Предыдущая публикация
Проблема классификации неоязыческих атрибутов в славянском фэнтези
Сергеев Александр — 9 марта 2017
Об особенностях такого литературного жанра, как славянское фэнтези, и о его взаимосвязи с идеями, присущими русскому неоязычеству, размышляет автор статьи.
Феномен русского неоязычества (родноверия) на территории нашей страны появился в конце XX века и с тех пор не утратил своей актуальности и популярности у определенной массы людей: например, согласно статистике, данные которой собраны, обработаны и предоставлены фондом «Общественное мнение» совместно с исследовательской службой «Среда» в рамках проекта «Арена» (Атлас религий и национальностей России), процент людей, исповедующих традиционную религию своих предков, а также поклоняющихся богам и природе, на 2012 год составляет 1,2%[1]; Шиженский Р.В. в своем полевом исследовании, опубликованном в сборнике научных работ «Вера и религия в современной России», сформированный на основе 25 отобранных лучших научных изысканий в рамках конкурса, организованного исследовательской службой «Среда», также отмечает, что современное неоязычество «становится мировоззренческим выбором молодежи и людей возрастного перехода к формальной зрелости. При этом значительная группа «родноверов» имеет официально высокий образовательный уровень – законченное высшее профессиональное образование»[2].
Интерес к данному квазирелигиозному формированию вызывают разные факторы. Например, В. Шнирельман пишет, что «неоязычество являет собой своеобразный ответ на неутешительные итоги модернизации»[3]. Индустриализация и урбанизация, падение нравов, кризис идентификации – национальной, религиозной и политической, желание найти гармонию – все эти проблемы приводят молодых людей к нетрадиционной религиозности, а не к институциональным религиям. Идеология, заключенная в родноверии, с легкостью подкупает людей, испытывающих кризис самоидентификации. Популярные в маргинальных кругах идеи А. Дугина, В. Демина, А. Асова, А. Абрашкина, Ю.В. и В.С. Гнатюков и др., об особой роли русской нации, о сверхгосударстве и о более древней истории славян (т.н. арийская версия) заполняют «пустоту» у людей, потерявших основу и ориентир. К фактору, популяризирующему неоязычество и его идеологию, можно отнести и особый жанр литературы – славянское фэнтези[4].
Данный жанр «воспроизводит и творчески переосмысливает традиционные образы славянской мифологии»[5]. Как и раньше, славянское фэнтези до сих пор остается мало изученным: все попытки провести классификацию и охарактеризовать жанр – фрагментарны и экспериментальны. В качестве примеров можно привести статью Е.А. Сафрон «Классификация жанра "славянской фэнтези": постановка проблемы» и диссертационное исследование О.П. Криницыной «Славянское фэнтези в современном литературном процессе: поэтика, трансформация, рецепция». К ярким примерам самого славянского фэнтези можно отнести следующих авторов и их художественные произведения: «Колдун» О. Григорьевой, «Зимний зверь», «Перекресток зимы и лета», «Тропы незримых», «Янтарные глаза леса» Е. Дворецкой, цикл «Трое» Ю. Никитина, цикл «Волкодав», «Там, где лес не растет», «Поединок со змеем» М. Семеновой, «Серая орда» С. Фомичева, «Время Оно», «Кого за смертью посылать», «Там, где нас нет» М. Успенского. К этому списку следует отнести также Ника Перумова, в особенности его «Я, Всеслав», С. Алексеева и его «Аз бога ведаю», «Арвары. Родина богов, Л. Прозорова, известного не только своим художественным романом «Евпатий Коловрат», но и другими книгами, посвященными родноверию, «Голос булата» Д. Янковского и др.
