Сережа! Ну пальто по полу волочится, подними повыше! — женщина стрельнула глазами на уставшего мужа и опять нырнула за шторку, завозилась там.
— Сереж! Молнию помоги расстегнуть! Сережа! — раздался изнутри примерочной ее шепот.
— Да чтоб тебя… — вскочил устроившийся было опять на диванчике мужчина, послушно нырнул к жене, зашушукался с ней о чём–то, она рассмеялась.
— Ну ладно, я быстро. Устал? А я еще туфли не выбирала. А чего?! Их же надо к платью! Или хочешь, чтобы я выглядела хуже всех?
— Нет, что ты! Надо значит надо. Пойдем, и туфельки посмотрим, и сумочку. Ведь надо?
— Надо… — протянул женский голос из–за шторки. — Ой, Сережа, какой ты у меня хороший! Самый–самый лучший! Ну иди, я быстренько!
Сергей юркнул в узкую щель между шторой и пластиковой стеночкой, медленно, точно ноги его были накачены свинцом, подошел к диванчику, наклонился, как–то по–обезьяньи оперся на руку, сел, выпростал ноги в узких кожаных штиблетах вперед, оттопырил нижнюю губу, стал что–то прикидывать в уме.
— Устал? — вдруг спросил его сидящий рядом мужчина.
Сергей исподлобья взглянул на него.
— Чего?
— Устал, говорю? Извини, но твой жене такая длина вообще не идет. У нее же фигура точеная, зачем все эти оборки и складки? — продолжил незнакомец.
— А ты что, из «Юдашкиных» что ли? — огрызнулся Сережа, который в платьях совсем не разбирался, ему вообще больше нравилось, когда жена без всего. — Ты давай тут, глаз–то на мою Светочку не клади, понял?
— Да понял я. У меня самого, вон, в трёх кабинках свои «Светочки». Уже минут пятнадцать там сидят, может подкоп делают, а может бирки сдирают, готовят ограбление. Да чего ты вылупился–то? Шучу! Меня Игорем зовут, Марков Игорь. А ты, я уже знаю, Сергей.
Игорь протянул мужчине руку, тот нехотя ее пожал.
— Мы в отпуск собираемся, а вы? — доверительно сообщил Игорь.
— А мы на банкет. Сестра у Светки моей юбилей отмечает, вот, хотим блеснуть. Не знаешь, где тут купить чего–нибудь попить? Не могу, помру сейчас! — Сережа оттянул ворот рубашки, пошевелил туда–сюда массивной шеей. Игорь еще раз подумал, что мужик похож на гориллу. Богатырь!
— Там есть автомат. Но лучше сока тебе, гранатового. Повысить гемоглобин. Бледный ты. А платье пусть берет по колено. И... — посоветовал Игорек.
— А ты в этом смыслишь? — приподнял брови похожий на гориллу мужчина, опять выпятил вперед нижнюю губу. — По мне так все эти тряпки на одно лицо. И чего они в них находит–то?!
— Ээээ, не скажи! Это ж целая наука! Это как бабочку препарировать — под микроскопом, аккуратно, чтобы все рассмотреть. У них, у платьев, я имею в виду, там всякие выточки, спиночки, полочки, клинышки, подолы и фонарики, косые и прямые... И всё это должно попасть на правильные места, что нужно — подчеркнуть, что не нужно — спрятать. А вид сзади? Это же особая процедура, Сережа! Надо же создать систему зеркал или, на худой конец, так изогнуться, чтобы у тебя, как у совы, голова на триста шестьдесят крутилась и всё–всё показывала. Тут кабинки плохие, ничего не разглядеть. Да, и цвет! Цвет светлый нужно, в темном хуже, — опять выплеснул на нового знакомого свои познания Игорёк.
— Да? Ну вот сейчас она выйдет, погляди, моргни мне, как нужно сказать, чтобы всё это поскорее закончилось, ага? — вытер пот со лба Сергей. — И туфли еще эти напялил, жмут, черти, а Светке нравится, мол, я в них такой босс… Уууу, проклятые! — погрозил пальцем штиблетам Сережа, но тут из–за шторки показалась его ненаглядная Светлана. На этот раз платье на ней было насыщенного бирюзового цвета, рукав–фонарик, квадратный вырез на декольте, поясок милый, юбка клешенная, как раз по колено.
— Ну? Сережа, чего ты покраснел? Смотри, как я тебе? — быстро спросила женщина, стала кружиться, как артистка из ансамбля «Березка». От этого мельтешения Сережу замутило, он с мольбой посмотрел на Игорька.
Тот приподнял брови, приложил в задумчивости палец к носу, потом кивнул. Он одобрял Светочкин выбор.
— Хорошо, Светка! Очень хорошо! — радостно раскинул руки в стороны Сережа. — Вот это прям то, что нужно! Или нет… — Он заметил сомнение на лице Игоря, весь сразу поник.
— Что нет? Опять нет? Сережа! Да чего ты на этого парня смотришь? Чего ты ему сигнализируешь? На меня смотри, понял! Я устала, у меня больше нет совершенно никаких сил, понимаешь?! Ну как это платье? Честно скажи, и всё, — сказала, как отрезала, Светлана. Ох как не любил Сергей вот эти ее «и всё». Нутро сразу начинало дрожать, потому что «всё» было понятием растяжимым, разведется с ним Светка чего доброго…
— Извините, я стал невольным свидетелем ваших восхитительных перевоплощений, — встал с диванчика Марков. — Вы прекрасны во всем, потому что у вас очень выигрышная фигура, просто совершенная, уж извини меня, Сережа, рассмотрел, каюсь. И вам пойдет любое платье, но это я бы взял на размер поменьше. Оно вот тут, — Игорь показал на свои подмышки, — немного обвисает, а должно, как мне кажется, прилегать. Это мелочи, почти незаметно, но попробуйте другой размер. И в талии бы лучше село. Ну, или можно отдать в ателье, вам ушьют и…
— Ой, что вы! У нас нет времени на ателье! Праздник уже послезавтра, я не успею! Сережа! Беги за размером! «Эску» посмотри. Цвет не перепутай! Слышишь? Чего ты стоишь?! — совсем разволновалась Светлана.
Сережа кивнул, потопал прочь, а Игорь виновато пожал плечами ему вслед.
— А вы модельер? — оживилась вдруг Света. — Раз так в платьях разбираетесь, значит, учились, да? Ой, сейчас это прям эксклюзив, чтобы мужчина в моде разбирался! — восторженно заговорила она, поглаживая поясок платья. В кабинке рядом кто–то хихикнул. — У вас свой салон? Или через интернет толкаете? А вы как, ИПэ? Или вы от фабрики? А если от фабрики, то материалы сами заказываете или из доступных берете? А фурнитура? Дорогая нынче? Мне тут в одном ателье втюхивали за баснословные деньги такую ерунду… И…
— Чего? Нет–нет! — рассмеялся Игорь, погладил «ёжик» волос. — Не толкаю я ничего, что вы! Я не имею никакого отношения к кройке и шитью!
— А чего вы стесняетесь? Это очень достойная профессия, — обиделась Света. — Меня вот Бог таким талантом не наделил, а то бы всё сама шила вместо вот этих вот массмаркетов.
— У меня другая профессия. Я гений виртуальных сетей. Остальному научила жизнь. Так… По молодости было дело… — махнул рукой Игорь.
— Ну вот, я же говорю, что вы портной! — кивнула довольно Светлана. Она всё крутилась перед зеркалом, прижимала платье к талии, кокетливо поводила плечиками. Потом оглядывалась, ища глазами Серёжу.
— Ну, где же он? Неужели нет размера? —с досадой закусила она губу…
— Хотите, пойду, поищу его? — предложил Игорь. Ему надоело сидеть в душной примерочной. — Я отойду, слышите? Минут на пять, — крикнул он кому–то.
— Ага! — ответили сразу из трех кабинок женские голоса.
Светлана даже замерла. «Вот надо же, какой мужчина! Трёх дам сразу окучивает! Чудно…»
*****
… Он приехал к Маше с одним небольшим рюкзаком и пакетиком. Набрал код домофона, дверь визгливо пропищала, впустила в полусырое нутро затхлого подъезда, какие бывают в стареньких пятиэтажках. Дальше пришлось наощупь подниматься по ступенькам. Игорек пару раз споткнулся, чертыхнулся, почувствовав, как ноги коснулось что–то мягкое, волосатое.
— Ася! Асенька! — распахнулась вдруг дверь квартиры на первом этаже, сливочно–белый кусок света упал пластом на выложенный кафелем пол. Из–за двери высунулась старушка в байковом халатике, маленькая, с худенькими ручками. На ногах ее Игорь разглядел клетчатые тапки и светло–коричневые колготки, какие носила и его бабушка тоже. — Ой! — шарахнулась старушка, увидев парня. — А ты как же тут? Чего делаешь? Не смей ящики почтовые поджигать, слышишь?! Руки пообрываю! Вот тут у меня ружье есть, вот, я сейчас принесу! Чего у тебя там? Гитара? — прищурилась бабуля. — Хопники всякие ходят и ходят! Как вы сюды просачиваетесь? Уж и железную дверь поставили, и… Вот я сейчас…
Бабуля чем–то загремела, нагнувшись внутрь прихожей, но тут мимо нее промелькнула серая тень, мяукнула.
— Ася! Ах вот ты где! Как же ты сюда попала? Девочка моя! — сразу забыла об Игорьке старушка, захлопнула дверь. Было слышно, как она причитает и сюсюкает с кошкой. Потом всё стихло.
Игорь поправил сползающую лямку рюкзака, поднялся на четвёртый этаж, нашел нужную дверь. Пригладив чуб, он нажал кнопку звонка, прислушался. Никто не открывал. Он позвонил опять.
«Ну и где она? Велено было к пяти, я пришёл, а ее нет!» — нахмурился он, стал трезвонить, потом сел на пол, вынул из кармана леденец, зашуршал фантиком. Потом, пересев на перила и устроив на колене гитару, заиграл «Лесника»:
— Замученный дорогоооой… Я выбился из сииил…
Пел Игорек неважно, но струны чувствовал, как свои пальцы, музыкант–самоучка, оторвыш, сбежавший из семьи, он грустно смотрел себе под ноги, вздыхал.
Где–то снизу опять заскрипела дверь, раздались шаркающие по ступенькам шаги.
— Эй, ты! Хопник! — Игорь опять увидел ту самую старушку. Она смотрела на него через перила, как будто улыбалась. — Ты к кому пришел–то? К Машке что ли? Она скоро уж будет. Ты подожди. Больно жалостливо поёшь, сынок! А чего, Маруся уж и на мужское плечо варганит? Ну девка! Молодец! Никогда без копейки не останется!
— К Маше, к Маше… — вынув изо рта леденец, ответил паренёк, улыбнулся. — Брательник я ейный, на перевоспитание прибыл.
— Да??? Ишь, ты… — покачала головой женщина, потопталась ещё, ушла.
Игорёк устал, замерз и хотел есть. Три часа трясся в электричке, потом битых полчаса ждал автобус, едва втиснулся, потом его вышибли на остановку раньше, едва нашел нужный дом… Да… Москва…
Визгливо запиликал домофон, проскрипела подъездная дверь. Игорь услышал быстрые, легкие шаги по лестнице, а потом и их хозяйку, девушку в черном пальто и высоких сапогах. Девушка раскраснелась, видимо, очень спешила.
— Фууух! — выдохнула она, опершись на перила. — Прости, опоздала. Попалась такая капризная клиентка, ужас, стрижку два раза переделывали. — Маруся говорила быстро, Игорь едва различал отдельные слова. — Ну, вставай, возьми сумку, а то мне дверь не открыть! — улыбнулась она, потом вдруг нахмурилась. — Или ты не ко мне? Зовут тебя как?
— Игорь. И если ты Маша, то к тебе.
Парень встал, чуть отошёл.
— Чего у вас в подъезде так темно? Ноги переломаешь! — буркнул он.
— А! Это лампочка перегорела. Здесь часто так. Ну, вот, — Маруся отперла дверь. — Проходи, гость дорогой.
