Женщина - загадка

ЧАШИ И ВАЗЫ, вдохновлённые осиновыми лесами от Хису Ли Любитель природы и художник по керамике Хису Ли (Heesoo Lee) создаёт великолепные керамические чаши и вазы, вдохновляясь красотой осиновых лесов Колорадо. Любовь к величественным лесам появилась в ней с тех пор, как они жили в Колорадо вместе с мужем Адамом Филдом (Adam Field), тоже художником по керамике. Для достижения изящной текстуры, имитирующей листву, художница из Монтаны разрезает и добавляет каждую хрупкую деталь вручную. Как и большинство лучших креативных идей, этот процесс родился в результате счастливой случайности, когда Ли пыталась покрыть трещину на посуде. Художница добивается такого впечатляющего эффекта благодаря нескольким слоям подглазурной росписи и множеству тонких слоёв пигментированной глины. Когда подглазурные слои взаимодействуют во время обжига в печи, великолепные чаши и вазы оживают!

ГАВРЮША ВОИН Элка терпеть не могла животных, считая их разносчиками всякой заразы, называя всех, без исключения представителей фауны «бактериологическим оружием». Больше всех ненавидим был ею соседский пёсик Путька (дело было в начале 90-х и политически окрашенным это имя не считалось). Путька был тощ и мал настолько, что жившие на нем в изобилии блохи были в разы толще его. Путька изредка прорывался к нам в дом, делал по нему круг почета (назло Элке, я так полагаю), после чего в доме затевалась генеральная уборка с хлоркой, дустом и трехчасовым кварцеванием. И когда в один из томных летних вечеров я вернулась после службы и увидела у неё в руках замухрышного котёнка, которого она нянчила, завернув в полиэтиленовый пакет, удивление моё было не меньшим, чем, если бы я увидела Элку на ногах. — Уля, так, рот закрыла, уши открыла, готовь аппаратуру, будем спасать эту голытьбу от глистов и блох. — Элла… Чем? — Тем! Запасы у неё, конечно были колоссальные. В доме было все на случай годовой осады и блокады. Из-под ванны я выудила старую сумку, в которой, как ни странно нашлось все и от блох и от прочих жителей кошачьего организма. Пока я мыла и толкла в порошок «Дикарис», Элка поведала мне историю усыновления. — Сижу, жду тебя. Путька, эта мерзость запустения, лает, как проклятый, под окном. Я уже его и по хорошему, и матюками гнала — не уходит, гад такой. Прям завывает. Звоню я Свете, хозяйке этого мерзавца, с просьбой или убить его сразу или просто увести. Светка сбегала за ним и принесла вот это. На него Путька и лаял. Куда девать, непонятно. Может ты его в церковь отнесёшь? Жалко… — Эл, какая церковь, кому он там нужен? Выкинут так же за ограду и пропадёт. Может, пристроим куда? — А может и пристроим, надо католикам ещё позвонить, может им в костёл подкинем? Ночью милый котик начал кричать диким криком и чего-то от нас требовать. — Да что ж ты орешь, как скаженный? Что тебе надо? Отмыли, накормили, коробку от сердца оторвали, спать в неё уложили… Уля! Что ему надо? Да проснись ты уже, что за сон у тебя такой, хоть сдохни возле тебя, не пошевелишься! Злая, сонная, проглотив все «тёплые» слова в адрес Элки и несчастного котика, встаю и вытаскиваю котейку из коробки. — На, нянчи его, мне в шесть утра на службу. Шмякаю ревущего во все горло кота Элке на одеяло. Быстро ухожу в другую комнату, падаю в кровать и засыпаю сном Ильи Муромца. Утром просыпаюсь от Элкиного воркования и сюсюканья. — Ты ж мой масенький, холесенький, котятечка моя… А ну не кусай маму! Уля, мать- перемать, вставай, ребёнок голодный! И все. С того дня главным в доме стал Гаврюша. Чем уж он так смог понравиться Элке в ту ночь, не ведаю, спала я очень крепко, но факт остаётся фактом. Полюбила она его, а он её с какой-то невероятной силой. Очень быстро Гаврюша вырос и превратился из тощего подзаборника (как навеличивала его Элка в минуты гнева) в роскошного огромного черно-белого котяру с характером звезды первого эшелона. Звезды, с плохим характером, уточню. Он очень выборочно снисходил до общения с кем бы то ни было. Именно-снисходил. Гладить себя, никому кроме Элки не позволял, и презрительно наблюдал за гостями с высоты огромного шкафа, на который взлетал птицей по креслу и ковру. Меня терпел, как человека, который приставлен чистить его туалет. В этом деле он был редкий аристократ и дважды в лоток не ходил, за что я его «любила» ещё больше. Дело в том, что умный кот понимал, что днём, пока меня нет, убирать за ним некому, а Элка с её потрясающим нюхом не выдержит целый день горшечных миазмов. И Гаврюша терпел, ради хозяйки. Ждал меня и два его лотка за вечер мне приходилось мыть раз пять, а то и шесть. Так что «любовь», как вы понимаете, была у нас с ним. А ещё Гаврюша был воинственен и смел настолько, что если бы его