Нельзя говорить о том, что каждый из авторов имеет связь с русским неоязычеством, хотя, их произведения внесли определенный вклад в распространение этого нетрадиционного религиозного течения. Вышеупомянутые идеи об особом славянском прошлом, в связи с большим полем самовыражения у писателей, в отличие от историков-ученых, нашли плодотворную почву именно в славянском фэнтези, где автор не обременен рамками исторического романа или исторических хроник, поскольку главная черта фэнтези произведений – «аномальный художественный мир», который служит «основой сюжета»[6]. Т.Н. Бреева также отмечает, что очевидно «влияние на славянское фэнтези "Велесовой книги" – литературного памятника-мистификации»[7], оказавшей большое влияние на формирование русского неоязычества. Массовое распространение в огромных тиражах позволило данным идеям с особой легкостью воздействовать на общественное настроение, что сделало современную массовую культуру в лице литературы и кинематографа в жанре «фэнтези» неотъемлемой составляющей в распространении неоязычества.
Потеря национального самосознания и нужда в идеализации нации, зачастую, в агрессивной форме, также отразились в формировании славянского фэнтези. В конце XX века традиционный исторический роман как жанр испытывал кризис и подвергся разложению, поэтому, жанр славянского фэнтези смог утвердить массовые ожидания людей, потерявших идентификационный ориентир и потребность массового читателя к позитивной самоидентификации. Можно сказать, что подъем славянского фэнтези в 90-х годах выразил проблематику современного на тот момент массового сознания, а также предложил нарратив о происхождении и ценностях русского народа.
В. Шнирельман, перефразируя слова Кира Булычева (И. Можейко, историка-востоковеда), пишет, что «наше общество имеет "оппозиционный характер" и всегда готово выступить против любого официоза, любой ортодоксии, в разряд которых обыватели включают и общепризнанную науку (Обыденкин 2002). Вот почему научная фантастика, разбивавшая в пух и прах устоявшиеся представления, пользовалась беспрецедентной популярностью у советского читателя в 1970-х – начале 1980-х годов»[8]. Оппозиционное положение фантастики в те годы сыграло большую роль, когда в конце 60-х годов новым директором издательства «Молодая гвардия» был назначен В.Н. Ганичев, давший «зеленый свет» фантастике совершенно иного рода: «издательство <…> начало издавать альманахи "Тайны веков" и "Дорогами тысячелетий", где постоянными авторами выступали В. Скурлатов и В. Щербаков, посвятившие свои произведения созданию фантастической истории древних славян, выходивших далеко за пределы всех приемлемых научных гипотез»[9]. Таким образом, идеологии, приемлемой родноверием, была открыта дорога, что, конечно же, в дальнейшем повлияло на рост популярности славянского фэнтези.
Следует отметить, что в русском неоязычестве сложилось особое отношение к фантастическим и вымышленным текстам вообще. А. Раевский, исследуя неоязыческую интерпретацию традиционных сказок, делает вывод, что «если бы у Славян был эпос, аналогичный Старшей и Младшей Эдде, неоязычество основывалось прежде всего на нем, как и происходит со скандинавскими неоязыческими группами»[10]. Отсутствие мифологического наследия даже в эпическом виде породило множество фантастического характера фальсификаций, вроде «Влесовой книги», «Ригведы» В. Кандыба и произведений А. Асова. Причем, если первый неоязыческий источник хотя бы опирается на русский фольклор (сказки, былины и т.п.), то последние произведения создают совершенно поразительные нарративы. Например, А. Асов в своем произведении «Славянские боги и рождение Руси» излагает следующее повествование о происхождении богов: «В начале времен мир пребывал во тьме. Но Всевышний явил Золотое Яйцо, в котором был заключен Род – Родитель всего сущего. Род родил Любовь – Ладу-матушку»[11]. А труд В. Кандыба совсем не отличается от любого другого фантастического произведения: «"Ведическая хронология, по Кандыбе, начинается за 18 млн. лет до н.э. ‒ с космической катастрофы в созведии Сириуса и прибытия Ория на Землю из созвездия Орион". Следующее событие этой хронологии (10 млн. лет до н.э.) - "Воплощение звездных русовв земных пралюдей»[12].