Игорь несмело шагнул в квартиру, встал в уголочке, смотрел, как разувалась Маша.
— Так… Вот тут мать передала… Еда какая–то, — сунул он в руки девушки пакет, юркнул внутрь, застыл, ожидая дальнейших указаний.
— Еда — это хорошо. А я с утра котлет нажарила, в сухарях да с яйцом внутри. Ты любишь так? — опять быстро заговорила Маша, повесила пальто на вешалку. — Сейчас картошку пожарим. Ну, чего застыл? Тапки только тебе не купила… Забыла. Прости…
— Я со своими. Привез я… — стал копаться в рюкзаке Игорь, бросил на пол клетчатые, сорок второго размера тапки, переобулся.
— Предусмотрительно, молодец. Полы холодные. И чего, это все твои вещи? — кивнула Маруся на куцый рюкзачок. — Небогато…
— Не баре. Мне много не надо. Ну, куда определите… тишь? — выпрямился Игорь.
Он всё никак не мог понять, как ему обращаться к Маше, на «вы» или на «ты», как себя держать.
Маша отчего–то засмеялась.
— На «ты» будем. Ты как арестант какой–то! Да проходи! Смелей! — девушка подтолкнула его вперед по коридору. — Вот твоя комната, я освободила шкаф, стол тут есть, лампа. Я думаю, удобно будет, — она показывала рукой на мебель в узенькой, вытянутой «пеналом» комнатке. — Только полка сломалась. А я не умею… А этих кукол, — Маруся сгребла с кровати игрушки в красивых, изысканно украшенных платьицах, я заберу. Закрутилась утром, забыла.
— Да, куклы, пожалуй, мне не пригодятся. А это ваши, то есть, твои? Ты покупаешь? — удивился Игорек.
— Я их сама делаю.
— Как сама? Всё прям сама? И головы, и всё остальное? А чего они такие грустные — полез с вопросами парень, потом, видя, что Маше неприятно, смутился. — Ладно, сейчас всё сделаем! И полку, и лампочку там, внизу. — Игорь осторожно поставил рюкзак на пол. — Я руки помою и сделаю. Молоток есть? Ну и гвозди бы надо. И саму лампочку. Есть?
Маруся кивнула…
Пока он стучал по стене и тихо ругался, переняв эту привычку от отца, Маша быстро пожарила картошки, вынула из пакета банку соленых огурцов, подогрела котлеты. Ей надо спешить, скоро придут девочки, а она тут у плиты возится… и еще куколку она задумала, нужно, пока в голове образ есть, сделать, но это совсем ночью…
Скоро оба сидели на кухне, сосредоточенно жевали.
— Маш, — наконец сказал Игорёк. — А я ведь тебя совсем не помню…
— А я тебя помню, — плеснула ему чаю в высокую кружку девушка. — Просто редко виделись. У нас с тобой, как у Шекспира, семьи Монтекки и Капулетти враждуют, а дети страдают.
Их матери, и правда, хоть и были сестрами, жутко разругались, перестали навещать друг друга, не звонили, не поздравляли друг друга с днём рождения, не делились успехами детей. Одна на двоих бабушка металась между внуками, всё хотела их подружить, но матери упирались. Если на дачу привозили Машу, то Игоря туда не пускали, если приезжал Игорек, то Машу отправляли куда угодно, только не к бабушке.
Маруся была на девять лет старше двоюродного брата, работала парикмахером в салоне красоты, давно перебралась в Москву, сначала снимала угол, со временем поселилась в квартире дальней родственницы по отцу, безвременно почившей несколько лет назад, и жила — не тужила. Игорь только что окончил одиннадцать классов и поступил в институт. И не где–нибудь, а в столице.
… — Машенька, детка! — позвонила как–то Марусе бабушка, долго выспрашивала, как Марусе живется, нет ли у нее жениха, как работа, как здоровье, а потом огорошила:
— Маш, а возьми к себе Игорька на время? Он там у вас в городе учиться будет, а общежития не дали, говорят, не резиновое оно. Мать ему хочет комнату снимать, а я вот волнуюсь, как он там будет один?! Ведь сопьется! Непременно сопьётся! Марусь, милая, я тебя прошу! Сказали, надо потерпеть немного, годочек, и дадут место в общежитии… А хочешь, я тебе за него денежки буду посылать?..
Маша сначала сомневалась, но потом решила, что вдвоем веселей, и пустила Игорька к себе. От бабулиных денег наотрез отказалась. Бабушка обиделась, всё вздыхала в трубку. Но Маруся была непреклонна.
— Ты чего?! Мы, два взрослых человека, будем у тебя деньги брать? Ерунда!
И вот теперь он сидит на ее кухне в майке и трениках, ест шоколадный торт и отхлебывает из кружки горячий медовый чай.
— Ну вот так теперь будем… — мялся Игорь. — Я съеду, как только дадут место, ты не думай! Неудобно это всё… — он оглядел кухню, покачал головой. — Нехорошо, что меня тебе навязали.
— Эй, ты чего пустое болтаешь?! Что значит навязали? Ты самостоятельный человек, просто живем рядом. Я могу готовить, мне не сложно, но дальше всё сам, — пожала плечами Маруся. — Тетя Аня знает, что ты у меня? — спросила она, помолчав.
— Мама–то? Не, ей сказали, что бабушка нашла мне комнату у какой–то своей знакомой. Я ей буду сам звонить, она твоего телефона не знает. Ой, погоди, я ж тебе деньги привез, — спохватился парень. — Сейчас принесу!
— За что деньги? — опешила Маруся.
— За меня. Ну за мое кормление, так бабушка сказала, — пояснил Игорь. — Я не хотел брать, но ты же ее знаешь… Чуть что, сразу плакать…
Маша кивнула. Придется высылать ей обратно. Ох уж эти бабушки…
—Сейчас принесу! — Игорек встал, хотел вытереть руки о штаны, но Маша строго одернула его:
— Не смей! Вот чего не выношу, так это грязнуль! Помой руки или, вот, салфетку возьми!
— И ты, Брут… — вздохнул с досадой парень. — Думал, заживу нормально, сам себе голова, свобода и безнадзорность, но нет… Началось…
— Это еще не начиналось! Иди уже! — улыбнулась Маруся. — Неси свои миллионы! А я уберу со стола.
