Предыдущая публикация
Александр Анатольевич Ширвиндт — один из самых любимых актеров страны, настоящий народный артист, которого обожали за невероятное обаяние и неподражаемое чувство юмора.
Он прожил долгую жизнь — 89 лет, и война оставила след в его памяти, хоть он и был в то время 7-летним ребенком.
«Из Москвы до Рязани ехали двое суток, потому что состав бомбили»
«Нас отправили в эвакуацию в пермский город Чердынь
. Мои родители поехали с бригадами артистов на фронт.
Папа играл на скрипке, а мама была руководителем бригады.
А мы с бабушками сидели дома. Основная еда была — очень тонкий кусок черного хлеба, намазанный очень тонким слоем сала, и на нем, как шайбы, лежали чесночинки. И мы это полтора года ели. С тех пор я возненавидел этот продукт», — вспоминал Александр Ширвиндт.
Родители будущего артиста в те годы выступали с концертными бригадами (отец Анатолий Густавович Ширвиндт — скрипач, играл в оркестре Большого театра, а мама Раиса Самойловна — актриса, ученица Немировича-Данченко), ездили по предприятиям, колхозам, добирались до далеких сибирских сел даже в 50-градусные морозы и, отогревая замерзшие пальцы, играли для тружеников тыла. А маленького Шуру отправили с бабушкой на Урал, в город Чердынь. Удивительный факт: в эвакуацию он уезжал с площади Маяковского (ныне Триумфальной).
. Актеру было семь лет, но он запомнил, как его и других детей везли в открытых кузовах полуторок с досками вместо скамеек. «Машины доставили нас на Казанский вокзал, а там нас ждали теплушки — в таких вагонах в обычное время перевозят скот, — вспоминал Александр Анатольевич. — В Рязань мы ехали двое суток, потому что состав бомбили… Затем нас пересадили в более приличные вагоны, и мы отправились в Соликамск, а уж оттуда в Чердынь, где я провел полтора года и пошел в первый класс».
Прошло много лет, Ширвиндт очень хотел побывать в Чердыни, но так и не выбрался. А однажды его внучке понадобилось оформить важные документы. И там были вопросы про членов семьи. «Она написала, что ее дедушка был в эвакуации в городе Чердынь, — рассказывал Александр Анатольевич. — Подняли архивы и ничего о моем пребывании в эвакуации не нашли. И тогда я написал в городской музей, где, как я знал, моей персоне выделен целый угол, собраны статьи обо мне, фото из спектаклей и фильмов».
… Что касается существа Ваших вопросов, то, конечно, все, что связано с этим периодом моей жизни, окутано дымкой и совсем уже детской ностальгией. Ведь мне было 7 лет от роду.
Образ города всплывает в нашем доме (двухэтажном и уютном), рядом угловой дом с фотографией и большой общий двор с сараями и конюшней, а дальше поле. Бочка водовозная (как мне теперь мерещится, обледенелая даже летом) и… старый (моего, наверное, теперешнего возраста) возница, который всякий раз приходил к моим родителям перед очередным «рейсом» и говорил: «Без Ляксандра не поеду» — мы дружили!
Помню скользкий и по детским ощущениям безумно долгий и крутой спуск к реке, помню счастье держания вожжей, помню школу и первый класс, помню ласку и доброту людей, приютивших выводок детей, и т. .
Все отрывочно и, к сожалению, не конкретно — 46 лет прошло — ужас! На протяжении всей своей жизни мои родители всегда тепло и нежно вспоминали гостеприимный город Чердынь и его обитателей…
Еще раз спасибо за память и внимание к моей скромной особе, пишите, если не лень, и до встречи».
После эвакуации маленький Шура Ширвиндт вернулся в Москву, окончил школу. Потом учился в Театральном училище имени Щукина у Веры Константиновны Львовой — ученицы Вахтангова. Более шестидесяти лет снимался в кино, играл в театре (в том числе пять десятилетий — в Театре сатиры, где также много работал как режиссер и более двадцати лет был худруком), выступал на эстраде в дуэте с Михаилом Державиным, преподавал в родной «Щуке»...
Александра Анатольевича не стало 15 марта. Сегодня мы вспоминаем легендарного артиста вместе с его коллегами по Московскому театру сатиры.
🗣Михаил Владимиров: «Ширвиндт говорил: выходить к зрителю надо подарком!»
