Образование

Каждый вeчeр приходит из лeса в гости покушать и поспать в тeплe

Элитный маршрут В троллейбусное депо срочно требовался кондуктор на маршрут номер 12. После недавней транспортной реформы работать стало совсем невозможно. Одни маршруты убрали, другие ― удлинили. В итоге троллейбусы и автобусы стали ездить реже, люди в них набивались плотнее, а атмосфера внутри всегда была напряженной. Работать в таких условиях могли только самые отчаянные, беспринципные или же опустившиеся на финансовое дно люди. И даже они уходили после первой получки. ― Идите вы к чёрту со своим двенадцатым маршрутом! ― кричала Алла Григорьевна, кондуктор с пятнадцатилетним стажем. Эта женщина могла с закрытыми глазами в час пик сосчитать количество вошедших пассажиров и обилетить даже самых юрких и хитрых. Но даже ей было страшно от одной мысли о двенадцатом маршруте. ― Вы ― наша последняя надежда, ― умолял её начальник. ― Мы вам ставку поднимем, на дес… пять процентов! ― Он закашлялся, предлагая «выгодные» условия. ― Засуньте эти пять процентов себе в пневмосистему! ― прошипела кондуктор. Встав из-за стола, она покинула кабинет, не оглядываясь. Она могла себе позволить подобное: её всё равно никто не уволит ― работать-то некому. ― Ну и что мне делать, Наташ? ― повернулся начальник к своей секретарше, но та лишь пожала плечами. В этот момент дверь в кабинет открылась с характерным скрипом. На пороге появилось нечто очень яркое до ряби в глазах и эффектное до боли в зубах. ― Гуд афтернун, ― произнесла с совершенно сельским акцентом женщина в пёстром платье, заправленном в длинную узкую юбку. От её локтей до пальцев тянулись чёрные, сильно растянутые атласные перчатки. На голове этой особы сидела большая, словно спутниковая тарелка, шляпа, из которой антенной торчало перо чайки. На вид женщине было глубоко за тридцать пять, но она явно чувствовала себя гораздо моложе. Достав из сумочки пачку дешёвых сигарет, она вставила одну в длинный мундштук и подожгла. ― Вы к кому? ― взяла слово секретарь, чувствуя, что начальник потерял дар речи. ― Меня зовут Сильвия, Сильвия Бобикова, ― томным аристократичным голосом представилась женщина. ― Я пришла к вам, так как я вам нужна! ― Вы, наверное, ошиблись, ― очнулся начальник. Он хотел было сказать «дурдом», но вместо этого произнёс: ― Салон красоты ― через дорогу, нужно пройти пять… ― Это вы, mon cher, ошиблись, ― перебила его Сильвия, ― дважды. Она уселась на стул и, закинув ногу на ногу, сделала затяжку. От дыма её сигареты начали отклеиваться обои в углу и увядать пластиковая монстера. ―Во-первых, вы не предложили леди чаю, а во-вторых, я не посещаю салонов. Настоящая леди способна сама нанести правильный макияж, ― женщина холодно улыбнулась своими губами цвета Октябрьской революции. ― Я хочу позволить вам нанять меня на должность кондуктора. ― Кондуктора? ― оживился вдруг начальник, который минуту назад хотел выставить странную посетительницу с наименьшими потерями для своей психики. ― Oui, ― хрюкнула женщина, и перо на шляпе забавно колыхнулось. ― Что же вы сразу не сказали? ― заулыбался начальник и достал свою пожелтевшую кружку с изображением мопса. ― Ой, простите, у нас совсем нет чаю, ― он покосился на два засохших чайных пакетика в тарелке. ― Ничего, в следующий раз подготовитесь получше. С этими словами Сильвия достала из сумки термос, фарфоровую кружку, блюдце и целый лимон. В воздухе запахло крепким настоем бергамота и ромашки. Лимон Сильвия разре́зала пополам и бросила одну часть в кружку. ― А вы точно уверены, что сможете работать кондуктором? ― Вы намекнули на то, что я ― недалекого соображения? ― бровь Сильвии вопросительно поползла вверх, поднимая шляпку. ― Нет-нет, ― виновато засуетился начальник, ― что вы! Я просто не понимаю, зачем вам это. ― Это хобби. Мне нужно чем-то заниматься между бриджем по субботам и кегельбаном по пятницам. ― Что ж, это прекрасно, я не против, ― залепетал мужчина. ― Вы приняты! Он протянул свою потную ладонь. ― Целовать? ― спросила Бобикова, глядя на волосатые пальцы. ― Ох, нет, что вы! Хотел скрепить сделку рукопожатием. Подождите, пожалуйста, в коридоре. Наташа оформит вас через минуту. Бобикова сложила всю свою утварь назад в сумку и вальяжно пошла в сторону выхода. ― Виталий Витальевич, вы серьёзно? ― набросилась ошарашенная секретарша на начальника. ― Она же явно ненормальная! ― Так и прекрасно! Нормальный человек на эту работу не пойдёт! Проблема двенадцатого маршрута решена. *** ― Как вас по отчеству? ― спросила Наташа у нового кондуктора, забивая данные в компьютер. ― Моего папеньку звали Джеймс, ― гордо ответила Бобикова. ― То есть Джеймсовна? ― Евгеньевна, ― кивнула в ответ Сильвия. ― Сколько вам полных лет? ― Я совершеннолетняя. ― Я заметила, ― процедила сквозь зубы Наташа. ― А год рождения? ― Думаю, что такой же, как у вас. Напишите, а я скажу ― так или нет, ― парировала Сильвия, и Наташа, кисло улыбнувшись, стёрла строку с возрастом. ― Место рождения? ― Я родом из Нового Света, ― пафосно произнесла Сильвия и, глубоко вздохнув, закатила глаза, вспоминая родину. ― Ах, ― завистливо всполошилась Наташа. ― Америка? ― Нет. Новый Свет ― это садовое товарищество в Московской области, ― всё так же гордо отвечала Бобикова. ― Хм… Предыдущее место работы? ― Oui, ma chérie, вы напомнили мне о прекрасных днях. Я вращалась в высших кругах общества, имела дела с самыми важными людьми города, каждый из них был в моей власти и слушался моих указаний. ― ? ― Оператор шлагбаума в Доме правительства. ― Простите, вы закончили? ― появилась в дверях голова Виталия Витальевича. ― Почти, а что? ― Хотел предложить Сильвии выйти сегодня в смену. ― Месье начальник, научитесь терпению, ― начала отчитывать мужчину Бобикова. Он извинился и хотел было уйти, но она его остановила: ― Скоро буду. *** ― Вот, познакомьтесь, Володя Песюк, извозчик, то есть водитель троллейбуса, ― поправил сам себя Виталий Витальевич, представляя Сильвии маленького, щуплого, усатого мужичка. ― О, найс ту мит ю, Вольдемар! Сильвия Бобикова, ― протянула Сильвия руку для поцелуя. ― Я Володя, ― поправил водитель кондуктора и пожал ей руку. ― Я поняла, Вольдемар, приятно познакомиться. ― Но… ― Что за «но»? Вы что, уже запрягли нашего коня? ― поинтересовалась Бобикова. ― Ступайте, Вольдемар, я явлюсь через минуту и, будьте так любезны, оденьтесь подобающе ― мы же не скот повезём. ― Но у меня ничего больше нет, ― развёл руками водитель, показав на свою выцветшую растянутую футболку. ― Вот, сегодня я вас выручу, ― Сильвия достала из сумки галстук-бабочку и, сунув его в руку Володе, добавила: ― Не забудьте причесаться. Водитель был так ошарашен, что, не сказав больше ни слова, взял галстук и пошлёпал в направлении руля. Сильвии были вручены