер. Все живое попряталось куда-то. Никогда еще стая не голодала так долго и так жестоко. Особенно тяжело страдали молодые волки. Они еще не умели беречь силы, не привыкли к длительным голодовкам. Их большие, лобастые головы теперь казались странно непропор¬циональными по сравнению с исхудавшим туловищем.
Целую ночь волки брели за матерью, прихрамывая от усталости. А утром на лежке валились на снег и лежали, закрыв глаза, затуманенные голодом. Чувство голода не утихало ни на минуту. Когда же на морозном небе загорались крупные звезды, волчица-мать решительно поднималась и отправлялась в путь. За ней пристраивался Чен, потом Дина. Вставали и остальные звери. Они нехотя пристраивались к колонне и шли шагом, почти автоматически перебирая жилистыми ногами. Голод настойчиво гнал стаю из леса, из морозных полей ближе к жилью человека.
Однажды лунной ночью стая брела недалеко от лесной деревушки. Снег, кажется, поглотил тут все: дома и улицы, дворы и сараи. Сквозь светлый дым облаков стремительно летела луна. Ее неверный обманчивый свет шевелил на снегу черные тени. Волки постояли немного у околицы, затем появились у крайней хаты. Здесь, в старой избе, доживала свой век глухая одинокая старуха, забытая богом и собственными детьми. Волчица обошла избу, постояла у темных окон, прислушалась к глухим шорохам за бревенчатой стеной, обнюхала гнилые углы хаты, пахнущие мышами. На огороде под снегом волки обнаружили свалку старого тряпья и отбросов. Звери покопались в них и, не найдя ничего достойного внимания, отошли. Только Гуро остался у ветхой кучи. Он порылся в лохмотьях, отыскал подметку от ботинка, пожевал ее и проглотил.
Потеряв осторожность, волки шныряли по дворам. Их серые тени бесшумно скользили у сараев. За дверью одного из хлевов тревожно замычал теленок. Этот беспокойный голос словно подстегнул волков. В разных местах они стали подрывать стены. Белогрудый вскочил с сугроба на крышу и принялся рвать и разметывать кровлю. Чен вцепился в конец веревки и пытался открыть дверь сарая. Но усилия его оказались тщетными. Мерзлая земля у стен сарая тоже не поддавалась когтям хищников. К тому же волчья стая была обнаружена деревенскими собаками. Поднялся такой отчаянный лай, что люди уже не могли остаться равнодушными. В окнах домов вспыхивал свет. Звери отпрянули от сарая и выскочили за околицу. Раздался выстрел, потом еще. Несколько раз ударило раскатистое эхо.
Угрюмые, недовольные, провожаемые злобным лаем собак, волки уходили в заснеженные поля. Они добежали до лесной опушки и здесь прилегли. Вдруг у леса хищники заметили небольшую тень похожую на тень зайца или лисицы. Но загадочное приведение оказалось обыкновенной дворнягой. Собака остановилась и с настороженным любопытством смотрела на стаю, вероятно, приняв ее за собачью свадьбу. Но вот она узнала волков и пустилась наутек. Несколько хищников бросились ей наперерез. Дворняга прибавила хода и, быстро работая короткими ногами, стремительно понеслась в сторону деревни. В хорошие времена волчья стая могла бы без труда охватить и догнать собачонку. Но сейчас хищники были ослаблены голодом. Собачонка не позволила волкам отрезать ей путь отступления, проявив при этом смекалку и изворотливость. Волки скоро начали уставать. Они тяжело дышали, торопливо сглатывая горячие языки, но с отчаянной решимостью продолжали гнаться за добычей, хотя уже была очевидна вся бесполезность этой затеи.
Расстояние между волками и собакой быстро увеличивалось. И тогда Гуро с каким-то остервенением злости налетел на Чена и сбил его с ног. Не ожидавший предательского удара Чен взвизгнул и покатился по снегу. Но через секунду он был уже на ногах и сам стремительно бросился на обидчика. Чен рванул братца за спину - завязалась драка. На шум и отчаянную грызню подвалила стая. То ли звери не разобрались в чем дело, а может быть, каждый хотел утолить собственную злость, только в свирепой свалке приняли участие все волки до единого. Звери ожесточенно дрались между собой. Озлобленная волчица бросилась в самую гущу баталии, разнимая и наказывая дерущихся. Но разнять, утихомирить потерявших разум волков было не просто. Наконец ей удалось расшвырять, разогнать остервеневших зверей. Однако хищница еще долго не могла успокоиться. Она понимала, что эта грызня, эта драка - грозный симптом голодного отчаяния
Глава 51
После случая у деревни волчица увела стаю в лес и задолго до рассвета положила на дневку. Свернувшись клубками, поджав под себя голые подошвы лап, звери тихо и отрешенно лежали в снеговых ямах. Только иногда кто-нибудь из молодых хищников вдруг вставал, долго вертелся на одном месте, горбился, затем шел искать более удобную постель. В поисках лучшего места он подходил то к одному, то к другому собрату. Одни взъерошивали шерсть, другие показывали клыки. Некоторые злобно рычали и даже вскакивали с явным намерением ринуться в драку.
Чен лежал в голодном оцепенении на небольшом плоском сугробе. Неподалеку улегся Руп. Ему в последней свалке сильно досталось. Бедняга то и дело вздрагивал всем телом, мелкая лихорадочная дрожь волнами поднималась из самого нутра. Сгорбленная спина его серела в темноте ночи.
