Не все было гладко и во взаимоотношениях Петросяна с Ботвинником, которому, кстати, тоже были не по душе армянские поклонники Петросяна: “…Когда Петросян поднимался по лестнице Театра эстрады, армяне перед ним святую землю из Эчмиадзина посыпали. Он воспринимал это как должное. Если бы передо мной посыпали святую землю из Иерусалима, что бы я сделал? “Подметите — пройду”, — сказал бы”. Впрочем, иерусалимской земли Ботвинник так и не дождался. Петросян восхищался игрой Ботвинника, его волевыми качествами. Так, рассказывая в интервью, как трудно было играть с Робертом Фишером, Тигран Вартанович счел нужным добавить: “Но все же с Ботвинником играть было тяжелее! Появлялось чувство неотвратимости. Очень неприятное чувство”. Проиграв титул чемпиона мира Петросяну, Ботвинник также проявлял объективность: “Новый чемпион по стилю своему существенно отличается от других гроссмейстеров, приспособиться к его игре — дело нелегкое. Таких шахматистов ранее почти не было”.
Интересно, что и Ботвинник, и Корчной имели некоторое отношение к армянскому этносу: у обоих жены были армянки. Брак Корчного закончился с его эмиграцией. За рубежом он очень скоро повстречал другую женщину и связал с ней жизнь. Жена Изабелла и сын Игорь еще в течение шести лет оставались заложниками советских властей, и все шишки, предназначенные шахматисту-антисоветчику, сыпались на них. Ботвинник был женат на балерине театра оперы и балета им. Кирова Гаянэ Анановой. Это был счастливый брак, который длился пятьдесят два года. Ботвинник пережил жену на восемь лет. Ботвинник очень любил жену: “Я познакомился со своей женой 2 мая 1934 года и помню этот день очень хорошо. Ганочка была на три года моложе меня. Девичья фамилия ее — Ананова, была она стопроцентная армянка, но родилась в Петербурге. Отец ее из пригорода Ростова, а мать из Ейска. В семье говорили только по-русски, хотя, когда родители хотели, чтобы дети не поняли, говорили между собой по-армянски. Была она удивительно приветливая, добрая, очень верующая, эта вера ее очень поддерживала. Капабланка сказал о ней: “Et bonne et belle” (и умна, и красива — авт.). (…) Часть моего успеха принадлежит ей, конечно. Во всем, чем я занимался, она меня поддерживала. По профессии была балерина, училась у знаменитой Вагановой. Танцевала сначала в Мариинском (Кировском) театре, а после войны — в Большом. Танцевала в общей сложности двадцать четыре года, до 1956-го. В Большом танцевала в массовых танцах, но иногда и в отдельных партиях — например, в цыганском танце в “Травиате” или в “Гаянэ”, где танцевала в четвертом танце. Память у нее была феноменальная, ведь тогда не было видео, но она помнила почти все постановки. Я ходил, конечно, всегда, когда она танцевала. Ну, потом — дочка, внуки. Она им всю жизнь отдавала и мать мою тоже очень поддерживала. Вот сейчас правнучка моя Машенька — ей шестой годик идет — очень на нее похожа, такая же приветливая, симпатичная, и называет меня “дедушка Миш”. И общительная такая, а Гаянэ Давидовна всегда немного грустной была”. Василий Смыслов вспоминал: “Помню, был с ним на Новодевичьем, так он сказал: “Я вот спокоен — буду здесь рядом с Ганочкой, и место уже есть”.
Нет комментариев