Он нырнул в коридорчик, потом переместился в комнату, стал копаться там в рюкзаке. Со шкафа на него смотрели еще две забытые куколки, одна — барышня с кудрями и кружевными юбочками, а вторая — гусар в красивом мундире.
Вдруг позвонили в дверь. Маша звонка не слышала, мыла посуду, напевала что–то. Ей нравилось, что она теперь не одна. Маша очень боялась ночей, темноты. Это был почти животный, первобытный страх. Маша спала с включенным ночником, прислушалась к каждому шороху, вздрагивала, если на улице раздавался какой–то шум. А теперь она будет с Игорем. Она помнила его еще маленьким, он только–только начал ходить, и она держала его за ручки, пухлые, с завязочками и тонкими ноготками. А теперь Игорь вырос, вон какой размер ноги! Они с ним обязательно подружатся.
Маша мыла посуду, а в дверь всё звонили и звонили.
— Я открою,— крикнул паренек, сунул деньги в карман штанов, повернул замок.
Там, за дверью, стояла девица. Она переминалась с ноги на ногу, посматривала на часы, как будто очень спешила.
При виде незнакомого молодого человека в майке и вытянутых на коленках трениках она смутилась, посмотрела на номер квартиры — не перепутала ли, ойкнула.
— Здравствуйте. А вы к кому? — поинтересовался Игорь. — Да куда вы убегаете?
— Я к Марии Самсоновой. Она вроде тут была раньше… — пролепетала девушка.
— Так она и сейчас здесь. На кухне. Вы проходите! — радушным хозяином распахнул Игорек дверь пошире, приложил руку к голой тощей груди, чуть поклонился и указал туда, где шумела вода.
Девушка вся подобралась, будто бы Игорь мог ее укусить, юркнула мимо него на кухню.
— Машка! — зашипела она так, что Маруся вздрогнула, чуть не уронила тарелку. — Ты чего, парня теперь тут держишь? Маша! Да он же совсем еще ребенок! Это немыслимо! Ты же порядочная! Да в глаза мне посмотри! Ну!
Она тоже говорила очень быстро, Игорь мало что разобрал, но то, что она приняла его за Машиного «хахаля», было приятно. Гостья замолчала на полуслове. Заговорила Маруся.
— Да ты что?! Это мой двоюродный брат. Учиться приехал, у меня пока перекантуется. Иди раздевайся, я сейчас! Ну, Леночка, ну что же ты дрожишь–то вся? Ну иди, иди, не бойся, он мирный, на красивых девушек не бросается. Игорь, ты же не бросаешься? — крикнула она, повернувшись к нему.
Игорек уже стоял в кухонном проёме, наблюдал за сестрой.
— Не бросаюсь я ни на кого. А чего у вас здесь? — поинтересовался он, но девчонки велели ему идти в свою комнату, не мешать.
— На вот тебе семечки, грызи и затихни. У нас примерка, — сунула ему в руки пакет с тыквенными семечками Маша. — Иди, Леночка, я сейчас…
Игорь послушно грыз семечки, слушал, что творится за стеной.
Там возились, шептались, потом что–то грохнуло, Лена заплакала, Маша принялась ее утешать.
Игорева мама, Анна, тоже часто плакала. Она ругалась с мужем, отцом Игоря, а потом в удовольствие рыдала на кухне. Туда приходил отец, ставил чайник, вынимал из холодильника шоколадку и давал Ане. Та потихоньку успокаивалась, ела и отхлебывала чай, иногда кидала что–нибудь обидное в сторону мужа, а тот молчал, потому что очень боялся, что она опять заплачет…
Игорь тоже решил сделать всем чай. Ну что он тут будет просто так, мебелью что ли, работать?!
Лена продолжала всхлипывать, Маша что–то уверенно ей говорила, и тут дверь открылась, перед девушками нарисовался Игорь в клетчатых тапках и с подносом в руках. Он быстро огляделся. В этой комнате тоже было много кукол. Разные, все очень колоритные, как будто персонажи из спектаклей, они сидели на полках и смотрели на суетящихся внизу людей. Маруся, оказывается, очень талантлива, если делает такую красоту!
— Ну вот, видишь, хорошо как, — девушка кивнула брату, чтобы заходил, но он так и стоял истуканом, рассматривая теперь Леночку в свадебном платье…
— Ну что вы замерли, Игорь?! Ставьте всё на стол, и нам нужен ваш совет! — наконец услышал парень, как–то испуганно всхлипнул, плюхнул поднос на столешницу, зажмурился. — Посмотри, мне кажется, в талии немного ушить надобно! — как–то буднично, как будто она всегда до этого советовалась именно с братом, спросила Маруся. — У нас Леночка скоро замуж выходит, красавица! Умница наша! И всё будет хорошо! И всё будет отлично, милая моя! Мы всё успеем, слышишь?! Ну так что скажешь, брательник?
Она внимательно посмотрела на Ленино отражение в зеркале, потом перевела взгляд на Игоря.
— Ну… Ээээ… Я не знаю… — Игорь совсем смутился. Лена ему очень понравилась, он бы даже влюбился в нее, если бы не ситуация со свадебным платьем. — Да! — вдруг выпалил он. — Надо ушить. Вообще всё перешить! И…
Он хотел еще что–то добавить, но по плошкам на месте Машиных глаз понял, что переборщил, запнулся и потом только добавил, краснея:
— Елена, вы очень красивая.
— Хосподи! — закатила глаза Маруся. — С талией нам что делать? Ну, ушиваем, решено. Да не трясись ты! Успею. Снимай, иди, чай выпей пока.
Леночка стала лихорадочно стаскивать с себя платье, путалась в пышной юбке, всхлипывала, потому что уже впала в предсвадебную истерику, а Игорь во все глаза смотрел на ее худенькую фигурку, маленькие плечики, совсем голые, с тонкими лямочками комбинации.
— Игорь, выйди ты уже! Не в кордебалете! — рявкнула Маруся, выставила парня за дверь. — Ну чего ты? Она волнуется, со всеми бывает. Надо поддержать. Я тебя потом позову. Иди пока, спасибо! — шепнула она ему на ухо…
— Ну ладно… — парень ушел к себе.
Он решил разложить свои немногочисленные пожитки, поваляться на кровати и послушать музыку, но тут опять кто–то ломанулся во входную дверь. В прихожей нарисовалась какая–то фифа, повела носиком, будто гончая, учуявшая дичь, скинула курточку, поправила ультракороткую юбку, посмотрелась в зеркало, покорчила себе рожицы, улыбнулась и поцокала каблучками в Машину комнату. У нее здесь были даже свои тапочки с каблучками, предназначенные для таких вот фифочек. Игорь, наблюдавший за ней через щелочку, фыркнул. Запахло насыщенными, тяжелыми, пряными духами.
— Маша! Ой, Ленка, и ты тут? А чего это у вас мужиком пахнет?! — услышал паренек голос вновь прибывшей. — Маруся, неужели завела себе друга? Поздравляю! Где прячешь? Лена, не ешь столько сладкого, растолстеешь, придется опять платье перешивать! А я в пробке стояла, в автобусе. На проспекте пробища невозможная. А котлетами чего пахнет ещё?..
Она всё говорила и говорила, ей что–то отвечали, а потом дверь Игоревой комнаты распахнулась и Даша, так звали эту сороку, уперлась взглядом в лежащего на кровати мальчишку.
— Здрасти! И… Иии… — протянула Дарья. — И чего теперь? Он тут жить будет? — спросила она у стоящей за ее спиной Маруси. Та кивнула.
— Ну ты ваще, Манька! Отхватила себе, однако! — восхищенно рассматривала Игорька девушка. — Он ещё и на гитаре умеет…
— Да брат это мой, двоюродный брат, — рассмеялась Маша. — В институт поступил, будет пока у меня квартировать. Привыкайте, девочки, теперь всё должно быть целомудренно.
— Брат? Эххх, а я уж за тебя обрадовалась, — махнула рукой Даша, захлопнула дверь, утратив всякий интерес к пареньку. — Ну чего там наша новобрачная?..
Игорь больше к ним не ходил. Тоже мне, рассматривают, как диковинку какую–то. Ну да, приехал, учиться будет, что тут такого?! И совсем эта Даша не красивая, хотя мнит о себе не ведь что! Лена — да, она хорошая, а эта фуфырка…
Через час девочки сами позвали Игоря, опять спросили, что он думает по поводу платья. Лена стояла вся красная, фуфырка Даша точила коготки о лакированную поверхность секретера, а Маша, с булавками во рту, хмурилась, бегая вокруг своей модели.
— Мне нравится, — выдавил из себя Игорь, хотя считал, что такое платье Лене не идет. — Да, хорошо.
Так всегда говорила мать, когда Игорек примерял очередную школьную форму. Если цифры на ценнике маму устраивали, то говорилось: «Да, хорошо». Если нет, то одежду тут же критиковали, даже если она Игорю нравилась.
Теперь на Лене не было ценников, она была бесценна, как алмаз, как какой–то хрусталь, ограненный этим вычурно богатым платьем. Ей бы что–то легкое, летящее, а не эти сто три юбки…
И Игорь решился:
— Нет, мне всё не нравится.
— Чего?! — насупилась грозным бульдогом Маша. Даша перестала точить коготки и глуповато выкатила глаза, Лена замерла, приподняв плечики. — Что ты сейчас сказал?
— Я сказал, что мне всё не нравится. Ну… Ну надо что–то легкое, а тут… Баба на чайник, вот! — выпалил он и тоже замер.
Повисло молчание, потом Даша протянула:
— Вот это мальчик… Ты мне нравишься, парниша.
— Дарья! Уймись! Ему едва исполнилось семнадцать! — возмущенно вскинулась Мария.
— Вундеркинд? — хихикнула Дарья.
— Не важно. Так, всё. Примерка окончена. Девочки, давайте по домам. Лена, мне надо подумать. Всё! Всё, я сказала! — засуетилась Маруся.
Леночка быстро подобралась, юркнула за ширму, потом выскочила оттуда в костюме, попрощалась, ушла. Даша еще тянула время, всё думала, может посидят они с Игорьком, споют…
Но Маша и ее выставила за дверь, а потом началось.
— Ты что тут себе позволяешь, а? Без году неделя у меня, а уже мнение имеешь? — ворчала она, собирая булавки.
— Но ты же сама спросила! Я честно сказал. А чего вы из нее какой–то кисель сделали?! Ты бы сама такое платье надела? Ладно, вот деньги, за моё проживание. С завтрашнего дня каждый сам по себе. И готовить я буду сам, понятно? Тогда вот пару косарей себе оставлю. Еду буду покупать, — пояснил он. — Спокойной ночи, кузина!
Он так это рявкнул, что у Маши сами собой навернулись слезы. Упала с полки кукла, разметала мягкие ручки по полу. Маруся подняла ее, стала баюкать.
Хлопнула дверь, Игорь побренчал на гитаре, потом затих…
Маша так и сидела в комнате с куклой на коленях, а рядом лежали деньги. Бабушкины деньги. Она копила на что–то, а теперь вот отдала, чтобы Маша с Игорем хорошо жили. А они в первый же день поругались…
Утром, когда Игорь встал, Маши уже не было. На тарелке под салфеткой лежали сырники, но он их не тронул. Нечего. Сам справится…
И ужин он её не ел, сказал, что уже сыт, ушел к себе. И опять приходили Лена с Дашей, какие–то другие женщины, он не выходил здороваться. Квартиранты не обязаны это делать, они сами по себе.
Гостьи что–то опять примеряли, шмыгали к зеркалу в коридоре, вертелись, строчила пулеметом машинка за стеной, шуршали выкройки, Маруся напевала «Заметался пожар голубой», таскала домой пакеты с тканями. Иногда они лежали, расстеленные на кухонном столе, и тогда Игорь осторожно, не дыша, утаскивал к себе чай и сушки, лишь бы не запачкать такую красоту.