Чен подремывал. Ему снилось лето, теплые запахи трав и овцы. Они паслись на косогоре, медленно перекатываясь по склону. За жирными, потными матками бежали курчавые ягнята. Один черный барашек шел прямо на Чена. Волчонок инстинктивно прижался к земле, притаился, хотя сам хорошо понимал, что сейчас зима, что лежит он на снегу, и нет перед ним никаких овец. Чен как бы жил сразу в двух местах, в двух измерениях - зимой и летом. Он по-прежнему явственно видел лето, чувствовал запахи летнего пастбища и овец, и одновременно знал, что это голод, мучительный, сумасшедший голод путает, терзает его. Чен открыл глаза и чуть не взвыл от нестерпимого голода. Потом встал, потоптался на месте, похватал пастью сугроб и опять лег в снеговую лунку. Но ягненок, живой кучерявый ягненок, теплый и пахучий, опять маячил перед глазами. Чен несколько раз даже пытался вцепиться в него. Тогда в морозной тишине он сильно клацал зубами.
Ярко светила луна. Густые тени стояли вокруг. Белели стволы берез. Впереди на снегу, свернувшись калачиком, лежал Руп. Рядом с его седой, морозно-дымчатой плотью возлежала густая тень. Она расположилась на снегу неровным изгибом и вместе с телом Рупа создавала причудливое пятно. Вдруг волчонок зашевелился и вместе с тенью стал очень похож на черного барашка, который преследовал Чена. Бедняга Чен знал, что это обман. Он пытался отвести взгляд от спины собрата, но стоило взглянуть на Рупа, как снова виделась спина ягненка. Чен закрывал глаза, ворчал, ворочался, но ягненок по-прежнему лежал на снегу. От него даже пахло потной овечьей шерстью. Наконец Чен не выдержал и встал. Он подошел ближе к брату. Руп услышал за спиной чьи-то подкрадывающиеся шаги, поднял голову и беззвучно оскалился. Это отрезвило Чена. Он отступил, дрожа, словно в лихорадке, и лег рядом на снег.
Лунные сумерки по-прежнему стояли над лесом. Волчица встала. Надо было продолжать поиски пищи, и она направилась с лежки. Волки выстроились в колонну, и Чен, отталкивая других, пошел за Рупом. Спина Рупа колыхалась, то и дело превращаясь в курчавое тело ягненка. Молодой хищник ускорял шаг, приближаясь к брату на расстояние броска, но Руп чувствовал на себе алчный взгляд преследователя. Он быстро оглядывался и зло скалил зубы. Этот волчий оскал останавливал Чена, видение исчезало, но опять ненадолго. Зеленоватые глазки звереныша наливались краснотой. Чен все-таки попробовал на зуб шкуру брата. Когда галлюцинации стали невыносимы, он налетел на Рупа и всадил ему в спину крепкие клыки. Брат не остался в долгу - завязалась драка. В этой свалке снова приняли участие все хищники, и волчице еле-еле удалось унять дерущихся.
Глава 52
Все длинные ночи напролет волки ходили в студеных ветреных полях с хвостами, унесенными в сторону. Взлохмаченные, клыкастые, они то и дело сглатывая голодную слюну. Глухое раздражение против голода, против бесконечных бесплодных поисков, против глубоких снегов, мороза, против собственных братьев и еще неизвестно против чего делали их злыми и угрюмыми. Хищники огрызались, цапались, скалили друг на друга клыки.
Однажды стая шла пробитой кем-то тропой. Внезапно волчица резко остановилась. В том направлении, куда смотрела матерая, послышался чуть уловимый шорох. Кто-то шел по снегу. Однако это не были шаги человека. Хищница напряженно нюхала воздух. Она учуяла лося. Ветер принес и запах крови. Лось-самец был ранен. Он двигался медленно, часто останавливался и тяжело вздыхал. Сохатый шел с наветренной стороны и пока не слышал волков. Он направлялся к целебному ключу, у которого надеялся отлежаться, залечить тяжелую рану и побороть недуг. Но силы оставляли могучее животное. Лось умирал.
Волки разошлись и стали окружать сохатого. Теперь это была их добыча. Лось внезапно почуял опасность. Он выпрямился, приподнял голову и приготовился к борьбе. Старый бык задышал грозно и сердито, широко раздувая могучие ноздри. Можно было очертя голову броситься в борьбу, завладеть добычей. Но могучее животное не отдаст жизни без боя, а массивные, тяжелые копыта разят насмерть. Каким-то своим особым чутьем волчица понимала, что надо подождать, повременить немного. Рана лося смертельна - зверь обречен.
Ослабевшие от голода хищники напрягали последние силы, чтобы не броситься на лося раньше времени, не получить смертельного удара копыт. Они молча лежали на снегу и ждали. Попытки некоторых волков приблизиться к добыче раньше времени рыком осаживала волчица.
Лось стоял в глубоком снегу, тяжело опустив горбоносую голову. В его затуманенные глаза уже запала глубокая тоска - печать неминуемой, надвигающейся смерти. В лесу было тихо. Только раненый нарушал тишину тяжелыми вздохами. Лось был достаточно стар и мудр, чтобы понять: для него наступила последняя ночь.
