Предыдущая публикация
В трёх шагах от Марты сидели на траве немцы, они переговаривались о своём, житейском.
Дула их винтовок были направлены на партизан и на их ещё более юных пособников. У Марты горели ладони, в руках была сильная слабость, и немецкая речь резала слух – их язык был самым мерзким звуком на земле. Марта отдыхала от лопаты. Её сменил мальчик в лёгкой, большеватой для его головы будёновке. Знакомое лицо под козырьком. Она видела его раньше. Но где?
Яма была почти готова. Стоя в ней по пояс, мальчик повис на лопате и обменялся с Мартой тяжёлым взглядом. Он засмотрелся на то, как трепещут у Марты на шее кончики синего платка, они расходились от узла длинными подбитыми крыльями. Несмотря на жару и стекающий каплями по спине пот, Марту сильно знобило и временами охватывала дрожь при дуновении слабого ветра. Марта безотчётно теребила кончик своего синего платка.
Один из немцев подошёл к яме, осмотрел её и приказал на ломаном русском:
– Выходить! Встать спиной! К яма – спиной!
Быстро приготовились к расстрелу. Марта смотрела на дула немецких винтовок и не могла понять как это: вот сейчас она есть, а через мгновение её уже не будет… А птицы как чирикали, так и будут чирикать, и берёзы всё также будут шуметь, а ей всего двенадцать лет и её не будет больше, никогда не будет!.. Слёзы покатились беззвучно из глаз, Марта их даже не ощущала. Давайте же покончим с этим быстрее! Мальчик в будёновке запел с нарастанием:
“Синенький скромный платочек
Падал…”
Юные партизаны и их помощники вмиг подхватили песню – они запели её дальше нестройным хором, глядя прямо перед собой: на дула винтовок, на белесых фашистов.
…падал с опущенных плеч…
Ты говорила, что не забудешь
Ласковых, радостных встреч…
“Порой ночной мы распро…” – пела со всеми Марта и вдруг пролетающая в небе птица привлекла её внимание. Она подняла голову к синему ясному небу и в этот момент острая пуля прошла через её подбородок.
Она уже в яме. Она ещё жива, ещё в сознании и слышит как немец говорит: “Аlles, begraben” (всё, закапывайте).
И в лицо Марты полетела сырая земля.
Она очнулась с тяжёлым дыханием. Воздух вылетал из лёгких, присвистывая, как из длинной тонкой трубочки. Сердце её заходилось, стуча о грудную клетку всполошенной птицей. Вся липкая от пота и в то же время словно облитая ледяной водой, Марта скинула одеяло и приподняла с живота насквозь вымокшую ночнушку. Потеребила её вверх-вниз, вверх-вниз, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Это был сон, сон… Вот он муж, вот очертания их квартиры, вот он кот, растянувшийся чёрной колбасой на сером ковре. Сон был до того реалистичен, что Марта продолжала чувствовать запах сырой земли и вкус собственной кро ви, и в ушах у неё гудело, и за этим гулом, на заднем фоне, она продолжала слышать слова немца: “закапывайте, закапывайте”. Не удержавшись, Марта застонала, потрогала под подбородком дряблую кожу – всё нормально, раны нет. Это снова она, шестидесятилетняя Марта. Чтобы окончательно убедиться, она ощупала и грудь, и бока. Да, да, это её тело, чуть полноватое, но не критично, лишённое былой упругости. Но до чего же явственно она ощущала себя во сне двенадцатилетней девочкой, очень худенькой, по-птичьему лёгкой, с морозом на коже от страха, с трепещущим юным сердечком…
Зашевелился муж.
– Марта, ты что не спишь? Плохо тебе?
– Кошмар приснился. Ты спи, спи… – похлопала она его поверх одеяла. – Я в туалет схожу. Сна ни в одном глазу.
Она сонно прошаркала по коридору, скрипя паркетом. Кот грациозно потянулся, зевнул и последовал за ней. Мало ли? Вдруг хозяйка решила его лишний раз покормить?
После туалета Марта подошла к окну на кухне. Город спал. Только в одном окне напротив горел за красными шторами свет и в школе, что была слева, тускло светились лестничные пролёты трёх этажей. Летняя томная ночь, можно сказать южная… Марта родилась и выросла здесь. Степи, лесопосадки, поля и почти нет леса, а тот, что есть, скуден и мал и деревья в нём низкие, не захватывающие воображение. Почему-то Марте в тот момент думалось именно о лесе, он её успокаивал, о настоящем лесе, таком, какой она видела по дороге в Москву. Двадцать лет прошло с той поры, как они ездили на машине в столицу, а эти восхитительные картины, как с полотен именитых мастеров, застыли навечно в её памяти. Всё началось на Орловщине. Сосны на пригорках. Высоченные ели вдоль дороги стеной и берёзы среди них: настоящие, крепкие и стройные берёзы, такие раскидистые, такие чистые, настолько русские, исконные, что хочется плакать… Так и ждёшь, что между ними сейчас промелькнёт белый платок и выйдут девушки в старинных сарафанах, с лукошками в руках… Или баба Яга пролетит в ступе по-над елями. Поёт душа и сердце радуется, глядя на всё это богатство. Да, Марта обожала настоящий русский лес, хотя бывала в нём за всю жизнь раз, два – и обчёлся. В лесу она чувствовала себя как дома, словно была по-настоящему дома, у своих корней… Странное ощущение, не поддающееся материальному объяснению.
То, что снилось Марте, никогда не происходило в реальности ни с ней, ни с кем-то из предков. По крайней мере она о таком никогда не слышала. Марта вообще не знала что такое война, только из фильмов и книг, и те давались ей с большим трудом – было невыносимо больно переживать за героев, киноленты и повести впечатляли её слишком сильно и она никогда не возвращалась к ним вновь.
“С мужем мы уже вместе сорок пять лет, – подумала Марта, глядя на городские огни ночи, – сорок из них в браке. Хорошо пожили… Небогато, но хорошо.”
Познакомились они в училище. Увидели друг друга в коридоре – и застыли. Зажглись одна о другую две спички… И жизнь с той поры наполнилась светом их чистой любви. Не могли и дня друг без друга. Всё преодолевали вместе. Трудности лишь закаляли их брак. Ни разу не возникало мысли: а вот… если бы да кабы жила она с другим, с более успешным, состоятельным… Нет! Вместе, бок о бок, крепко держась за надёжное плечо друг друга, преодолели все жизненные этапы.
– Мне постоянно кажется, что ты мне дана как второй шанс. Понимаешь… Чтобы на этот раз по-настоящему прожить на земле… ни о чём не жалея, – сказал ей как-то муж.
– Что ты имеешь ввиду, Вась? Мы ведь с пятнадцати лет неразлучны, – не поняла Марта.
– А у меня такое ощущение, что я тебя когда-то потерял, и себя потерял, словно оборвалось всё внезапно, слишком резко. В прошлой жизни.
– Как это – в прошлой?
– Не знаю. Помнишь, ты в училище выступала с девчонками, вы пели прибаутки на сцене и на тебе был синий платок? У меня тогда было дежавю: вот хоть ты тресни, а я видел тебя такою когда-то, и ты тоже пела. И такая печаль на меня нашла, прям затошнило, хотя вокруг хохотали студенты, даже потолок закружился и лица размазались… Видел я тебя уже такой.
– Не мог ты видеть! Не было больше такого!…
Следующая публикация
Нет комментариев