П. Четвертое пришествие коня : монография / А. П. Коханов, И. Ф. Горлов, М. А. Коханов ; ВГСХА, ВолгГТУ.- Волгоград : Политехник, 2004.- 455 с. ПРОДОЛЖЕНИЕ.
13.
Подошел вестовой, ведя в поводу коня командира.
– Товарищ командир, разрешите обратиться?
– Что случилось, Ванюшка?
– Ничего особенного. Казаки спрашивают, долго еще будем в Ложках?
– После митинга сразу выезжаем. Тут, Ванюшка, лежат мои бойцы, красные казаки. Вспоминаю, как хоронили мы их и как потом воевали. Иди, Ванюшка, я тут побуду.
14.
К вечеру, оставив в Логовском брата Никиту со взводом казаков для охраны моста через Дон, Парамон с отрядом перебрался в хутора ЕРМОХИН и ДЕМКИН.
На широкой равнине по обеим сторонам реки Мышкова расположились эти хутора. Густые сады и вербы скрывают от взоров проезжих дома и усадебные постройки. С трех сторон хутора облегают заливные луга. Вешние донские воды, выйдя из берегов, затапливают левады, подходят к порожкам куреней. Прямо на западе голубеет извилина Дона.
– Сегодня ж будем рыть окопы с южной стороны Демкина. Землянками обзаведемся, чтоб хлопот жителям не делать. Как думаешь, Федот? - спросил Куркин, рядом шедшего с ним по хуторской дороге, Горячева.
– Мысль верная, - согласился Федот. - Смотри, Парамон, конные. Навроде казаки полухинского отряда.
От крайнего куреня двое тронулись с места размашистой рысью. Парамон глядел, как отъехав сажень сто, верховые пустили лошадей в галоп. Сзади раздались выстрелы, верхоконные пригнулись к гривам стелющихся над землей коней. Бойцы видели, как отставший казак покатился с коня. Конь, испуганно озираясь, пошел наметом за всадником, но отстал, заржал и вдруг, скакнув в сторону, стал рысью приближаться к отряду, видно побоялся остаться в одиночестве. Турченков поймал его.
Конь, войной отлученный от хозяина, теряет уверенность в себе. Этого, ясно, передавали незнакомым людям. Рыжий, с белыми в чулках задними ногами, посмотрел на Парамона долгим, словно просящим взглядом. Видно, конь скучал и все время ждал своего хозяина.
Всадник, только что снятый с него метким выстрелом, был для лошади, видно, случайным человеком. Парамон подошел ближе, похлопал коня по шее, потеребил трепещущие бархатные ноздри. Жалость к этому неухоженному горемыке, со свалявшейся нечесаной гривой и хвостом в репьях, больно отозвалась в душе конника.
– Федот, выставляй дозоры и организуй оборону, - приказал своему заместителю Куркин. - Я ближе познакомлюсь с конем. Думаю взять его себе. Он мне чем-то напоминает моего Лужка.
Куркин, держа коня в поводу, зашагал к колодцу. Журавль, задрав вверх жердину, раскачивал подвешенную за бечевку цыбарку.
Парамон вытащил из колодца целое ведро, придерживая коленом, стал поить коня, наклоняя ведро к низу. Рыжий пил, катая клубок по горлу. Парамон, напоив коня, подтянул подпруги, взобрался в седло и рысью подался к маячившему у леса пикету своего отряда. Куркин скакал, оценивая лошадь. Которая понимала каждое движение повода, корпуса всадника.
«Хорош конь!» - подумал Парамон, пуская лошадь в карьер. Зашуршал ветер в ушах, выбивая из глаз слезу.
Через полчаса Парамон возвратился к хутору. С силой натянул поводья. Жеребец вскинул гордую голову. По телу его прошла легкая дрожь, неуемность свободы.
Здесь кипела работа. Бойцы рыли мягкую песчаную землю под окопы. Кашевары на трех кострах варили в казанах еду. В двух закипала пшенная каша. Тут же, на только что сколоченном походном столе, Разин острым ножом крошил на мелкие кусочки свиное сало. В третьем, пятиведерном, еще копошились живые раки, пойманные сегодня казаками на правой стороне Дона, в озерах Лучки.
– Слушай, Парамон Самсонович, а кто такие хазары? - отложив нож, спросил Разин.
– С чего это ты взял? - спрыгивая с коня, в свою очередь заметил командир.
