Комендант-настоятельница общежития Ломоносова 9 Милда Петровна походкой владимирского тяжеловоза прошаркала в свою служебную келью. Отчество «Петровна» вкупе с возрастом, характером и гренадерским ростом нет-нет, да и наводили на мысль- уж не побочная ли она дочь одного из бесчисленны реформаторов России?
По воспоминаниям современников, Петр Алексеевич перед каждым вылезанием в прорубленное им окно любил останавливаться в Риге. Недалеко от Морского порта даже сохранился дуб, под которым, по преданию, царь устраивал пикнички.
Не исключено, что молодая meitane (лат.-девушка)- матушка Милды- могла заблудиться в трех соснах и приблудиться к дубу и к отдыхающему императору.
Комендантша уселась за стол, закурила и выпустила в сторону ожидавшего ее студента такую мощную струю папиросного дыма, что того едва не вынесло в коридор.
«Чуянов, ты ответственный за пропускной режим или дерьмо собачье?»- начала разговор Милда Петровна и добавила еще несколько слов из не нормативной лексики. Положила на стол потертую планшетку, с которой в последнюю войну летал её дальний родственник — пилот Люфтваффе. Достала из нее несколько листов, расправила их своей мощной дланью и продолжила: «Полюбуйся, что вчера вечером комиссия из деканата накопала.» Потом поправила на голове берет и стала зачитывать длинный список зафиксированных нарушений «Правил проживания студентов в общежитиях РКИИ ГА». Чуянов стоял, согласно кивая, но почти не слушая, пытаясь вспомнить, кого же она ему напоминает.
Черт побери! Ну, конечно, Эрнесто Че Гевару! Отличий было всего три:
в гендерной принадлежности;
в одной букве в должности — комАнданте и комЕндант;
Милда зажимала в пальцах папиросу, а не сигару, как легендарный «барбудос».
Закончив бубнить, комендантша пинком подвинула стул, взглядом, не терпящем возражения усадила на него члена студсовета- ответственного за пропускной режим и бросила перед ним бумаги.
Чуянов сделал вид, что внимательно изучает результаты проверки. На самом деле он знал все то, о чем там сообщалось, и даже больше. При желании можно было добавить еще столько же.
Как Прокоп привел в 403 табун «бельгийских лошадок». А их «аусвайсы» забрал без 15 минут до 23-00- время окончания пребывания гостей.
Что в 220 посреди комнаты валялись окровавленные вельветки «Мара» Блажевича- результат прогулки по цыганской слободе. Они с Маликом Абишевым регулярно практиковали провокационные вылазки. Притворившись изрядно поддатыми, бродили по району до тех пор, пока цыгане не обращали внимания и не докапывались до них. Затем только жестами следовало популярное и понятное любой национальности объяснение, какой в районе титульный статус. Правильный ответ был- студент! Ну еще бы! Только на Ломоносова 9 проживало почти 1 000 человек, настоящих мужиков.
Как в 208 Лёнчик с Трошиным, сидя на верхней части двухъярусного сооружения, пили пиво, играли в дурака и громко ржали, мешая заниматься корпевшим над чертежом братьям Абрамовичам. При этом периодически роняли на ватман то хвосты, то головы жирной балтийской кильки- лучшего сырья для изготовления шпрот. А Женька Гринькин, как Буриданов осёл, метался по узенькой комнатёнке весь в сомнениях: сторону какой партии занять? Еврейской или славянской. Хотелось и рыбку съесть, и «пятерку» получить.
А в 108 козероги-первокурсники вообще устроили своему мальчику обряд посвящения в мужчины, пригласив для этой инициации местную шлюху, уже лет пять стоящую на учете в кожновенерологическом диспансере. И это прямо за стенкой от замкоменданта грозного такого Сереги Панова.
Чуянов мог бы продолжать этот список и дальше, но надо было уже уделить внимание и коменданту, поделиться своими соображениями насчет случившегося.
«Вопиющий случай,- начал он,- я имею в виду сам факт этой внезапной проверки. Мухо, конечно, человек уважаемый. К тому же он как-никак декан. Но чтобы так! В армии такого не было. Вот помню был случай. Тревога по случаю вторжения в наши территориальные воды НАТО-вских корветов у берегов Крыма для нас в Ворошиловградском училище штурманов совсем не была внезапной. Рыбаки предупредили пограничников, те — Генштаб, оттуда — утечка информации и вся 17 Воздушная армия в полной готовности ожидала возможную провокацию, грозящую Третьей Мировой.»
« Ладно, достаточно сказок, - проскрипела комендантша, - Как реагировать будем?»
