Дорога солдата
Три четверти века прошло со дня Великой Победы, а Бессмертный Полк все собирает под свои знамена героев, стоявших насмерть перед коричневой чумой двадцатого столетия. Их единицы, ветеранов Великой отечественной, последних живых свидетелей смертельных боев, за наши жизни и нашу о них память.
Ефрейтор Яков Ильич Катков еще в девяностые пополнил ряды Бессмертного полка, но три поколения его потомков свято берегут о нем память и слова его завета:
- В семье нас было пятеро сыновей – я и мои братья: Александр, Афанасий, Федор и Петр. Все ушли на фронт в сорок первом. Александр был летчиком, Афанасий – связистом, Федор воевал командиром стрелкового взвода, Петр – солдатом пехоты. А я, Яков Катков, стал артиллеристом.
Домой вернулись трое, Петр и Федор погибли. На Петра пришло извещение в ноябре сорок первого – пропал без вести, на Федора принесли похоронку в январе сорок четвертого. Мне с Александром и Афанасием повезло больше – вернулись с фронта контуженные, но с руками и на своих ногах. Ребятишки, надо сказать, рожденные еще до войны, не сразу признали в нас своих отцов, но вскоре все обустроилось. Началась послевоенная нелегкая, но мирная трудовая жизнь, ждали которую в холодных окопах, блиндажах, часто под обстрелом без надежды на чудо спасения.
Мое поколение почти не сомневалось, что война с немцами будет, но какой она будет, сильно ошибались, представляя баталии с быстрым отпором врагу и лихими атаками кавалерии, преследующей неприятеля. Все оказалось иначе. То была другая война – война машин: самолетов, танков, артиллерии, и не было тя-желее испытаний, чем в те четыре долгих года Великой Отечественной. Но как сейчас стоят перед глазами августовские дни сорок первого.
Моя беременная жена Устинья и первенец Игорь, пацан двух годков, провожали меня на фронт. Устинья сшила из наволочки нехитрый рюкзак, положила в него пару шерстяных носков и кулёк с едой на сутки. На прощанье у ворот родные меня обняли, поцеловали и перекрестили на дорожку. Помню, пошел я тогда, оглянулся. Игорь махал маленькой ручонкой, Устинья прикрывала платком заплаканные глаза. Подумал еще, - увидимся ли?- Глянул на дом, - эх, пристрой к дому чуток не достроил.
Соседка вышла мне навстречу, сказала, - Устинья у тебя счастливая, потому домой живой вернешься, верь мне. – Как в таком случае говорят, – её бы слова, да Богу в уши.
В семнадцать часов двадцать восьмого августа 856-й артиллерийский полк 313-й стрелковой дивизии получил приказ на погрузку в эшелоны на станции «Ижевск» и в тринадцать часов на следующий день тремя эшелонами с промежутком в один час выбыл с Казанского вокзала в направлении города Казани на Карельский фронт. Через три дня миновали Ярославль, впереди Вологда. Особых происшествий не было. Только один боец в нашем вагоне умудрился остаться без пилотки – ветром сдуло. «Плохой знак», – загрустил парень. А так – настроение у всех бодрое. Вперед, вперед!
Первые месяцы боев на Карельском фронте прошли при непрерывном пе-ремещении фронта боевых действий. Приказы о наступлении сменялись приказами об отступлении. Батареи артиллерийского полка часто оказывались в окружении, но мы упорно с боями через болота вновь выходили из этих окружений. С питанием было совсем туго: грибы, клюква и кусок конины – через два-три дня съедали по одной кобыле из обоза. Но к весне 1942 года фронт стабилизировался. Началась позиционная война: снайперы, вылазки за «языком», разведка боем, выявление огневых точек противника и их подавление. В часы затишья – занятия по боевой подготовке, читали и писали письма родным под тусклым светом лампочки-коптилки из гильзы, краткий сон в холодной землянке под шинелью.
Были и горькие потери, но именно они врезались в память и остались навсегда, словно рубцы на теле от глубоких ран. И через годы просыпаюсь в холодном поту от жутких снов: как будто это меня зарезал финский десант вместе со взводом спящих бойцов, или как будто это я бегу в атаку с ротой только что при-бывших новобранцев, под режущим огнем пулеметов. Нам, новобранцам, вот только что, перед самым боем, раздали «смертные медальоны» – капсулы, в ко-торые мы вложили бумажки со своими фамилиями и группой крови, написанные огрызком простого карандаша… .
Никто не вернулся из той атаки. Вечная им память.
А как я ждал весточки от родных. Их тепло до сих пор помню на руках. Узнаю подчерк Устиньи: «Родился, Яков, у тебя мальчик. Назвали Виктором. У нас все хорошо, не переживай. Очень тебя ждем. Пристрой к дому так и стоит, тоже тебя дожидается. Береги себя. Твои: Устинья, Игорь, Виктор».
После капитуляции Финляндии в ноябре сорок четвертого Карельский фронт был расформирован, и в последние месяцы войны 313-я стрелковая Петрозаводская дважды Краснознаменная орденов Суворова и Кутузова дивизия в составе 19-й армии 2-го Белорусского фронта была переброшена на север Польши. Освобождала Польшу, Померанию, Восточную Германию.
