Предыдущая публикация
«МЫ ПАДАЕМ?
»
Елена Кучеренко
Кого-то приводит в Церковь горе, кого-то — радость или чудо, внутренняя пустота или поиск смыслов. Ольга Павловна пришла к вере в падающем самолете.
Случилось это давно. Сейчас она пенсионерка и прихожанка храма. А тогда была молодой женщиной и летела в том самолете отдыхать со своими пожилыми родителями и сыном. Ее отцу, Павлу Сергеевичу, за былые заслуги выделили путевки в пансионат на берегу моря.
Предчувствие
Лететь тем рейсом Ольга Павловна, а тогда еще — просто Оля, не хотела.
Нет, самолетов она не боялась. Она любила высоту, небо, ей нравилось смотреть в иллюминатор на проплывающие облака и на землю, которая как на ладони. Но в то утро ей вдруг стало не по себе.
— Вроде бы все хорошо, а как подумаю о перелете, так ладони потеют. Предчувствие какое-то.
Но в те времена Ольга Павловна не верила ни в предчувствия, ни в Бога, а только в светлое коммунистическое будущее.
И мысли тревожные поспешила отогнать. Но отцу своему, ни на что особо не надеясь, все равно предложила сдать билеты и поехать поездом.
— Так, прекращай эти ваши женские глупости, — рявкнул Павел Сергеевич.
Был он суровым идейным коммунистом с железным характером. Вольностей и всего этого шатания не допускал.
Чтобы отвлечься, еще раз проверила сумки, документы, деньги. Присели на дорожку. Все как обычно.
В аэропорту прошли без проволочек положенные процедуры и поднялись на борт. Но вместо того, чтобы радоваться предстоящему отдыху, Ольга раздражалась по любому поводу. Еще и сосед по самолету, как назло, попался странный. Непричесанный, болтливый парень. А еще улыбка у него была дурацкая — то ли глупая, то ли с издевкой.
Он не умолкал ни на минуту, пытался острить, перешел с Ольгой на «ты», панибратски похлопал по плечу оторопевшего от такой вольности Павла Сергеевича и назвал ее тщательно молодящуюся маму Алевтину Семеновну бабуленькой.
Как фильм-катастрофа
Взлетели. Настроение у Ольги улучшилось. Даже болтливый парень немного поспал. Но вскоре опять проснулся и заговорил. И все улыбался своей дурацкой улыбкой.
Когда подлетали к пункту назначения, погода испортилась. Пошел сильный дождь, началась гроза, ветер.
— Самолет болтало из стороны в сторону, нас всех трясло, — вспоминала Ольга Павловна. — Вспышки молнии. Удары какие-то.
Наверное, нужно было уйти на какой-то запасной аэродром. Но экипаж принял решение садиться. При приближении к земле самолет практически сдувало. Пилоты еле его выровняли. Но сесть не смогли. Пошли на второй круг.
— Садимся — опять ветер, самолет трясет. Трещит, скрипит, как будто вот-вот развалится. Опять не сели.
Самолет удалось посадить только с третьего раза. До этого еще кружили… При торможении самолет кидало об полосу — то носом, то хвостом. Развернуло ветром, и он выкатился куда-то вбок.
— Это сейчас рассказываю, вроде ничего страшного. Раз не сели, ну, два не сели. Сели с третьего раза. Ничего особенного. А тогда мы не знали — выживем ли. Казалось — упадем или в воздухе развалимся. Как фильм-катастрофа.
«Мы что, падаем?»
— Я не знаю, как это все выглядело снаружи, но внутри было еще страшнее, — рассказывала Ольга Павловна.
Людей швыряло, как на американских горках. Кто-то ударился. На голову Алевтины Семеновны свалилась чья-то сумка. После слов стюардессы: «Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие. Готовимся к жесткой посадке», — началась настоящая паника.
— Мы что, падаем? — закричал кто-то.
— Мы разобьемся, умрем…
— Помогите!
Стюардессы честно пытались успокаивать людей. Но по их зеленым от страха лицам было понятно — дела плохи.
Ольга прижала к себе сына. В голове пронеслось, что не хотела лететь. Ну, не хотела же! Чувствовала! Заплакала… Плакали многие в том самолете.
Стало плохо какой-то женщине. Сердце.
— Есть на борту врачи? — закричал кто-то.
Врачом оказался тот наглый, болтливый парень с дурацкой улыбкой. Он только закончил институт. Звали его Сергей.
До этого момента он уже успел осмотреть Алевтину Семеновну, на которую грохнулась сумка, и привести в чувство мужчину, теряющего сознание от переживаний. И вот теперь реанимировал сердечницу.
Его болтливость вдруг оказалась очень кстати. Он что-то кому-то говорил. Улыбнулся и подмигнул Кольке, сыну Ольги. Попросил Павла Сергеевича помочь ему с сердечницей, опять панибратски хлопнув его по плечу.
— Это уже не раздражало, а даже успокаивало, — вспоминала Ольга Павловна. — Вроде бы ничего страшного и не происходит, раз человек ведет себя так. А потом он вдруг начал тихо молиться. Я молитв тогда не знала, но поняла, что он именно молится.
