Стихия

Ночь, как раны, огни зализала. Смотрят звезды глазками тюрьмы, ну а мы под мостом Салазара — в его черной-пречерной тени. Оказал нам диктатор услугу, и, ему под мостом не видны, эмигрируем в губы друг к другу мы из этой несчастной страны. Под мостом из бетона и страха, под мостом этой власти тупой наши губы — прекрасные страны, где мы оба свободны с тобой. Я ворую свободу, ворую, и в святой уворованный миг счастлив я, что хотя б в поцелуе бесцензурен мой грешный язык. Даже в мире, где правят фашисты, где права у людей так малы, остаются ресницы пушисты, а под ними иные миры. Но, одетая в тоненький плащик, мне дарящая с пальца кольцо, португалочка, что же ты плачешь? Я не плачу. Я выплакал все. Дай мне губы. Прижмись и не думай. Мы с тобою, сестренка, слабы под мостом, как под бровью угрюмой две невидимых миру слезы... Евгений Евтушенко

Увези меня, моя радость, к большой воде, где сидеть у кромки, почти становясь водой. где ни прошлых бед, ни обид горючих, ни глупых дел, где с тобой и только, с тобой и только, с тобой... Где и память канет, и время медлит, и тает боль, где любовь везде. Забери меня, моя радость, из этих мест, тут такая осень, что стынет зрачок в глазу, все дожди стекают на этот город с холста небес, и сентябрь рисуют, закат рисуют, грозу... И в изломах линий уже ни солнца вверху-внизу, и печаль окрест. Увези меня, моя радость, к большой волне, где тугие чайки над белой пеной висят. где качает время мои тревоги на самом дне, где я буду вся тебе, буду вся тебе, буду вся... Где на самом дне жемчуга ловить никому нельзя. Только мне. Елена Касьян

Сергей Есенин В этом мире я только прохожий, Ты махни мне веселой рукой. У осеннего месяца тоже Свет ласкающий, тихий такой. В первый раз я от месяца греюсь, В первый раз от прохлады согрет, И опять и живу и надеюсь На любовь, которой уж нет. Это сделала наша равнинность, Посоленная белью песка, И измятая чья-то невинность, И кому-то родная тоска. Потому и навеки не скрою, Что любить не отдельно, не врозь — Нам одною любовью с тобою Эту родину привелось.

Роберт Рождественский Между мною и тобою — гул небытия, звездные моря, тайные моря. Как тебе сейчас живется, вешняя моя, нежная моя, странная моя? Если хочешь, если можешь — вспомни обо мне, вспомни обо мне, вспомни обо мне. Хоть случайно, хоть однажды вспомни обо мне, долгая любовь моя. А между мною и тобой — века, мгновенья и года, сны и облака. Я им и тебе сейчас лететь велю. Ведь я тебя еще сильней люблю. Как тебе сейчас живется, вешняя моя, нежная моя, странная моя? Я тебе желаю счастья, добрая моя, долгая любовь моя! Я к тебе приду на помощь,— только позови, просто позови, тихо позови. Пусть с тобой все время будет свет моей любви, зов моей любви, боль моей любви! Только ты останься прежней — трепетно живи, солнечно живи, радостно живи! Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи, счастливо живи всегда. А между мною и тобой — века, мгновенья и года, сны и облака. Я им к тебе сейчас лететь велю. Ведь я тебя еще сильней люблю. Пусть с тобой все время будет свет моей любви, зов моей любви, боль моей любви! Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи. Счастливо живи всегда.