« Как всегда, Милда Петровна. Человек пятнадцать представим к выговорам либо по комсомольской, либо по профсоюзной линии. С десяток- лишим общежития. На их места заселим других, тех которые проживают неофициально. Так, что тем и другим только останется поменяться местами. Одним подняться с пола на койки, другим- опуститься с коек на пол. За то последние не будут больше платить за общагу и сэкономят полтора рубля в месяц. Парочку «козерогов» можно и отчислить. Не жалко. А тех кого жалко в представление можно внести. Вон, Саид, Ганс и Бубла- Батоно все равно в армию намылились идти. Дежуривших на проходной Бандурина и Правдюкова- расстрелять, старшего по наряду Гундаева- повесить напротив «Аэлиты» в назидание другим.»
«Кого-кого повесить!? - с порога спросил, услышавший концовку Чуяновского монолога и неожиданно возникший в проеме двери Гундаев.
«Вас! Вас, товарищ!- продолжал ответственный за режим, повернувшись лицом к своему лучшему другу, - и на груди повесить табличку «Он спаивал советских студентов!» И приписка губной помадой «... и совращал студенток.»
«Хватит балаганить! - мощная рука комендантши ударила по столу так, что у того подогнулись ножки. - Не общежитие, а проходной двор с алкашами.»
«Заметьте, Милда Петровна, с веселыми алкашами.»- с обидой в голосе пробурчал Гундаев. Этим уточнением как бы дистанцируя студенчество от остальной, сильно пьющей части населения.
«Какая страна-такая и общага! - потянуло на философскую лирику Чуянова - Латвия по сути своей тоже проходной двор между европейским домом и домом, который построил...Джек. Шучу. Свифт. Шу...»
«Я тебе пошучу! Клоун! - еще больше распалилась Милда Петровна и, чтобы доломать-таки стол, задействовала вторую руку, рубанув ей с такой силой, что последний слог застрял у «клоуна» где-то в районе вилочковой железы.
Для продолжения разговора в конструктивном русле необходима была пауза. В те, добрые старые времена это был банальный перекур. Пропаганда табачных изделий не возбранялась и Милда Петровна, например, была рекламным лицом «Беломора» фабрики им. Урицкого. Этими папиросами она угостила ребят и все дружно закурили, пуская дым кольцами к потолку, где те почему-то переплетались в олимпийскую символику, символику мира. Дружественная обстановка образовалась и за столом, который выдержал «ласковое поглаживание» комендантских рук и стал столом переговоров.
«Если серьезно,- после табачной паузы начал Чуянов,- то времени на все просто не хватает, дорогая Вы наша Милда Петровна. Общественной работы- выше крыши. Спортом- хочется, да и надо, позаниматься. Для души- художественная самодеятельность. У нас с Димой конечно прекрасные, но не такие красивые глаза, за которые зачеты ставят. Поэтому нет-нет, да про учебу приходится вспоминать. А потом молодые мы. Погулять хочется с противоположным полом. На это, сами понимаете, деньги нужны. Подрабатывать приходится. Я, например, вот рабочим дистанции путей сообщения на железную дорогу устроился. Димыч же...»
«С этого места попрошу поподробнее,- перебила, разговорившегося строгая комендантша, - и что Вы там имеете? Колитесь, Коля!»
«Ну если мы перешли на одесский жаргон, то я скажу Вам, как родной: совсем негусто, Милда Петровна, разве что только на семечки. Сорок целковых за 4 часа сидения в смрадной сторожке в компании полутрезвых биндюжников. Это пять дней в неделю. И на дорогу полтора часа.»
Комендантша закурила еще одну папиросу и, прищурив один глаз, другим заговорщицки посмотрев на друзей, произнесла: «У меня, голуби мои, предложение от которого умные люди, к которым вы, впрочем, не относитесь, не отказываются. Поэтому решать за вас дураков буду я. Берем по листу бумаги, ручки, пишем под диктовку:
Директору студгородка
Быкову В.А.
От Ф.И.О.
ЗАЯВЛЕНИЕ.
Прошу принять меня вахтером в студенческое общежитие № 9 с окладом согласно штатного расписания.
Дата Подпись
Вопрос Гундаева, протягивающего будущему непосредственному начальнику заявление, был самым насущным и до предела кратким: «Сколько?»
Чуянов же начал умничать, попросив ознакомить его со штатным расписанием, должностной инструкцией и графиком работы. Что, как оказалось несколько позже, не было лишено смысла. Если оклад в 75 рублей был фиксированной суммой, то насчет графика работы можно было торговаться. Чем и занялись наши без пяти минут «бабки с
проходной». В итоге были выклянчены самые, что ни на есть, выгодные условия. Надлежало находиться в непосредственной близости от входной двери часа по четыре и в день дежурства не отлучаться из общежития, кроме, как в институт на занятия. Сутки через двое.
Друзья вышли из кабинета коменданта и, завернув за угол, остановились у турникета- теперь своего места работы.
Пока Чуянов стоял, победоносно оглядывая проходную- место, обещающее стать для наших героев новым «Эльдорадо»,- Гундаев уже устроился на стуле вахтера, положив на колено предусмотрительно украденный у Милды Петровны лист бумаги, послюнявил карандаш и своим корявым почерком вывел в правом верхнем углу «Совершенно секретно», посередине и чуть ниже «Прейскурант».
Дебаты по вопросам: с кого? сколько? чем? брать с нарушителей режима проживания обещали быть долгими. Так оно и случилось. На пары они в этот день конечно не пошли. Отмазка была железная- работа.
Анекдот на тему «Жене скажу, что у любовницы. Любовнице, что у жены. А сам бы чертил, и чертил, и чертил...» воплотился в реальность. Правда, немного в другой интерпретации.
Документ расценок на нарушение правил проживания был готов только к вечеру следующего дня. В аккурат к первому выходу на смену одной из новоиспеченной «бабки с проходной». Получился он довольно объемным. Было учтено всё.
В высшую касту — касту «неприкасаемых» были отнесены друзья наших друзей. Как было записано в декларации «Вне зависимости от курса обучения, легальности проживания в общежитии, национальности». В качестве поправки чуть позже было внесено «и цвета кожи». Касалось это, правда, всего одного человека. Но какого!
Диамантино по праву звали «русским негром». У себя на родине он был не последним человеком. За сбитый американский F-16 удостоен звания Героя Мозамбика с вручением Золотой звезды и именного пальмового дерева. Прикол в том, что кроме «Калашникова» он никогда никакого оружия в руках не держал и «завалил» американского стервятника из автомата. Аллилуя! На всех студенческих застояльях наш мозамбикский друг пил наравне с русскими и другими советскими. Благодаря этому «таланту» мы столько раз выигрывали пари у рижской публики. Те спорили, что любому негру слабо стакан до дна. Наливали и... Диамантино на халяву врезал. И мы в накладе не оставались. Гундаев так умел завести и развести оппонентов, что меньше чем с литром какого-либо горячительного не уходили.
Был, правда, один случай, когда проставляться за мозамбикца прошлось нам. В одну из суббот, в законный банный день, наш общаговский интернационал начал отмечать день рождения то ли монгола, то ли вьетнамца сразу после занятий, где-то в обед. Очевидно, ориентируясь на их часовой пояс. Мы ради уважения присоединились. Недолго посидели, немного выпили, слегка закусили. Поблагодарили за прием и поднялись на выход. Для нас же баня- святое. И тут уже в полужопу пьяный Диамантино заявил, что раз он русский, то баня для него тоже что-то вроде тотема и увязался за нами. Да мы и не возражали. Африканец нигде и никогда не подводил.
Контингент в соседней с общагой мыльне в определенный день в одно и то же время был постоянным. Мы по приведенной выше причине немного припозднились. Поэтому местные мужики уже успели по паре-тройке раз заглянуть в парную, попить пивка, а кто чего и покрепче. В раздевалке мы представили нашего друга с Мозамбика. Мужики запили свое удивление- негр в бане!? - кто чем и первый паз в жизни пожали черную руку. Происходящее далее записано со слов психически пострадавших, тех, кто находился в парной. Только представьте себе, мужики уже хорошенько прогрелись, немного приняли на грудь и теперь догоняли свое состояние до нирваны нахлестывая друг друга веничками. Как вдруг в клубах густого пара появляется пьяная черная физиономия с бородой аля Сергей Васильевич Курчатов. То, что для парильщиков это был шок, еще слабо сказано. Всех, кого эвакуировали из парильни, и даже тех, кто отполз оттуда на своих двоих, пришлось отпаивать принесенной водкой. Так что свои законные послебанные сто грамм искали уже в общежитии.
Но вернемся, как говорится, к нашим баранам. Итак, к первой категории- друзьям- никаких материальных претензий быть конечно не могло. Мало того, им априори оказывалась любая посильная помощь и обеспечивалось прикрытие на случай форс-мажорных обстоятельств. Таковыми могли являться рейды кого-либо из ректората, деканата, профкома, комендантши, её заместителя Панова и прочей шушеры. Или же эвакуация находящегося в бессознательном состоянии из мест, где могли нарисоваться вышеперечисленные товарищи.