Маша брата не трогала. Ну и пусть! И значит действительно не могут их семьи дружить. Это против их природы…
… — Что–то он совсем исхудал, брат–то твой, ну хопник который! — как–то подловила Машу соседка с первого этажа. Ей очень нравилось называть Игоря "гопником", выходило современно, хлестко так! — Шастает туда–сюда, бледный, убогий.
— Ничего, — отмахнулась Маруся. — Он сам себе хозяин.
— Ну да как же?! Нехорошо, когда сам себе… Ты ж женщина в доме… А мужик неприбранный ходит! — развела удивленно руками соседка, захлопнула дверь.
Маша упрямо зашагала к себе домой. Хозяйка. Но навязываться не станет. Гордая потому что!
Как–то Игорь осмелел, спросил ее, зачем она делает кукол.
— В детстве не наигралась? — хохотнул он.
— Не знаю, — протянула Маша, крутя в руках кружевную беечку. — Нравится просто. Можно сделать их и грустными, и веселыми, любыми. А в детстве у меня были куклы, но они должны были красиво сидеть на полках. Они были все дорогие и заграничные. Мама любила хвастаться ими перед своими подругами. Не мной, не тем, что я приз выиграла в конкурсе швейного мастерства, не тем, что у нее дочка такая хорошая, а куклами… Кукол нельзя было брать на улицу, менять им платья, прически. Они были ее куклами, по сути. А у меня теперь есть свои. И, если у меня будут дети, то я всё им отдам, пусть играют. Я тут на прошлый Новый год делала кукол–малышек. Мы с девчонками ездили в один приют за городом, дарили. Было очень приятно…
Игорь слушал, не перебивал, потом вздохнул. Странная она, Маруся. Хорошая и очень несчастная.
— Вот такие дела, — закончила она, смущенно отвернулась. Брат пожал плечами, а что тут скажешь, если у каждого своя тележка из детства?.. Кто–то везет леденцы и прибаутки, а кто–то, вон, обиды и пустоту от того, что не приласкали их вовремя… Бывает…
… Маша сегодня вернулась с работы неожиданно рано. Болело горло, кажется даже, поднялась температура. Девушка позвонила всем клиенткам, перенесла запись и поехала домой.
Она медленно, пребывая в вялой, температурной задумчивости, открыла дверь, зашла. У самого порога лежали сапожки. Чужие. Кожзам со змеиным рисунком.
Маша подвинула их ногой, подняла взгляд на вешалку. Куртка. Тоже чужая. Противно розового цвета. И голос из кухни:
— Игоряша! А можно я йогурт возьму? Слышь? Я голодная. Чего? Ну я уже взяла.
Игорь, судя по звукам, плескался в ванной.
Мария глубоко вздохнула, пошла смотреть, кто ест ее йогурты.
Девчонка. Совершенно голая, татуировка на полспины, кожа да кости, прическа какая–то странная, половина выбрита, половина выкрашена в фиолетовый цвет.
Девчонка напевала что–то, ела йогурт, потом, увидев отражение Маши в окне, быстро спряталась за шторой.
— Я бы не рекомендовала вам там стоять. Дом напротив слишком близко, вас видно, да и холодно, простудитесь, — спокойно сказала Маша.
— Я… Я… — нимфа не знала, куда ей деваться. — Игорь сказал, что вы…
— Нда… Я, как родители, всегда возвращаюсь невовремя… Стой там, я принесу халат.
Маша ушла, вернулась с «дежурным», предназначенным для заказчиц халатом, отвернулась, сунула его за штору.
Из ванной, насвистывая, вышел Игорь. Завязав на своих чреслах полотенце, он гордым павлином вошел в кухню, увидел Машу, сглотнул.
— Через пять минут, девочка, тебя здесь не должно быть, — дала Маруся слабину, указала на дверь.
— Ага, — кивнула фиолетовая голова, убежала одеваться.
Игорек бросился за ней, он чувствовал себя глупо, ему было стыдно. И почему–то жалко Машу…
Она сидела на кухне, положив перед собой какие–то обрезки ткани. Перебирала их, мяла в руках. И на эти кусочки капали какие–то капли. Игорь решился, подошел к ней, сел напротив.
— Маш… Ну извини… Ну глупо вышло… — начал он, но увидел, что сестра плачет, замолчал.
— Никогда не води сюда их, хорошо? Я не хочу. Это моя крепость, моя норка, здесь могут быть только те, кого я пущу. Извини, но здесь мы играем по моим правилам. Я больше никого не хочу видеть.
— Да чего ты, Машка? Подумаешь?! Для здоровья полезно… — промямлил Игорь, совсем расстроился.
— Для здоровья полезно хорошо питаться. И спать не меньше восьми часов в сутки. Знаешь, у меня отец… Ну, дядя Антон… Он, когда мама была на работе, тоже вот так… Для здоровья приводил. Я случайно как–то их застала. Я маму, конечно, не то, чтобы не любила, но мы с ней постоянно ссорились. И с папой она ссорилась. И, казалось бы, ну что уж теперь… Но мне стало так противно! Родители жили вместе только ради меня, представляешь? Я меня тошнило от их криков, от шепота этого злобного. Они не могли быть вместе, лучше бы разбежались. Но нет. Каждый на стороне крутил романы, а потом приходил домой, — Маша говорила тихо, растерянно вскидывала глаза на Игоря, потом снова их опускала. — А я так не хочу. Я не хочу грязи дома, понимаешь? Подруги все замуж выходят, Лена, вон, вся сияет, а я не могу. Как представлю, что стану такой же, как мама, руки опускаются. Ты спрашивал, зачем я делаю кукол. Так вот, они проживают мою жизнь. Ну, я хотела стать модельером. Они мои модели. Я хочу семью — делаю куклу–мужа и куклу–жену. Они играют мои роли. Так безопасней…
Она встала, стала усердно вытирать кухонный стол.
Игорек вздыхал, кряхтел. Утешать женщин он не умел и от этого совсем сник.
