Фото: Мосфильм-Инфо
Перепутал год,
Перепутал век, —
И тебе не тот
Выпал человек.
Он не виноват.
Я не виноват.
Для тебя Монмартр,
Для меня Арбат.
Бог еще для нас
Не придумал дня...
Спев, я должен был сказать Наташе, что это все — от лица Лёни.
Конечно, было бы лучше, если бы сам Филатов эту песню и спел, но Лёня стеснялся, да и петь он толком не умел.
Вот и понадеялся на меня. А я подвел…
Меня сбило Наташино смущение. Мы тогда не знали еще, что она тоже поэт и тонко воспринимает другой талант.
Глядя в Наташины глаза, обращенные ко мне, я не смог признаться, что это не мое объяснение в любви, а Филатова. В это время Лёня в мужском туалете, как в ожидании приговора, ходил от окна к двери и курил одну сигарету за другой. Не сразу, но тем же вечером, мучаясь совестью, я во всем признался ему.
Он обиделся, конечно, жутко и ночью написал стихи, на которые я потом взял и совершенно цинично опять сочинил песню. А между тем в этих стихах выразились Лёнины обида и возмущение:
Как посмел безумный тот
Дивных слов моих коснуться!
Он все так же ест и пьет,
Как и за день до кощунства…
Как любовь твоя слаба,
Мой восторженный товарищ,
Если все мои слова
Ты крадешь и повторяешь...
Но Лёня ошибся, дело было не в том, что я сам влюбился в Наташу, мы с ней вскоре стали и до сих пор остаемся настоящими друзьями, живым опровержением тезиса, что между мужчиной и женщиной не бывает дружбы. Я просто растерялся, как говорится, язык не повернулся…
Что касается стихов, Лёня сочинял их еще задолго до поступления в Щукинское.
И в Москву из своего Ашхабада привез целую кипу рукописей. Вообще-то он планировал поступать во ВГИК, на режиссерский факультет.
О кино Филатов знал все, мог, не задумываясь, назвать год выпуска картины, фамилии режиссера, оператора и даже исполнителей эпизодических ролей в любом фильме мирового кино — большинство из которых никогда не видел. Приехав в Москву, Филатов узнал, что на экзамены во ВГИК он уже опоздал. Вот Лёня и рванул в Щукинское училище, где они как раз начинались....
Правда, на актерский… При поступлении Лёня читал свои стихи, которые сам пренебрежительно-иронично называл стишками. Однако у приемной комиссии «стишки» имели успех. Так мы с ним и оказались в одной комнате номер 39 в общежитии на Трифоновской улице…
Нашими соседями были Сергей Вараксин, Леонид Пярн и Борис Галкин, популярный сегодня артист.
Последние двое, как и я, приехали из Риги. Таким образом, в комнате нас было пять человек, а Лёню вдохновение посещало каждую ночь. Вот ему и приходилось сочинять стихи на общей кухне. Как сейчас помню Лёню, поджавшего под себя левую ногу и закуривающего через каждые пять минут новую сигарету, среди кастрюль, картофельных очистков и окурков. В этой неудобной позе, в экологическом кошмаре, который он сам себе устраивал, Лёня писал в своей тетрадке удивительно красивым почерком. Ну а я за его спиной нетерпеливо ждал, когда стихотворение будет закончено, зная, что торопить или заглядывать через плечо категорически запрещается. Почти сразу я стал пробовать сочинять музыку на его стихи.
Первая наша песня была «Ночи зимние», про любовь. Неожиданно для нас она получила сумасшедший успех в стенах общежития. Сколько слез было пролито под эту песню, сколько страданий пережито, сколько выпито! А вот «Оранжевый кот» принес нам успех уже в масштабах города. На сочинение этой песни мы потратили аж пятнадцать минут, и она потом пелась во всех вузах Москвы…
Комментарии 1
Жаль,что здоровье подводило