Александра Анатольевича я знал с рождения, ведь мой дядя Михаил Михайлович Державин был его многолетним партнером. Дуэт Ширвиндт — Державин в течение десятилетий был украшением многих телевизионных концертов, телепередач, актерских капустников, юбилеев. А когда артисты работают в паре, у публики всегда складывается впечатление, что они чуть ли не живут вместе: вместе отдыхают, каждый день видятся, и вообще самые близкие друзья. Так сложилось, что несколько блестящих актерских дуэтов: дядя Шура и МихМих (Державин), Илья Олейников и Юрий Стоянов, Денис Клявер и Стасик Костюшкин — это все близкие мне люди.
Я уж не говорю про моего папу Бориса Владимирова и Вадима Тонкова — знаменитых Авдотью Никитичну и Веронику Маврикиевну. Так вот, неразлучные на сцене не значит неразлучные в жизни. МихМиха и дядю Шуру все-таки в большей степени связывали рабочие моменты. Не могу сказать, что они постоянно вместе тусили и дружили взахлеб. Хотя, конечно, постоянно созванивались, тем более что долгие годы служили в одном театре — сатиры. И даже ездили вместе на рыбалку. Не раз мотались с женами в Астрахань на дядиной «Ниве». Как же я ждал их возвращения! Не из-за рыбы, которую до сих пор не люблю, а из-за вкуснейших арбузов. И, конечно, всегда ждал дядю Шуру и МихМиха после зарубежных гастролей. Они привозили дефицитные тогда жвачку, кроссовки, джинсы-варенки...
Одно из ярчайших воспоминаний моего детства — это как МихМих и дядя Шура готовили свои выступления (они всегда все придумывали сами — и идеи, и тексты). Дело в том, что мы с дядей Мишей жили в одном доме: наша семья на втором этаже, МихМих — на четвертом, а между нами была квартира актрисы Нины Руслановой. Этот дом построили в 1937 году для артистов Вахтанговского театра, и расположен он вплотную к Щукинскому училищу. Поэтому, когда дядя Шура, преподававший в «Щуке», после занятий приходил к МихМиху, чтобы поработать над очередным номером, — ему надо было просто зайти в соседний с училищем подъезд. И вот я гуляю во дворе и вижу Ширвиндта с неизменной трубкой в зубах, ощущаю вкуснейший запах его табака.
Я любил тусоваться у дяди, его жена Роксана Бабаян в шутку говорила, что меня «пристегнули к ним большой пуговицей». Но когда у них появлялся Ширвиндт, я оставался гулять во дворе — чтобы не мешать. Однако знаменитый номер, с которым Ширвиндт и Державин на премии «Ника» вручали приз актрисе за лучшую женскую роль второго плана, они сочиняли при мне. Все придумалось за секунду — дядя Шура сказал: «Мишка, а давай мы выйдем на сцену в женских шубах!» И они вышли. Номер получился таким смешным, что зал лежал...
В работе я встретился с Ширвиндтом в 1997 году, когда он у нас на курсе ставил «Двух веронцев». Помню, какие точные слова Ширвиндт находил, какие сочные эпитеты выдавал на репетициях! Например, говорил нам, студентам: «Что ты из-за кулис прешься как оглобля колченогая, выходить к зрителю надо подарком!» Или: «На сцену выходим спокойно, без судорог, по-столичному!» И это помогало нам правильно себя подать зрителям. Иной режиссер мог часами разбирать, что да как надо играть. А дядя Шура скажет: «Не ори, без судорог!» И сразу все понятно.
А вскоре мне повезло выйти с Ширвиндтом на сцену в Театре сатиры, куда меня взяли после окончания Щукинского училища. Сергей Арцибашев тогда поставил спектакль «Счастливцев — Несчастливцев». В этой пьесе Григория Горина, с которым близко дружили и Ширвиндт, и Державин, они сыграли двух немолодых актеров: комика и трагика. Роль их администратора Мили предназначалась актеру Михаилу Зонненштралю. Но тот трагически погиб, всего в41 год
. И тогда на роль Мили взяли меня. «Счастливцев — Несчастливцев» был невероятно успешным спектаклем, мы объездили с ним многие страны. И, знаете, я видел все постановки с участием дяди Шуры и МихМиха, в некоторых участвовал и сам, но самая моя любимая — это все-таки «Счастливцев — Несчастливцев», пронзительная, трогательная и безумно смешная. В памяти остался Ширвиндт именно в роли Несчастливцева в шляпе с большими полями...