– Был в полку, где брат служил, подъесаул Кудряшов сотней командовал. И как вечером хватит граненый, али два, так все любил напевать:
Как ноне сбирается вещий Олег
Отомстить неразумным хазарам...
- Певец! - к костру подошел Федот Горячев, - занимайся своим делом. Казаки с самого утра не евши
– Я мигом, дядя Федот, - Семен снова принялся за прерванную работу.
– Хазары? - Куркин присел на вербовый чурбачок, заготовленный для костра кашеварами. - Это племена такие, жили более десяти веков назад. А селились они тут, где мы с тобой находимся. Имели резвых и выносливых коней.
Жеребец, словно в подтверждение сказанного его новым хозяином, призывно заржал.
На рыжей кобыле подъехал восемнадцатилетний рычковский казак САША КОБЫЗЕВ. Жеребец скосил глаза на соседку. Она приветливо замотала головой, звеня удилами. Он снова заржал. Видно, вихрем пронеслась по его жилам бунтовавшая кровь и радостная легкость влилась в тело производителя в порыве признательности.
– А что если назвать жеребца Хазаром? - не унимался Семен.
– Так и быть, Хазар так Хазар, - согласился Куркин.
– Отведи-ка его, Семен, к воде, да хорошенько выкупай. Производитель должен быть всегда нарядным.
– Будет сполнено, - вытянувшись по стойке «Смирно» отрапортовал молодой казак.
– Не путай коня. Пусти к лошадям, никуда не денется.
Подняв голову, Парамон с тоской глядел на зарю, меркнувшую за терновыми зарослями. Трудно воевать весной, так хочется жить.
15.
Приближался рассвет. Звезды уже принимали тусклый свет. Розовел восток. Пели в хуторе петухи. Несколько человек у потухшего костра, не бритые, черные, лениво переговаривались. К костру подошел, в длиннополой кавалерийской шинели, на зорьке было прохладно, Нестер.
– Парамон, не спишь? - тихо спросил брат.
– Дремота обуяла, - зевая, ответил Парамон. - А что?
– Из Ложков конные.
Слышалось, в степи со стороны Логовского, где стояли их казаки, кто-то скачет. Конский топот усиливался с каждой секундой. Подскакало несколько всадников, быстро спешились. Расступились, пропуская вперед высокого казака. Подходя к Куркину, подкинул руку к виску, моментально отведя ее.
– Гавриил ВАРЛАМОВ, казак станицы Верхне-Чирской, - сказал он, глядя на поднявшегося командира отряда. Привел до взвода казаков. Службу знают.
– В каком полку сам-то служил? - поинтересовался Парамон.
– В лейб-гвардии Казачьем. Только просьбу имеем — сохранить наш взвод. Оправдаем доверие станичников. А с Константином Константиновичем Мамонтовым, Полухиным Пашкой имеем свой счет, только бы дала судьба схлестнуться в открытой степи. В голосе Варламова слышалась уверенность, Куркину понравилась напористость командира взвода.
– При старом режиме у казаков была хорошая традиция — формировать взвода, сотни и даже полки из жителей одной станицы. Служивые знали друг друга с детства, среди них были и родные по крови. Это, безусловно, объединяло и сплачивало их. Мы сохраним эту традицию. Так что ваш взвод расформировывать не будем.
– Спасибо, Парамон Самсонович, от казаков нашей станицы, поблагодарил Варламов.
– При вас и женщина имеется! - только сейчас Парамон увидел, что во взводе не все мужчины.
– Девушка, Парамон Самсонович. - поправил Варламов командира.
– Чья будешь, гражданочка? - Парамон в улыбке склонил на бок свою чубатую голову, залюбовался: «Не девушка — загляденье, полнобедрая, с тонкой талией и узкими плечиками. В снохи бы такую».
– Папкина да мамкина, - не смущаясь, ответила девушка.
– Так я про фамилию спрашиваю, - засмеялся Парамон.
– Степанида ПЛЕШАКОВА, моя фамилия, - теперь уже смутившись, ответила она.
– Парамон Самсонович, не пытай девку. Боевая она. С ранеными знает обращение, - вступился за Степаниду Гавриил. - При фершале в станице состояла.
– Вот и хорошо. Пять раненых имеем после вчерашнего боя. В Ложки отправили двоих, чтоб в Царицын переправить, а троим перевязки делать надо.
– Это я могу, не сомневайтесь.
