Предыдущая публикация
КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ ПАВЛА КОГАНА
Быть может, мы с тобой грубы.
Быть может, это детский пыл…
Я понимал — нельзя забыть,
И, видишь, все-таки забыл.
Но слов презрительных чуть-чуть,
Но зло закушенной губы,
Как ни твердил себе — «забудь!»,
Как видишь, я не смог забыть.
Биография Павла Давидовича Когана весьма коротка.
Родился 4 июля 1918 г. в Киеве, в еврейской семье.
В 1936-м в 18 лет поступил в престижный МИФЛИ.
В 1939-м — в Литературный институт. Литературные учителя?
Их много — от Пушкина до Багрицкого, от Байрона до Киплинга.
Давид Самойлов познакомился с Коганом, когда тому было 20 лет, и вспоминал о нем: «Нахмурив густые брови, чуть прищурив глаза, он уверенно читал стихи, подчеркивая ритм энергичным движением худой руки, сжатой в кулак».
Какие стихи читал Коган? Может быть, эти?
Поэт, мечтатель, хиромант
Я по ладоням нагадал
Ночных фиалок аромат
И эту нежность на года...
Или, наверное, другое стихотворение — «Гроза» (1935) с концовкой-вызовом:
Я с детства не любил овал,
Я с детства угол рисовал!
Современники Павла вспоминают его, сухощавого и угловатого юношу, удивительно жизнелюбивого и страстного в своих жестах и суждениях.
Его глубоко запавшие каре-зеленые глаза постоянно вспыхивали дерзкими огоньками.
Осенью 1938-го к мэтру Сельвинскому пришла троица поэтических мушкетеров — Павел Коган, Сергей Наровчатов и Давид Самойлов.
«Пили чай с сушками и разговаривали до поздней ночи. Илья Львович признал нас поэтами» (Д. Самойлов).
Поэтом-то Сельвинский назвал Когана, но ведь он ни одного стихотворения при жизни не напечатал. Он только читал свои стихи друзьям и товарищам, и они многие знали их наизусть.
А «Бригантина», положенная на музыку другом Павла Жорой Лепским, пользовалась огромной популярностью.
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса…
… И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза —
В флибустьерском, в дальнем море
Бригантина подымает паруса...
«Бригантина», конечно, была навеяна «Алыми парусами».
Мотивы Александра Грина. Снова месяц висит ятаганом,/ На ветру догорает лист./ Утром рано из Зурбагана/ Корабли отправляются в Лисс...» И концевые строки этого стихотворения:
Мы поднимем бокал за Грина
И тихонько выпьем за Лисс...
То есть в душе Павел Коган был мечтателем чистой воды. Романтически настроенным юношей:
В этих строках все: и что мечталось
И что плакалось и снилось мне,
Голубая майская усталость,
Ласковые песни по весне,
Дым, тоска, мечта и голубая
Даль, зовущая в далекий путь,
.Девочка (до боли дорогая,
До того, что хочется вздохнуть)...
И концовка стихотворения:
Ой, как мало, в сущности, написано,
Ой, как много, в сущности, писал!
16 лет — и много писал! Сердце трепетало от поэтического вдохновения!.. И вот этому романтику пришлось жить в суровое время советских пятилеток, когда требовалась иная романтика — не мечтателя, а строителя социалистических буден, да еще в стране, якобы, окруженной одними врагами (СССР как форпост свободы и социальной справедливости, как авангард всего прогрессивного человечества — если использовать пропагандистские клише). А все это требовало совсем других песен, громких и мужественных, без всяких лирических взрыдов.
По воспоминаниям Наровчатова, Павел Коган «был одним из первых застрельщиков молодых энтузиастов искусства, поставивших целью духовную подготовку народа к борьбе с нашими заклятыми врагами». (Цит. по: Павел Коган. Стихи. Воспоминания о поэте. Письма. 1966).
Из характеристики по семинару Сельвинского (июнь 1941): «Павел Коган. Активен. Очень культурен. Поэтически высоко принципиален...»
Не случайно определение «активен». Одно из стихотворений Когана так и начинается: «Выходи. Колобродь. Атамань...» Общественная активность активностью, а любовь любовью, и Павел Коган тоже хотел любви. «По переулку у Мясницкой/ простая девушка идет...» /«Поговорим о счастье»/. Любовь, ревность, первое страдание, первое желание «забыться» с друзьями:
И мы с тобою сядем
у стекол, глядящих в ночь.
Из ящика со стихами
Я вытащу осторожно
Бутылку, наверно, рома,
А может быть, коньяку.
Когда грянула Великая отечественная война, Павлу Когану исполнилось 23 года. Перед началом войны поэт чувствовал приближающиеся раскаты грома, и сказал одному из студентов МИФЛИ: «Я с нее не вернусь, с проклятой, потому что полезу в самую бучу. Такой у меня характер».
У Павла Когана не было сомнений в выборе. Выбор был один: добровольцем на фронт! Защитить родину и умереть. Об этом говорят все немногие письма, которые он посылал родным и друзьям в перерывах между боями, хотя где-то в глубине души он надеялся вернуться с войны и написать о ней книгу: «Я не волнуюсь: каждая пылинка моего века удивительно прилипает ко мне. Какую книгу мы с тобой напишем…» (декабрь 1941).
В другом декабрьском письме: «Я очень бодр. Я знаю, что у меня хватит сил на все…»
12 марта 1942 года: «И вот за то, чтоб на прекрасной нашей земле не шлялась ни одна гадина, чтоб смелый и умный народ наш никто не смел назвать рабом, за нашу родину, за нашу с тобой любовь я и умру, если надо...»
Обращаясь к матери: «Только здесь, на фронте, я понял, какая ослепительная, какая обаятельная вещь — жизнь» (май 1942).
И, наконец, одно из последних писем: «Я верю твердо, что будет все. И родина свободная, и Солнце, и споры до хрипоты, и наши книги…» (июль, 1942).
И победа, и солнце, и книги — все сбылось. Только вот в спорах до хрипоты поэт Павел Коган уже не участвовал.
Лейтенант Павел Коган погиб 29 сентября 1942 года на сопке Сахарной под Новороссийском. Он возглавил поиск разведчиков и в полный рост пошел под пули.
Он прожил 24 года с небольшим. Незадолго до гибели Коган писал:
Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
И, задохнувшись
«Интернационалом»,
Упасть лицом на высохшие травы,
и уж не встать…
Он и не встал. Так литература потеряла своего, безусловно, талантливого сына. В этой связи следует вспомнить стихи, которые Павел Коган написал в 19 лет:
Мне было жутко, когда кончилось
детство.
Мне тоскливо, что кончается юность,
неужели с грустью встречу старость
и не замечу смерть?
Старость поэту встретить не пришлось. Осталась незаконченной поэма «Первая треть» (1939-1941), и ее разбирать не будем.
Отметим другое: как у всех талантливых поэтов (избегаю слова «гениев»), у Павла Когана была сильно развита интуиция, предчувствие, предвидение будущего (как у Блока, к примеру).
И в этом смысле достаточно вчитаться в его «Монолог» (1936):
Мы кончены. Мы отступили.
Пересчитаем раны и трофеи.
Мы пили водку, пили «ерофеич»,
Но настоящего вина не пили.
Авантюристы, мы искали подвиг,
Мечтатели, мы бредили боями,
А век велел — на выгребные ямы!
А век командовал:
«В шеренгу по два!»
...Мы кончены. Мы понимаем сами,
Потомки викингов,
преемники пиратов:
Честнейшие — мы были подлецами,
Смелейшие — мы были ренегаты.
Я понимаю все. И я не спорю.
Высокий век идет высоким трактом.
Я говорю:
«Да здравствует история!»
И головою падаю под трактор.
Товарищ Павла Когана по институтской поре Семен Фрейлих утверждал в конце 80-х годов, что это «главное стихотворение поэта», что Павел Коган предчувствовал не только войну, но и 1937-й, что стихотворение «Монолог» было актом сопротивления режиму, проявлением чувства превосходства над ним.
Стихи Павла Когана увидели свет только в конце 50-х годов, а первый сборник стихотворений вышел в 1966-м, ну а дальше переиздание, воспоминания, цитирование…
Бригантина неизменно подымает паруса, и постоянно хочется говорить и спорить, даже в отсутствии ее капитана — Павла Когана. Листать книги, читать стихи, размахивать руками…
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ
Следующая публикация
Нет комментариев