первым выпускали перед боевыми слонами Александра Македонского, то слонам бы уже не пришлось воевать. Так и шли бы уже по выжженной Гаврюшиным воинским духом земле. Воевал он и со своим спасителем Путькой, со всеми соседскими котами, с птицами, по глупости своей залетевшими в Элкин двор и, конечно же, с мухами. Их он ненавидел особенно активно. Благодаря этой ненависти в доме были перебиты все вазы и цветочные горшки в первый же год Гаврюхиного возмужания. Элка за это материла его так, что соседи сверху и сбоку (а жили мы на первом этаже) ржали в голос и приглушали звук телевизоров, чтобы насладиться высокоинтеллектуальным Элкиным матом. Но Гаврюша был непреклонен. Он был воином, и прекращать свой крестовый поход на мух из-за каких-то мещанских ваз и герани не собирался. Последовательная животина. С характером. Наказания вафельным полотенцем суворовского духа бойца-молодца тоже из него не выбили. Мы и отступились. Оставшиеся вазы убрали с глаз долой, а чудом выживший, покалеченный алоэ и фиалки раздали соседям. Чем бы дитя ни тешилось… Не кота же выбрасывать, правда? Фиалки-то проще пристроить. Но самым ненавистным временем для меня стали короткие летние ночи, когда в доме становилось душно, никаких кондиционеров и в помине не было, и приходилось на ночь открывать окна. Гаврила, хоть и был предусмотрительно нами кастрирован, любовных переживаний почему-то не лишился. И все свои романтические вылазки, как и подобает приличному кабальеро, совершал под сенью луны. Во дворе, который был общим для трёх двухэтажных деревянных домов начала двадцатого века, кроме боевитого Гаврилы нашего, проживали и другие животные. Но с его появлением они уже более не могли праздно слоняться по двору, а тихо сидели по хатам и не отсвечивали, как говорила Элка. Гаврюша царствовал безраздельно. Кошачьих женщин это не касалось. Их было две. Муська и Мурка. Муська чёрная, вытянутая в длину до размеров хорошей таксы, с плоской змеиной головой и отмороженным ухом, орденоносная мышеловка с многочисленными дипломами от всех соседей. Мурка, настоящая сибирячка, дымчато пепельная, огромная, толстенная, лохматая, наполовину в колтунах. Хозяйка её стригла во дворе раз в году почти налысо — большими портняжными ножницами, оставляя неровные выстриги на всём Муркином теле, и бедная кошка потом стыдливо пряталась недели две по за дверями, а потом чуть обрастала и опять выходила на улицу. И обе они по мнению Элки были совершенно недостойны Гаврюшиной любви. Уродливы, не эстетичны и паршивы до невозможности. Кот не разделял мнения семьи и летними ночами сигал из окна, чтоб как-то утешить томящихся девушек неблагородного происхождения. Элка чутко спала, и только услышав, что «сынок» опять убежал к «этим простигонкам», будила меня и я в исподнем, с махровым полотенцем наперевес (живым Гаврила не давался, приходилось беречь руки), причитая «Чтоб ты сдох!», неслась вызволять кровинушку нашу из пут любви. Днём они оба — и Элка, и кот — отсыпались, а ночью вся эта истома начиналась сызнова. Уж не скажу за всю улицу, но соседи из всех трёх домов точно знали все расцветки моего нехитрого бельишка. Иногда ночью, раз в квартал, Гаврюша приходил ко мне спать. Хотя всегда, с первого дня он спал у Элки в ногах, грел их и, как она говорила, «забирал боль». Он всегда неожиданно подваливался к моему боку и начинал мурчать, тыкаться лбом, прося, чтобы я его погладила и начинал вылизывать гладящую руку. И тут я ему прощала все. А он прощал меня. За вафельные и махровые полотенца. Вперёд на три квартала авансом. Спал он со мной всю ночь, до утра, мы на какое-то время мирились, а потом уж воевали до следующего его ночного прихода. Так и жили. Когда Элла умерла, Гаврюша стражем почётного караула все три дня сидел на подоконнике. Не ел, не пил и не пачкал лотки. Он сидел и не мигая смотрел на свою любимую Элку. Не спал. В день похорон я его вообще не видела, не до него было. Утром, когда явились соседи (хозяева Путьки) с жэковцами занимать уже как три дня положенную им «по закону» жилплощадь, Гаврюша выскочил из-под Элкиной кровати, где он хоронился и страдал два дня, и с диким шипом бросился на мужика с топором, который хотел, видимо, выламывать замок. Гаврюша защищал меня… Я шикнула на него, а этот маленький боец вдруг резко развернулся, прыгнул на меня, вцепился всеми четырьмя лапами, со всеми когтями в кофту, в кожу под ней, до крови, больно, и начал стонать, как человек. Причитать. Люди с топором и ордером на квартиру молча наблюдали за нами. — Гаврюх, не плачь, я тебя не брошу. Я не смогла его оторвать, да и не пыталась. Надела поверх него шубу, подхватила свою котомку и пошли мы с Гаврюхой жить дальше. © Ульяна Меньшикова