Начала вдруг креститься стюардесса, которая стояла рядом с Сергеем. Следом — другие пассажиры. Кто-то начал повторять за ним слова молитвы, кто-то и так их, оказывается, знал.
— Паника постепенно начала стихать. Люди вдруг стали сосредоточенными, серьезными, — говорила мне Ольга Павловна.
— Не все, конечно. Какой-то мужик вдруг начал хлестать водку из горла и кричать: «Да кто вам поможет. Нет этого вашего Бога. А я хоть помру пьяным». Но большинство молилось…
Суетливо, мелко крестилась Алевтина Семеновна, которая никогда не была замечена ни в каких религиозных настроениях. Размашисто осенял себя крестным знамением Павел Сергеевич, как будто всю жизнь только этим и занимался. И до ее слуха донеслись слова, которые он шептал: «Взбранной Воеводе…» Человек, который утверждал, что Бог — это ложь и выдумки, и веривший только в идеалы партии. И который молитвы называл шаманством.
Другой мир
Ольга Павловна говорила мне, что тогда, в том самолете она как будто попала в другой, незнакомый мир.
— Это было так странно. Я росла в СССР, стране, где Бога не было. В нашей семье и окружении никогда о Нем не говорили. Только папа ругал иногда. Но вообще нас это просто не касалось. Мы с сестрой были некрещеными. А тут почти целый самолет молится. И сколько, оказывается, людей в нашем атеистическом государстве знало молитвы! Они в те страшные минуты обратились именно к Богу. И случилось чудо — мы сели и не разбились. Конечно, много значило и мастерство пилотов. Но я сама видела, как один из них, белый как мел, потом перекрестился.
Вот и у ее отца в момент беды откуда-то из детства всплыли эти слова: «Взбранной Воеводе». Оказывается, бабушка так молилась. И когда они все же приземлятся, он опять перекрестится и скажет: «Слава Богу!»
Сергей, который первым начал молиться, как оказалось, панически боялся самолетов. Это он сам потом рассказал. Он и болтал без умолку, вел себя странно и улыбался, как дурак — от страха. Но при этом помогал и пытался ободрять людей. Летел он тогда на юг к своим родственникам.
— Мы обменялись адресами, телефона у него не было, и договорились о встрече, — рассказывала Ольга Павловна. — Потом уже, когда подружились, узнали, что он из верующей семьи и даже предок у него был расстрелянным священником. «Надо же, а я тогда, в самолете, сначала подумал: ты какой-то безыдейный», — сказал ему как-то потом папа. Сергей Игнатьевич — прекрасный врач, он и сейчас работает. Мы дружим.
Зачем жизнь, если есть смерть?
Ольга Павловна вспоминает себя в те страшные мгновения.
— Я не молилась, не крестилась. Плакала только. Но у меня вдруг перед глазами пронеслась моя жизнь. Все хорошо — работа, семья, муж, сын. Потом должна была быть еще лучшая работа, взрослый сын. А потом? Что будет потом — я никогда не думала. Гнала от себя мысли о старости, немощи, смерти. Знаешь, до того дня я вообще не верила в смерть. Она была так далеко, как будто ее и не было вовсе. «А если мы сейчас разобьемся, — думала я, — зачем мы жили, рожали детей, не спали ночами, работали? Если нас сейчас не станет, а ТАМ ничего нет, только яма и черви, зачем все было? Зачем жизнь, если смерть?» Я тогда не могла четко формулировать, не до того было, но в голове все это носилось. И чувствовала, что правильно эти люди молятся сейчас.
Близость смерти потрясла Ольгу. Прошло время после полета, а она все искала ответы на эти вопросы, которые раньше ее совсем не волновали. И все больше ей казалось, что во всем есть смысл, только если есть что-то ТАМ. Если есть Бог. В жизни, в земных радостях и страданиях, в горе, в счастье есть смысл только с позиции вечности. Даже в том, что они чуть не разбились.
В смерти есть смысл, только если земной жизнью все не заканчивается.
Сергей, тот самый, подарил ей Евангелие. Многое еще было непонятно, но ясно одно — есть Господь. В доме появились иконы. Появились они и у ее родителей. Правда, Павел Сергеевич, коммунист и «атеист», их сначала стыдливо прятал в шкаф.
Прошло немного времени, и Ольга крестилась и крестила сына Колю. Опять же Сергей помог.
Когда священник сказал новоиспеченной христианке, что ее святая теперь — равноапостольная княгиня Ольга и день Ангела у нее 24 июля (Оля вообще ни о каких днях ангела до этого не знала, только о днях рождения), она окаменела. 24 июля и случился тот злополучный полет.
— Батюшка мне сказал тогда, что все не случайно, — говорила мне Ольга Павловна. — И то, что я что-то предчувствовала — тоже. Господь «намекал»… Этого я не знаю. Но тот полет все в моей жизни изменил. И в этот день, 24 июля, я всегда причащаюсь. Не только потому, что день Ангела. А еще и потому, что в Бога поверила. Наверное, другого пути для меня не было. И благодарю Его, что позвал меня.
Следующая публикация
Нет комментариев