билеты, терминал для безналичной оплаты и пожелание удачи. ― Вы, главное, не переживайте, первый день всегда самый сложный, ― улыбался начальник наивной улыбкой. ― О чём вы толкуете, мой милый? Нет ничего проще, чем собирать с людей деньги. Крутя на пальце катушку с билетами, Бобикова медленно пошла в сторону старого троллейбуса, неуклюже виляя бёдрами. *** Первая остановка была у рынка. Двери распахнулись, пассажиры ринулись вперёд, расселись по местам и уткнулись в свои телефоны или в мутные окна. Сильвия сразу же подошла к сутулому дядьке со злым выражением лица и в футболке с надписью «Rammstein». ― Guten tag, ― фальшиво произнесла Бобикова. ― Прошу вас оплатить свою поездку, герр пассажир. Мужчина молча достал пять тысяч одной купюрой и протянул их Сильвии ― этакий проездной билет, который позволял ему кататься бесплатно. Он делал так каждый день, заведомо зная, что у кондуктора не будет сдачи. ― Месье не мог бы посмотреть у себя купюру меньшим номиналом? ― продолжала Сильвия держать воспитанный тон. ― Меньше нет! ― противно буркнул мужик в ответ. ― Оу, у мистера определенно огромные доходы, ― восторженно заметила Бобикова. ― Ещё бы, такой мужчина! Наверняка лорд или барон! ― без намёка на издёвку голосила Сильвия, привлекая к себе внимание всего салона. ― Чем занимается ваша светлость? Золото? Нефть? Строительство шахт? Ценные бумаги? Кондуктор спрашивала совершенно серьёзно. Отовсюду начали слышаться смешки, и мужчина ссутулился ещё больше. ― Полагаю, такая вещь, как сдача, является для вас оскорблением? ― Бобикова уже хотела убрать «пятёрку» в сумку, но мужчина выхватил её и, пошарив по карманам, быстро нашёл нужную сумму. Сильвия хрустнула коленями, сделав что-то отдалённо напоминающее реверанс, и направилась на свой творческий променад. ― Мне душно! ― вцепилась вдруг в её юбку женщина с красным бульдожьим лицом и тяжелым пакетом в руках, полным рассады. ― Как я вас понимаю! ― уселась напротив обрадовавшаяся Бобикова. Оторопевшая пассажирка поняла, что совершила большую ошибку. ― Я здесь буквально задыхаюсь! Сплошная бездуховность вокруг! Сколько пьес поставлено в городе за последний год? Зато сколько открыто магазинов с едой! Фи! А библиотеки? Вы когда-нибудь бывали в Пинакотека Амброзиана? Это в Милане. Там, кстати, проходят лучшие показы мод. Женщина замотала головой. Духота её больше не донимала, как и лук-севок, который она купила в недостаточном количестве. Теперь она думала только о том, как хорошо было ездить на колхозный рынок в машине зятя. Там в её власти были все форточки и даже кондиционер, и никто не пугал словами «Милан» и «Амброзиана». Зря она тогда затеяла ссору… Бобикова уже было переключилась на Прованс, но женщине повезло. На очередной остановке двери троллейбуса распахнулись, и в салон хлынула целая толпа людей всех степеней нервозности и социальной неудовлетворенности. Люди толкались, жались друг к другу потными телами и орали, выбрасывая в атмосферу накопленную за день злобу. Эта мясная ловушка из спин, локтей и грудей обычно не оставляла кондуктору шансов выполнить свою работу, но у Сильвии Бобиковой как раз наступило время чаепития. Её термос держал температуру магмы, а Сильвия не привыкла пить из неполной тары. Сам Моисей позавидовал бы тому, как расступалось это живое море, когда кондуктор начала ходить по салону, одной рукой собирая оплату за проезд, а другой держа кружку, наполненную до краёв горячим чаем. Но были и те, кто совершенно игнорировал выходки троллейбусного бомонда. Один мужчина сидел, закинув ногу на ногу, откровенно наплевав на пожилых людей, стоящих рядом. Тип вёл себя максимально вызывающе: хамил, плевал и даже курил, провоцируя всеобщее негодование. ― Mon ami, ― обратилась к нему Сильвия, ― я вынуждена просить вас перестать вести себя так, словно вы на стадионе. Бобикова указала на озлобленных галдящих пассажиров и обозвала их «приличным обществом», которому такое поведение не по нраву. ― Да чхать я хотел на ваше общество! ― мужчина достал из кармана какую-то ксиву и показал её всем присутствующим, после чего люди начали отводить глаза в сторону и больше не выказывали недовольства. ― Могу я тогда хотя бы попросить вас угостить даму огоньком? ― спросила Бобикова и достала свой мундштук. Мужчина ухмыльнулся и поджёг сигарету кондуктора. Сильвия сделала глубокую затяжку, а затем выпустила плотную струю дыма прямо в лицо грубияну. ― Знаете, я вас понимаю. Когда я работала с руководством города, то тоже могла позволить себе многое. Не то что сейчас, ― мечтательно произнесла Сильвия. Каждое новое предложение Бобикова завершала затяжкой и выпускала очередную порцию дыма, от которого у пассажира лицо начало стекать на пол, а рубашка ― расползаться по нитям. ― Знаете, а вы правы! Мы не должны идти на поводу общества! Это наше право как элиты ― диктовать свои условия миру! ― продолжала свой монолог Сильвия, не переставая курить. Мужчина не отвечал, он старался как можно сильней сжать все отверстия, через которые воздух способен попасть в организм. Бобикова болтала без остановки ― казалось, собеседник для неё абсолютно не важен, она спокойно могла бы заговорить до смерти огнетушитель и заставить его загореться. Когда Сильвия достала новую сигарету, мужчина не выдержал. Он попытался протиснуться к выходу, но у него ничего не вышло. Тела́ плотно держали оборону и не давали шансов. Пассажир в истерике искал глазами молоточек, которым нужно разбить стекло в экстренной ситуации, но тот пропал ещё во времена перестройки. Не в силах терпеть, хам открыл форточку и устремился к свежему воздуху всем своим существом. ― My friend, куда же вы?! ― заволновалась Бобикова. ― Мы ещё не обменялись адресами и взглядами на концептуальное искусство! Но мужчина уже летел в жёсткие, но куда более безопасные объятия асфальта. Он пообещал себе, что если выживет, то никогда больше не возьмёт в рот сигарету. Через пару остановок в переднюю дверь инкогнито зашла охочая до штрафов и порицания контролёрша. Женщина эта была грозой безбилетников и кондукторов. Она шла с целью публично пристыдить и наказать. Но как только двери за ней закрылись, она сразу почувствовала неладное. Из хриплых динамиков сочился легкий джаз, руль крутил прилизанный водитель в футболке и галстуке-бабочке. Пассажиры, боясь быть повторно обилеченными, держали в дрожащих руках свои талончики. Контролёр молча прошла по салону, никак не выдавая себя. По взглядам присутствующих она поняла, что лучше не сто́ит доводить до сведения кондуктора информацию о своём присутствии, а когда увидела, как Бобикова посвящает одного школьника в последние сплетни мира немецкого балета, украдкой показала удостоверение и выскочила на ближайшей остановке. *** ― Ну, что скажете насчёт первого дня? ― ни