Голодные волки напряженно ждали. Но вот оттуда, где стоял лось, донесся еще один вздох - и все стихло. Звери встрепенулись. Они ощутили перемену в поведении животного. Будто по команде все хищники разом поползли к сохатому, предвкушая близкую награду за долгое настойчивое терпение. Волчица первой бросилась на лося. Он не сопротивлялся. Лесной бык, вероятно, так ослабел, что первый же удар матерой волчицы опрокинул его на бок. Хищница быстро, рывком, вскрыла вены на горле животного, и трапеза началась. Волки набросились на остывающее тело с яростью, какую только может развить долгий изнуряющий голод. Они рвали ткани животного, клыками распарывали крепчайшие мышцы. Они дробили твердые кости, пожирали их и никак не могли утолить голод.
Спустя некоторое время хищники так обработали тушу, что на притоптанном, заледенелом снегу остались лишь осклизлый скелет животного, прямые длинные ноги с черными копытами, череп с рогами, да несколько десятков других костей, разбросанных там и сям. Мышцы, сухожилия, внутренности, кожа и шерсть - все исчезло в ненасытных утробах хищников.
Волки лежали на снегу мордами к костям. Они не сводили с них жадных глаз. Желудки были набиты мясом, которое распирало бока, давило на грудь, приятно отяжеляло брюхо. Однако застарелое чувство голода даже при полных желудках все еще не давало ощущения сытости. Волки лежали спокойно. Но стоило кому-нибудь из собратьев подняться и подойти к останкам лося, как тут же вся стая разом набрасывалась на кости.
автор Николай Дмитриевич Котов
Лихим голодным временем и решил воспользоваться предприимчивый Степан Зыков. Он задумал взять хищника на приваду - брошенную у засады падаль. На колхозной ферме тем временем околел огромный старый баран. Степан выпросил у бригадира труп барана, два дня поливал его водой на морозе, чтобы туша закаменела и не была слишком податлива всяким непрошеным гостям.
Для привады Зыков выбрал место у деревенской бани, которая стояла за околицей села на берегу ручья. Летом здесь разрастался осинник, смешанный с хвойным подростом. Это был настоящий берендеев угол. Но сейчас все покрывал глубокий снег. Только узкая тропа к предбаннику вилась среди сугробов.
Степан попросил напарника по работе вывезти на санях мерзлую тушу барана к месту привады и сбросить ее возле ручья, в двадцати метрах от окна бани. Он посылал жену протапливать баню, парить березовые и можжевеловые веники, полынь, мяту, чтобы в бане было тепло, и больше того, пахуче. Уж очень хотелось ему скрыть, запрятать в сильные запахи трав свой перегарно-табачный душок. Даже к месту засады он умудрялся попадать, не оставляя своего запаха на снегу. Степан подъезжал с напарником на санях к самому крыльцу бани, вываливался из саней в предбанник и усаживался на ночь с ружьем у окна. Окно выходило к лесу и приваде. Кажется, все предусмотрел опытный охотник, чтобы обмануть волка.
Корноухий несколько раз подходил к бане с наветренной стороны, и запахи рассказывали ему о многом. Он, например, узнал, что баранья туша брошена здесь другим человеком, не хромоногим. Но приезжал человек на тех же санях и той же лошади, на которой постоянно ездит его недруг. Это настораживало, удерживало от скорых действий. Однако туша безвредна. Ее усердно посещают деревенские собаки и лесные птицы. Они умяли снег вокруг туши, выели и выклевали местами мякоть. А недавно к бане подходила лисица, но ее вспугнули собаки.
Волк был голоден, а тут в снегу валялась даровая пища, которую не нужно ни ловить, ни убивать. Искушение было велико. И ждать долго не хотелось. Опоздаешь - все разнесут, проглотят другие.
Хромоногий Степан еще с вечера сидел в бане. Через небольшое окошко с выставленным стеклом Зыков неотрывно смотрел на неподвижный лес, холодный искристый снег под луной и темную бесформенную тушу барана. Обзор из окна бани был довольно широк. Ружье лежало на подоконнике. В отверстие окна вливался морозный холод, и баня быстро остывала. Хотелось курить, но охотник пересиливал себя. Изредка к приваде подходила собака. Воровато озираясь, она кружила возле туши, ложилась на льдистый снег, грызла закостеневшее на морозе мясо, затем пугалась чего-то, уходила и возвращалась некоторое время спустя
Каждую ночь, с вечера и до утра, Зыков настойчиво сидел в бане. Ему изрядно надоело это занятие. Но Степан знал, был уверен, не приди он сюда хоть однажды, и волк непременно появится здесь.
Сегодня ночь выдалась особенно морозной. Столбик ртути опустился ниже тридцати градусов. На затвердевший наст выпала ночная изморозь, и потому снег искрился в сумеречном свете луны. Вдруг у высокой ели появилась тень. Она возникла как-то сразу, внезапно, словно встала из сугроба. Прошло минут пять, а тень не исчезала и не двигалась. Любой, кто заподозрил бы в ней живое существо, мог уже давно убедиться в своей ошибке. Прошло еще некоторое время, а тень не шевелилась. И вдруг она исчезла. Исчезла так же внезапно, как и появилась. Конечно, это был он, волк. Степан Зыков весь подобрался и замер. Несколько дней ожиданий, кажется, не пропали даром.