— Но ты же совсем другая! Ты же не они! И я не они! — жарко проговорил Игорёк. — Мало ли, кто как жил, но у каждого же своя история! Ну, я имею в виду, что нет одинаковых жизней, понимаешь? Мне так один дед рассказывал, я к нему ходил математику учить. Он говорил: вот ты родился, и появилась твоя собственная линия жизни. Она пересекается с другими, но она твоя. Это как не бывает двух одинаковых цветков или котят. Ну не бывает. И куклы же у тебя все разные, и у тебя судьба совсем другая будет! Маш, — вдруг сказал он. — А давай я съеду? Ну, я тут устроился подрабатывать, так, ерунда. Они мне обещали каморку. Там можно спать. Я уйду, хочешь?
Но Маруся помотала головой.
— Нет, не хочу. Я темноты боюсь. Меня мама пугала всегда на ночь, ну, сказки рассказывала, кукол шила страшных, говорила, что они ко мне придут, если я буду плохо себя вести. Ты останься, пожалуйста, а?
Она жалобно посмотрела на него.
— Тогда расскажи, чего вы там всё шьете? Может, помощь какая нужна? Интересно же. Я не умею, но…
— Да разве тебе это интересно? — протянула Маруся. Маме никогда не нравилось то, что делала маленькая Маша, всё оценивалось непременно низко, обзывалось безвкусицей.
Маруся помолчала, как будто раздумывая, достоин ли Игорь таких знаний, а потом стала класть перед ним кусочки тканей, заставляла трогать, говорила, что для чего подойдет, как что шить. Ее глаза загорелись, голос стал уверенным, радостным, она как будто рассказывала свои тайны, делилась с ним самым сокровенным.
— А давай мы тебе костюм сошьем! — вдруг предложила она. — Настоящий, классический, а? Я думаю, темно–синий. Это сложно, конечно, я никогда до этого не шила, но…
Он пожал плечами. Да хоть стог пусть мастерит, лишь бы не плакала…
Ночью Маша слушала, как бормочет что–то во сне Игорь за стенкой, как тикают часы, как поскрипывают досочки паркета наверху. Это соседка, тетя Ира, только недавно вернулась со смены, теперь готовит ужин. Где–то играла музыка, раздавался смех. В соседнем доме мигала гирлянда.
И было совсем не страшно, а даже интересно — какая она, ночь? Зачем на небе висит серпик луны, зачем брешет собака на улице, зачем скрипит фонарь, качаясь от ветра. Он пускает по стене тени от березовых веток. Те паутинкой двигаются по обоям. И каждая веточка — одна единственная. Она растет, куда хочет, и листики на ней её, собственные. Так же вот и Маша с Игорем — две веточки, от одного корня растут, родные, но так далеки они от этого корня, что уж и не разглядеть его. И не надо. Вперед смотреть лучше, интересней…
Маша уснула с мыслями, какой красивый костюм она сошьет брату, какую ткань купит, какие пуговицы пришьет…
Но сшить костюм они не успели. Игорек попал под машину. Не насмерть, так, побился сильно, сломал кое–что. Маше позвонили из больницы, сообщили.
Она ошарашенно смотрела на голову клиентки перед собой, потом извинилась, бросила ножницы, наспех оделась и убежала. По дороге, чтобы не сойти с ума, позвонила Лене и Даше. Дарья сразу приехать к ней не могла, так как лежала на массаже, но обещала явиться как можно скорее. Лена прошептала в трубку что–то невнятное: то ли она на работе, то ли на совещании, то ли вообще у гинеколога, но скоро приедет…
Посещения сразу тремя вообще–то не разрешались, но Маша не могла одна идти, подкашивались ноги. Лена крепко держала ее за руку, в другой руке волочила авоську с апельсинами. Дарья стреляла глазами, показывая, что от одного ее вида всем тут сразу должно стать лучше.
— Зачем? Зачем ты приволокла апельсины? Он же не простудился, Лена! — зачем–то отчитала Маруся Леночку. — Его машина переехала! Понимаешь? Целая машина! Ох, мне плохо…
— Брось, Маша! Витамин «С» мужику всегда на пользу. Правильно ты все сделала, Лена! Молодец! — ответила Даша.
Девушки поискали стулья, сели, подышали минутку, опять пошли к палате, неся апельсины. Мимо них ковыляли на костылях мужчины в пижамах. Рядом с ними шагали медсестры, что–то говорили. Пациенты оборачивались на Дашу, а она благосклонно всем улыбалась.
— Так, вот наша палата. Ну, Игорька то есть, — кивнула Лена. — Иди ты, мы тут подождем.
— Нет, я не могу одна. Девочки, а вдруг он там весь в гипсе, а? Я же не знаю, как сильно его она, машина эта, переехала… — схватила девочек за руки Маруся. — Я боюсь! Нет, я не пойду!
— Ну и чего ты струсила? Поцелуешь в макушку. Макушки не гипсуют специально, чтобы в них целовали, — сказала Даша, поправила жакетик. — Ну я первая тогда пойду. Ой, там какой мужчина интересный лежит у окошка… Ну–ка, ну–ка…
Даша нырнула в палату, как акула в кишащую добычей глубину. Ну и что, что там все переломанные?! Она будет ухаживать, холить, лелеять, и выйдет наконец замуж… Как Лена.
Игорек сонными, какими–то масляно—нежными глазами смотрел на стоящих перед ним посетительниц. Испуганная Маша, Лена с апельсинами в авоське, Даша — Барби местного разлива…
— Девчонки! — вдруг стукнул он залихватски рукой по кровати, поморщился. — А вот я бы на каждой из вас женился! Все вы мне нравитесь! Ага! Ленка, бросай своего жениха, выходи за меня! Нет? Чего нет? Ладно. Даша! Я готов, веди меня в ЗАГС, Даша!
Та растерянно обернулась, покрутила пальцем у виска.
— Да ему какое–то обезболивающее вкололи, теперь чудит, — пояснил «интересный мужчина у окна».
— Игорек, милый, ты только поправляйся, хорошо? Ну как же так вышло? Тебе очень больно? — села на краешек кровати Маруся. — У кошки боли, у собачки боли…
— А я помню, ты мне это говорила, — расплылся Игорь в несчастной улыбке. — Я губу разбил, солнце еще было, и малиной пахло. Я со ступенек упал. А ты говорила вот это про кошек, про… Ой, чего–то спать хочется, — обмяк Игорёк, закрыл глаза.