на что не надеясь, спросил директор, когда троллейбус вернулся в парк. ― Что вам сказать, месье шеф, я ошибалась. Плетение корзин ― куда более захватывающее мероприятие. Виталий Витальевич повесил было нос, но Сильвия продолжила: — В следующую смену я возьму их с собой, чтобы хоть как-то развеять скуку. Люди в троллейбусе интересные, но быстро уходят ― не успеваешь как следует познакомиться. Некоторые даже выскакивают на ходу. — Так значит, завтра вас ждать на смену? ― просиял начальник. ― Определенно, mon cher! Одна лишь просьба… Виталий Витальевич навострил уши: ― Всё, что пожелаете! ― Вы не могли бы посмотреть обшивку на кресле? Произошёл конфуз. Я позволила себе единоразово прилюдно чертыхнуться из-за того, что меня всю дорогу слегка било током. Я согласна на штраф, чтобы исчерпать сей конфликт. Начальник кивнул и, распрощавшись десятью поклонами с Сильвией, радостно пошёл проверять кресло. Он подошёл к троллейбусу, накинул «рога» на провода и, зайдя внутрь, уселся на кондукторское кресло. Его чудом не выкинуло наружу через потолок. Шарахнуло так, что волосы в носу сгорели, а на ум пришло много всяких интересных слов, тянущих на десятки конфузов и пару лет тюрьмы. *** ― Выпишите Бобиковой премию, ― заявил начальник секретарю, вернувшись с того света. ― Премию? Она же отработала один день… ― Вы правы… Давайте выпишем в двойном размере. Александр Райн

Однажды в квартире у молодой женщины расцвёл кактус. До этого он четыре года стоял на подоконнике, похожий на хмурого и небритого дворника, – и вдруг такой сюрприз! «Странно, что меня считают недоброй, – подумала женщина. – Это всё неправда: у бездушных и злых кактусы не цветут». В приятных думах о цветущем кактусе она случайно наступила на ногу мрачному мужчине в метро. На его замечание она не среагировала, как обычно, с оскорблённым видом: «Ах, если уж вы такой барин, то ездите на такси!» – а улыбнулась: – Не сердитесь на меня, пожалуйста, мне не за что держаться; если хотите, наступите мне тоже на ногу, и будем квиты. Мрачный мужчина проглотил то, что собирался озвучить по её поводу. Потом вышел на своей станции и, покупая газету, вместо того чтобы нахамить продавщице, запутавшейся с подсчётом сдачи, сказал ей: – Ничего страшного, пересчитайте ещё раз; я тоже с утра пораньше не силён в математике. Продавщица, не ожидавшая такого ответа, расчувствовалась и отдала бесплатно два старых журнала и целую кипу старых газет пенсионеру – постоянному покупателю, который очень любил читать прессу, но приобретал каждый день только одну газету подешевле. Довольный старик пошёл домой с охапкой газет и журналов. Встретив соседку с верхнего этажа, он не устроил ей ежедневный скандал на тему «ваш ребёнок топает по квартире, как слон, и мешает отдыхать; воспитывать надо лучше», а посмотрел и удивился: – Как дочка-то ваша выросла. Никак не пойму, на кого похожа больше: на вас или на отца, – но точно красавицей будет, у меня глаз намётанный. Соседка отвела ребёнка в сад, пришла на работу в регистратуру и не стала кричать на старушку, записавшуюся на приём к врачу на вчерашний день, но пришедшую сегодня, а произнесла: – Да ладно, не расстраивайтесь, я тоже иногда забываю свои дела. Вы посидите минутку, а я уточню у врача, вдруг он сможет вас принять. Старушка, попав на приём, не стала требовать выписать ей очень действенное, но недорогое лекарство, которое может мгновенно помочь, угрожая в случае отказа написать жалобу, а, вздохнув, сказала: – Я ж понимаю, что старость не лечится, но вы меня, доктор, простите, что прихожу к вам постоянно как на работу. А доктор, направляясь вечером домой, вспомнил старушку и пожалел её. Он вдруг подумал, что жизнь в её привычной суете летит мимо и, поддавшись внезапному порыву, остановился у ближайшего супермаркета, купил букет цветов, торт с кремовыми розами и поехал совсем в другую сторону. Подъехал к дому, поднялся на третий этаж и постучал в дверь. – Я тут подумал: ну зачем мы всё делим, как дети в песочнице? Я вот тебе торт купил, только положил на него нечаянно свой портфель, и он помялся. Но это нестрашно, на вкусовые качества ведь не повлияет. Ещё купил тебе цветы, только они тоже немного помялись этим же портфелем. Но, может быть, выпрямятся? – Какие красивые, – ответила женщина, – спасибо тебе! А у меня новость. Ты только представь: я сегодня проснулась, смотрю на окошко, а у меня кактус расцвёл. Видишь? drevo_z

Согласно переписи 1897 года, 75% жителей Российской империи не имели фамилий. Лишь в 30-е годы XX века, с началом всеобщей паспортизации в Советском Союзе, фамилии стали обязательными для всех. До этого момента крестьяне, особенно в глубинке, различались по именам отцов (реже — матерей) или прозвищам. При создании колхозов эти «временные» фамилии фиксировались в документах. Так, Василий, сын Прокопия, становился Прокопьевым, а Федор по прозвищу Косой — Косым или, для благозвучия, Косовым. Революция имен В марте 1918 года В.И. Ленин подписал декрет, дающий право на смену фамилий и прозвищ. Множество людей желали избавиться от неблагозвучных, дворянских или духовных фамилий, непопулярных в новом обществе. В Наркомвнудел поступали письма от людей, хотевших сменить фамилии на более звучные. Например, матрос Дураков просил стать Виноградовым, Гнилоквас — Степановым, а Кобелев — Скобелевым. Смена фамилии была платной, но желающим редко отказывали, пополняя казну молодой республики. Фамилии-неологизмы В СССР стало модным брать фамилии-неологизмы по примеру пролетарских вождей: Ленин, Сталин, Киров, Молотов. Простые люди тоже хотели носить имена, отражающие дух нового времени. Так появлялись Авангардовы, Амперовы, Астровы, Атеистовы, Виленины, Вольфрамовы, Дамировы («Даешь мировую революцию» или «Да здравствует мир»), Декабристовы, Делегатовы, Демократовы, Депутатовы, Иридиевы, Комиссаровы, Коммунаровы, Маевы, Мартеновы, Маузеровы, Новомировы, Октябрьские, Партизанские, Правдины, Пролетарские, Ренатовы («революция, наука, труд»), Самолетовы, Советовы, Электроновы, Эфирины, Юбилейные, Юннатовы. Русификация и национализация В состав СССР входили республики с нерусскими фамилиями. Жителей Средней Азии, например, записывали под русифицированными фамилиями, образованными от родовых имен: Абдуллаевы (от Абдуллы), Гаджиевы (от Гаджи), Ибрагимовы (от Ибрагима), Мамедовы (от Мамеда). В то же время русские фамилии в союзных республиках могли видоизменяться на местный лад. Так, в Латвии русских записывали как Петровс, Кузнецовс, Федоровс. Известная актриса Людмила Гурченко вспоминала, что настоящая фамилия ее отца — Гурченков. Фамилии, полученные в СССР, отражают историю страны: от царских времен до революционных псевдонимов, стремления к интернационализму и поисков новой идентичности.