Да, это был Корноухий. Он уже несколько раз подходил к приваде и, помаячив неподвижной тенью, уходил. Однако снова и снова возвращался и наблюдал. Баранья туша пятном темнела на сером снегу. Хищник однажды заметил еще одно пятно у самой туши. Пятно двигалось, копошилось. То была собака. Заметив волка, она стремглав метнулась за баню и исчезла. Волк осмелел и стал медленно пробираться к мясу. Он сглатывал слюну, явственно ощущая во рту сладковатый вкус мерзлого мяса.
Окно в бане зияло жуткой, зловещей пустотой. Хищнику все больше казалось, что кто-то следит за ним. Но этот "кто-то" тоже проявляет хитрость и осторожность, не выдавая себя ни единым шорохом, ни единым движением. Зверь нюхал воздух, вслушивался. Ему не нравилась черная зияющая дыра в бане. Скорее всего, там могла таиться опасность. Недоброе предчувствие западни становилось все более отчетливым. Каждым своим нервом, всем своим существом волк ощущал теперь эту опасность. И он медленно, почти незаметно, стал уползать назад, плотно вжавшись в снег. Корноухий не спускал глаз с черной зловещей дыры в бревенчатой стене бани. И вдруг очень явственно почувствовал, а может быть, просто угадал неясную тень, шевельнувшуюся в темном провале окна. Не мешкая ни секунды, он сделал громадный скачок в сторону, и тут же в окне бани сверкнуло пламя. Раздался выстрел, сухой, короткий, какой-то неестественный в этой белесой лунной ночи. Звук выстрела мгновенно отозвался со всех сторон и эхом залег где-то в сугробах.
Волк мчался изо всех сил подальше от опасного места. Шерсть на его спине и загривке стояла торчком. Хищник миновал лес, выскочил в открытое поле и здесь наткнулся на зайца. Со страху косой пустился наутек так резво, что через несколько секунд унесся в мутную даль. Можно было погнаться за зайцем. Хорош был бы ужин, да где там! Волк сам удирал, дай бог ноги.
Глава 48
После выстрела у бани Корноухому не терпелось поскорее нагрянуть в хозяйство своего недруга, проучить его, а заодно чем-нибудь поживиться.
С рассветом следующего дня разыгралась настоящая вьюга. Желтое солнце беспокойно металось в косматом тумане. Оно пыталось пробиться через густые заряды снега, но, не в силах преодолеть непроницаемую мглу, надолго скрывалось в буране. Метель усиливалась. На опушке леса гнулись на ветру и скрипели деревья. На заветренных полянах росли и росли сугробы.
Хищник лежал под высокой елью в мягком затишке. Под метельное завывание ветра он чутко дремал, и в легкой полудреме чудилось ему, как идет он ко двору хромоногого, как перемахивает через ворота и попадает в хлев, где зимуют овцы. Корноухий даже ощутил во рту вкус свежей горячей крови. Не в силах избавиться от грез, хищник вставал, потягивался, долго кружил на одном месте и снова ложился.
Снег валил не переставая. Рассеянный свет исходил откуда-то с высоты, и невозможно было определить, день сейчас или вечер. Зверь поднялся, постоял в нерешительности и направился к опушке. Налетевший ветер сердито взъерошил его шерсть, снежная колючая пыль набивалась в нос, глаза, уши. Корноухий повременил немного, оглянулся, как бы сожалея о теплой лежке в лесу, недовольно отряхнулся всем телом и, нагнув голову, решительно двинулся вперед.
Вьюга выла и гудела, усиливаясь с каждым часом. Повалил еще более густой снег. Снежинки не успевали долетать до земли, их подхватывал ветер и кружил в неистовом хороводе. Все вокруг металось, неслось куда-то. Корноухий бежал прямо на отвесную стену бурана, и она отступала перед ним.
Он преодолел уже немалое расстояние, как вдруг влез по самую спину в мягкий сугроб свежего снега. Снежная стена перед глазами разом подалась, и зверь обрушился в овраг вместе с большим козырьком сугроба. Падая, волк успел несколько раз судорожно ударить лапами о снег, сделать пять-шесть мощных прыжков вперед и в сторону. Он опередил на мгновение снежную лавину, и та обрушилась вниз, не успев накрыть его. Большими прыжками Корноухий выбрался из оврага, отряхнулся и снова скрылся в вихрях бурана. А вьюга, сердясь и воя, принялись латать, штопать потревоженные сугробы, и скоро не осталось никаких признаков от глубоких следов хищника.
Но вот сквозь шум и завывание ветра послышался приглушенный непогодой собачий лай. Резко запахло дымом. Деревня, к которой стремился хищник, теперь была с наветренной стороны. Волк пошел осторожной рысью и скоро увидел впереди мутные, расплывчатые пятна строений.
Дом хромоногого начинал деревенскую улицу. Вьюга щедро охаживала его, окружая сугробами. Снег густо залепил стены и окна дома, большими наметами повис на тесовом заборе, курящимися козырьками свисал с крыши. Серой призрачной тенью волк возник среди снегов. Во дворе хромоногого было тихо. Лишь ветер то злобно и дико завывал где-то в трубе, то шаловливо посвистывал в проводах над дорогой. Подворье пахло дымом и навозом.