– Может, Парамон Самсонович! - рядом оказался Разин, только что вернувшийся из дозора. - Здравствуй, Степанида!
– Здравствуйте! Но я Вас не знаю, - сказала удивленная девушка, разглядывая в предрассветных сумерках Семена.
– Вот это раз! А кто надысь, когда я в Нижне-Чирскую правил, меня ирьянком поил?
– А-а, признаю. Извиняйте, - и девушка протянула руку.
Семен обеими руками накрыл маленькую горячую руку и пожал ее. Степанида повернулась к нему в полуоборот и обдала глубоким ласкающим взором.
– Что ж, - сказала она, - давайте приступать к делу. Где раненые?
– Подожди пока. Пусть развиднеется, не булгачить же ребят. Пойди позарюй. Семен, укажи девушке место.
Разин, не медля, взял девушку за руку и мурашки побежали по спине молодого казака.
16.
В мае буйствует цветастая задонская весна. Тих и светел день над Доном, над заливными лугами. Куркин лежал на расстеленной на земле фуфайке под раскидистой вербой и глядел на коршунов, парящих над степью.
Парамон наблюдал, вот один из коршунов, доселе мирно кружащий над ним, вдруг стремительно начал падать на стоймя торчащего на кургашке суслика.
Через мгновение хищник, тяжело взмахивая крыльями, поднимался вверх, держа в когтях грызуна.
«Как все сложно в жизни» - думал Парамон. «Вот только сейчас, казалось бы безобидный зверек радовался жизни, весне. Инстинкт вел его на поиски сладеньких сочных травинок, он их принесет самке, суслятам на ужин. И … только миг : самка — вдова, суслята — сироты».
Парамон вздохнул, подложил под локоть рукав фуфайки. Так и в жизни казака. Появился Мамонтов. Объявил мобилизацию, вырвал из семьи мужа и отца. Поставил над казаком командиров, а те вывели его под огонь пулемета красных казаков. И считай, нет кормильца для семьи, отца — детям, супруга — казачке, нет очередного сына славного Тихого Дона. Бесчестные Корниловы, Красновы, Мамонтовы. Обескровливают казачество, компрометируют казака в глазах русского народа, пускают по ветру казачью славу, добытую жизнями воинов Ермака Тимофеевича, завоевавшими для России Сибирь, конниками Платова во французскую, Скобелева в турецкую кампанию.
На ночлег обосновались в хуторском казачьем правлении. Спать ложились молча. Парамон только и сказал:
– Завтра надо послать в Немки. Пусть проверят, нет ли там белых. Подумай, Нестер, кого послать из немковских хуторян.
В окно постучали.
– Кто ж такой? - Парамон поднял голову и прислушался. Постучали снова.
– Семен, открой,- тихо сказал Нестер.
– Разрешите войти? - на пороге старик в казачьем чекмене, которые остались исключительно лишь у старых казаков.
Лампа с заклеенным выгоревшим газетным боком стеклом тускло освещало комнату. По всем углам ее разбросаны седла, хомуты. Стоят три ящика с патронами. В переднем, справа от входной двери углу, три карабина прислонены к стене.
– У вас где ж икона? - спросил вошедший.
– А зачем она тебе, дед? - поинтересовался Семен Разин.
– Да чтоб лоб перекрестить.
– Иконов, дедушка, при себе не держим. Они нам теперь без надобностев, - заключил все тот же Разин.
– Щанок корытный, туды же лезет. Вот возьму жилыжину, отхожу по тому месту, чем на лавку мостишься, будешь знать, как со старшими обходиться, - возмутился старый казак.
– Да ты, папаша, садись. - Парамон освободил лавку, на которой только что лежал. - Да выкладывай свое дело. К нам-то зачем?
– Если в отряд пришел, то выходит — воевать, - старик сел на лавку, вытянул уставшие ноги.
– Это что ж за нужда при старости лет воевать? Я что-то не пойму.
– Тут и понимать нечего. Наведались в нашу Верхне-Чирскую станицу кадеты. Человек двадцать повешали, кого на перерубе, дом рядом с станичным правлением строился, а кого на кленах. Снимать не разрешили до пяти ден. Матушку-природу и ту опоганили нехристи. Птички, что свили гнезда на деревьях, яйца насиживали, разлетелись. Сколько же, супостаты, осиротили детишек?!
Семка сидел на лавке не шелохнувшись, не пропуская ни единого слова, сказанного стариком.