Бабе Кате пора было помирать. Она сама это знала, чувствовала. Но каждое утро, сотворив короткую молитву и, договорившись с Богом, начинала торговаться со Смертью. Проводила разъяснительную работу. Просила повременить – ещё бы годков семь, чтобы Надюшка закончила школу. К тому же через семь лет бабе Кате исполнялось 90 лет, цифра солидная, красивая, и помереть не жалко. Правнучка Надюшка – высокая, худая, с непомерной длины пальцами на руках и ногах, она походила на бабушку свою, Василису, дочку бабы Кати. От этого неуловимого и обезоруживающего сходства иногда перехватывало дыхание: наклонила голову, хлебнула чай, поправила косу, почесала нос, чихнула. Баба Катя замирала и от любви, и от восторга перед непонятным этим природным механизмом наследования людских штрихов. Абсолютно счастлива баба Катя была недолго – после рождения Василисы и до её замужества. Эти 20 лет безоблачного, хоть и трудного, счастья и наполненности каждого дня затерялись в долгой жизни. Но баба Катя часто это время вспоминала. И была она тогда, конечно, не баба Катя, а Екатерина Сергеевна, молодая красивая женщина, заведующая поселковым детским садом. Жив был муж Иван, комбайнёр, отличник труда, щедрый на ласку и острое слово мужик. Работы было много – и дом строили, и в колхозе работали, и две коровы держали. Но баба Катя, думая о молодости, вспоминала только модные туфли на невысоком каблучке, с пряжкой, платье нарядное в крупный пышный цветок, Ивана с губной гармошкой, сидящего на крыльце субботним вечером после бани, цветущую яблоню под окном и маленькую #опусы Ваську, неуклюже шлёпающую в калошах через двор к летней кухне. Василиса вымахала в длинношеею и длинноногую девицу, грациозную и неторопливую, как породистая кобыла. Но наивную и лишённую хоть какой-то житейской хитрости или изворотливости. - Простодырая ты, Васька, как есть простодырая, - говорил Иван, - быстро на такую дуру умник найдётся. И он нашёлся. В 19 лет Василиса, учившаяся в институте в городе, объявила, что выходит замуж. Приехала сразу с ним – нахальным, громким, весёлым, курившим без перерыва самокрутки. Звали будущего зятя Василием, и совпадение имён – Василиса и Василий – веселило его невероятно. Каждую шутку будущая жена поддерживала тихим, но искренними смехом. Родителям невесты Василий не понравился. «На кота, который сожрал чужую сметану, похож», - говорила Катя. «Прохвост», - считал Иван. Но вскорости оказалось – алкоголик. Через полгода после скромной свадьбы родилась у Василисы с Василием дочь Тамара. Шустрая, глазастая девчонка. Вырвавшаяся в гости к дочери Катя застала страшную картину: зять валялся поперёк маленькой общажной комнаты и храпел, Василиса, кое-как одетая, явно только проснулась и потирала опухшее лицо, пытаясь перед матерью обрести хоть какой-то человеческий вид. По невероятно грязному полу ползала голая и давно не мытая Тамарка. Катя осмотрелась, заглянула в стоявшую на плите кастрюлю, в той оказался самогон, заметила на стене не особо пугливых тараканов. И, кое-как найдя одежду для внучки, забрала ту с собой. «Проспишься – заберёшь ребёнка», - сказала дочери и сдержалась, чтобы не ударить её. Следующие несколько лет запомнились изматывающими приездами Василисы из города – то пьяной, то трезвой, то устроившейся на работу, то бросившей работу и отчаянно нуждающейся в деньгах. Баба Катя, которая к тому времени сжилась с этим сочетанием слов (Тамарка «бабакатила» по сотне раз за день), плакала и умоляла дочь бросить своего Василия. Та мотала головой упрямо: нет, люблю. Умоляла не пить, Василиса говорила: «Пусть ему, паскуде, меньше достанется». Тамарку несколько раз родители пытались вернуть в город и в свою жизнь, но неизменно баба Катя забирала ребёнка назад. Пока девочка жила без её надзора, она не могла ни спать, ни есть – представляла себе голодную #опусы Тамарку и валяющихся в пьяном мареве родителей. Внутренности выворачивало от беспокойства и тоски. В школу внучка пошла в посёлке, так и определилось само собой место её постоянного жительства. И, вроде бы, всё то же – Катя с Иваном работали, было им едва за 50, Тамара ходила в школу и успевала почти по всем предметам. Но чёрная ненависть к зятю, затянувшему в свою бездну непутёвую Василису, регулярные приезды дочери, которая превратилась в свои тридцать с небольшим в дряхлую некрасивую старуху с потухшим взглядом, и самое главное – тоска внучки по родителям – всё это мучило бабу Катю. Словно не давало полностью вдохнуть. По вечерам она разговаривала с Богом, как умела. Просила его «решить вопрос», облегчить её, Катину, маяту. Сделать так, чтобы Василиса рассталась со своим благоверным и бросила пить. Бог решил вопрос на своё усмотрение. Василий и Василиса ограбили соседа-пенсионера, ветерана войны! Ещё и избили дедка так, что тот преставился через неделю в больнице. Супруги получили разные сроки и расстались навсегда: Василий через год умер в тюрьме от цирроза печени, а Василиса следующие 10 лет своей жизни провела в колонии, а куда делась после освобождения – никто не знал. В жизни родителей и дочери она больше не появилась. Баба Катя украдкой плакала весь тот месяц, что шёл суд. Но никому не призналась – да и себе не сразу – что за горем маячило облегчение. Но передышка была короткой, всего-то пару лет. А потом заболел Иван. Сначала просто худел, серел, чах и сгибался. Когда баба Катя уговорила упрямого мужа доехать до врача в городе, оказалось, что уже не спасти. Но и тут Бог присмотрел за Катей: Иван умер быстро и безболезненно, дома, лёжа на своей кровати, глядя на старую яблоню, которая словно для него цвела в ту весну буйно и отчаянно Осталась баба Катя с Тамаркой-школьницей. Продала корову, заколола свиней, оставила только кур да гусей. В год её шестидесятилетия внучка окончила школу и поступила в тот же институт, который так и не осилила её мать. Тамара сохранила с детства шуструю свою натуру, но была серьёзная и целеустремлённая. Училась лучше всех на курсе, дисциплинированно приезжала в родной дом раз в месяц, увозила, а точнее сказать – еле утаскивала – с собой сумки с едой. В беспросветные жуткие 90-е годы Катя сделала всё, чтобы внучка её была сыта, хорошо одета и выбилась в люди. Ни о какой пенсии и не помышляла, продолжала заведовать детским садом, хватку не теряла. Разваливался колхоз, рушилась страна, нищала деревня, но баба Катя видела впереди светлое будущее своей внучки и уверенно шла на этот ориентир. После окончания института Тамара поступила в аспирантуру, дневала и ночевала в лаборатории, продолжала жить в институтском общежитии. И если бы не бабушка, нищенствовала бы аспирантка и младший преподаватель кафедры органической химии Тамара Васильевна. Баба Катя, с трудом вставая утром с кровати – не гнулись локти и колени – и лишь к обеду расхаживаясь, продолжала вести свои переговоры с Богом. Вот защитит Тамарка кандидатскую, станет получать больше – и можно помирать. Глядишь, и мужика себе найдёт, - добавляла она и крестилась быстро, словно скрывая от пустого дома свои неумелые молитвы. Тамарка защитила кандидатскую и на