Кто-то съел их огромной ложкой, и мне не спится. Я увёз бы тебя на мопеде считать стрекоз, есть пирог с абрикосами кислыми и корицей.
Здесь подсолнухи ярко-рыжие, словно Ван Гог писал, и крапива такая жгучая вдоль забора. Я рубашку б тебе по ночам из неё вязал для защиты от каждого ледяного взора, от потерь бесконечных, предательства и простуд.
Я хочу затеряться с тобой ото всех в колдовской глуши и смотреть, как цветёт малахитовый старый пруд, как у берега спорят пушистые камыши.
Я браслет из кувшинок надену тебе на запястье и в туман превращу над полями холодный воздух.
... Лето как обретённая вера в земное счастье,
как призыв бескорыстно любить золотые звёзды.
Быть счастливым, поверь, никогда, никогда не поздно...
© Анна Сеничева
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 30
Я спою с котами полночный блюз, наколдую дым и пойду к реке. А наутро, я тебя разлюблю, только имя прутиком на песке, только желтый камешек из серьги, поцелуи в щеку и звездный дождь, — я себе остав...ЕщёНе любить тебя сложно, но я учусь. Не кричу, не буйствую, не скорблю. День идет за днём, вот еще чуть-чуть, и тебя я полностью разлюблю. Я кривой и пьяный, но я живой, трогаю гитары нагретый гриф, и своей взлохмаченной головой осторожно дёргаю — вдруг слетит. Не ''люблю'', а матерное словцо, раз, и понимаешь — тебе конец. За грехи библейских каких отцов, ты опять приходишь ко мне во сне? Микроскоп достану, шагну вперед, ведь в тебе изъянов — не сосчитать. (Но какого черта твой жаркий рот мне так сильно хочется целовать?). Нет-нет-нет, не сдамся, я лёд, я сталь. Я звезда в созвездии Орион. Там тебе меня точно не достать, как Луне не тронуть древесных крон. Под ногами небо, над головой — колосится рожь и поют сверчки. Я кривой и пьяный, но я живой, и шаги по звёздам мои легки.
Я спою с котами полночный блюз, наколдую дым и пойду к реке. А наутро, я тебя разлюблю, только имя прутиком на песке, только желтый камешек из серьги, поцелуи в щеку и звездный дождь, — я себе оставлю, еще шаги, и твои ладони — оставь, не трожь.
Я включу паяца, начну шутить, ведь по мне не скажешь, что я тебя… Рану нужно выжечь и посолить, пусть болит сильней — тем сильнее я. Вверх, по небосводу, покуда ночь, и пока погода еще тепла. Пусть мурашками пробегает дрожь, а под курткой будто горит напалм. Я, как чёрт, заливисто хохочу, и играю с ангелами в слова.
Не любить тебя сложно, но я учусь.
Пусть пока по предмету выходит ''два''.
© Джио Россо 57
в моей голове
звери.
Они бы тебя
съели,
если бы я разрешил.
Но я их гоню из прерий,
на ключ закрываю двери.
Сидят на цепях звери,
на ржавых цепях души.
А звери мои
ночью,
рвут кожу и плоть
в клочья.
И каждый их клык заточен.
Играют на струнах жил.
Но
все-таки,
между прочим,
/пусть я и
обесточен/,
ты вся,
до ресниц и точек -
причина того, что я жив.
Беги от меня, Мэри,
/прижмись же ко мне теснее/.
Спасайся скорей, Мэри,
/ничто тебя не спасет/.
Коснувшись тебя, Мэри,
попробовав раз, звери,
живущие в моем теле,
хотят еще и еще.
Ты знаешь, Мэри,
есть истина в вине и теле,
религии и постели.
Но я отыскал в тебе.
И пусть сегодня
другой одеяло грею,
но спят мои злые звери,
тебя видя в каждом сне.
Поверь,
я больше не буду зрителем,
скрываясь в своей обители,
до самых последних дней.