Со стороны огородов к дому примыкали два сарая. В одном, что поменьше, гремел корытом и надсадно ныл поросенок. В другом пахло коровой. Зверь хотел перескочить через забор, но во дворе вдруг неистово и зычно залаяла собака, вероятно, недавно купленная хозяином. Пес, по всей видимости, учуял зверя. Волк отскочил назад и залег в сугробе. В белесом буране его почти не было видно. Ветер дул со стороны двора, и хозяйский пес не мог слышать волка. Однако своим собачьим чутьем он угадывал присутствие зверя, а потому лаял, бесновался на цепи и все никак не мог успокоиться.
Хищник терпеливо ждал. Ветер доносил до него запах большого кобеля, который метался и злобствовал у крыльца. Но вот сквозь завывание ветра послышался стук отодвигаемого засова. Седая, запорошенная дверь дома скрипнула, запела, и на занесенное снегом крыльцо вышел хромоногий. Он был без шапки и полушубка. Пегий, запудренный бураном кобель приветливо взвизгнул, увидев хозяина, завилял хвостом, загремел цепью. Но тут же зло и неистово залаял, готовый броситься в белесую, мглистую пустоту за забором. "Ну, проклятый!" - зло цыкнул на собаку хромоногий. Он прошел в дальний угол двора, постоял у большого сугроба и, поправляя брюки, снова вернулся на крыльцо.
Собака перестала лаять, однако продолжала досадливо скулить. Хромоногий потоптался на скрипучем крыльце, послушал вой ветра, пытаясь разглядеть что-нибудь за забором. Но вокруг крутила и завывала хлесткая метель. Ветер сорвал с крыши охапку снега и лихо швырнул его в лицо человеку. Хромоногий матерно выругался на непогоду и скрылся за дверью дома. Скрипнул засов, стукнула еще одна дверь, и все стихло. Только собака, укрывшись в свою конуру, недовольно ворчала, укладываясь на жесткую заснеженную подстилку.
Глава 49
Корноухий проскользнул к хлеву, за стеной которого слышалось легкое шуршание сена, перебираемого коровой, да редкое постукивание копыт о дощатый настил. Даже через бревенчатую стену пригона волк ощущал запах животного. Корова тоже почуяла зверя. Она перестала жевать, принюхивалась.
Волк с разбегу вскочил на крышу сарая и воровато присел, словно испугавшись собственной дерзости. В густой снежной пелене бурана серая тень волка была мало заметна.
Хищник быстро разгреб снег под ногами, добрался до старой лежалой соломы и принялся рвать ее когтями. Однако слежавшийся мерзлый настил не поддавался. Тогда хищник злобно хватил его зубами, снова гребанул обеими лапами, приналег грудью. Глыбистый пласт мерзлой соломы вдруг вывернулся, и в крыше образовалось широкое отверстие. Волк торопливо оглянулся, сунул в дыру лобастую голову и окунулся в уютный, сытый воздух теплого хлева.
Корова забеспокоилась. Она пыталась разглядеть на потолке серого хищника. Волк прыгнул в хлев и, озираясь по сторонам, злобно оскалился. Корова метнулась в сторону, испуганно прижалась к стене и призывно, жалобно замычала. Зверь бросился ей на грудь, повис на шее. Корова упруго рванулась вперед, передними ногами споткнулась о настил пола, упала на колени, пытаясь, однако, тут же подняться. Но волк успел вцепиться клыками в горло, сжал и перерезал живительную артерию. Корова тяжело засопела, вывалила язык и, захлебываясь собственной кровью, рухнула на дощатый пол. Не дожидаясь, пока жертва затихнет, хищник рвал еще живые горячие ткани, жадно хватал пастью бьющую из горла коровы струю крови. Он торопился утолить голод.
А во дворе рвалась с цепи, выла и хрипела собака. Потом хлопнула дверь, заскрипел снег. Кто-то подбежал к двери сарая. Волк на мгновение замер. Вот лязгнул засов, загремели еще какие-то задвижки. Сильно запахло железом и порохом. Надо было уходить. Волк рванулся изо всех сил. Мощные рычаги задних ног подбросили могучее тело. Зверь ухватился, уперся передними лапами о жерди перекрытия, рывком подтянул туловище и оказался на воле. Мощный прыжок - и хищник уже уходил по глубокому снегу в сторону стога соломы.
Но тут из-за угла избы наперерез ему вылетел разъяренный кобель, спущенный с цепи. Рыча и воя, он догнал волка и самоотверженно бросился на него. Они сшиблись грудь в грудь и упали в снег. Волк первым вскочил на ноги. Но некрепкий снежный наст треснул под тяжестью его тела, и зверь провалился в сугроб по самую морду. В тот же момент кобель взгромоздился на хищника, навалился всем своим весом. Он мял волка, утюжил его в снежной яме, торопливо кусал и кромсал все, что только мог ухватить огромной клыкастой пастью.
Это был храбрый боец, беззаветно преданный человеку. Огромная сила билась в каждом его мускуле. Но от долгого сидения на цепи пес стал слишком грузен и неповоротлив. Ярость и злоба ослепляли его. Мозг не участвовал в схватке, предоставив борьбу мышцам и телу. Пес никак не мог добраться до горла зверя…
Волк умело увертывался от клыков собаки и отвечал редкими, но сильными укусами, чем приводил кобеля в еще большую ярость. Хищник был верен своей излюбленной тактике быстроты и натиска. Главное, провести один-единственный прием, быстро вцепиться в горло, туда, где под кожей бьется, пульсирует тонкая ниточка жизни. Много раз это приносило победу. Но сейчас Корноухий был смят кобелем и скован вязкой, сыпучей ямой. Волк отчаянно месил ногами снег, рвался вперед, сжимал в пружину и с силой подбрасывал тело, но все-таки не мог сбросить с себя отчаянно воющего, разъяренного противника.