Следующая каста — отличники и активисты, члены всего и вся. Эти, строящие из себя целок, тоже пускались во все тяжкие. Как говорит латинская мудрость «Хомо-сум, хуману нихиль а ме алеэнум путо!» В этой категории был самый широкий список взаимных услуг и контрибуций. Хорошо соображающие однокурсники брались на карандаш и в случае необходимости привлекались к работе над «курсовиком», написанию реферата, решению лабораторной работы. На заметке находились и всякие там члены профкомов, бюро ВЛКСМ, комитета народного контроля. Через этих товарищей реализовались билеты на различные концерты и фестивали, путевки в студенческие лагеря.
Следующую группу «дары приносящих» составляли студенты, подрабатывающие по ночам. Причем, дань с них собиралась независимо от того, какой образ жизни они вели. Высокоморальный, либо наоборот. Но в силу того, что рабочий класс все-таки был «гегемоном», их щадили. С работающих на пивзаводе брали по 2-3 бутылочки «Рижского оригинального», с грузчиков молочного комбината- такое же количество тетрапакетов молока или ряженки, либо сырками. С хлебопроизводственного объединения была возможность стибрить упаковку маргарина в 20 кг веса. Если такой «подгон» поступал, то ежесменная такса в три булки хлеба отменялась на месяц.
Студенты-иностранцы были пожалуй самой лакомой добычей. И потому, что не так часто «косорезили» («Русский» среди них был, как уже сказано, только один.) И потому, что взять с них можно было супердефицитом того времени. Шведский растворимый кофе, французский коньяк, шотландский виски, американская «жевачка», английские сигареты- вот далеко неполный перечень справедливой платы за намерение уронить высокое звание студента советского ВУЗа. И не какого-нибудь там МГУ или МГИМО, а Рижского Краснознаменного института инженеров Гражданской авиации имени Ленинского комсомола. Аминь! Ой, бля! То есть, гип-гип ура!
Последними в списке значились фарцовщики и спекулянты. По аналогии с древнеиндийской иерархией это была каста «шудр»-неприкасаемых. В средние века в Японии самурай мог сделать с не самураем все, что заблагорассудиться. Хоть убить. Тот
не считался человеком. Так было и по кодексу чести нашего времени. Делай с этой швалью что заблагорассудится, если не противно. Вообще-то старались не замечать. Хотя те настойчиво, как тараканы, шныряли по комнатам предлагая всевозможные импортные шмотки. В 435 «камеру», где проживали Чуян с Гундаем, они тоже было повадились коробейники хреновы. Пока не произошла одна встреча.
С героями нашего повествования в общежитии ПГО жил и недолго делал вид, что учится на рабфаке, Саня Насыров. Уроженец Магнитогорска по кличке «Татарин». «Погоняло» своё он оправдывал не то, чтобы на все сто, а как минимум на триста. Ему больше бы подошло что-то вроде «Еврейский армяно-татарин». Саня не отличался большим интеллектом. Вернее, отличался тем, что с точки зрения эволюции разум у него, как у неандертальца, находился в зачаточном состоянии. Со всеми без исключения девушками он знакомился по одной схеме. Никогда не меняя в ней ни интонации, ни единого слова. Как правило, от минуты до двух пристально смотрел незнакомке в лицо. Потом слащаво улыбался и произносил сакральные слова: «Какие у Вас глаза! Девушка, где Вы такие глаза взяли?». Поначалу однокашников коробило. Советовали ему как-то разнообразить речь. Никакой реакции. Стали криво улыбаться, заслышав этот примитив. Ноль эмоций. Однажды, когда рефрен прозвучал в десятый раз за день, компания с гомерическим хохотом выкатились с автобуса и до коликов ржали, раскинувшись на скамейках. После этого случая в приказном порядке попросили Насырова этими словами при них не выражаться.
Самое смешное в этом смешном схема-то работала. Да еще как !
Через неделю, после начала занятий на рабфаке, Саня в своей излюбленной манере снял местную девчонку. Лариска оказалось дочерью зажиточного рижского буржуа, у которого по современным понятиям был шикарный коттедж в Плявниеках. С урожая огромного соток в сто сада он делал прекрасное плодово-ягодное вино, хранящееся в подвалах дома в огромных дубовых бочках. Возле них всю зиму рабфаковцы часто отдыхали в компании с хозяином. До тех пор, пока этот латыш не осознал, что жениться на его дочери никто из слушателей ПГО не собирается.
Если способ знакомства «Татарина» считался недостойным, то выбор объекта его
применения вызывал не просто восхищение — восторг дружеского круга. Саня бил без промаха. Все без исключения девушки оказывались дочерьми либо очень обеспеченных, либо высокопоставленных родителей. Так, извиняясь перед одной студенткой филфака университета за примитив друга, Чуян познакомился с Ольгой Чесноковской, дочерью заместителя министра автомобильного транспорта и шоссейных дорог Латвии. Про папу он узнал позже, когда начал дружить и приглашался на семейные праздники.
Саня Насыров так и не закончил рабфак. Ушёл и сразу женился. На ком Вы думаете? На девушке-сироте. Видно, как от умиления, слезы едва не наворачиваются на ваших глазах. Вот видите, каким милым, каким душевным, каким благородным оказался этот так нелестно охарактеризованный молодой человек!
Ага, как бы не так. Как говориться «нашли фраера». Женился «Татарин» на заведующей крохотной аптекой в районе института. Подумаешь, какой-то задрипанный фармацевт, снова ошибется читатель. У новоиспеченной гражданки Насыровой был практически неограниченный доступ к жутко востребованным антибиотикам- каномицину и мономицину. В то время эти препараты являлись самыми эффективными в лечении гонореи. А триппер гулял по Риге, как по любому портовому городу, словно ветер по Бродвею. Курс лечения стоил «четвертак». Мало кто обращался в кожно-венерологический диспансер с риском быть поставленным на учет. Кололись сами. Лекарства брали у Санька. Сотня-другая пострадавших от плотских вожделений в год. Умноженная на стоимость курса. Сколько получается? Считайте сами. К тому же это было время вхождения в моду таблетированного улета от реальности. Ажиотажа вокруг «ноксирона» и «авитаминала» не было. Но спросом они пользовались, принося копеечку в семейную копилку. Аптека была не единственным источником дохода «Татарина». Грузчиками в морпорту трудились несколько его друзей — бывших однокашников по ПГО, которые имели, как говорят в Одессе, свой маленький «гешефт» на шмотках. Порт во все времена являлся рассадником всевозможной заразы мочеполовой системы человека. Имея в наличии такой провизорский арсенал и связи с элитой морфлота- грузчиками, Насыров организовал несложную бартерную схему. Его съемная квартира в скором времени превратилась в небольшой бутик модной одежды из Европы и Америки.
Гундаев с Чуяновым завалились к Насырову в гости и сидели, дегустируя какое-то редкое коллекционное вино. Так и не поняв, в чем же его ценность, потом пили его просто как портвейн. Раздался робкий стук в дверь. Саня поднялся из-за журнального столика, ставшим ламберным в этот раз по случаю партии в преферанс, и открыл дверь. За порогом, переминаясь с ноги на ногу с заискивающей улыбкой на подобострастном выражении лица, стоял один из главных фарцовщиков Суханов с двумя спекулянтами помельче. «Татарин», не отвечая на приветствие, кивком головы пригласил того войти и закрыл дверь, оставив носильщиков в коридоре. Быстро просмотрев протянутый список, Насыров профессиональными движениями приказчика из мануфактурной лавки начал закидывать протянутые руки Суханова пакетами с джинсами, куртками, батниками, майками. Всё это время несчастный фарцовщик, не отрывая своих «по полтиннику» глаз, смотрел на гостей, которые вальяжно развалившись в креслах, выпивали, курили и за-панибратски обращались к хозяину. Не по имени-отчеству, не по имени и даже не по фамилии, а как-то совсем нецивилизованно - «эй, татарин». Это было, отнюдь, не унижением и не оскорблением чести и достоинства. Просто так еще с рабфака повелось. После этого случая старшекурсник-спекулянт Суханов стороной обходил не только комнату, но и коридор, в котором находилась № 435. А попавшись навстречу Чуянову или Гундаеву, опускал глаза в пол. Совсем как японский крестьянин перед самураем во избежании лишиться этих глаз вместе с головой.
Может быть генетическая память срабатывала?
Коля и Дима недолго разрабатывали свою «Эльдораду». Через три месяца декан механического факультета Владислав Станиславович Мухо отдал распоряжение директору студгородка Быкову уволить студентов Чуянова и Гундаева. Хоть не имел никакого права, так как тот ему не подчинялся. Но, поди, попробуй возразить «мухе», которая целое стадо «слонов» на болту вертела.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 42
Архивы САДКО.
...но я верю,ты раскопаешь историю сундучка!!
...да было время,есть что вспомнить!!
PS:...а я знаю кто прое...л сундучок.