Известие о капитуляции Германии пришло в наш полк в ночь на 9 мая. Такого ощущения великой радости я не испытывал никогда. Обнял всех, кого встретил. Расстрелял в воздух из личного карабина весь боекомплект, пальнул бы из пушки, да комполка пригрозил: «Не настрелялись еще, мальчишки!» Ну, братцы артиллеристы, теперь домой! От жены Устиньи давно писем не было, старшему сыну уже шесть, второму, Витьке, скоро четыре. Какие они, сынки? Выросли, мамке уже помогают. Думал, – скоро, скоро буду дома и пристрой смастерю – Да не тут-то было.
Приказ о переводе нашего полка на восток добивать милитаристскую Японию в составе 1-го Дальневосточного фронта застал нас в поезде, сразу после посадки. Сердце сжалось от тоски, душа как будто окаменела. Но приказ есть приказ. За окном мелькали города в руинах, колоннами торчали печные трубы выжженных деревень, но майское победное солнце ярко светило в те дни всем. На редких и коротких остановках в крупных населенных пунктах всегда многолюдно: женщины, дети, старики, инвалиды на костылях, цветы, радостные лица, крики, иногда игра маленьких оркестров, но ощущение странное – как будто это не для нас, а тем, кто едет домой. Наш же час окончательной победы еще не пробил.
Проехали Москву, потом Казань, подъезжаем глубокой ночью к моему родному Ижевску. Поезд мчит, остановка не предусмотрена. Казанский вокзал почти пуст. Рукой бы прикоснуться к слабо освещенным стенам вокзала с отлетевшей штукатуркой. Еще несколько километров и прямо за городом из вагона можно увидеть мой дом. Проезжаем поселок Вараксино, за ним – моя деревенька Труд-Пчела. Вспомнились вдруг, как в тумане: Устинья с платком, маленький Витька у нее на руках, пристрой недостроенный. Темно. Хоть бы огонек мелькнул. Как там Устинья, сынки? Вот здесь они, рядом, а крикнуть – не услышат – и рукой не мах-нуть. Не ведают, что их папка здесь, совсем рядом, мимо проезжает. Сердце сту-чит в висках, боль застыла в груди, слезы навернулись… . Все! Проехали! Даст Бог, вернусь с Победой, крепко обниму всю деревню и пристрой к дому доделаю – другому не бывать!
И дал Господ милость – вернулся я живой, только осенью сорок пятого. Видно, права была соседка, не ошиблась, что счастливая у меня Устинья. Началась мирная жизнь. Первым делом пристрой достроил, стайку для буренки перебрал. Потом у нас с Устиньей, еще трое сыновей родилось: Василий, Александр, Анатолий да четыре девчонки: Люба, Галина, Тамара и Алевтина. Вместе с рож-денными до войны Игорем и в войну Виктором, их у меня с моей благоверной, считай, девять кровиночек. По праздникам, перебирая мой нагрудный «иконостас» из медалей, пацаны частенько просят рассказать: что за медаль, да за что получил? Рассказываю уж в который раз. Первую медаль «За отвагу» вручили летом в сорок четвертом за бои под Медвежьегорском и переправу через реку Кивач. В топовзводе штабной батареи из опытных реечников, пожалуй, я один и остался. Кстати, реечник - это тот, кто заблаговременную до залпа артиллерии привязку позиции батареи должен вы-полнить. Ну, мне и поручили это дело. Выполнил я приказ под сильным обстрелом противника. Чудо, что жив остался. Все ползком да на четвереньках. Пули свистят и рядом шлепаются. Слава небесной канцелярии, как-то и на этот раз не зацепило.
А вторую медаль «За отвагу» получил уже весной в сорок пятом. Шли упорные бои в Польше. Освобождали городок, если память не изменяет, Клайн-Катц. Пальба шла из всех орудий, из укрытий головы не поднять, и вторые сутки полк оставался без еды. Ну, я и вызвался добровольцем: три раза под огнем доставлял продукты питания на командный пункт полка. Но страшнее всего было, когда под Гдыней – город тоже в Польше – враг неожиданно предпринял контратаку. Вот тогда и сошлись артиллеристы в рукопашной. Враг был отброшен. Лишь потом до меня дошло: какое чудо, что жив тогда остался в той резне и не погиб, как многие мои боевые товарищи.
Прошли годы. Вчера, – вспоминает ветеран, – День Победы отмечали. Мои парни говорят, что опять я во сне по-японски разговаривал и батареей командо-вал… . Это уж, наверное, до конца дней…
Пополнил ряды Бессмертного полка артиллерист Яков Ильич Катков в июле 1993 года, просил похоронить в солдатском. Дорога солдата Великой Отечественной закончилась. А его правнучка Анна Шадрина, ученица 2-го «Б» класса 86-й школы города Ижевска, в своем сочинении «Честь имею» написала:
«Мой прадед прошел всю войну, защищал Родину верой и правдой. Он не любил рассказывать о войне, а больше слушал разговоры о мирной жизни. Враг был повержен. На рейхстаге в Берлине наши бойцы написали: «Мы из Карелии», «Мы из Удмуртии». Как знать, может быть, это мой прадед артиллерист Яков Катков написал эти слова. Я не видела моего прадеда, но крепко его люблю за нашу Великую Победу».
Нет комментариев