В пылу борьбы на какое-то мгновение Корноухий увидел бегущего человека. Тот метался среди снежной пелены, увязал в сугробах, стараясь подобраться к месту сражения. Он несколько раз вскидывал ружье, тщательно прицеливался, но всякий раз опускал двустволку, боясь убить собственную собаку. Для хищника наступил критический момент. Тогда, собрав силы, Корнаухий рванулся. Ему удалось сбросить противника, выскочить из ямы и броситься наутек. Но предательский снежный наст словно подкарауливал его движение. Волк еще раз провалился в нетвердый сугроб, и кобель опять повис на его спине. Теперь волк и собака снова барахтались в снегу неистово и нелепо. Морды дерущихся были в крови. Кровь окрашивала взбитый, перетоптанный снег на месте схватки.
Пес, потратив много сил, тяжело дышал, но все еще был силен и злобен. Однако Корноухий уже поверил, что одолеет огромного кобеля. Кроме силы, он обладал гибкой подвижностью дикого зверя, тем, что собаки давно утратили, живя рядом с человеком. Нужно было время, хотя бы немного времени...
А хромоногий с ружьем был уже близко. Он бежал, падал и все пытался прицелиться в зверя. Наконец ему удалось выцелить голову хищника. Зыков нажал на курок, но механизм ружья, густо забитый снегом, не сработал. Тогда хромоногий Степан бросился в последний большой сугроб, что отделял его от дерущихся, однако провалился, увяз в сыпучем снегу по самый пояс.
Волк наконец выбрался из-под собаки. Он ловко развернулся, улучил момент и мертвой хваткой закусил кобелю горло. Пес отчаянно взвыл, задергался, но железные челюсти зверя были неумолимы. Кобель захрипел, забился и скоро обмяк. Хищник почувствовал, как пес прекратил сопротивление. Но в это самое время человек добрался до места схватки. Он размахнулся и ударил прикладом ружья волка по голове. Ложе приклада треснуло и отскочило. В руках остался кусок двустволки.
Корноухий зашатался. Изба, снег и хромоногий закружились, полетели куда-то. Хищник сделал несколько прыжков назад, но снова провалился и забарахтался в рыхлом сугробе. Он заметно шатался от слабости, но внимательно следил за человеком. Мозг его продолжал работать.
А хромоногий медленно, но упорно пробирался вперед. Он размахивал обломком двустволки и вот-вот должен был снова добраться до головы зверя. Корноухий рычал зло и неистово. Он ощетинивался, щелкал зубами и, заложив назад уши, раз за разом делал в сторону хромоногого короткие, бессильные выпады, пытаясь удержать человека на расстоянии.
Сквозь стиснутые зубы Степан Зыков выплескивал на волка бесконечные проклятия и пытался достать, добить зверя. Теперь человек и зверь находились в двух метрах друг от друга, не в силах, однако, ни сократить, ни увеличить это расстояние. А вьюга выла и стонала вокруг.
Волк первым нашел выход из трудного положения. Мелкими незаметными движениями, подминая под себя сыпучее месиво снега, он медленно пятился, отползал назад. И сумел так добраться до стога соломы, что оказался неподалеку. Зыков тоже выбрался из снежной хляби. Теперь он воровски крался к соломе, высоко подняв обломок двустволки. Он готовился нанести последний сокрушительный удар хищнику. Зыков рванулся за стог и остановился. Волка нигде не было. Только к лесу уходил неровный маховый след зверя.
Глава 50
Зима залютовала. По лесам, по полям гуляли метели. В голых березовых колках завывал колючий ветер. Все живое попряталось куда-то. Никогда еще стая не голодала так долго и так жестоко. Особенно тяжело страдали молодые волки. Они еще не умели беречь силы, не привыкли к длительным голодовкам. Их большие, лобастые головы теперь казались странно непропор¬циональными по сравнению с исхудавшим туловищем.
Целую ночь волки брели за матерью, прихрамывая от усталости. А утром на лежке валились на снег и лежали, закрыв глаза, затуманенные голодом. Чувство голода не утихало ни на минуту. Когда же на морозном небе загорались крупные звезды, волчица-мать решительно поднималась и отправлялась в путь. За ней пристраивался Чен, потом Дина. Вставали и остальные звери. Они нехотя пристраивались к колонне и шли шагом, почти автоматически перебирая жилистыми ногами. Голод настойчиво гнал стаю из леса, из морозных полей ближе к жилью человека.
Однажды лунной ночью стая брела недалеко от лесной деревушки. Снег, кажется, поглотил тут все: дома и улицы, дворы и сараи. Сквозь светлый дым облаков стремительно летела луна. Ее неверный обманчивый свет шевелил на снегу черные тени. Волки постояли немного у околицы, затем появились у крайней хаты. Здесь, в старой избе, доживала свой век глухая одинокая старуха, забытая богом и собственными детьми. Волчица обошла избу, постояла у темных окон, прислушалась к глухим шорохам за бревенчатой стеной, обнюхала гнилые углы хаты, пахнущие мышами. На огороде под снегом волки обнаружили свалку старого тряпья и отбросов. Звери покопались в них и, не найдя ничего достойного внимания, отошли. Только Гуро остался у ветхой кучи. Он порылся в лохмотьях, отыскал подметку от ботинка, пожевал ее и проглотил.