радостях свозила бабушку в Москву. Шумная, грязная, спешащая огромная столица совершенно очаровала бабу Катю. Стоя на Красной площади, она крестилась и кланялась сразу и Собору Василия Блаженного, и Спасской башне, и Мавзолею. Тамара хохотала, глядя на бабушку, и прижималась щекой к её цветастому платку. «Рановато помирать, однако, - заключила баба Катя, когда возвращались домой. – Ничего не видела, считай, может, ещё что ещё и успею поглядеть». «Конечно, рановато, - горячо поддерживала свежеиспечённый кандидат химических наук, - тебе ещё правнуков надо дождаться!» Но и с мужем, и с правнуками для бабы Кати Тамарка тянула. Нет мужиков нормальных, говорила она в свои по-прежнему дисциплинированные регулярные приезды в посёлок. Баба Катя тяжело вздыхала: ну как тут помереть, дитё совсем одно на свете останется. Было ей уже за 70, но она по-прежнему работала в своем детском саду и с удовлетворением отмечала, что заменить её некем. А потом Тамарка приехала с пузом. Румяная, с округлившимися щеками и щиколотками, хорошенькая до невозможности. «Рожу для себя, баб Кать, - сказала твёрдо, - мне уж тридцать почти, куда тянуть». К внучкиным родам Екатерина Сергеевна спешно ушла на пенсию и пустила под нож последних кур, чтобы по первому зову сорваться в город на помощь. Специально для этого Тамарка купила ей мобильный телефон. В последние недели перед рождением правнучки баба Катя держала телефон всегда в руке, даже спала с ним. *** Телефон действительно позвонил, и незнакомый мужской голос попросил приехать в роддом. Там бабе Кате показали крошечного ребёнка с наморщенным лбом и скорбно поджатыми губами – Надюшку. Тамара умерла от открывшегося во время родов кровотечения, но успела дать дочке имя. Отбив младенца у государства (чтобы показать свою дееспособность и энергичность, пришлось даже устроить в маленькой комнатке опеки большой скандал), баба Катя через две недели забрала правнучку домой. Тамарку записала матерью, а покойного мужа – отцом. #опусы Получилась целая Надежда Ивановна. Так в 73 года с розовым тёплым кульком в руках она поняла, что помирать опять никак нельзя. И что Бог, пожалуй, на сделку уже может и не пойти. Пора договариваться со Смертью. То, что старуха с косой ходит кругами вокруг её дома, баба Катя не сомневалась. За последние 5 лет одна за другой умерли соседки – давние подружки, и даже кое-кто из их детей уже отбыл на тот свет. У бабы Кати тоже болело то одно, то другое, и частенько кружилась по утрам голова, и пальцы на руках уже почти не сгибались. Но сдаться – означало обречь Надюшку на абсолютное вечное одиночество и взросление в детском доме. Такого баба Катя позволить не могла никому – ни себе, ни Богу, ни Смерти. Снова купила цыплят и козу. В третий раз начала жизнь заново. Правнучка росла быстро, дни мелькали перед бабой Катей, как калейдоскоп, складываясь в года. Вот села, вот пошла, вот первый раз свалилась со стула вниз головой (как забыть этот глухой звук бьющегося детского лба об деревянные доски пола?), вот заговорила. Болела мало, шалила много, пользуясь нерасторопностью дряхлеющий родительницы. В школу Надюшу баба Катя отдала в неполные семь лет – торопила время, хотела успеть, дотянуть девчонку до выпускного класса. Та училась средне, но без двоек, любимым предметом была «технология», которую баба Катя по привычке называла «домоводством». Надюшка действительно уродилась домовитой, унаследовав эту черту, рассуждала баба Катя, от предков по неизвестному ей отцу. Она освоила всю домашнюю работу годам к десяти. Пекла тончайшие кружевные блины, мыла полы, доила козу, быстро и пританцовывая окучивала несколько рядов картошки, которую они садили. Копала тоже одна, к старшим классам уже и без руководства прабабки. Та всё чаще чувствовала себя беспомощной и бессильной, хотя каждое утро вставала с кровати и находила себе занятие дома или в огороде, но днём всё чаще сидела, разминая ставшие деревянными пальцы. Каждый день баба Катя мысленно считала месяцы до окончания Надюшкой школы. Ждала этого дня, чтобы, проводив девчонку в город, в большую жизнь, тихонько помереть. Но Надюшка, окончив школу, решила никуда#опусы не уезжать. «Куда я от тебя, баб Кать?» - говорила. Ни об институте, ни даже о техникуме и думать не хотела, отмахивалась. Погуляв лето после школы, устроилась нянечкой в тот же детский сад, в котором проработала всю жизнь прабабка. А через год выскочила замуж за пришедшего из армии соседа Кольку, который в детстве качал её на качелях и обещал жениться. Женился. 95-летие Екатерины Сергеевны праздновали, казалось, всем посёлком. Не было тут человека, которого юбилярша не помнила бегающим в сад малышом. Даже главу посёлка, который вручал грамоту и скромный конверт долгожительнице, баба Катя называла не иначе как «Богдашкой», а Богдашка сам уже был дед. Виновница торжества уже почти не ходила, но ум её оставался совершенно ясным и порой сетовал на капитулировавшее перед возрастом тело. Стол накрыли большой, народу было много, бегала вокруг стола Надюшка – после родов поправившаяся, но не потерявшая изящности и величественности в повороте головы. Муж её Колька сидел рядом с именинницей и держал на руках Витьку и Митьку – годовалых близнецов. Баба Катя время от времени гладила мальчишек по пушистым макушкам и по гладким розовым ладошкам, щекотала их. Близнецы одинаково морщили носы и смеялись. Юбилярша была с гостями до самого конца застолья. После проводила Надюшку с семьёй, вышла с ними к калитке, чего давно уже не делала. Расцеловала правнучку, поцеловала ладошки Витьки и Митьки, умаявшегося Кольку ласково потрепала по щеке. «Баб, завтра заскочу с утра», - пообещала Надюшка и на секунду прижалась щекой к бабушкиному виску. Баба Катя постояла у калитки, смотрела вслед удаляющимся фигурам, пока они не скрылись в проулке. Подняла глаза: небо было закатное розовое, красивое, бездонное. Потом добрела до дома, тяжело поднялась по ступеням крыльца, на котором полжизни назад Иван играл ей на губной гармошке. Прошла в дом и не раздеваясь легла в постель. «Устала я, Боже, - сказала в потолок, - устала и состарилась. Нечего мне больше желать. Спасибо, не подвёл ты меня, Отче». Серело небо, темнело в замершем доме, только тикали часы. Баба Катя лежала и с облегчением чувствовала, как к порогу её дома, мягко ступая, подходит другая старуха – гораздо более древняя, чем она сама, мудрая и милосердная. конец (с)

Настоящая фамилия Гоголя - Яновский, с ней он родился. Гоголем-Яновским начал именовать себя его дед Афанасий, которому хотелось думать, что происходит он от Остапа Гоголя, казацкого военного деятеля времен Богдана Хмельницкого. Дед мечтал о дворянском звании, но возникало непреодолимое препятствие: его отец был священником, а люди с такой родословной дворянами не становились. Полумифическое происхождение от Гоголя эту проблему как-то решало. Долго ли, коротко, а только в 12 лет Николай Васильевич Яновский стал Гоголем-Яновским. А повзрослев, Яновского решительно отметал. «Зачем называете вы меня Яновским? - говорил он. - Моя фамилия Гоголь, а Яновский только так, прибавка; ее поляки выдумали». * * * Рост Гоголя составлял примерно 160 сантиметров. У него были карие глаза и русые (в детстве - совсем светлые) волосы. В воспоминаниях его то и дело называют белокурым. Публицист Пантелеймон Кулиш писал: «В Петербурге некоторые помнят Гоголя щеголем; было время, что он даже сбрил себе волосы, чтобы усилить их густоту, и носил парик. Но те же самые лица рассказывают, что у него из-под парика выглядывала иногда вата, которую он подкладывал под пружины». Говорят, Гоголь думал, что у малороссов, приезжающих в Петербург, под действием местной воды вылезают волосы, и единственное средство этого избежать - сразу по приезде обриться наголо. Когда волосы отросли (и при этом потемнели), он их начал завивать, как ни трудно нам сейчас представить завитого Гоголя. * * * Гоголь был франтом и любителем ярких цветов в одежде. Один его жилет описывали так: «жилетка была бархатная, в красных мушках по темно-зеленому полю, а возле красных мушек блестели светло-желтые пятнышки по соседству с темно-синими глазками. В общем, жилетка казалась шкуркой лягушки». В 1849 году он пришел пить кофе с друзьями «в светло-желтых нанковых панталонах, светло-голубом жилете с золотыми пуговками и в темном синем фраке с большими золотыми пуговицами и в белой пуховой шляпе». * * * « - Он всегда, когда бывал у Панаевых, просил ставить ему на стол особый розовый бокал… - И пил из розового бокала? - Да. И пил из розового бокала. - А что пил? - А кто его знает! Ну, что можно пить из розового бокала? Ну конечно, водку…» Это, разумеется, из божественной поэмы «Москва-Петушки». И это почти правда. Хотя на самом деле «розовое стекло» стояло перед Гоголем на обедах не у Панаевых, а в доме Аксаковых: Панаевы просто там тоже присутствовали и упомянули это в своих мемуарах. Причем Авдотья Панаева вспоминала, что «у прибора Гоголя стоял особенный граненый большой стакан и в графине красное вино» . Так что и с водкой персонажи Венедикта Ерофеева немножко промахнулись. * * * Впрочем, и водкой Николай Васильевич не брезговал. Вспоминали: «Перед обедом Гоголь выпивал рюмку водки, во время обеда рюмку хереса, а так как собеседники его никогда не обедали без шампанского, то после обеда – бокал шампанского». Но водку, по воспоминаниям сестры, «просил настаивать на белой нехворощи; говорил, что она полезна». Согласно словарю Даля, белая нехворощ - это народное название понтийской полыни, а еще нехворощью называют вербену. Ольга Гоголь еще вспоминала, как брат делал наливку-скороспелку из терна: «Велел принести новый горшок, положил полный горшок терна, потом налил водку, накрыл ее, замазал тестом, велел поставить в печь, в такую, как хлеб сажают. На другой день вынули, поставили, пока простыло. Вечером открыли: цвет великолепный, и на вкус ему очень понравилось». * * * «Никто не всасывал столько макарон и не съедал столько вареников с вишнями, сколько этот худой малорослый человек», - писал Владимир Набоков. Макароны, к которым он, вероятно, пристрастился в Италии, были его любимым блюдом. Во всяком случае, именно в Италии он научился варить их «аль денте». Уже упомянутый Аксаков вспоминал: «Когда подали макароны, которые, по приказанию Гоголя, не были доварены, он сам принялся стряпать. Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью, положил сначала множество [сливочного] масла и двумя соусными ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать. Нельзя было без смеха и удивления смотреть на Гоголя; он так от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло, и я подумал, что если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром. Как скоро оказался признак, что макароны готовы, то есть когда распустившийся сыр начал тянуться нитками, Гоголь с великою торопливостью заставил нас положить себе на тарелки макарон и кушать. Макароны точно были очень вкусны, но многим показались не доварены и слишком посыпаны перцем…» * * * Гоголь отличался слабым здоровьем, которое было помножено на невероятную мнительность. Александр Данилевский вспоминал: «[Гоголь] вдруг вообразит, что у него какая-нибудь тяжелая болезнь (всего чаще он боялся за желудок), и носится с своим горем до того, что тяжело и грустно на него смотреть, а разубедить его в основательности ужасных призраков не было никакой возможности». А поэт Николая Языков писал: «Гоголь рассказал мне о странностях своей (вероятно, мнимой) болезни: в нем-де находятся зародыши всех возможных болезней; также и об особенном устройстве головы своей и неестественности положения желудка. Его будто осматривали и ощупывали в Париже знаменитые врачи и нашли, что желудок его вверх ногами». Владимир Набоков считал, что Гоголь сам это выдумал, но врачи середины XIX века были способны на самые невероятные умозаключения. Некий знаменитый целитель Карус из Дрездена осмотрел писателя и нашел, что «главная причина всего заключается в печени, печень необыкновенно выросла, оставив весьма мало места для легких, оттуда и нервическое расстройство, и расслабление, и прекратившееся вырабатывание крови». Как тут не стать мнительным. * * * Вообще, воображение Гоголя было для него источником мучений. Он говорил: «Я, например, вижу, что кто-нибудь спотыкнулся; тотчас же воображение за это ухватится, начнет развивать – и все в самых страшных призраках. Они до того меня мучат, что не дают мне спать и совершенно истощают мои силы». А еще вспоминал «ужасную болезнь в Вене»: «я почувствовал то подступившее к сердцу волненье, которое всякий образ, пролетавший в мыслях, обращало в исполина, всякое незначительно-приятное чувство превращало в такую страшную радость, какую не в силах вынести природа человека, и всякое сумрачное чувство претворяло в печаль, тяжкую, мучительную печаль, и потом следовали обмороки, наконец, совершенно сомнамбулическое состояние». * * * Если изучить письма Гоголя и историю его семьи, можно поставить диагноз: биполярное аффективное расстройство (ранее было известно как маниакально-депрессивный психоз). От него, похоже, страдали и папа, и мама. Отец, Василий Афанасьевич, был веселым, жизнерадостным, но говорил, что за веселостью скрывается грусть, «происходящая от каких-то страшных воображений». Анна Хоружая и Алексей Паевский в своей книге «Смерть замечательных людей» пишут: «порой у него случались припадки, во время которых вдруг он впадал в апатию, жестокую тоску и мог бросить все свои дела». А у матери БАР проявлялось в чистейшей форме, как по учебнику: «Безудержное веселье и грусть случались с ней припадками, во время которых она то приходила в двигательное возбуждение и могла совершать ненужные покупки, оставляя семью почти без средств, то долгими часами сидела в безжизненной позе с отрешенным выражением лица». И у Гоголя были невероятные перепады настроения: периоды необыкновенного подъема сменялись периодами острой меланхолии. Под конец жизни меланхолия возобладала, приступы депрессии были очень долгими. Вероятно, второй том «Мертвых душ» он сжег во время помутнения психики. * * * Кроме того, в 1839 году, пишут Хоружая и