Я прилечу с Юпитера,
в квартиру твою в Питере.
Мэри,
стань укротительницей
моих
диких
зверей.
Я закончил учебу, отправив диплом отцу. Здесь, в убогой газете, пустые пишу статьи. Наш редактор похож на озлобленную лису, а помощник его - плешивый лесной сатир. Этот город прогнил, (как впрочем, и вся Земля), здесь священник пьет виски у входа в дешевый бордель. А по улицам сонным бродит безумный маньяк, убивая безжалостно, женщин и даже детей. Здесь пустынно и жутко, и страшно ловить такси, тянет спрятаться в тень от желтого взгляда фар. Потому и пишу тебе, милая Анн-Мари. Ты - мой луч в царстве тьмы, маяк среди острых скал.
Знаешь, я получил письмо неделю тому назад. Твой жених богат и умен, для полсотни - свеж. Я хотел бы сказать, что я очень и...ЕщёДорогая моя, незабвенная Анн-Мари, я пишу тебе снова, марая чернилами лист. В этот пасмурный город врезаются корабли, и по улицам темным плывет сероглазый mist. Здесь глотаешь воздух и чувствуешь океан, всюду сырость и грязь, и рыбы гниющей смрад. Каждый встречный прохожий хмур, каждый третий - пьян, а ночной городок и вовсе похож на Ад.
Я закончил учебу, отправив диплом отцу. Здесь, в убогой газете, пустые пишу статьи. Наш редактор похож на озлобленную лису, а помощник его - плешивый лесной сатир. Этот город прогнил, (как впрочем, и вся Земля), здесь священник пьет виски у входа в дешевый бордель. А по улицам сонным бродит безумный маньяк, убивая безжалостно, женщин и даже детей. Здесь пустынно и жутко, и страшно ловить такси, тянет спрятаться в тень от желтого взгляда фар. Потому и пишу тебе, милая Анн-Мари. Ты - мой луч в царстве тьмы, маяк среди острых скал.
Знаешь, я получил письмо неделю тому назад. Твой жених богат и умен, для полсотни - свеж. Я хотел бы сказать, что я очень и очень рад, но в груди скалит зубы порочный и злобный бес. Я не ровня тебе, не ровня твоим деньгам. И твоей красоте, невинной и неземной. Повторяю по буквам, по звукам и по слогам: ''мне обещанная станет чужой женой''.
Я хочу сказать, что люблю, и что грешен, как черт. И что мне очень жаль. Что мне несказанно жаль. Ты прости мою слабость, и сможешь - пиши еще.
Вечно верный тебе Александр.
Целую. Прощай''.
*
Дорогая моя, безупречная Анн-Мари, (запираю в конверт неотправленное письмо), за окном расцветает удушливый розмарин, в моей маленькой комнате пасмурно и темно. Ветер легким касанием гасит пламя свечи, огонек сигареты ничтожен в нависшей тьме. Мои руки дрожат и сердце стучит. Стучит. На ладони монетой танцует живая медь.
Надеваю пиджак и делаю шаг за дверь. Три квартала пешком, по каменным мостовым. Может я сумасшедший? А может быть, просто зверь?
Укоризненно смотрит луна.
Выдыхаю дым.
Эта девушка слева, (приколота роза к груди), в шляпке цвета кармина, так поздно идет одна. Она очень похожа, похожа на Анн-Мари.
Между ребер танцует восторженный Сатана.
Этот город прогнил, (как впрочем, и вся Земля).
Есть в безумии счастье. А в разуме - только ложь.
Я врезаюсь затылком в блестящую ширму дождя.
Захожу в подворотню.
И вынимаю нож.
Джио Россо
Я твой подкроватный монстр.
Силой своей любви я
делаю теплым воздух
в доме твоем,
где нет камина и печки,
и даже горящей свечки,
мерцающей на столе.
Пожалуйста, не болей.
Пей нагретое молоко,
закатанных рукавов
остерегайся.
Тщательней одевайся
в вязанные свитера.
Не сиди до утра
с заумными книжками.
Не улыбайся мальчишкам
из соседнего двора.
По вечерам
я вижу твои ступни
маленькие и босые,
через узкий просвет
между кроватью и полом.
Я видел тебя голой,
расстроенной, плачущей, злой.
Я видел тебя собой.
Я видел тебя любой.
Такой, как никто другой
никогда не увидит.
Я твой самый верный зритель.
И пусть у меня нет роз,
и даже искусственных лилий.
И пусть твои подмостки -
всего лишь дощатый пол,
прими мою любовь,
безмолвную, как огонек,
блуждающий в темноте.
На остром твоем плече
есть родинка в форме зайца.
Пожалуйста, не влюбляйся
в плохих людей.
И, заправляя постель,
не заглядывай под кровать.
Я хотел бы тебя целова...ЕщёСпокойной ночи, Мария.
Я твой подкроватный монстр.
Силой своей любви я
делаю теплым воздух
в доме твоем,
где нет камина и печки,
и даже горящей свечки,
мерцающей на столе.
Пожалуйста, не болей.
Пей нагретое молоко,
закатанных рукавов
остерегайся.
Тщательней одевайся
в вязанные свитера.
Не сиди до утра
с заумными книжками.
Не улыбайся мальчишкам
из соседнего двора.
По вечерам
я вижу твои ступни
маленькие и босые,
через узкий просвет
между кроватью и полом.
Я видел тебя голой,
расстроенной, плачущей, злой.
Я видел тебя собой.
Я видел тебя любой.
Такой, как никто другой
никогда не увидит.
Я твой самый верный зритель.
И пусть у меня нет роз,
и даже искусственных лилий.
И пусть твои подмостки -
всего лишь дощатый пол,
прими мою любовь,
безмолвную, как огонек,
блуждающий в темноте.
На остром твоем плече
есть родинка в форме зайца.
Пожалуйста, не влюбляйся
в плохих людей.
И, заправляя постель,
не заглядывай под кровать.
Я хотел бы тебя целовать
и баюкать наших детей.
Но покуда я всего лишь тень -
я стану тенью твоей,
твоей бессменной охраной.
Не просыпайся рано.
Не улыбайся печально,
не позволяй отчаянию
взять верх.
И когда ты сидишь на полу,
прислонившись спиной к кровати,
и наблюдаешь игру
каких-то дурацких актеров,
от сухости сводит горло,
я чувствую запах кожи,
твоей.
И так мучительно-сложно
сдерживать себя.
И в тысячный раз повторяя:
''спокойной ночи, Мария'',
отчаянно жажду быть тем,
кто будет держать твою руку
и каждый день говорить тебе:
счастливого
тебе
утра.
Ты надеваешь наушники, кеды.
Кто на работу, кто-то - на службу.
Ты идешь в школу, так хочется лета.
Тучи на небе, но солнце в кармане,
звякает тихо медной монеткой.
Ты - заплутавший космический странник.
Звезды висят на рябиновых ветках.
В городе N дожди и туманы,
снова синоптики врут про погоду.
Ты в лабиринте из лжи и обмана.
Есть свет и тьма, но нет мастера Йоды.
Кот напевает блюз на балконе,
тихо крадутся сильфы по крышам.
Музыка ветра в стеклах оконных.
Но исполнитель не виден, не слышен.
Стаи прохожих - нашествие зомби.
''Где Ваше детство, мистер в двубортном?''
Ты в лабиринте. Но все же свободен.
(Взять бы рюкзак, да отправиться в Портленд).
Десять ноль две. Счет идет на минуты.
Алгебра, цифры. Рисунки в тетрадке.
Рядом - Том Сойер, зевает все утро.
Джек у окна жует шоколадку.