Потеряв осторожность, волки шныряли по дворам. Их серые тени бесшумно скользили у сараев. За дверью одного из хлевов тревожно замычал теленок. Этот беспокойный голос словно подстегнул волков. В разных местах они стали подрывать стены. Белогрудый вскочил с сугроба на крышу и принялся рвать и разметывать кровлю. Чен вцепился в конец веревки и пытался открыть дверь сарая. Но усилия его оказались тщетными. Мерзлая земля у стен сарая тоже не поддавалась когтям хищников. К тому же волчья стая была обнаружена деревенскими собаками. Поднялся такой отчаянный лай, что люди уже не могли остаться равнодушными. В окнах домов вспыхивал свет. Звери отпрянули от сарая и выскочили за околицу. Раздался выстрел, потом еще. Несколько раз ударило раскатистое эхо.
Угрюмые, недовольные, провожаемые злобным лаем собак, волки уходили в заснеженные поля. Они добежали до лесной опушки и здесь прилегли. Вдруг у леса хищники заметили небольшую тень похожую на тень зайца или лисицы. Но загадочное приведение оказалось обыкновенной дворнягой. Собака остановилась и с настороженным любопытством смотрела на стаю, вероятно, приняв ее за собачью свадьбу. Но вот она узнала волков и пустилась наутек. Несколько хищников бросились ей наперерез. Дворняга прибавила хода и, быстро работая короткими ногами, стремительно понеслась в сторону деревни. В хорошие времена волчья стая могла бы без труда охватить и догнать собачонку. Но сейчас хищники были ослаблены голодом. Собачонка не позволила волкам отрезать ей путь отступления, проявив при этом смекалку и изворотливость. Волки скоро начали уставать. Они тяжело дышали, торопливо сглатывая горячие языки, но с отчаянной решимостью продолжали гнаться за добычей, хотя уже была очевидна вся бесполезность этой затеи.
Расстояние между волками и собакой быстро увеличивалось. И тогда Гуро с каким-то остервенением злости налетел на Чена и сбил его с ног. Не ожидавший предательского удара Чен взвизгнул и покатился по снегу. Но через секунду он был уже на ногах и сам стремительно бросился на обидчика. Чен рванул братца за спину - завязалась драка. На шум и отчаянную грызню подвалила стая. То ли звери не разобрались в чем дело, а может быть, каждый хотел утолить собственную злость, только в свирепой свалке приняли участие все волки до единого. Звери ожесточенно дрались между собой. Озлобленная волчица бросилась в самую гущу баталии, разнимая и наказывая дерущихся. Но разнять, утихомирить потерявших разум волков было не просто. Наконец ей удалось расшвырять, разогнать остервеневших зверей. Однако хищница еще долго не могла успокоиться. Она понимала, что эта грызня, эта драка - грозный симптом голодного отчаяния
Глава 51
После случая у деревни волчица увела стаю в лес и задолго до рассвета положила на дневку. Свернувшись клубками, поджав под себя голые подошвы лап, звери тихо и отрешенно лежали в снеговых ямах. Только иногда кто-нибудь из молодых хищников вдруг вставал, долго вертелся на одном месте, горбился, затем шел искать более удобную постель. В поисках лучшего места он подходил то к одному, то к другому собрату. Одни взъерошивали шерсть, другие показывали клыки. Некоторые злобно рычали и даже вскакивали с явным намерением ринуться в драку.
Чен лежал в голодном оцепенении на небольшом плоском сугробе. Неподалеку улегся Руп. Ему в последней свалке сильно досталось. Бедняга то и дело вздрагивал всем телом, мелкая лихорадочная дрожь волнами поднималась из самого нутра. Сгорбленная спина его серела в темноте ночи.
Чен подремывал. Ему снилось лето, теплые запахи трав и овцы. Они паслись на косогоре, медленно перекатываясь по склону. За жирными, потными матками бежали курчавые ягнята. Один черный барашек шел прямо на Чена. Волчонок инстинктивно прижался к земле, притаился, хотя сам хорошо понимал, что сейчас зима, что лежит он на снегу, и нет перед ним никаких овец. Чен как бы жил сразу в двух местах, в двух измерениях - зимой и летом. Он по-прежнему явственно видел лето, чувствовал запахи летнего пастбища и овец, и одновременно знал, что это голод, мучительный, сумасшедший голод путает, терзает его. Чен открыл глаза и чуть не взвыл от нестерпимого голода. Потом встал, потоптался на месте, похватал пастью сугроб и опять лег в снеговую лунку. Но ягненок, живой кучерявый ягненок, теплый и пахучий, опять маячил перед глазами. Чен несколько раз даже пытался вцепиться в него. Тогда в морозной тишине он сильно клацал зубами.