Отсутствие внятных языческих корней вынуждают неоязычников прибегать к легализации в качестве источников разнообразный псевдоисторический и псевдорелигиозный вымысел, даже несмотря на то, что подлинность родноверческиих «писаний» была опровергнута исследователями[13] и даже некоторыми ответвлениями неоязычников: к примеру, Велемир (Сперанский) находил «Влесову Книгу» Миролюбова-Кура-Лесного и «Велесову книгу» А. Асова современными произведениями, а не творчеством древних волхвов[14]. Исходя из этих фактов, можно сделать вывод, что в формировании взглядов русских неоязычников немалую роль могут играть и произведения славянского фэнтези. Взаимосвязь оных с «Влесовой книгой» и прочими родноверческими мифами делают славянское фэнтези инструментом популяризации идей русского неоязычества.
Однако существует конкретная проблема классификации неоязыческих атрибутов в славянском фэнтези. С одной стороны, невозможно было бы определить каждое произведение данного жанра полностью относящимся к неоязычеству, так как, во-первых, многие авторы не являются представителями данной нетрадиционной религиозной группы; во-вторых, наличие связи с русским неоязычеством не является главенствующим. С другой стороны, несомненное наличие неоязыческих аспектов требует разработки классифицирующих критериев, которые позволят выявлять в произведениях славянского фэнтези связь с идеями и чертами русского неоязычества.
Несмотря на то, что определенный ряд исследователей, вроде В. Шнирельмана, О.И. Кавыкина, О.Н. Калениченко, обращались к славянскому фэнтези, как к феномену, тесно связанному с русским неоязычеством, среди работ, касающихся славянского фэнтези, не имеется попыток выявить и классифицировать неоязыческие черты в произведениях, относящихся к данному жанру. Поэтому, следует выделить следующие атрибуты, относящиеся к русскому неоязычеству: квазиисторичность и акцент на языческое прошлое; неомифологические вставки, взятые из источников, вроде «Влесовой книги» и т.п.; идеализация язычества и негативизация православного христианства; романтизация и анахроничность образа язычника.
Одним из явных атрибутов, относящихся к русскому неоязычеству, является квазиисторичность. Неомифологический дискурс об особой истории русского народа, славян является идеологической основой родноверия. Лидеры русского неоязычества спекулируют множеством версий, связанных с альтернативной историей русского народа и встречающихся в основных источниках русского неоязычества. Данные квазиисторические вариации вплетаются в основу сюжета произведений, относящихся к славянскому фэнтези, или становятся его основной темой. Поэтому, квазиисторичность можно считать одним из атрибутов, характеризирующих неоязыческое составляющее фэнтезийного произведения. В сюжете оного отсутствует реальная история и/или реальные исторические события. Вместо этого авторы вводят вольную трактовку каких-то известных исторических фактов, либо применяют абсолютный вымысел. Вместе с этим, в произведениях делается всегда акцент на язычество, языческое прошлое. Славянское язычество и все сопутствующие ему элементы занимают главенствующее место относительно того же православного христианства.
Исторические вольности наблюдаются у всех авторов, к примеру, у С.Т. Алексеева и у Л. Прозорова. В «Аз бога ведаю» Сергей Алексеев повествует об альтернативной, почти мессианской истории, связанной с княгиней Ольгой, Святославом и др. Соответственно, языческому наследию уделено больше внимания, а христианство здесь показано как путь к рабству и смуте. Лев Прозоров в книге «Евпатий Коловрат» развивает популярную у русских неоязычников легенду о том, что рязанский боярин, воевода и русский богатырь, герой рязанского народного сказания XIII века, времён нашествия Батыя был языческим воином.
Вторым атрибутом является наличие неомифиологических вставок, источником которых являются такие «писания» родноверия, как «Влесова книга» и др. Авторы оперируют такими понятиями и именами, как «Род», «Ра», «Ра-Река», «Изначальный Свет», «Явь, Навь и Правь», «гой», «Вышень и Крышень», «волхв Валдай» и т.п. Хотя в произведениях славянского фэнтези может формироваться и своя мифология, как, например, мессианские темы в произведениях «Огненный волк» Е. Дворецкой и «Аз бога ведаю» С. Алексеева, повествующие о появлении сына Рода или Велеса. Либо, как в случае «Серой орды» С. Фомичева, вводятся мифические племена вурдов – нежити из леса и овд – славянский аналог амазонок.
