Предыдущая публикация
РУССКАЯ ИДЕЯ НИКОЛАЯ БЕРДЯЕВА
Свобода, равенство и братство! Разве не прекрасные идеалы? Но, соблазнившись ими, человечество повернуло совсем не туда. Пронеся идеи о недопустимости возвышения одних над другими, о счастье в коллективе, о горении в слаженной работе над устроением рая на земле через блистательный XIX век, мир уперся в век жуткий — ХХ. Свобода обернулась порабощением целых народов, равенство — никчемностью всех перед всеми, а братство выродилось в безликую массу. Почему? Была ли альтернатива? Свобода, творчество и личность! Такую триаду предложил миру Николай Бердяев, самый внимательный наблюдатель ХХ столетия, самый строгий его судья.
Говорить о биографии Николая Александровича Бердяева странно. Его биография — это движение мысли и чувства, это, в сущности, философография. Нет, конечно, и в жизни мыслителя внешние события были тесно связаны с внутренними, но связь эта такая парадоксальная, иррациональная, что порой и не знаешь, с какого конца подступиться. И потому начать лучше не с конца, а с начала.
Или все же с конца? "Я никогда не ощущал, что родился от родителей", — признается философ, подводя итоги своего пути в "Самопознании". Это следует отметить прежде. И снова вернуться к началу.
Николай Бердяев родился 6 (18) марта 1874 года в Киеве. Отец, Александр Михайлович Бердяев, происходил из дворянского рода киевских и харьковских помещиков. Предки его почти все военные, сам он был кавалергардом, рано вышедшим в отставку. Мать, Алина Сергеевна, урожденная княжна Кудашева, наполовину француженка. Родители вращались в кругах, близких к императору Александру III. Семейный уклад отличался крепким, комфортным бытом. И в то же время будущий философ подмечал в родных какую-то неприспособленность к жизни, надлом, большую чувствительность и душевное неблагополучие. Отца раздирали противоречия между патриархальными привычками и либеральными взглядами. Мать была болезненной и нервной. В доме "образовалась атмосфера, родственная Достоевскому".
Раннее детство — пора безмятежности. Прогулки с няней по чудесным аллелям, катание на кабриолете с пони, поездки в Вену. Потом — учеба, суровая повседневность. По семейной традиции мальчик был зачислен в Киевский кадетский корпус. Это было то еще испытание — казенщина, военщина, грубое общество. Учился кадет Бердяев посредственно, по собственному признанию, "не мог решить ни одной математической задачи, не мог выучить четырех срок стихотворения". Позже он объяснял: "Мои способности обнаруживались лишь тогда, когда умственный процесс шел от меня, когда я был в активном творческом состоянии, и я не мог обнаружить способностей, когда нужно было пассивное усвоение, запоминание". Способности обнаружились к философии.
Уже в 14 лет Николай Бердяев читал Канта, Гегеля и Шопенгауэра. Немецкие мыслители подтвердили его смутные догадки о мире: оказалось, что разлад с миром явлений отнюдь не мнимый, не кажущийся, он реален, трагичен, невыносим. С этим нужно было что-то делать. Просто принять это было невозможно. Жизнь бросила вызов — следовало вступить в борьбу. Досужая психология теперь легко объясняет такие порывы и озарения подростковыми кризисами. Бердяев рано понял, что человек одной психологией не исчерпывается, как не исчерпывается он и социологией, и уж тем более биологией. Человек есть существо, способное возвыситься над природным миром и над самим собой.
В шестом классе Николая Бердяева переводят в Пажеский корпус в Петербург. Но он отказывается ехать в столицу, отказывается вовсе от военной карьеры, ставшей ему ненавистной заранее. Он бросает все, еще больше углубляется в книги, готовясь к поступлению в Киевский университет. В 1894 году он становится студентом естественного факультета. Через год переходит на юридический.
"У меня было раннее сознание того, что мир, общество, цивилизация основаны на неправде и зле. <...> Я рано почувствовал разрыв с дворянским обществом, из которого вышел, мне все в нем было не мило и слишком многое возмущало. <...> Мне никогда не импонировало никакое положение в обществе, никакой иерархический чин, никакая власть", — пишет Бердяев в своей философской автобиографии. Во время учебы в университете все его противоречия — сословные, социальные и как следствие мировоззренческие, духовные — усугубляются. Доходит до абсурда: новоявленный студент предпочитает общество евреев лишь потому, что это дает ему гарантию, что они не дворяне и не родственники. С такими воззрениями немудрено попасть в среду молодых революционеров.
Еще в первые годы учебы Бердяев сошелся с марксистом Давидом Логвинским, через него вошел в группу, в которую входил и Луначарский. Порвавший со своей средой дворянин начал читать лекции и доклады членам Киевского социал-демократического комитета. Он даже сделался кем-то вроде идейного руководителя. Что же пленило философа в марксизме? Историзм, масштаб, широта перспектив. К тому же трудно было не согласиться с марксистской критикой капитализма. Правду этой социальной критики Бердяев не отвергал по-настоящему никогда. А в молодости он готов был за нее и пострадать.