На сцене дядю Шуру было невозможно «расколоть», он всегда сохранял невозмутимый вид. Да и в жизни сложно было поколебать эту его фирменную невозмутимость. Бывало, мы с МихМихом пытаемся над ним подшутить, а он смотрит на нас в ответ своим обаятельнейшим, всепонимающим, «собачьим» взглядом…
Более двадцати лет Александр Анатольевич возглавлял Театр сатиры: в 2000 году он сменил на посту худрука Валентина Николаевича Плучека. И буквально через несколько лет каждый сбор труппы стал начинаться с того, что Ширвиндт говорил: «Ребята, отпустите меня. Я не кокетничаю, мне сложно быть начальником, это все-таки не мое...» Ему намного больше нравилось быть актером и ставить спектакли, а не руководить труппой. Но его не отпускали. Он сокрушался: «Что делать — меня опять «продлили»...
Теперь дяди Шуры нет. И некому сказать по поводу удачного спектакля или мизансцены — «сливочное масло». Что означало — хорошо, вкусно сыграно...
Интересный факт
Жена Ширвиндта Наталья Белоусова — потомственный архитектор (в свое время ее дед был главным архитектором Москвы). Александр и Наталья познакомились, еще когда учились в школе. Они встретились в дачном поселке творческой интеллигенции, где их семьи жили по соседству (там и сейчас находится дача Ширвиндтов). Через несколько лет пара поженилась и прожила вместе более 65 лет!
Каждый, кто был на прощании,с ним, говорил об ощущении абсолютной нереальности происходящего. Казалось, Ширвиндт сейчас встанет и скажет: «Ну все, хватит! Поиграли, поклонились — занавес! Пошли повспоминаем, посмеемся». Мы так хотели летом отметить его 90-летие, это было бы трогательным праздником, преддверием другого события — осенью Театру сатиры исполняется сто лет. Еще за три часа до его ухода я списывался с Натальей Николаевной, верил, что все будет хорошо. Но увы…
Ширвиндт иногда говорил: «Не люблю принимать решения, не люблю большой ответственности…» И еще помню его фразу: «Если бы меня спросили, кем бы хотел стать в следующей жизни, я бы ответил — флюгером…» Но на должности худрука решения ведь надо принимать часто. Когда Александр Анатольевич пытался уйти со своего поста, мы уговаривали его остаться, потому что он был свой: мы его знали, а он — нас. И если актеры уходили из театра, то не из-за плохого к ним отношения Александра Анатольевича. Просто люди выбирали другой путь.
Все знали, что у Ширвиндта два увлечения — курение трубки и рыбалка. Когда он стал худруком, на дни рождения его буквально заваливали трубками и удочками. Однажды на сборе труппы он даже сказал: «Ну хватит уже мне их тащить!» К тому же в последние годы он не курил. А вот греческую водку узо продолжал уважать.
Он в шутку говорил: «Я — говноед!» Потому что любил самые простые продукты. Например, вареный лук! Я вообще не представляю, как это можно в рот взять. Еще он любил шпроты и плавленый сырок «Дружба». Видите, все такое незатейливое — и в еде, и в одежде (Ширвиндт никогда не был франтом).
А если меня спросят, что Александр Анатольевич любил больше всего, я скажу — мне кажется, учить, преподавать. Он любил, когда вокруг него собирается молодая энергия — будь то студенты Щукинского училища или молодежь Театра сатиры.
Что же касается народной любви… В отличие от Михал Михалыча Державина, у которого была круглосуточная жажда популярности (он обожал, когда его узнавали, охотно общался с незнакомыми людьми, выслушивал комплименты, фотографировался со всеми), Александр Анатольевич от этого старался уходить. Притом что всем окружающим, знакомым и незнакомым, всегда с первой же минуты говорил «ты», близких людей у него было не так много. И в последние годы он очень страдал от того, что они один за другим уходят — Марк Анатольевич Захаров, Галина Борисовна Волчек.
Он обожал жену, сына, внуков и правнуков. Но друзей, с которыми он жил на одной волне, ему страшно не хватало. Одиночество, которое он ощущал без них, угнетало его не меньше, чем состояние здоровья, хотя пандемия его, конечно, подкосила.
Он открывал записную книжку, а позвонить уже было некому.
Но так часто случается с пожилыми людьми под конец земного пути.
А вот чем ситуация Ширвиндта уникальна, так это количеством людей — учеников, коллег, зрителей, — просто обожающих его и после его ухода ощутивших невосполнимость утраты…
***
Следующая публикация
Комментарии 11