Паевский, Гоголь перенес малярию, она осложнилась энцефалитом (воспалением головного мозга) и диэнцефальным синдромом (поражение гипоталамуса), «о котором говорила даже особая походка - неуверенная, мелкая, будто после паралича… У писателя развилась тафефобия - навязчивый страх быть погребенным заживо. Она стала одной из шести фобий, помимо фобии болезни, профнепригодности, отравления лекарствами, внезапной смерти (танатофобия) и страшного адского суда (родом из материнских рассказов в детстве). Религиозное помешательство вместе с депрессивным ступором, в который он вошел на закате дней, стало последним этапом его болезни. Вероятно, его вызвала скоропостижная смерть близкой подруги Гоголя Екатерины Хомяковой 26 января 1852 года. После этого он стал активно молиться, лишая себя сна и еды и желая скорейшей своей смерти». Окончательный диагноз, с точки зрения современных врачей, выглядит так: «Основное заболевание: маниакально-депрессивный психоз, депрессивная фаза. Осложнения основного заболевания: депрессивный ступор. Алиментарная дистрофия, тяжелая степень. Острая сердечно-сосудистая недостаточность. Дыхательная недостаточность. Сопутствующие хронические заболевания: диэнцефальный синдром после перенесенного малярийного энцефалита. Хронический двусторонний отит. Хронический гепатит. Геморрой». * * * Агония Гоголя была жуткой. Набоков писал: «С ужасом читаешь, до чего нелепо и жестоко обходились лекари с жалким, бессильным телом Гоголя, хоть он молил только об одном: чтобы его оставили в покое. С полным непониманием симптомов болезни и явно предвосхищая методы Шарко, доктор Овер погружал больного в теплую ванну, там ему поливали голову холодной водой, после чего укладывали его в постель, прилепив к носу полдюжины жирных пиявок». (Ощущение, что все это Николай Васильевич предвидел еще в «Записках сумасшедшего»: «Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного?») Еще писали, что живот у отощавшего Гоголя «был как доска, вовсе без содержимого, мягкий, вялый, позвоночник через него ощущался легко». Одни говорили, что перед смертью писатель кричал «Лестницу, поскорее, давай лестницу!..» , другие - «Поднимите, заложите, на мельницу, ну же, подайте!» Критик Степан Шевырев вспоминал: «Последние слова, написанные им, были: «Как поступить, чтобы признательно, благодарно и вечно помнить в сердце полученный урок?» К чему относились эти слова, – это осталось тайной. Одними из последних слов, сказанных им еще в полном сознании, были слова: «Как сладко умирать!» КТО ИГРАЛ ГОГОЛЯ В КИНО? 1927: Федор Лопухов. Артист балета, звезда Мариинского театра, впоследствии балетмейстер. Появился в роли Гоголя в немой мелодраме «Поэт и царь»; по сюжету, Николай I влюблен в Наталью Гончарову и отчасти становится виновником роковой дуэли Пушкина. 1941: Алексей Консовский. 29-летний артист сыграл Гоголя в экранизации «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Всенародной славы ему эта небольшая роль не принесла, в отличие от роли принца в «Золушке» (1947) с Яниной Жеймо. 1951, 1952, 1959: Георгий Вицин. Будущий «Трус» из комедий Гайдая сыграл Николая Васильевича в фильмах «Белинский», «Композитор Глинка» и второй экранизации «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». В роль он вписался идеально, - видимо, это лучший Гоголь в истории кино. Кстати, в комедии Григория Александрова «Весна» (1947) появляются два актера, претендующих на роль Гоголя и спорящие о том, как произносить пассаж про побасенки из «Театрального разъезда»; это как раз Консовский и Вицин. В последний раз Георгий Михайлович появился в роли Гоголя в 1976 году, в комедийной новелле из киножурнала «Ералаш». 1984: Александр Трофимов. Актер, более всего известный по роли кардинала Ришелье в «Д’Артаньяне и трех мушкетерах», появился в фильме Михаила Швейцера «Мертвые души». 1986: Николай Бурляев. Актер сам поставил фильм «Лермонтов» и сам сыграл в нем заглавного героя, - а кроме того, появился в роли Гоголя! 2009: Евгений Редько. Сыграл Николая Васильевича в фильме «Гоголь. Ближайший», поставленном Натальей Бондарчук и посвященном духовным исканиям писателя. 2017: Александр Петров. Гоголь нового поколения: звезда мистических фильмов «Гоголь. Начало», «Гоголь. Вий» и «Гоголь. Страшная месть», в которых писатель помещается внутрь собственных произведений. Д. Корсаков

Заметки про дачу 1. Снизьте важность. Если вы хотите на даче отдыхать, трудиться немножко и в охотку, а не метаться от рассвета до заката с лопатой и шлангом; если хотите, чтобы дети ездили с удовольствием; если хотите, чтобы дачная атмосфера была доверительная и дружелюбная, то смиритесь с неидеальностью. Засадите всё хвойными деревьями, декоративными кустарниками и миксбордерами из многолетников. Это красиво и требует минимум ухода. А сезонных овощей можно купить у соседки-огородницы. 2. Если постоянно косить простую траву, не газонку, то она умница приспособится и начнет вести ползучий образ жизни. И выйдет у вас отличная босяцкая лужайка, не требующая постоянного ухода и полива. Ещё вместо труднодостижимого английского газона хорош ползучий белый клевер - и ухода не требует и почву азотом насыщает. 3. Не нужно строить дачный дом на века. Мои знакомые-перфекционисты 12 лет строили дачу. Основательно, с подвалом, в три этажа. Всё это время жили с тремя детьми в худом предбаннике, душ - шланг на гвозде, туалет - дырка с мухами, на участке горы щебня, песка и мусора. Всё время, силы, нервы, деньги на стройку. 12 лет мучений. “Зато потом хорошо будет”. Построили, вроде радоваться надо, а как-то не радостно. Здоровье всё хуже, дети выросли и дачу ненавидят, дом пустует - много ли места двум пенсионерам надо? Огромный дом стал мавзолеем, с похороненной в нём семейной летней радостью. Все лучшие годы семьи, все летние каникулы прошли в ругани, в грязи и тяжелом труде на этой каторге. Зачем? Нет никакого “потом”, каждое лето - единственное и неповторимое, не пропустите! 4. Прежде всего, прежде дорогого забора и газона создайте себе комфортные условия: нормальный теплый душ, удобный туалет и кухня, стиральная машинка. Особенно это важно для женщины. Уважайте и цените себя всегда и везде. 5. Дом на летней даче – это место ночёвки. Главное на даче - природа, воздух! Терраса, веранда, летняя кухня - пусть именно открытое пространство будет максимально большим, красивым, удобным. В домике же главное - хороший матрас! 6. В начале дачного строительства главное - обратите внимание на ориентацию по сторонам света! Террасу лучше определить на востоке. Тогда утром здорово пить кофе и слушать птиц на солнышке, а после обеда скрыться там от полуденной жары, ужинать и играть в лото в тенёчке. 7. Выделите детям место для их игр. Обычный шатёр на палках, палатка, песочница, бассейн, качели, гамак. Тогда дети будут заняты своими делами и меньше ныть. А самое главное - у них в голове запишется программа, что дача – это летнее счастье, а не огородная каторга. А значит любви в мире станет чуточку больше. (с) Ирина Дубс Иллюстрация: Дмитрий Маковецкий, «Дети играют на крыльце».

Отец 40 лет фотографировался с дочерью в одном месте

✔Учительница вышла на пенсию в 55 лет. И десять годков жила у сына. В его семье. Недавно встретились, и она поделилась со мной радостью, что во второй раз на пенсию вышла. Помню, когда она сразу после увольнения переехала в дом к сыну. Свою квартиру законсервировала. Почему-то в наем не сдавала. Может, боялась. Кто знает? В семье сына с невесткой отношения сложились хорошие. Ни ссор, ни споров. И они удивительно мирно делили быт. Я убежден, что эта женщина подвиг совершила. Их совместное житье началось, когда внуку исполнился год. А прожила она у них лет десять. Невестка вышла на работу. И на бабушку лег весь домашний ужас. Я уж таким словом назову. Самое главное, что на руках малыш. А это очень ответственно. Не каждый решится. С утра до вечера она была нянькой, кухаркой, горничной. Молодые приходили домой в 19 часов. И только тогда она могла немного отдохнуть, чтобы с утра все началось заново. Ребенок пошел в школу. А это не просто так: троллейбус! И бабушка его отвозила на уроки и, конечно, встречала. Примерно до пятого класса. При этом никто не отменял домашние обязанности горничной и кухарки. Она мне рассказывала, что вечером иногда не могла даже телевизор смотреть от усталости – засыпала. Ни общения с подругами, ни развлечения – ничего. В праздники молодые уходили к друзьям праздновать. А кто с ребенком сидел? Она и сидела. И вот мальчику почти десять. Наверное, бывшая учительница и продолжала бы «работать» у них. Но случайность помогла обрести свободу. Как-то дама услыхала, как невестка сказала сыну: «Твоя мама, видимо, много кладет порошка, когда стирает. Поэтому белье пахнет химией. Ты ей об этом тихонечко скажи». То есть десять лет стирала, и ничего! Женщина проглотила. Постаралась обиду потушить. Второй случай не заставил себя ждать. Невестка предложила освободить комнату мальчику, а самой поселиться в проходной. Вот тогда она и поняла, что «пора валить», как говорится. Собрала вещи и к себе домой. Освежила квартиру, помыла и – вернулась. А дальше произошло важное: сын с женой обиделись, что она уехала. Наверное, думали, что она до смерти будет у них работать. Привыкли! Печально то, что, в сущности, никто ее и не жалел. Как будто так и надо: стирать, готовить, мыть и прочее. Что она не устает и что у нее нет личности. Обиделись, и даже перестали общаться. Но женщина оптимистка. Верит, что все наладится. А сейчас у нее настоящая радость: можно и для себя пожить. Никуда спешить не надо. И ответственности нет. А себе самому много ли надо? Вот так! В шестьдесят пять лет снова радость пришла. Помните песню? «Вторая молодость приходит, к тому, кто первую сберег»? Вот ей довелось испытать волшебное чувство освобождения. Право жить для себя. Полное освобождение от обязанностей. Пусть «красивое» слово. Пусть! Но это настоящая самоотверженность. Мне кажется, что редко кто сможет подобное оценить. Даже и наши собственные дети. Потому что быстро привыкаешь, что кто-то моет и готовит, накрывает стол и убирает посуду. Кладет на место чистое белье. Привыкаешь, что твой ребенок в надежных руках. Его накормят и уложат спать. И сделают с ним домашнее задание. Быстро к этому привыкаешь! Георгий Жаркой

— А вы знаете, у вашего мужа любовница? — А вы знаете, что у него есть жена? — ехидно ответила я. — Да вы что! — возмутилась трубка. — Это не я! — Ну и не я! — Тогда кто? — растерянно спросила трубка. — Конь в пальто, — намеренно перековеркала я и отключилась. Мужа у меня не было, но настроение было паршивое, поэтому почему не поговорить? Звонок повторился часа через два. — Да, я знаю, любовница, — помогла я голосу, разрезая куриную ножку. — Как знаете? — снова растерялся голос. — Какая вы нерешительная, любовница, — пожурила я её, мешая себе кетчунез. — А что вы делаете? — совсем растерялась девушка на том конце трубки. — Ножку ем. — Чью?! — Предыдущей любовницы. Звонок оборвался сам. Громко похрюкивая, я с удовольствием доела и ножку, и крылышко, всё вкусно запив смородиновым чаем. В этот раз любовница выжидала меньше, как раз хватило времени последний глоток чая допить. — Вы мне соврали, — обиженно заявила «трубка». — И снова здравствуйте, любовница. — А почему вы не плачете? — чуть подумав, продолжила «трубка». — А почему я должна плакать? — Нормальной жене полагается плакать! — возмутилась любовница. — А я ненормальная жена. Мужик с возу — бабе легче. — Баба с возу... — пробурчала девушка. — Ну, может, вы и баба, а я женщина, — ехидно хмыкнула я, вгоняя собеседницу в ступор. — Так вы его отпускаете? — снова отмерла собеседница. — А я его держу? — Ну, не знаю... — Вот и я не знаю. — Девушка, не морочьте мне голову! — разозлилась «трубка». — Так отпускаете или нет? — А забирайте, — сделала я широкий жест. — А ещё Василия, Варю, Василису и Владимира. — А это кто? — опешила любовница. — Двое детей, попугай и кот. Угадайте, где кот. — Я еле сдержалась, чтобы не заржать. — А... Почему все имена на «В»? — осторожно начала она, еле переваривая услышанное. — А вы хотите на «А»? — не сдержавшись, съехидничала я. — Ну, всё же странно. — Ничего странного, это муж выбирал. Говорит, в моём доме всё на «В» будет. — Но вы же Наташа! — возмущённо сказала любовница. — Правильно, — хмыкнула я, которая Алёна. — А называл он меня, знаете как? — заинтриговала я её. — Как? — с придыханием спросила «трубка». Я судорожно перебирала в уме имена на «В» и почти с пафосом выкрикнула: — Владлена. — А меня «воронёнок», — растерялась «трубка». Тут уж вырубилась я, не сумев сдержать ржач. Всё моё плохое настроение улетучилось. Я порадовалась, что я не замужем и мне не приходится подобные бредни выслушивать всерьёз. «Любовница» разбудила меня в двенадцатом часу ночи. — Знаете, — нагло заявила она, — если вы такая неправильная жена, то и забирайте себе неправильного мужа. Вы отличная пара! — выкрикнула она и отключилась. Чуть позже я увидела, что номер она внесла в чёрный список. Так субботним вечером я случайно спасла чей-то брак. Надеюсь, жена оценит. Автор: Алиса и Соня Худоляк