– А что лет мне много, Парамон, не беда. Я ж Шипку в Болгарии стране оборонял. С турком воевал. Но помирать мне ишо не время. Дал бы Бог здоровья, мне необходимо помочь трудовому казачеству очистить наш Дон-батюшку от кадета и других приспешников, наподобия его величества атамана Мамонтова. Видел его. Красуется перед казаками-стариками, что справно исполняют его волю. Сызволил мундир надеть. Крестов много нацепил ему самодержавец, потому усердствует, отрабатывать кресты-то надо. Да и немец катит к Дону.
– Да-а, - молвил Куркин. Семка, что уши развесил? Подай со стола кисет.
– Вот и я думаю, не дай Бог, чтоб и ты, Парамон дожил до такого возрасту, когда б враг пришел измываться над твоими соплеменниками, чирики мыть в чистых водах Дона, а ты бы был негожий встать на защиту своего куреня, - поднимая на командира взгляд выцветших старческих глаз, проговорил ночной пришелец.
– Как-то нехорошо получается, - Парамон взял инициативу на себя. - Целый час гутарим, а я не знаю, папаша, ни имени, ни отчества Вашего?
– Иван Игнатьевич Сазанов. Да встречались мы в марте, когда ты через нашу станицу в Нижне-Чирскую ехал.
– Вечерить будешь? Житный хлеб, сальце есть.
– Спаси Христос. В Немках вечерил. Там у меня сноха полчанина проживает. Ерофея Христос давно прибрал, а сын Кузьма в Красной гвардии состоит, где-то под Зимовниками сычас.
– В Немках белых много?
– Почитай не дюже, около сотни кадетов, да взвод казаков. Слышал расстроенные по потерям от боя, какой произошел меж вами. Они не ожидали, что у вас есть пулеметы. Есаул Полухин перед вечером в хутор заявился, матился на всю вселенную. Вешать кого-то собирался. Настырничает, гнет свое.
– Думка у меня появилась, пользу отряду, Иван Игнатьевич, можешь оказать большую. Нестер, ты спишь?
– От ваших разговоров разве уснешь, - ответил Нестер от окна, выходящего на хуторской майдан.
– Я думаю послать в Немки Пантелея Крутоярова, он с того хутора. А с ним Семку, расторопный он у нас.
– Я расскажу, где у них вчера дозоры стояли. Из хутора я ушел незаметно, потемну, - заговорил старик Сазанов.
– Давай-ка, Иван Игнатьевич, с разговорами до утра закончим. Глаза слипаются. - Парамон затушил окурок, до хруста в суставах потянулся. - Перинами не располагаем. Да видно, казак ты бывалый, а седло под голову у нас имеется.
Послышалось, как на коновязи подрались кони. Топот, ржание их всколыхнули полуночную тьму.
В конюшню, где к кормушке за чембур привязан Хазар, врываются вешние запахи, щекочат ноздри. Жеребец переступает с ноги на ногу, не хочется есть сено. Он знает, как сладки росные на зорях сочные луговые травы. Хочется на волю, ведь пришла пора бушующей страсти.
Снова от реки доносилось призывное ржание кобылицы. Зов ее только распылил, задурманил жеребца и он весь зашелся в призывном ржании.
Утром в стойле Хазара не оказалось. Семка нашел его на выпасе в недоуздке с оторванным чембуром. Молодые лошади-стригуны, в ком играет неуемная сила, незлобно хватают зубами друг друга за холки, встают на дыбы. Хазар чутко прядет ушами, зорко смотрит вокруг себя, изредка опускает голову в сочную траву. Рядом пасется кобылица. Он не может пастись спокойно. Мысль о кобылице, видно, сводит его с ума. Она так загадочна, недоступна! Но такова жизнь. Жди поры, когда у нее ляжет к тебе душа, она допустит к себе, примет ухаживание, позволит ласкать себя. И так каждую весну.
А пока Хазар скалит зубы, пытаясь достать пасшегося мерина, видя в нем соперника, норовит оказаться рядом с соблазнительницей. Хазар ждет.
Приехал из Логовского Федот Горячев.
– Парамон, твоя поклон велела передать. Приказала, чтоб приехал, хотя б на ночку. Каныши ныне печь будет с каймаком и яйцами.
– Покуда не огладал. Да и предстоит, Федот, операция. Людей в Немки ныне посылаем, разведать обстановку надо.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 3