Ярко светила луна. Густые тени стояли вокруг. Белели стволы берез. Впереди на снегу, свернувшись калачиком, лежал Руп. Рядом с его седой, морозно-дымчатой плотью возлежала густая тень. Она расположилась на снегу неровным изгибом и вместе с телом Рупа создавала причудливое пятно. Вдруг волчонок зашевелился и вместе с тенью стал очень похож на черного барашка, который преследовал Чена. Бедняга Чен знал, что это обман. Он пытался отвести взгляд от спины собрата, но стоило взглянуть на Рупа, как снова виделась спина ягненка. Чен закрывал глаза, ворчал, ворочался, но ягненок по-прежнему лежал на снегу. От него даже пахло потной овечьей шерстью. Наконец Чен не выдержал и встал. Он подошел ближе к брату. Руп услышал за спиной чьи-то подкрадывающиеся шаги, поднял голову и беззвучно оскалился. Это отрезвило Чена. Он отступил, дрожа, словно в лихорадке, и лег рядом на снег.
Лунные сумерки по-прежнему стояли над лесом. Волчица встала. Надо было продолжать поиски пищи, и она направилась с лежки. Волки выстроились в колонну, и Чен, отталкивая других, пошел за Рупом. Спина Рупа колыхалась, то и дело превращаясь в курчавое тело ягненка. Молодой хищник ускорял шаг, приближаясь к брату на расстояние броска, но Руп чувствовал на себе алчный взгляд преследователя. Он быстро оглядывался и зло скалил зубы. Этот волчий оскал останавливал Чена, видение исчезало, но опять ненадолго. Зеленоватые глазки звереныша наливались краснотой. Чен все-таки попробовал на зуб шкуру брата. Когда галлюцинации стали невыносимы, он налетел на Рупа и всадил ему в спину крепкие клыки. Брат не остался в долгу - завязалась драка. В этой свалке снова приняли участие все хищники, и волчице еле-еле удалось унять дерущихся.
Глава 52
Все длинные ночи напролет волки ходили в студеных ветреных полях с хвостами, унесенными в сторону. Взлохмаченные, клыкастые, они то и дело сглатывая голодную слюну. Глухое раздражение против голода, против бесконечных бесплодных поисков, против глубоких снегов, мороза, против собственных братьев и еще неизвестно против чего делали их злыми и угрюмыми. Хищники огрызались, цапались, скалили друг на друга клыки.
Однажды стая шла пробитой кем-то тропой. Внезапно волчица резко остановилась. В том направлении, куда смотрела матерая, послышался чуть уловимый шорох. Кто-то шел по снегу. Однако это не были шаги человека. Хищница напряженно нюхала воздух. Она учуяла лося. Ветер принес и запах крови. Лось-самец был ранен. Он двигался медленно, часто останавливался и тяжело вздыхал. Сохатый шел с наветренной стороны и пока не слышал волков. Он направлялся к целебному ключу, у которого надеялся отлежаться, залечить тяжелую рану и побороть недуг. Но силы оставляли могучее животное. Лось умирал.
Волки разошлись и стали окружать сохатого. Теперь это была их добыча. Лось внезапно почуял опасность. Он выпрямился, приподнял голову и приготовился к борьбе. Старый бык задышал грозно и сердито, широко раздувая могучие ноздри. Можно было очертя голову броситься в борьбу, завладеть добычей. Но могучее животное не отдаст жизни без боя, а массивные, тяжелые копыта разят насмерть. Каким-то своим особым чутьем волчица понимала, что надо подождать, повременить немного. Рана лося смертельна - зверь обречен.
Ослабевшие от голода хищники напрягали последние силы, чтобы не броситься на лося раньше времени, не получить смертельного удара копыт. Они молча лежали на снегу и ждали. Попытки некоторых волков приблизиться к добыче раньше времени рыком осаживала волчица.
Лось стоял в глубоком снегу, тяжело опустив горбоносую голову. В его затуманенные глаза уже запала глубокая тоска - печать неминуемой, надвигающейся смерти. В лесу было тихо. Только раненый нарушал тишину тяжелыми вздохами. Лось был достаточно стар и мудр, чтобы понять: для него наступила последняя ночь.
Голодные волки напряженно ждали. Но вот оттуда, где стоял лось, донесся еще один вздох - и все стихло. Звери встрепенулись. Они ощутили перемену в поведении животного. Будто по команде все хищники разом поползли к сохатому, предвкушая близкую награду за долгое настойчивое терпение. Волчица первой бросилась на лося. Он не сопротивлялся. Лесной бык, вероятно, так ослабел, что первый же удар матерой волчицы опрокинул его на бок. Хищница быстро, рывком, вскрыла вены на горле животного, и трапеза началась. Волки набросились на остывающее тело с яростью, какую только может развить долгий изнуряющий голод. Они рвали ткани животного, клыками распарывали крепчайшие мышцы. Они дробили твердые кости, пожирали их и никак не могли утолить голод.
Спустя некоторое время хищники так обработали тушу, что на притоптанном, заледенелом снегу остались лишь осклизлый скелет животного, прямые длинные ноги с черными копытами, череп с рогами, да несколько десятков других костей, разбросанных там и сям. Мышцы, сухожилия, внутренности, кожа и шерсть - все исчезло в ненасытных утробах хищников.
Волки лежали на снегу мордами к костям. Они не сводили с них жадных глаз. Желудки были набиты мясом, которое распирало бока, давило на грудь, приятно отяжеляло брюхо. Однако застарелое чувство голода даже при полных желудках все еще не давало ощущения сытости. Волки лежали спокойно. Но стоило кому-нибудь из собратьев подняться и подойти к останкам лося, как тут же вся стая разом набрасывалась на кости.
автор Николай Дмитриевич Котов
Следующая публикация
Комментарии 7