— Всё, готов! — махнули рукой с соседней койки. — Идите домой, девочки. А вы, что, все его? Ну эти… — мужчина подыскивал вежливое слово.
— Я его сестра. А это мои подруги, — строго одернула его Маша, положила апельсины на тумбочку, поцеловала брата в щеку и ушла, таща за собой Дашку, а та уже строила кому–то глазки. Лена вышла сама, расстроенная и тихая. Ей вдруг захотелось к Феде, своему жениху, и на свадьбе теперь Игоря наверное не будет, а она хотела его пригласить…
На следующий день приехала Анна. Она долго ругалась с кем–то в коридоре, потом метнулась к сыну, тот сделал вид, что спит. Он не хотел ее видеть. Она была из прошлой жизни, как будто из другого рода, а он, её Игоряша, совершенно отдельная личность. Все ее истерики, чтобы добиться чего–то, все ее упреки, обиды, которые она не спешила забывать, то, как она умела, например, поздравляя папу с днем рождения, ловко унизить его, умалить его достоинства, её нытье о том, что не такую жизнь она хотела прожить, её ругань с продавцами по поводу высокой цены, с учителями за оценки, с дворниками и просто посторонними людьми, от чего Игорю всегда было стыдно, — всё осталось где–то в прошлой жизни.
Анна покрутилась немного рядом с сыном, поставила ему на тумбочку бутылку с водой, буркнула что–то вроде: «Не могут они без приключений…», и ушла. Вечером, конечно, она будет плакать на кухне и винить мужа в том, что он позволил Игоряше уехать. Всё же из–за него и случилось. И тогда он, папа Игоря, уйдет от неё. Навсегда. У него теперь тоже будет другая жизнь…
На бракосочетание Лены и Фёдора Игорек всё же попал. Он пришел по–солидному, с костылями, клацал ими по полу, шумно дышал и лез во все кадры.
— Лена, боже, кто это?! — удивилась Ленина мама, увидев загипсованного парня с бутоньеркой на пиджаке.
— А это наш приятель. Это он, кстати, посоветовал мне сменить фасон платья. И был прав. Он Машин брат, — пояснила невеста, поискала глазами подружек. Те стояли в обнимку рядом с какой–то статуей, а Игорь их фотографировал.
Ему так и не сшили костюм. Но Маша обещала, что, как только он выздоровеет, то непременно всё сделает. Большую часть своих кукол она продала. Теперь у нее была своя, настоящая жизнь, даже, говорят, есть какой–то молодой человек. Маша пока скрывает это, а Игорек надеется, что у них всё сложится. Хорошая она, Маруся, и теперь как будто счастливая…
******
… Сегодня Игорь привез своих дам в торговый центр и теперь терпеливо ждал, пока Даша, Лена и Маруся выберут одежду. Он не волновался и не потел, не смотрел каждые пять минут на часы. Он просто ждал. Вот сейчас перед ним появятся три грации в немыслимых нарядах, он поцокает языком, придирчиво их осматривая. Он знает в этом толк, он несколько лет прожил с первоклассной портнихой. Поцокает, а потом велит снять всё это безумие и найти что–нибудь другое. Даша упрямо откажется, Лена закивает, она его всегда слушается, а Маша скривится, видя смешинки в глаза брата. Вот с ним ходить по магазинам ужасно приятно. А мужей девочки оставляют дома, отдыхать…
… — Сергей, ну как? Нашли? — подошел Игорь к мужчине. Тот рыскал по вешалкам, почти уже стонал. — Держите, воду вам взял. Выглядите не очень. Вот! Вот оно самое! — схватил он нужное платье.
— Чего–то темно перед глазами… — посетовал Сережа, сделал два больших глотка минералки.
— Дак ты очки сними солнечные, — посоветовал Игорь. — Вот! Ну как?
— Точно. Да я в ювелирку заходил, надел, чтобы не ослепнуть, — хохотнул Сергей. — Гляди, цЭпочку какую для своей купил. Вещь? — Он вынул из кармана коробочку, раскрыл ее.
— Отличная вещь! Идем, Света заждалась уже! — потянул его за собой Игорь.
Когда они подошли к примерочной, там вовсю шла дискуссия. Обсуждали очередное Светочкино платье, Маруся что–то там колдовала с поясом, Лена улыбалась, а Даша фыркала, уверяя, что надо другой цвет.
— Ну что, милашки мои! — подскочил к ним Игорь. — Поехали?
— Да погоди ты! — отмахнулась Маша. — Лучше посмотри, по–моему тут талия слишком низко.
— Да на месте здесь талия! Рукава! Рукава надо переделать! — кипятилась Дарья. — И цвет…
— Бог с ним, с цветом, девочки! Сережа, дай, я померяю то, что ты принес. И поедем домой. Я больше не могу! — взмолилась Света…
Игорь забрал своих барышень, их пакеты и пакетики, сумочки и котомочки, усадил всех в машину и уехал.
— Впутали вы меня в такие дела! — сокрушался он. — Я теперь консультантом бесплатно работаю! Дожили! Всё, теперь в магазины с мужьями ходите!
Женщины замотали головами, запричитали, стали его уговаривать, говорить комплементы, сюсюкать.
— А помнишь, Игоряша, как ты сказал, что готов на нас на всех жениться, а? Ну кроме Машки, конечно? — вздернула носик Дарья. — Вот теперь терпи. Раз уж сроднился с Марусей, то и нас не гони, родимый.
Игорь вздохнул. Ну куда он теперь от них? Как родные все, ей–богу, куколки...
А Сережа еще битых два часа ходил по магазинам, подбирал жене туфли.
— Вот зря ты у этого парня телефон не взял, хоть бы фотки прислали ему, он бы сказал, что лучше, — ворчала Светлана.
Вконец измотавшись, она схватила черные туфли с узкими мысами и пошла на кассу. Сережа сглотнул. Лишь бы Светочка не вспомнила о сумочке, такой маленькой сумочке, какую зачем–то женщины носят на праздники. Туда ничего не влезает, а стоит эта мелюзга баснословных денег. И выбирать ее тоже надо очень вдумчиво.
Но Света вспомнила…
(Автор Зюзинские истории)
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев