Предыдущая публикация
"Однажды, через несколько недель после войны, я позвонила
Вилли Брандту, которого очень уважаю в Социалистическом интернационале, и сказала: "У меня не может быть никаких требований ни к кому, но я хочу поговорить со своими друзьями. Ради себя самой я хочу понять, что же
означает социализм, если ни одна социалистическая страна во всей Европе не захотела прийти на помощь единственной демократии на Ближнем Востоке? Или понятия "демократия и братство" к нам неприменимы? Как бы то ни было, я хочу
услышать своими ушами, что именно удержало глав социалистических правительств от оказания нам помощи?"
В Лондоне был созван конгресс руководства Социалистического Интернационала, и туда явились все. В этих конгрессах участвуют все главы всех социалистических партий - и находящихся у власти, и оппозиционных.
Поскольку я попросила о созыве этой встречи, я ее и открыла. Я рассказала своим товарищам-социалистам, какова была ситуация, как нас захватили врасплох, как мы приняли желаемое за сущее, толкуя данные разведки, и как мы выиграли войну. Но в продолжение многих дней положение
наше было очень опасным. "Я просто хочу понять, - сказала я, - в свете всего этого, что же такое сегодня социализм? Вот все вы тут. Вы не дали нам ни дюйма территории, чтобы мы могли заправить горючим самолеты, спасавшие нас от гибели. Теперь предположим, что Ричард Никсон сказал бы: "Простите, но
поскольку нам в Европе негде заправиться, мы просто ничего не можем для вас сделать". Что бы вы все тогда сделали? Вы знаете нас, знаете, кто мы. Мы старые товарищи, старые друзья. Что вы себе думали? На каком основании вы приняли решение не позволять нашим самолетам заправляться горючим? Поверьте, я ничего не преуменьшаю: мы всего лишь крошечное еврейское государство, а существует более двадцати арабских государств с обширной территорией,
неисчерпаемой нефтью и миллиардами долларов. Но я хочу узнать от вас сегодня, определяется ли всеми этими факторами современное социалистическое мышление?"
Когда я закончила, председатель спросил, не хочет ли кто-нибудь взять слово. Все молчали. И тут кто-то позади меня - я не хотела оглядываться, чтобы его не смущать, - сказал очень ясно: "Конечно, они не могут говорить.
У них горло забито нефтью". Потом все-таки развернулась дискуссия, но фактически сказать уже было нечего. Всё было сказано тем человеком, лица которого я так и не увидела."
Голда Меир
"Моя жизнь"
Следующая публикация
Нет комментариев