Это август, детка ! Тебе весело, горячо и немножко больно. Это август, детка, увядает смятой в ладонях розой, стекает мякотью персика, посверкивает камушком, выпавшим из любимого кольца. Время медуз, обгорелых носов и стоптанных подошв. Ты провожаешь лето взглядом, философствуешь и впадаешь в крайности, а лучше бы впадала в детство. А, может, ну её, тоску? Поверни лицо к морю и дыши йодистым ветром. Лечи раны листом подорожника и бокалом ледяного просекко. Слушай эхо, звучащее среди камней заброшенной часовни. Лови голубых ящериц и голубую волну, обверни мгновения в мягкую фланель воспоминаний, зимой пригодятся. Это август, детка. Пей густую, горячую, по-турецки пряную ночь. Она варилась на песке в серебряной джезве, получилась с ароматной пенкой, всё по правилам, наслаждайся! Срывай звёзды, набивай ими, будто ворованными яблоками, карманы. Пусть не созрели ещё — не суть. Сохрани в огромной стеклянной банке все летние сувениры: сверчковую музыку, изумрудное крылышко стрекозы, надколотую ракушку, засохшего жука-оленя, рецепт домашней пахлавы, коллекцию дурацких летних историй, колючки репейника… да всё, что хочешь! Тебе позволено, ты знаешь. Ешь, молись, танцуй с городскими фонтанами, разбивайся миллиардами брызг, пускай солнечных зайчиков зеркальцем из старой пудреницы. Продай поржавевшие мечты на барахолке тем, кто любит винтаж. Купи себе новые. Освободи сердце, словно комод, от всего ненужного, ощути простор и свежесть. Чувствуешь, на душе стало мятно, арбузно, фиалково?.. Это август, детка. Ну, как в него не влюбиться? © Татьяна Стрельченко

Невероятные скульптуры, вырезанные из дерева с помощью бензопилы Йюрген Лингл-Ребетец — удостоенный многих наград немецкий художник, специализирующийся на резьбе по дереву. Свою художественную карьеру он начал в 20 с лишним лет, а чуть позже открыл для себя дерево как материал для самовыражения и начал создавать прекрасные скульптуры. Переехав в 1996 году в Швейцарию, Йюрген начал использовать бензопилу для создания своих удивительных скульптур. Деревянные работы художника похожи на трёхмерные картины, нарисованные с помощью бензопилы, где количество деталей создаёт впечатление, что его творения могут ожить в любой момент, а аккуратные штрихи придают им мощь и индивидуальность. Взгляните на его замечательные работы!

МАКИ Девочка бегала по полю и собирала маки. А дедушка смотрел на нее и улыбался. Он вспомнил как его жена и дочь гуляли по полю и собирали эти алые нежные цветы. Как же они любили их хрупкую красоту. После их гибели сделал маленькую скамейку, часто приходил сюда и вспоминал их прекрасные лица. Внучка прибежала к дедушке и тоже села на скамейку. — Дедушка, а мы с тобой сидим одни на этом скамейке? — Нет, малышка, между нами сидит любовь. — Но я не вижу, дедушка ?! — Никто этого не видит, это надо почувствовать. Девочка закрыла глаза. — Дедушка, а завтра тоже придем сюда? — Да, придем. — А любовь? — Она всегда с нами! — Говорят, что Бог всегда с нами! — Любовь тоже Бог … — Значит Бог сейчас с нами сидит? — Так получается. Девочка снова закрыла глаза. — Дедушка, ты мой Бог! — Никогда не говори так. — Почему ?! — Когда вырастешь, поймешь. — Когда я вырасту, мы с тобой опять придем сюда? — Тогда меня уже не будет … — Я буду скучать, дедушка. — Не бойся, как Бог и любовь сидят сейчас с нами, так и я приду сюда. — Я же не увижу тебя ?! — Ничего, ты меня почувствуешь … — Дедушка, я всегда буду приходить сюда и приносить маки, ты же так любишь их, как я. Девочка закрыла глаза и крепко обняла дедушку … *** Даре Мачавариани

2CELLOS - Storm [OFFICIAL VIDEO]

О жаре и дожде …Я так радуюсь дождику, потому что перед этим было много недель жары. Я согрелась. У меня отличное настроение, потому что жара позволяла много гулять после работы, в том числе долгими белыми ночами. Я накопила столько положительных эмоций, что дождь стал восприниматься мной иначе. Не как нечто холодное и надоедливое, а как милое прохладное приключение. Передышка от жары. Вот и в жизни так же. Если человек с ранних лет напитывался «жарой» — вниманием, любовью, поддержкой, заботой (без гиперопеки и принуждения), то даже если потом в его жизни случаются неприятности, если «идет дождь», он способен танцевать под этим дождем и воспринимать его как приключение. Как вызов. Как передышку от жары. Паузу между теплом и теплом. А вот если тепла в жизни у человека было мало, если вместо настоящей «жары», он получал постоянную слякоть, ливень и холод, то он не может радоваться ни дождю, ни… жаре. Потому что жара будет слишком резкой переменой погоды, и у человека начнется мигрень. Потому что он не поверит в то, что жара настоящая. Потому что он так привык к дождю, что подумает: нельзя привыкать к жаре, ведь завтра снова будет дождь… (из литературного дневника) © Анна Островская

РЕАЛИСТИЧНЫЕ КУКЛЫ от Михаила Зайкова Талантливый российский скульптор и художник Михаил Зайков создаёт невероятно реалистичных кукол, которые, кажется, вот-вот оживут. В своей работе выпускник Кубанского государственного университета использует полимерную и самозатвердевающую глину (которая в готовом виде похожа на фарфор, но, в отличие от этого хрупкого материала, не бьётся при падении), глаза, которые создаются немецкими стеклодувами на заказ, парики, изготовленные из шерсти ламы или французского мохера высочайшего качества, имитирующие натуральные волосы. Как правило, в коллекции Михаила Зайкова можно увидеть кукол в виде 13-16-летних девочек конца XIX – начала XX века. Костюмы для них создаёт Ирина Куземина, выступающая в роли модельера, которая разрабатывает и изготовляет старинную одежду именно того времени, используя старые ткани и антикварные французские кружева. Костюмы для них создаёт Ирина Куземина, выступающая в роли модельера, которая разрабатывает и изготовляет старинную одежду именно того времени, используя старые ткани и антикварные французские кружева.

КВИЛИНГ Квиллинг — это искусство бумагокручения, то есть изготовления плоских или объемных композиций из скрученных в спирали длинных и узких полосок бумаги. Готовым спиралям придается различная форма. Так получаются модули, из которых создаются работы — картины, открытки, альбомы, рамки, фигурки и т.д. Искусство бумагокручения возникло в конце XIV века в Западной Европе. Считается, что квиллинг придумали монахи. Обрезая позолоченные края книг они накручивали их на кончики птичьих перьев (отсюда и название, так как quill в переводе с английского означает «птичье перо») и таким образом создавали имитацию золотой миниатюры. В XV — XVI веках бумагокручение считалось искусством, в XIX веке — дамским развлечением (и чуть ли не единственным рукоделием, достойным благородных дам). В XX веке интерес к технике квиллинг угас, и только в конце столетия искусство бумагокручения снова вошло в жизнь любителей творчества.

Вот выйдите на улицу и начните сыпать крошки — налетят голуби. Много! Съедят крошки и улетят. И спасибо не скажут. Да и ладно. • Но вот орлов или фламинго среди них не будет; это другие птицы. Они сами добывают корм. Они прекрасны — но на крошки слетаются голуби. А если вы на улице деньги и вещи начнете раздавать, тоже очередь выстроится. Очень много людей захочет получить что-то. Но успешные, самодостаточные, уважающие себя люди пройдут мимо. Они не будут толкаться в свалке — они сами себе добывают корм. И чувство собственного достоинства имеют. В этом трагедия доброго человека, который все раздает и всем помогает. В конце концов он остается одиноким. И спасибо ему никто не скажет. Потому что на его помощь зарятся голуби, а не орлы и не фламинго. И окружают его неудачники и потребители, которые не привыкли говорить «спасибо». Они только ругаются, толкаются и сетуют, что маловато будет! Делать добро надо избирательно, сознательно, а не раздавать все подряд всем подряд. А потом идти грустно и разочарованно: дескать, люди неблагодарны! • И птицы на голову нагадили, извините. Мы сами приманили таких людей и голубей, а хорошие мимо прошли или пролетели. Те, которые ничего не просят и не пихаются локтями или крыльями, а просто живут или летают самостоятельно. Добро привлекает не всегда тех, кто нам нужен, так устроена жизнь… -  Анна Валентиновна Кирьянова