Ты не герой, не солдат, и не рыцарь,
лишь младший сын Веги и Альтаира.
Как только вздумалось им пожениться?
Встречи раз в год и дележка квартиры.
Ты прож...ЕщёВосемь пятнадцать, обычное утро.
Ты надеваешь наушники, кеды.
Кто на работу, кто-то - на службу.
Ты идешь в школу, так хочется лета.
Тучи на небе, но солнце в кармане,
звякает тихо медной монеткой.
Ты - заплутавший космический странник.
Звезды висят на рябиновых ветках.
В городе N дожди и туманы,
снова синоптики врут про погоду.
Ты в лабиринте из лжи и обмана.
Есть свет и тьма, но нет мастера Йоды.
Кот напевает блюз на балконе,
тихо крадутся сильфы по крышам.
Музыка ветра в стеклах оконных.
Но исполнитель не виден, не слышен.
Стаи прохожих - нашествие зомби.
''Где Ваше детство, мистер в двубортном?''
Ты в лабиринте. Но все же свободен.
(Взять бы рюкзак, да отправиться в Портленд).
Десять ноль две. Счет идет на минуты.
Алгебра, цифры. Рисунки в тетрадке.
Рядом - Том Сойер, зевает все утро.
Джек у окна жует шоколадку.
Ты не герой, не солдат, и не рыцарь,
лишь младший сын Веги и Альтаира.
Как только вздумалось им пожениться?
Встречи раз в год и дележка квартиры.
Ты проживаешь на Альфе Центавра,
(дом двадцать Б, квартира двенадцать).
В городе N сизый воздух отравлен.
Мелко дрожат занемевшие пальцы.
Мимо бегут Питер Пэны и Венди.
Ты - НЛО, непонятный и лишний.
Кинешь записку в бутыль из-под бренди:
''Немо, ответь! Как прием? Меня слышно?"
Три часа дня. Выбегаешь из школы,
спешно рюкзак закинув за спину.
Вновь лабиринт. Пьешь холодную колу,
мятной жвачки тянешь резину.
Город пугает, скалится волком,
путает карты, провалены квесты.
К Альфе Центавра - три остановки.
Лучше пешком, в троллейбусах тесно.
Тесно в пределах этого мира.
Ночью ты слышишь звуки прибоя.
Сквозь монолитные стены квартиры
в дом забирается лунное море.
Лунные камни вместо брелоков,
двадцать ступеней - и выход на крышу.
Кто же домой после уроков?
Город внизу. Поднимаешься выше.
Ты одинок, ты не влился в систему.
Пусть. У системы свои заморочки.
Вырастешь, вызубришь все теоремы,
над буквой i расставишь все точки.
Из лабиринта нет выхода, знаешь?
Твой лабиринт находится в сердце.
Стены не рухнут, пока не взломаешь
и не откроешь последнюю дверцу.
Семь сорок три, забегаешь в квартиру.
Гулко от стен отлетает: ''я дома!''
Где-то внутри сумасшедшего мира
слышится скрежет стальных шестеренок.
Ужин из пачки - всего понемногу.
Пишешь на мэйл Альтаиру и Веге:
''вы выбирали мне путь и дорогу.
Баста. Отныне - я сам все сумею''.
Лунное море вливается в уши:
''слушай, мой мальчик, внимательно слушай -
Бог дал тебе совершенную душу,
не позволяй ее портить и рушить''.
Вот бы сломать все земные законы -
за горизонт, к Кассиопее.
Пусть ты один из миллионов.
Но миллионы тебя не заменят.
Двадцать три десять. Искры в ладонях,
пляшут на самых кончиках пальцев.
Аврора сидит на небесном балконе,
звездный узор вышивает на пяльцах.
Воют за стенами волки и баньши.
Мчится по небу ночь в колеснице.
Спи, завтра встать придется пораньше.
Твой звездолет улетает в семь тридцать.
Джио Россо