Предыдущая публикация
Петя был патологически жаден, до болезни, только пока этого не знали.
Мамка, когда колола сахар специальными щипцами, видя то, как Петруша облизывает дощечку, на которую упали невидимые глазу микроскопические осколочки, подсовывала Петеньке кусочек побольше. Думала что не наедается маленький.
Петя же, когда всё семейство ужинало, успевал посчитать, кто сколько кусков хлеба съел, кто больше всех нырнул большой деревянной ложкой в общую миску с окрошкой, что стояла посредине стола, при этом не забывая сам ложкой работать как надо. Когда немного стал постарше, ходил голову в землю, и за месяц находил копеечек, на целый рубль. Найденные копеечки, с помощью мамки, обменивал на бумажную денежку и прятал под матрас.
Мамка с папкой хвалили сына, вот мол, хозяйственный.
Так Петруша холил и лелеял, взращивал свою жадность.
Парнем он вырос обычным. Не красавец конечно, но и не урод: средней внешности, и обычного склада ума, не балагур, но и не бука. Обычный, в общем. Долго жил с родителями, старшие то все поженились, да замуж повыходили, а Петенька знай, всё у мамкиной юбки. Вроде и не дружит ни с кем, сокрушалась матушка. Она не знала, что захаживал Петенька к Любке, разведённой, бойкой бабёнке.
Любка уже думала что её Петька. У стариков хозяйство справное, а что, она баба хозяйственная, работящая. И Петя будет под присмотром, что не должно не понравиться будущей свекрови.
Всё Любане нравилось, единственное плохо, что никогда не принесёт конфетки замызганной, или сала кусок. А что? приходит то на всё готовое. А тут стала Любка примечать неладное, бегает Костик, Любин сын, таскает конфетки, для того ей, Любаней и купленные, а Петя морщится сидит. А потом и начал выговаривать Любке, что много пацан ест. Вот мол, за ужином, одиннадцать пельменей съел, да ещё и хлеба два куска. И вон, уже седьмую конфету. Любка отмахивается, но червячок сомнений зашевелился.
Решила Любка, что как только станет полноправной хозяйкой, так быстро отучит Петечку куски считать, да в рот людям заглядывать.
Эх Люба, Люба, не быть тебе хозяйкой крепкого хозяйства...
Влюбился Петька, да так, что раскошелился на цветы, зимой, о как!
Она медсестричкой работала, тоже разведённая, с девчонкой маленькой, на два года Пети младше, вот вернулась к матери с отцом, родители ей дом купили.
Для девчонки же её, Петя куклу купил, в район специально съездил, дорогущую! Растаяла Антонина, и согласилась за Петю замуж пойти.
Любка волком выла три дня, а потом облегчение наступило, будто камень с души упал, и на свадьбе у Пети и Тони, плясала Любка бойчее всех, и хохотала звонче, и частушки заводные пела лучше всех.
В общем запала она в душу одному из троюродных братьев Антонины, и увёз тот брат Любу аж в Горный Алтай, вместе с пацаном конечно, который ест по одиннадцать пельменей зараз, да ещё и с хлебом, о как! Правда перед тем, как ехать так далеко, спросила всё же Любаня, нет ли у суженого её привычки считать пельмени, кто сколько съел. Тот очень удивился и сказал, что не замечал за собой такого. А что до пельмешек, так он их любит, помногу зараз съедает, правда не считал сколько. Любаня успокоилась тогда.
А Петя с Тоней, да с девчонкой Алёнкой, зажили.
Всё было хорошо, Петя, послушав Любаню, она ему в сенках успела шепнуть, чтобы не вздумал считать кто сколько съел, а то, мол сбежит, новая супружница.
Так вот, Пётр не считал, вернее считал он, не мог этого не делать, но про это вслух не говорил, а только шеей покрасневшей вертел, да покряхтывал. Виданное ли дело, девчонка то махонькая, а тринадцать пельменей сожрала за один присест, а Антонина то, в чём душа держится, двадцать слупила. А потом ещё и чай пили, с конфетами, по три штуки "Каракумов" смели, да варенье ещё, смородиновое, ложки по четыре, а может и пять, Петя моргнул как раз. Сердце у Пети защемило, этак по миру пойдёшь, размышлял он.
Долго Петя терпел, года два точно. Когда Антонина начала про ребёнка заговаривать, он вроде согласился. Но представив сколько всего нужно для ребёнка, Петя покрылся холодным потом. Это что же, это как... В смысле , Антонина работать не сможет, а как же? Он что один будет работать? И всех содержать?
- Тоня, а может Алёнушку к маме твоей отправить? Ну как ты с ребёнком маленьким, и она ещё совсем малышка?
- Ты чего, Петь ? В смысле, отправить? Да и не такая она уже малышка, десятый год.
Петя с тоской думал о том, что падчерица растёт, и ест всё больше, а ещё одежду ей Антонина покупает, да и себе тоже, а если ребёнок появится, это что же? Это как?
Антонина поговорила-поговорила про ребёнка , и затихла. Петя выдохнул. Но мысль, что девчонку бы сбагрить куда, ест много, опять же одёжа, не давала Пете покоя.
А тут новая напасть, форму школьную отменили. Раньше то что, раз в год с покупкой формы, для девчонки, Петя смириться мог. Хотя и по два-три года можно было бы носить. А теперь как? Это сколько деньжищ надо?! Ой-ой-ой!
Тут как-то вернулся Петр с работы пораньше, а они, мама с дочей сидят, и обновки раскладывают.