В 1898 году Бердяев был арестован и исключен из университета. Около месяца он провел в Лукьяновской тюрьме, где испытал почти религиозный экстаз. Настроение его охватывало самое победное. Да и тюремный режим был легок — во время прогулок арестанты устраивали собрания с докладами. Благодаря связям отца философа скоро освободили. Но позже, уже в 1900 году, неблагонадежного дворянина сослали на три года в Вологодскую губернию. Вместе с ним туда отправились и многие его товарищи-социалисты.
Еще до ссылки, впрочем, Бердяев начал отдаляться от марксизма — он сделался для него слишком тесным. Философ в то время читал Достоевского, Толстого, Ницше, символистов. На почве сходности литературных интересов подружился с религиозным экзистенциалистом Львом Шестовым. Начал работать над первой книгой, "Субъективизм и индивидуализм в общественной философии". В своей работе Бердяев высказывает крамольные для марксиста мысли: "Истина, добро, красота не зависят от революционной классовой борьбы, определяются не социальной средой, а трансцендентальным сознанием". В 1901 году книга печатается с предисловием Петра Струве, который тоже уже повернул к идеализму. Работа Бердяева вызвала негодование в левых кругах. А после публикации статьи "Борьба за идеализм" марксисты и вовсе записали философа в изменники. Однако, даже столкнувшись с нетерпимостью, узостью сознания подавляющего большинства, низким уровнем культуры оппозиционно настроенного общества, Бердяев продолжал считать себя социалистом.
После ссылки Николай Бердяев переехал в Петербург и на время примкнул к нелегальному "Союзу освобождения". В 1903–1904 годах участвовал в организованных обществом заграничных съездах. В Женеве, к слову, встречался с Плехановым, говорил с ним о наивности материалистического рационализма. Плеханов, впрочем, его не понял, заявил, что с такой философией нельзя оставаться марксистом. Вскоре собрания представителей движения, так называемые "освобожденческие банкеты", стали для философа мучительными, он окончательно порвал с этой средой.
В 1905 году представители различных новых течений сходились на страницах петербургского журнала "Вопросы жизни", а ищущие нового религиозного откровения — еще и в салоне Мережковских. Бердяев не остался в стороне ни от того, ни от другого. На этих встречах он познакомился с самыми интересными, самыми яркими философами, писателями и поэтами: Вячеславом Ивановым, Андреем Белым, Василием Розановым. С Зинаидой Гиппиус он мог разговаривать до глубокой ночи. С самим Дмитрием Мережковским тесного общения не случилось. А жаль.
Оба философа во многом сходились. Во взглядах на идеи Достоевского и Толстого, в нелюбви к Рафаэлю, в интересе к фигуре Леонардо да Винчи и в двойственной оценке его творчества. И оба этой схожести не признавали. Удивительно читать признания Бердяева об огромной разности с Мережковским. И еще удивительнее иллюстрации этой разности. Николай Александрович упрекал Мережковского, например, в том, что тот совсем не чувствителен к правде толстовского протеста. Но ведь он и сам в "Духах русской революции" недвусмысленно называл бунт Толстого "рабьим". Бердяев упрекал Мережковского в холодной эгоцентричности, в равнодушии к идеям других, но ведь и его самого часто упрекали в том же, и он, как никто, понимал истоки этого непонимания. Мережковский так же чувствовал себя чуждым миру, как сам Бердяев ощущал себя "ничьим человеком". Поразительно, как оба не угадали этого друг в друге. Поразительно, как смогли они потом разойтись на всю жизнь и не встречаться даже в Париже, в эмиграции.
Впрочем, возможно, они просто повстречались не вовремя. Их разделила русская революция 1905 года, они разминулись в ее понимании. Хотя и это ужасно странно. Многие идеи, что высказывал Мережковский еще в 1900-х годах, были продолжены потом в сборнике статей о русской интеллигенции "Вехи", но Мережковский, будто забыв о своих былых настроениях, приветствовал 1905-й с каким-то неудержимым восторгом. Бердяев же переживал этот год тяжело: слишком удручающее впечатление произвели на него исторические события.
Поворот Николая Бердяева к христианству ознаменовался выходом книги Sub specie aeternitatis ("С точки зрения вечности"). Хотя как такового обращения у философа не было, была лишь эволюция — вот ее-то он и зафиксировал в сборнике статей 1900–1906 годов. Об этой книге очень уж иронично отозвался Лев Шестов. Даже едко. Он подшучивал, что Бердяев "стал христианином прежде, чем выучился четко выговаривать все слова Символа веры. <...> стал выговаривать слово Христос тем же тоном, которым прежде произносил слово Маркс". По мнению Шестова, Бердяев открыл сборник убежденным кантианцем, а закончил полным отрицанием эмпирического мира, чем уподобился девицам, продолжающим играть в шахматы без короля.
А философу король и не нужен. Он сам по себе. Он знает, что в его пути нет ничего от метаний неофита, он только ищет новые способы выражения своих идей. И дело тут вовсе не в неумении что-то выговаривать, а в своей собственной терминологии, которая шла у философа от усложняющегося отношения к христианству. Он ведь подступался к нему с разных сторон: и с ортодоксальной, и с прогрессивной, и с народной, и даже с сектантской. Он участвовал и в религиозных собраниях интеллигенции, но его можно было встретить и в трактирах за спорами с бессмертниками, духоборами и хлыстами. Он изучал старчество и общался со странниками-паломниками. И ничего не удовлетворяло его.
М. Ярдаева
Продолжение следует
Следующая публикация
Комментарии 3