Еще одной чертой, за исключением некоторых случаев, является идеализация язычества и негативизация православного христианства. Теме «истинного православия» в неоязычестве и христианства, как иудейской секты, поработившей и лишившей свободы славян, уделено немало внимания в родноверии. Следовательно, наличие образов благородного язычества и подлого христианства также выявляет связь славянского фэнтези с неоязычеством. Языческие идеалы предстают в славянском фэнтези как максимально отвечающие образу истинного мужчины, защитника своего народа, страны и земли. Славянское язычество – удел благородных людей, воинов. Христианство же, наоборот, выставляется религией-поработителем, религией рабов. У С. Алексеева, благородный язычник Святослав, которому предрешено богами вернуть славу Руси и славянскому народу, исторгнуть тьму и водворить «Животворящий Свет» так отзывается о принятой его матерью религии (т.е. о христианстве): «И рад бы взвеселить тебя, да рабства не приемлю во всех его проявлениях<…> Даже когда оно зовется суть свобода»[15]. А в «Колодце старого волхва» Е. Дворецкой волхв Обережа о родном крае и жителях заботится больше, чем православные болгарские священники, способные на смуту и предательство. Подобное можно встретить и в «Серой орде» С. Фомичева, где заботу о Мещерской земле проявляет волхв Сокол, а не епископ Алексий, желающий беспредельной власти. Как и в идеологическом дискурсе русского неоязычества, в славянском фэнтези создается образ подлого, властного, желающего навредить Руси, Православия, дабы раскрыть читателю «красоту языческих представлений наших далеких предков»[16].
Наконец, последний атрибут можно обозначить как романтизация и анахроничность образа язычника. Обычно лидеры родноверия, т.н. волхвы, наделяют язычников превосходными моральными качествами и приписывают им черты и достижения, появившиеся намного позже их самих, к примеру, с приходом христианства (хорошим примером здесь может послужить мнение русских неоязычников о том, что кириллица – изобретение древних славян, а не братьев-просветителей свв.Кирилла и Мефодия[17]). Славянское фэнтези перенимает эту идею, воплощая ее, например, в наделении героев рефлексией, свойственной человеку XXв.: «Мог ли чародей отказаться от ответственности за судьбу вурдов? Наверное, да ‒ Эрвела была ему не указ. Но он прекрасно понимал, что тогда хрупкая связь с овдами может порваться окончательно. Союз овд и людей может серьезно пострадать из-за его упрямства. И чтобы этого не случилось, он готов был взять на себя нежданные хлопоты»[18]. Такое размышление о собственном психическом состоянии, анализ своих переживаний и решений вряд ли было доступно чародею, подчиняющемуся велениям богов или законам магии, что делает такие вставки обычным анахронизмом, скорее невозможным в языческую эпоху древних славян.
Также авторы вносят и духовно-нравственные размышления, которые по своему существу имеют христианскую направленность: «Все Сильные Звери оборотни. Оборотни, рожденные зверями. Даже если такой человечью шкуру наденет, то дух в нем останется звериный. А бывают другие. Рожденные людьми. Такие и в звериной шкуре человеческий разум и человеческую душу сохраняют. Иной раз и с голоду дохнут, а сохраняют. Дороже всего ‒ человеческая душа»[19]. Место духовным темам находится и в романе С. Фомичева, в котором о духовном просвещении думают племя вурдов, причем, к истинному пути их приводят волхв Сокол, а не монахи. Помимо этого, в славянском фэнтези язычниками поднимаются проблема социальной несправедливости и свободы, патриотические темы и все другие вызовы, присущие более современной, нежели дохристианской славянской эпохе.
Итак, как мы видим, славянское фэнтези как литературный жанр имеет взаимосвязь с идеями, присущими русскому неоязычеству. То, что можно услышать от идеологов и представителей родноверия, встречается и на страницах фэнтезийных развлекательных романов, что делает такой популярный жанр инструментом популяризации неоязычества. Авторами создается неисторический и неомифологический образ древнего язычника-славянина, вызывающего сочувствие у масс, читающих произведения, относящиеся к славянскому фэнтези. Постановка социальных проблем, приписывание язычеству идеалов, максимально отвечающих образу «настоящего мужчины» и «истинного патриота своей страны», находят максимальный отклик у молодого поколения.
Будет несправедливым и необъективным поставить крест или клеймо деструктивности на фантастических романах, повествующих об альтернативной истории славян. Но необходим правильный подход к такому феномену, реализуемый в классификации и выявлении атрибутов, относящихся к русскому неоязычеству. Несомненно, предложенные выше черты, а именно: квазиисторичность и акцент на языческое прошлое; неомифологические вставки, взятые из источников, вроде «Влесовой книги» и т.п.; идеализация язычества и негативизация православного христианства; романтизация и анахроничность образа язычника, не являются окончательными и строго установленными, что позволяет дальше развивать классификацию неоязыческихатрибутов в славянском фэнтези. Однако они дают возможность демаркировать и классифицировать признаки присутствия тем и идей, относящихся к русскому неоязычеству.
[1] Арена: Атлас религий и национальностей России // Сайт «Среда: Исследовательская служба». URL: http://sreda.org/arena?mapcode=code13355 (Дата обращения 17.02.2017).
[2] Вера и религия в современной России. Всероссийский конкурс молодых учёных: 25 лучших исследований. М., 2014. С. 315.
[3] Шнирельман В. Русскоеродноверие: Неоязычество и национализм в современной России. М. 2012. С. XI.
[4] О жанре подробнее см.: Черняк В. Д., Черняк М. А. Славянское фэнтези // Массовая литература в понятиях и терминах: учебный словарь-справочник. – М.: Флинта, 2015. – С. 156-157.
[5] Там же. С. 156.
[6] Плотникова С.Н. Концептуальный стандарт жанра фэнтези // Жанры речи. 2005. №4. С. 272
[7] Бреева Т.Н. Стратегия репрезентации национального мифа в славянском фэнтези // Филология и культура. 2012. №1(27). С. 94.
[8] Русское родноверие: Неоязычество и национализм в современной России. М. 2012. С. 44.
[9] Там же. С. 49
[10] Раевский А. Специфика неоязыческой интерпретации традиционных сказок // Философия и сказка. Ростов-на-Дону. 2015. С. 116
[11] Цит. по: Клейн Л.С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. СПб. 2004.С. 119
[12] ПрибыловскийВ. Русское неоязычество – квазирелигия национализма и ксенофобии //Диа-Логос: Религия и общество 1998-99. М. 1999. С. 157
[13] Подробнее об этом: Клейн Л.С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. – Санкт-Петербург: Евразия, 2004. – 480 с.; Прибыловский В. Русское неоязычество – квазирелигия национализма и ксенофобии //Диа-Логос: Религия и общество 1998-99. – Москва: Истина и жизнь, 1999. – С. 137-159.
[14] Клейн Л.С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. СПб. 2004. С. 122.
[15] Алексеев С. Аз бога ведаю // Сайт «Большая онлайн библиотека e-Reading». URL: http://www.e-reading.club/chapter.php/88526/23/Alekseev_-_Az_Boga_Vedayu%21.html (дата обращения 17.02.2017).
[16] Калениченко О.Н. Квазиисторическое славянское фэнтези: Проблематика и поэтика // ВiсникХарькiвськогонацiональногоунiверситетуiменi В.Н. Каразiна. 2013. №1080 (69). С. 183.
[17] Кирилл и Мефодий не придумывали кириллицу // Записки журналиста. URL: http://zelenyislon.livejournal.com/134044.html (Дата обращения 17.02.2017).
[18] Фомичев С. Серая орда. СПб, 2005. С. 165.
[19] Дворецкая Е. Огненный волк // Сайт «Большая онлайн библиотека e-Reading». URL: http://www.e-reading.club/chapter.php/68673/4/Dvoreckaya_1_Ognennyii_volk%2C_kn._1__Churoborskiii_oboroten%27.html (дата обращения 17.02.2017). https://bogoslov.ru/article/5268980
Следующая публикация
Нет комментариев