Сам Спаситель сказал: «Я пришел, чтобы свидетельствовать Истину, и тот, кто от Истины, послушает гласа Моего».
Но вот тут-то иногда появляется то самое, что врагом нашим используется для смущения души: «А вот, батюшка на меня так-то посмотрел!», «А вот, то-то он мне сказал…», «А вот, так-то мне за ящиком сказали…», «А вот тут меня толкнули…» И начинаются зацепки, начинаются препинания.
Но ведь, если вдуматься, то все это уже было, и очень давно: когда-то один человек сказал с укоризной, что «вот, в монастырях, мол, сейчас такие монахи…» (а это был еще XIX век). И тот, кому был направлен этот упрек (не помню, владыка, по-моему), ответил: «Но ведь приходят-то они из мира, от вас! Ну, не успели еще переделаться, значит…»
Кроме того, характеры все равно остаются характерами, и ведь не многие уж так сильно трудятся над изменением своего характера! Да если и трудиться много, не сразу с ним справишься, недаром Суворов говорил: «Себя победишь – будешь воистину непобедим!» Тут уже нужно отличать сущность от личности. Есть сущность в Церкви, а есть в Церкви личности. Личности бывают разными, их очень много. Иногда человек (по своему усердию даже) начинает что-то делать так, как именно он понимает. Хорошо, если он прислушается, когда ему сделают замечание, скажут, что он не во всем прав. И тут мы неизбежно соприкасаемся с вопросом: где же правильно, а где – не то?
Прежде всего, нужно помнить, что приходим мы – к Богу, в храм Божий. Существуют такие понятия как Устав, правила Церкви. Да, многие этого не знают. Но ведь перед тем, как садиться за руль автомобиля, человека заставляют учить правила дорожного движения. В Церкви немного другая ситуация: человека никто не заставляет приходить, он сам там появляется. Хотя ведь и пешехода тоже можно оштрафовать, если он не знает правил движения. В то же время, когда человек попадает в какое-то общество, в какую-то систему, он все-таки вынужден знакомиться с теми правилами, какие там существуют. Особенно это заметно в армии. Там существует устав, форма, существуют законы. В сущности, армия по своему устройству копирует устройство Церкви. Тут и единоначалие, и иерархия, и послушание, и устав. Ну, и когда кто-то что-то не так делает, мы начинаем возмущаться, что у нас с армией что-то не так. Но ведь в армию тоже приходят люди из общества, из мира. А о том, что такое мир, сказано в Евангелии: «Аще бы от мира были, мир любил бы свое, но поскольку вы не от мира, поэтому ненавидит вас мир!» Если мы будем помнить эти слова, многое из того, что происходит в окружающей жизни, перестанет нас удивлять.
На чем же остановиться в главном? Существует в храме престол, а все остальное – уже остальной храм. И когда человек ощущает это с детства (а меня Господь сподобил вырасти в Церкви), то все это органично чувствуется.
Я до сих пор удивляюсь некоторым людям, которые и в церковь-то давно ходят, а у них нет в душе того благоговейного чувства, которое мы, что называется, впитали с молоком матери (мама-то моя была очень верующая, с 15-ти лет до 90-та она пела в церкви). Я помню, что когда выходили на литию (а у нас, как и подобало, на литию выходили прямо к притвору), так вот, эту линию – от священника до алтаря – я, будучи прислужником, не мог пересечь. Я не мог ее пересечь: я понимал, что я не имею права этого сделать, я мог ее только обойти! Я не видел ее, но чувствовал!
Кстати, ныне покойный отец Феодор Соколов пригласил однажды своего школьного друга Костю в алтарь на Пасху. А Костя был внуком Владимира Петровича Седова (того человека, которому митрополит Филарет (Дроздов) являлся дважды наяву). Костя был верующим мальчиком, все понимал и знал, но вдруг ему вздумалось перейти на другую сторону алтаря. Он двинулся по направлению между престолом и Царскими вратами, и тут некая сила его отбросила назад – как Марию Египетскую в свое время! Он весь затрепетал и стоял, не шелохнувшись, пока кто-то не подошел к нему и не сказал: «Здесь же нельзя ходить, я тебе не сказал!» А он ответил: «Теперь я понял!» То есть, даже совершенно реально это место ограждается Ангелами.