Смеркается. Пахнет леском перегретым... Но я не об этом! Совсем не об этом. Я знаю, как трудно рождается слово. Когда оно истинно. И безусловно. Прозрачно. Пока что ни в чём не повинно... А ты, надрываясь, грызёшь пуповину и мечешься: — Люди! Вы слово искали. Берите! Пока его не затаскали. Скорее! Пусть кто-нибудь станет пророком... Нависла жара над высоким порогом. Кукушка старается: чёт или нечет. У самого уха стрекочет кузнечик. Шуршит муравейник. Ворона фальшивит. И стебель цветка под пчелою пружинит. Готовятся к полднику жители ясель. Зелёною тучею кажется ясень. Он что-то бормочет надменно и глухо. Он так величав, что становится глупо рядиться в пророка, считаться поэтом... Но я не об этом! Совсем не об этом. Роберт Рождественский

Мне снилось... Сказать не умею, Что снилось мне в душной ночи. Я видел все ту же аллею, Где гнезда качают грачи. Я слышал, как темные липы Немолчный вели разговор, Мне чудились иволги всхлипы И тлеющий в поле костер. И дом свой я видел, где в окнах, Дрожа, оплывала свеча. Березы серебряный локон, Качаясь, касался плеча. С полей сквозь туманы седые К нам скошенным сеном несло, Созвездия — очи живые — В речное гляделись стекло. Подробно бы мог рассказать я, Какой ты в тот вечер была; Твое шелестевшее платье Луна ослепительно жгла. И мы не могли надышаться Прохладой в ночной тишине, И было тебе девятнадцать, Да столько же, верно, и мне. Всеволод Рождественский

Ещё он не сшит, твой наряд подвенечный, и хор в нашу честь не споёт... А время торопит — возница беспечный, - и просятся кони в полёт. Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга, не смолк бубенец под дугой... Две вечных подруги — любовь и разлука — не ходят одна без другой. Мы сами раскрыли ворота, мы сами счастливую тройку впрягли, и вот уже что-то сияет пред нами, но что-то погасло вдали. Святая наука — расслышать друг друга сквозь ветер, на все времена... Две странницы вечных — любовь и разлука — поделятся с нами сполна. Чем дольше живём мы, тем годы короче, тем слаще друзей голоса. Ах, только б не смолк под дугой колокольчик, глаза бы глядели в глаза. То берег — то море, то солнце — то вьюга, то ангелы — то воронье... Две верных дороги — любовь и разлука — проходят сквозь сердце моё. Булат Окуджава

Федор Сологуб Не трогай в темноте Того, что незнакомо, Быть может, это — те, Кому привольно дома. Кто с ними был хоть раз, Тот их не станет трогать. Сверкнет зеленый глаз, Царапнет быстрый ноготь, — Прикинется котом Испуганная нежить. А что она потом Затеет? мучить? нежить? Куда ты ни пойдешь, Возникнут пусторосли. Измаешься, заснешь. Но что же будет после? Прозрачною щекой Прильнет к тебе сожитель. Он серою тоской Твою затмит обитель. И будет жуткий страх — Так близко, так знакомо — Стоять во всех углах Тоскующего дома.

Было время глупейших ошибок и вечной любви, и мозаика жизни казалась подвижной, как ртуть. Ночь стояла в окне, как скупой на слова визави, и надежда, живущая в пульсе, мешала уснуть. На промашках своих никогда ничему не учась, я не спас утопавших, а также гонимых не спас... Так и сталь закалялась, и так познавалась матчасть, убавляя незрелой романтики хрупкий запас. Это было смешно: я играл в саркастичный прикид в мире радостных флагов и детских реакций Пирке. Я был словно учитель из старой «Республики ШКИД», кто хотел говорить с гопотой на ее языке. Опыт крохотный свой не успев зарубить на носу, на дорогах своих не найдя путеводную нить, я всё слушал, как «лапы у елей дрожат на весу» и мечтал научиться с любимою так говорить. Всё прошло и пройдёт: звуки плохо настроенных лир, ожиданье чудес да июльский удушливый зной... Репетиции нет. Есть прямой беспощадный эфир. То, что было со мной — то уже не случится со мной. Александр Габриэль

Я тебя ни к кому не ревную, Ни к грядущему, ни к прошедшему, Ибо каждый любит иную — Так вот кажется мне, сумасшедшему. Так мерещится мне, сумасшедшему, Сумасшедшее счастье нашедшему... Ты ее ведь не знаешь сама — Ту, что сводит меня с ума. Борис Заходер