Антонина себе нижнего белья накупила, три комплекта. Это Людка, подружка её, коммерсантка хренова, тащит и тащит всякую ерунду. Вот куда ей столько трусов и лифчиков, есть же у неё. Мама Петина подарила на 8 марта ей, Антонине. Добротное, ещё советское. У матери лет тридцать лежало, и хоть бы что. нет, надо ещё, и ещё !
У Пети даже настроение пропало, пошёл лёг, телевизор не включил, чё мотать то электричество. Даже заплакать хотел.
- Петруш, смотри какое бельё Люда из Италии привезла, по закупочной отдала, смотри, смотри, нежненькое, шёлковое. А вот халатик, смотри, тебе нравится, Петь? Я ещё Аленке колготок, да трусов набрала.
Петя вцепился в подушку зубами, из глаз его брызнули слёзы, и он немного даже заскулил, как побитый щенок.
- Петруша, ты что? Болит что?
- Спина-а !
- Ух ты, я сейчас, Петечка, я сейчас.
Пока Антонина бегала по дому, Петя лежал и беззвучно плакал, это столько денег, столько деньжищ, ещё и девчонке набрала! Вон, все бабы из старого перешивают, а эта - барыня! Транжира!
Очередной раз вспомнил Петя про Любаню: и не просила ничего, и пацан у неё ел поменьше. Эх, вот дурак то! Любовь у него видите-ли!
Добило Петю, и вырвалось наружу всё так тщательно скрываемое, когда весной, увидел он жену в новом плащике.
И как бы не пыталась Антонина доказать мужу, что это ей мама купила, орал он так, что стены трещали и окна звенели... Всё вспомнил: и как куклу её дочке дорогущую купил, когда ухаживал за Антониной, и сколько пельменей девчонка съедает, и сколько на одежду потратил... Всё вспомнил. Тоня слушала, кивала головой, а сама тихонечко собирала вещи, его, Петины. В Антонинином доме то жили.
Когда Петя одумался, было уже поздно. Тоня тоже ему всё высказала, правда спокойно, без истерики. И про куски посчитанные, и про то, как он по её комодику лазит, трусы считает, и ребёнка не родившегося и всё- всё-всё.
Приходила свекровь, уразуметь сноху хотела. Да только та и погладиться не даёт. Говорит, что в психушку надо Петю отправить.
- Что ты, что ты? Успокойся детка, ну повздорили, с кем не бывает. Он же мужик то хороший, работящий. Ну, чего ты? Не пьёт, не курит.
- Да он от жадности не курит и не пьёт, он совсем с ума сошел от скупердяйства своего!!! Идите ,спросите у него, сколько вы штук пельменей за всю жизнь съели? Он вам скажет!
- Чё ты мели-ишь! Стыдно, Тоня, чё такое на мужика то родного наговариваешь? Чего он считает, какие такие пельмени, чё ты уж?
Придя домой, Петина мама, как бы ненароком спросила у него :
- Петруша, сыночек, а вот сколько, интересно , может человек за всю жизнь пельменей съесть?
- Не знаю, мама, ну ты точно тыщ двадцать уже съела.
- Я то? — мать испуганно попятилась
- Ну. Вон, двадцать пять минимум за раз съедаешь, а то и больше, а на мои именины , помню, лет семь мне было, так вы с тёть Лидой, по пятьдесят шесть штук съели, так это только у нас. А про батю то я вообще молчу.
- Петюня, да ты што, сынок, я же - мамка твоя, мы ж - родители! Неужто ты всё считаешь???
- И чё "мамка", оттого, что мамка, да папка жрать бы меньше стали, так мы в золотом уже дворце бы жили!
Вечером, перед сном, старуха поделилась со стариком своими переживаниями, что мол, Тоня сказала, будто болен Петруша.
- Болен, а как же. Этот шельмец жадный до безумия, он, наверное, по-большому идёт, и то думает, кабы много не отложить.
- Да што ты старый, как так-то, он же ить сын твой, наш! А ты...!
- А что я, я не отказываюсь, сын и есть. Бабка у меня была, хлеба постряпает, и в подпол попрячет, а старые ковриги оттуда достанет, чтобы значит много не съели. Юбку носит-носит, всю неделю не снимая, не стирая, а как в церковь идти, вывернет её на правую сторону, и обратно на себя наденет. Неделю то она её на левой стороне носит. Думаешь, надеть нечего было? Сундуки ломились! Она как померла, начали всё доставать, а оно всё спрело, да моль поела. Думал, жаднее бабки нет людей, но Петро и её переплюнул. Так что Петька видимо, в прабабку свою.
- Дык надо чё-то делать !
- А что делать? Ничего не поделаешь, мать, гены, итти иху.
- Какие Гены, што, ещё никак кто жадный в твоей семье был?!
- Ой, спи уже, сама то не лучше, та ещё жадина-говядина! Вон , водка то уже прокисла, видно...
- Какая ещё водка ?
- А такая, какую припрятала, ещё когда Толик женился, Я ж знаю, что на тринадцать бутылок водки больше должно быть. Пшеничной, чё, не так скажешь?
- Пятнадцать лет прошло, а всё помнит, хрыч старый. А ещё туда же, в бабку, Петруша, в бабку...
...Так и не женился Петя больше...
А Антонина ничего, замуж вскорости вышла, мальчонку родила. Только прежде, чем опять замуж выйти, спросила у суженого сколько человек за год пельменей съедает. Тот искренне удивился...
Маврадика де Монбазон.
Следующая публикация
Комментарии 9