Одному благочестивому отроку было видение во время пения Херувимской: весь храм наполнился Ангелами, а в алтаре – только Огонь, Пламень… Этот отрок наверняка не знал слов Псалтири: «Творяй Ангелы Своя духи и слуги Своя пламень огненный…» Но это было воистину так, так он и рассказал!
Про Ангелов очень интересно сказал отрок: «У них зубов нет, у них во рту – огонь». Ну, это придумать невозможно. Значит, все это есть, благодать присутствует в храме невидимо, Ангелы присутствуют, поэтому в храме мы должны присутствовать с особым трепетом.
Конечно, особенно трогательно вспомнить про Афон. На Афоне в храме стоит полная тишина. Если что-то необходимо сказать, то говорят шепотом или знаками. После того, как Господь впервые сподобил меня быть на Афоне, меня спросили: «Что такое Афон?» Сначала я замер, не зная, что сказать, а потом ответил: «Безмолвие. А-фон». «Фон» – это «звук». «Фонетика», «мегафон», «телефон» – все это «фон». «А-фон» – «беззвучие», отсутствие звука. Поэтому в храме, прежде всего, должно быть благочестивое молчание, безмолвие. Всякие разговоры в храме по-настоящему недопустимы. Это нужно знать не только тем, кто вновь приходит, но и тем, кто ходит постоянно в церковь: в церкви нужно молчать. Само богослужение Великой Субботы напоминает нам об этом: «Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет: Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным». Ведь если бы мы хотя бы вдумывались в эти слова, то многих вопросов бы мы не задавали.
Слава Богу, теперь у нас есть воскресные школы, есть возможность детей просвещать. И великая благодарность нашему Первоиерарху, Святейшему Патриарху, за то, что он обращает внимание на миссионерские подвиги. Миссионерство – оно особенно нужно сегодня в нашей Церкви. Потому что сейчас люди часто набираются слухов: где-то кто-то кому-то сказал, и пошло гулять дальше. Ладно бы, если бы они только к себе это применяли, но ведь и других учат поступать так, как они услышали.
Надо понимать, что не все одинаково подходит всем. Например, пост. Не всякий может понести пост в полную меру, потому что существуют обстоятельства служебные, обстоятельства семейные, обстоятельства своего личного здоровья. Сказано: «В Церкви постом не положено вкушать скоромную пищу…» Не «нельзя», а «не положено». Допустим, рыба – в субботы и воскресения, а в другие дни – «не полагается». Масло – по вторникам и четвергам, а в понедельник, среду и пятницу – без масла, масла «не положено». Но «не положено» – это не «нельзя»! Это вещь очень существенная. Например, «поклоны – не положено», но это не значит, что нужно за шиворот хватать того, кто делает поклон – да пусть поклонится, ничего в этом страшного нет! Потом узнает, что «не положено». А вдруг у него сейчас особое душевное состояние, ведь земной поклон – выражение смирения, покаянного чувства. Может быть, у него сейчас как раз такое состояние? Может, ему стоять-то стыдно и смотреть на небо, может, он испытывает такое раскаяние сильное сейчас? Пусть…
Но есть и другое. Например, говорят: «Благословите мне есть молоко, у меня здоровье не позволяет…» Помню, отец Сергий Орлов (человек очень образованный, в 1911 году закончил Московскую семинарию при владыке Феодоре (Поздеевском), потом Варшавский университет и Киевский политехнический, потом еще Московскую духовную академию, и только потом стал священником; человек, который вместе с владыкой Афанасием (Сахаровым) был членом Богослужебной комиссии, занимался составлением богослужебных указаний, календаря церковного, человек очень эрудированный), когда его просили «Благословите молоко…», – отвечал: «Благословить не могу. Церковь не благословляет! Не можете без молока – ну, что ж, как уж вам позволяет здоровье, так и вкушайте! Но благословить – не могу!» Вот насколько серьезно относились к посту! Что же, благословляется нарушать пост? Нет! «Вся Церковь не благословляет, и я благословить не могу!»
Поэтому здесь нужно различать эти понятия. «Нельзя» в церкви, конечно, тоже присутствует: нельзя драться, сквернословить и так далее. После всего этого церковь полагается освящать, хотя бы малым чином. Это – нельзя! А «не положено» – это другое. Не положено громко разговаривать в церкви, не положено ходить по храму во время богослужения, ну и так далее.
Если же человек не знает этого, то, конечно, не надо выпроваживать его на улицу за это, но сказать ему нужно.
Кроме того, конечно, всем нужно знать главные моменты богослужения. Церковь воспевает: «Станем добре, станем со страхом, вонмем…» Внимание! Всем внимание: встанем со страхом Божиим! Отложим все остальное. Конечно, если уж что-то случилось срочное и надо выйти, то надо постараться сделать это незаметно…
Кстати, очень печально, что люди, приходящие в церковь, часто не понимают, что после чтения Евангелия самым важным моментом утрени на всенощной является Шестопсалмие. Настолько это трепетный момент богослужения, что человек должен стоять по струнке, тут даже поясных поклонов не положено. Только в начале и в конце Шестопсалмия – 3 поклона и 3 крестных знамения. Есть такое благочестивое предание, что Шестопсалмие длится столько, сколько будет продолжаться Страшный Суд. У нас же это считается чуть ли не «перерывом» между 1-й и 2-й частями всенощной. Наемные певчие во время Шестопсалмия (кто-то рассказывал) усаживаются или выходят на улицу покурить. Конечно, это кощунство.
Итак, самый высший момент всенощной – это Евангелие, потом идет Шестопсалмие (Шестопсалмие читается до Евангелия). Дальше уже – вход, поется догматик: догмат воплощения Сына Божия и особенно почитание Матери Божией. Поэтому здесь тоже все – внимание, «премудрость».
Основное содержание утрени (изменяемая часть службы) – это канон. В каноне – самая важная – 9-я песнь. В ней воспевается и прославляется Матерь Божия: «Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим!» В этот момент священнослужители снимают головные уборы (имеющие право носить их), это есть время особого почитания Матери Божией. Далее идет Великое Славословие.
У отца Иоанна (Крестьянкина) есть прекрасная проповедь, в которой он говорит, что сейчас много молодежи, изуверившись в жизни, «извалявшись в грязи», ринулись в церкви. Но хорошо бы, если бы они приходили со смирением, стараясь что-то там почерпнуть, а не вваливались в храмы со всем своим скарбом из прошлой жизни, тут же начиная судить: что тут так, а что не так, со своей точки зрения. Ведь тогда и вправду исполняются на них слова святителя Феофана: «Что ни голова, то своя вера». Веры-то еще нет, а голова – у каждого своя. Даже если что-то и не так, то нужно набраться терпения. Никто, приходя в какое-то учебное заведение, сразу не становится специалистом. Ученик долго учится, прежде чем что-то узнать. Поэтому – «смирение, терпение, время». Со временем все придет, а если что и получается не так, то тут нужно молиться, чтобы Господь помог. И Господь и человека пошлет, и разумение даст, если нужно. Но главное – никого не осуждать и ни в коем случае не производить в Церкви никаких революций.
В том и сила Церкви, что она есть «столп и утверждение Истины», она возвещает Истину. И что в Церкви сказано – сказано на все века и на все времена. Апостол Павел сказал: «Если даже ангел с Неба будет проповедовать не то, что мы говорили, анафема да будет!» Если апостол Павел так говорит, тем более, это справедливо и по отношению ко всем остальным. Живое преемство важнее всего, ну, а уж кто как сможет, кто сколько сможет понести – это уж как Господь даст!
Из беседы о традициях Церкви с протоиереем Валерианом Кречетовым (беседовал Николай Бульчук)
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев