Предыдущая публикация
Самарканд, школа №45. Алаверды на Дмитрия Липатова.
Искал что-то в сети и случайно наткнулся на прозу Дмитрия Липатова. Земляк-самаркандец (городской, не поселковый), лет на 5 меня старше, учился в 45-й школе вроде как в одном классе с моим старшим братом - потому-то фамилия мне его знакома. С интересом прочел его рассказ "Самарканд" с воспоминаниями о детстве, школе, учителях... Прочёл и погрузился в думы о прошлом.Некоторых учителей Дмитрий Липатов не упоминает (либо я был невнимательным читателем), хотя достойны памяти все. Давно нет на этом свете Шабанова К.А., Новикова П.И., Горюхи В.А., Трофимовой Э.В. А ведь кажется именно завучу Эвелине Васильевне я обязан приёмом в 45-ю школу. Хорошо помню, как это было. Привёл меня в школу отец. Лето, каникулы - никого в школе нет. Нам показали кабинет директора на 1-м этаже, мы присели в секретарской, ждём. Пришла молодая женщина и стала о чём-то говорить с отцом, потом обратилась ко мне:
Трофимова Эвелина Васильевна, завуч. Фото с виньетки 1986 года.
- Опиши рассвет. Что это, какой он?
Я задумался, ну рассвет - он и в африке рассвет. Что этой тёте надо?
- Ну, рассвет — это когда...когда... А давайте я вам лучше анекдот расскажу? Идут по африке жираф, бегемот и горилла...
Сути это детского анекдота я не помню. Не помню также, чтобы он тётю рассмешил. Только отец почему-то как-то неловко улыбнулся. Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы меня записали в первый класс "В" 45-й школы, где потом нас шесть лет окормляла Воропаева Нина Павловна. Кто-то, кажется Лена Афанасенко, комментируя наши школьные фото, заметила, что Нина Павловна на фото с нами - как клуша с цыплятами. Даже если внешне это кому-то покажется не совсем схоже, то психологически - очень точно.
Я задумался, ну рассвет - он и в африке рассвет. Что этой тёте надо?
- Ну, рассвет — это когда...когда... А давайте я вам лучше анекдот расскажу? Идут по африке жираф, бегемот и горилла...
Сути это детского анекдота я не помню. Не помню также, чтобы он тётю рассмешил. Только отец почему-то как-то неловко улыбнулся. Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы меня записали в первый класс "В" 45-й школы, где потом нас шесть лет окормляла Воропаева Нина Павловна. Кто-то, кажется Лена Афанасенко, комментируя наши школьные фото, заметила, что Нина Павловна на фото с нами - как клуша с цыплятами. Даже если внешне это кому-то покажется не совсем схоже, то психологически - очень точно.
Это мы после посвящения в "октябрята". класс 3 или 4 - 1979-80 год. Наш класс на первом этаже в самом конце, над "продленкой". Над нами окна в торцевой стене здания школы. Воропаева Нина Павловна стоит в дальнем ряду первая слева.
Хорошо помню свою первую двойку. Первый класс, у нас даже дневников нет - рано ещё. Вместо них - половинки тетрадей, как блокноты, куда мы писали названия уроков, а учитель ставил оценки. Обычно, кроме "5" ничего и не ставили, чтобы не расстроить ребенка. Но я умудрился схватить банан. Дело было так.
Читали с места по слогам какой-то текст. Нина Павловна чётко и зычно называла ученика:
- Так, текст читает Попова Света, а остальные все следят за ней.
Света начинает читать. Я слежу за ней.
Затем Нина Павловна вызвала другого:
- Молодец, Света, хватит. Далее текст читает… Костриков Игорь, а остальные продолжают следить.
Я слежу уже за Игорем. Причем слежу совсем натурально, не спуская с Игоря глаз. Нина Павловна заметила это и вызвала читать текст меня. Я растерялся, так как не мог найти, где остановился Игорь.
- Ты что, не следил? - спросила меня учительница.
- Следил, - растерянно ответил я.
- Ну тогда читай!
Я молчу, не зная, что делать дальше и уже даже забыв, на чём остановился Игорь. Полное фиаско.
- Так, Саша - два. Неси дневник. Продолжаем! Читает дальше …Нерсесянц Сергей.
Если бы я не упирался и согласился, что не следил, то двойку бы мне, наверное, не поставили. Но тут, с точки зрения Нины Павловны, было наглое враньё в глаза и ученика за это надо было примерно наказать. Думаю, ей и в голову не могло прийти, что фраза "следить за читающим" имела для меня иной смысл.
Нина Павловна была наш классный руководитель до 6-го класса. До 4-го класса она (кроме физры) вела все уроки сама, а в 5-м прибавились дисциплины, что вели другие учителя. Помню учителя алгебры Блинова (Михаил Григорьевич) - высокий и очень крупный молодой мужчина лет 25-27. Ему я обязан прививкой интереса к математике. Помню, как он просто изводил меня записями в дневнике приблизительно такого содержания:
Ув. родители! Саша совсем перестал готовиться к занятиям. Оценки за месяц: 3,2,3,1,4,2,5,3. Это позор!!!
Оценок было действительно много: за каждое домашнее задание, ответ на уроке, контрольную. И не сказать, чтобы я был тупой или не понимал предмет - я готовился. Но, видимо произошёл какой-то гормональный сбой, а может впервые влюбился - страдал я тогда по одной девочке. В итоге я подметил, что мысль у меня иногда бежит впереди слова или записи на бумаге. От этого возникали чудовищные описки, которые я ничем не мог объяснить. Ну и как их следствие, рушилось всё решение задачи. Потому двойки и тройки. А кол он мне влепил за отсутствие чего-то...словаря, что-ли, или линейки.
Конечно, плохая оценка, особенно поставленная справедливо и публично, была как пощёчина и мотивировала одним своим фактом без необходимости вмешательства родителей. Толи из самолюбия, или из-за интересной подачи материала, я собрался и вышел к концу года на 4 и 5 по алгебре с геометрией. Отец с матерью практически не вмешивались в процесс учёбы: мать с этим покончила в первые 2-3 года, а отец отказался после нескольких неудачных попыток помочь уже после. Я психологически, почему-то, не мог принять от него менторский тон и любое его объяснение вызывало протест и отторжение. Но зато карандаши на черчение он мне наточил лучше всех- было. Ну и ещё что-то по мелочи помог.
Блинов почему-то не задержался долго в нашей школе. Думаю, причина была в том, что он как-то решился один вместе со сборным коллективом из учащихся 6-х классов (нас было минимум человек 20) съездить на зимние каникулы в Куйбышев. Вроде был какой-то повод - типа слёта юных математиков, но я запомнил эту поездку как экскурсию. Помню его уже на обратном пути в купе поезда: ослабевший и психологически подавленный, лежит с обмотанной мокрым полотенцем головой. Рядом верные ему два-три ученика, а остальные юные математики беснуются в полностью захваченном ими вагоне.
Географию, рисование и черчение в 6-ом классе у нас вёл Леонид Дмитриевич (по татарски - Ленур Джелилович). Фамилия его забылась (Котяров?), а прозвище использовать по малолетству ещё стеснялся. Но Лёня Лысый, как сообщает Липатов, – вполне ему подходило. Лёня вообще был интересный персонаж. В школу приезжал на своей машине, что ставил у скверика при буфете - так ему лучше её было видно из двери своего кабинета, который располагался на первом этаже в правом крыле школы. Колоритный живчик с раскатистым баритоном и неуёмной выдумкой на всякие издевательства над учениками. Был у него огромный красный фломастер. Фломастеры тогда вообще были редкостью, а это был никогда нами ранее не виданный маркер безобразных даже для маркеров размера – просто бревно. Мне он им в дневник вкатил жирный, на три строчки кол за шум на уроке. Краска пробила бумагу дневника насквозь. Следом, по итогу моих ответов, он справедливо решил поставить 4. И тогда этот свой огромный гордый кол он скупо исправил обычной синей чернильной ручкой на маленькую позорную четверку, исчеркав мне весь дневник. Я возмутился - почему ручкой, а не тем-же жутким фломастером? Лёня выдал в том духе, что ещё вопрос и он четверку переправит на двойку. Пришлось угомониться.
Другого моего одноклассника - Дильшода - за разговоры и невнимание на уроке он поставил в угол у двери, положив на голову его-же дневник с угрозой, что если тот пошевелится и уронит его, то уже тогда он ему точно поставит 2. Конечно, такими издевательствами и подколками он вызывал одобрительный гогот у остального класса - представления молодым зрителям всегда нравились, но очень обидно воспринимались непосредственными участниками. Потом Лёня куда-то пропал. Ходили слухи, что вроде как посадили его за махинации с жилплощадью, маклером оказался на досуге географ. Хотя учитель он был не плохой и по-своему умел работать с классом.
Читали с места по слогам какой-то текст. Нина Павловна чётко и зычно называла ученика:
- Так, текст читает Попова Света, а остальные все следят за ней.
Света начинает читать. Я слежу за ней.
Затем Нина Павловна вызвала другого:
- Молодец, Света, хватит. Далее текст читает… Костриков Игорь, а остальные продолжают следить.
Я слежу уже за Игорем. Причем слежу совсем натурально, не спуская с Игоря глаз. Нина Павловна заметила это и вызвала читать текст меня. Я растерялся, так как не мог найти, где остановился Игорь.
- Ты что, не следил? - спросила меня учительница.
- Следил, - растерянно ответил я.
- Ну тогда читай!
Я молчу, не зная, что делать дальше и уже даже забыв, на чём остановился Игорь. Полное фиаско.
- Так, Саша - два. Неси дневник. Продолжаем! Читает дальше …Нерсесянц Сергей.
Если бы я не упирался и согласился, что не следил, то двойку бы мне, наверное, не поставили. Но тут, с точки зрения Нины Павловны, было наглое враньё в глаза и ученика за это надо было примерно наказать. Думаю, ей и в голову не могло прийти, что фраза "следить за читающим" имела для меня иной смысл.
Нина Павловна была наш классный руководитель до 6-го класса. До 4-го класса она (кроме физры) вела все уроки сама, а в 5-м прибавились дисциплины, что вели другие учителя. Помню учителя алгебры Блинова (Михаил Григорьевич) - высокий и очень крупный молодой мужчина лет 25-27. Ему я обязан прививкой интереса к математике. Помню, как он просто изводил меня записями в дневнике приблизительно такого содержания:
Ув. родители! Саша совсем перестал готовиться к занятиям. Оценки за месяц: 3,2,3,1,4,2,5,3. Это позор!!!
Оценок было действительно много: за каждое домашнее задание, ответ на уроке, контрольную. И не сказать, чтобы я был тупой или не понимал предмет - я готовился. Но, видимо произошёл какой-то гормональный сбой, а может впервые влюбился - страдал я тогда по одной девочке. В итоге я подметил, что мысль у меня иногда бежит впереди слова или записи на бумаге. От этого возникали чудовищные описки, которые я ничем не мог объяснить. Ну и как их следствие, рушилось всё решение задачи. Потому двойки и тройки. А кол он мне влепил за отсутствие чего-то...словаря, что-ли, или линейки.
Конечно, плохая оценка, особенно поставленная справедливо и публично, была как пощёчина и мотивировала одним своим фактом без необходимости вмешательства родителей. Толи из самолюбия, или из-за интересной подачи материала, я собрался и вышел к концу года на 4 и 5 по алгебре с геометрией. Отец с матерью практически не вмешивались в процесс учёбы: мать с этим покончила в первые 2-3 года, а отец отказался после нескольких неудачных попыток помочь уже после. Я психологически, почему-то, не мог принять от него менторский тон и любое его объяснение вызывало протест и отторжение. Но зато карандаши на черчение он мне наточил лучше всех- было. Ну и ещё что-то по мелочи помог.
Блинов почему-то не задержался долго в нашей школе. Думаю, причина была в том, что он как-то решился один вместе со сборным коллективом из учащихся 6-х классов (нас было минимум человек 20) съездить на зимние каникулы в Куйбышев. Вроде был какой-то повод - типа слёта юных математиков, но я запомнил эту поездку как экскурсию. Помню его уже на обратном пути в купе поезда: ослабевший и психологически подавленный, лежит с обмотанной мокрым полотенцем головой. Рядом верные ему два-три ученика, а остальные юные математики беснуются в полностью захваченном ими вагоне.
Географию, рисование и черчение в 6-ом классе у нас вёл Леонид Дмитриевич (по татарски - Ленур Джелилович). Фамилия его забылась (Котяров?), а прозвище использовать по малолетству ещё стеснялся. Но Лёня Лысый, как сообщает Липатов, – вполне ему подходило. Лёня вообще был интересный персонаж. В школу приезжал на своей машине, что ставил у скверика при буфете - так ему лучше её было видно из двери своего кабинета, который располагался на первом этаже в правом крыле школы. Колоритный живчик с раскатистым баритоном и неуёмной выдумкой на всякие издевательства над учениками. Был у него огромный красный фломастер. Фломастеры тогда вообще были редкостью, а это был никогда нами ранее не виданный маркер безобразных даже для маркеров размера – просто бревно. Мне он им в дневник вкатил жирный, на три строчки кол за шум на уроке. Краска пробила бумагу дневника насквозь. Следом, по итогу моих ответов, он справедливо решил поставить 4. И тогда этот свой огромный гордый кол он скупо исправил обычной синей чернильной ручкой на маленькую позорную четверку, исчеркав мне весь дневник. Я возмутился - почему ручкой, а не тем-же жутким фломастером? Лёня выдал в том духе, что ещё вопрос и он четверку переправит на двойку. Пришлось угомониться.
Другого моего одноклассника - Дильшода - за разговоры и невнимание на уроке он поставил в угол у двери, положив на голову его-же дневник с угрозой, что если тот пошевелится и уронит его, то уже тогда он ему точно поставит 2. Конечно, такими издевательствами и подколками он вызывал одобрительный гогот у остального класса - представления молодым зрителям всегда нравились, но очень обидно воспринимались непосредственными участниками. Потом Лёня куда-то пропал. Ходили слухи, что вроде как посадили его за махинации с жилплощадью, маклером оказался на досуге географ. Хотя учитель он был не плохой и по-своему умел работать с классом.
Учитель немецкого языка Давыдов А.В. Фото с виньетки 1986 года.
После него географию одно время вёл учитель немецкого языка Давыдов Александр Васильевич – интересный мужик. Жалко, что я потом не в его группе занимался: он на уроках для закрепления языковых навыков недурно пел под мандолину немецкие песни. Зато от него у меня осталась скупая запись в дневнике: играл на уроке географии в морской бой. А что удивительного? Расслабился после лысого деспота.
Потом, и уже до 9 класса, была "строгая, суховатая" географичка. Её имя/отчество я подглядел тут , и как чакра открылась: Садрон Татьяна Михайловна по прозвищу "Стружка". Зрительно я её представляю очень чётко, но особо о ней рассказать нечего – в кулаке держала дисциплину в классе.
Отдельно хочу вспомнить уроки труда, что у нас - мальчиков - вёл Адыл Адылович Адылов. Такое бесхитростное было фио у этого то-ли узбека, то-ли татарина. Классы труда располагались в подвале. У мальчиков столярный и слесарные классы, у девочек - точно не знаю, но кажется кройки-шиться и поварской - у них был свой учитель. Сейчас могу с уверенностью сказать, что те занятия дали мне навыки, наиболее полезные в обычной жизни.
В столярной мастерской мы учились работать с деревом. Помню, стояла задача сделать табурет. В распоряжении каждого был деревянный верстак, доски, набор инструмента по дереву: ножовка, рубанок, стамески, киянка. Даже если табуретка не удалась, то навыки работы с инструментом остались.
В слесарной мастерской давалось представление по работе с металлом. Там нам нужно было сделать металлический совок: размечали и резали листовой металл, сверлили отверстия, гнули стенки, клепали ручку. Более 40 лет прошло, а я помню, что слова рашпиль и киянка я впервые услышал и запомнил там.
В слесарной мастерской у стены стоял маленький токарный станок. Нас к нему не подпускали, но факт его наличия я запомнил. Уже позже, классе в 8 или даже 9-м, я про него вспомнил опять. Тогда я бредил идей самостоятельно собрать магнитофон и решил начать изготовление механической его части с изготовления штока для втяжного реле. Шток - это стальной цилиндр. У меня был его чертеж, который выглядел простым, и я решил изготовить шток сам, с чем и пришел к Адыл Адыловичу. Другой бы послал или отговорился как-то, а он - нет: выслушал, переспросил - уверен, что хочешь? И получив утвердительный ответ отвёл к станку и показал как на нём работать.
Шток я выточил, получилось не очень. Но я и тому был доволен - начало магнитофону положено.
Кстати, опыт работы на токарном станке мне пригодился уже лет через 10, в дурные 90-е годы, когда, будучи аспирантом, я сам себе точил образцы для механических испытаний. Стружка магниевого сплава летела из под резца серебряными кольцами, а я как герой Янковского в фильме "Влюблен по собственному желанию" , удивляясь "куда ж я попал", издевался над самим собой: "...мне с работой очень повезло - я властелин над металлом. Я Вучетич, Роден, Мухин..." Так что та часть моей кандидатской, которая требовала умения работать на станке, принадлежит и Адыл Адыловичу Адылову - учителю труда 45-й школы.
Липатов должен был помнить учителя биологии по прозвищу Гидра. Как действительно звали эту женщину, я к своему стыду не помню. А Гидру к ней кто-то метко прилепил за её любовь к теме своего предмета, в который она глубоко вжилась. Невысокого роста, широкая в кости, обладающая густым грудным голосом и огромными квадратными (или круглыми?) очками Гидра упоённо рассказывала про жизнь амеб и туфелек, пестиков и тычинок, раков и монаха Менделя. На её уроках вполне легально можно было исследовать теорию полового вопроса во флоре и (частично) фауне настолько глубоко, что было даже неловко перед одноклассницами. В кабинете было множество наглядного материала, который она вывешивала на доску либо показывала через проектор. Вообще, применение техники на уроке всегда привлекало наше внимание и способствовало запоминанию темы урока. Иметь неуспеваемость по биологии было сложно. Гидра была влюблена в биологию и, наверное, смогла заразить этим достаточное количество своих учеников. Лично мне она нравилась.
Потом, и уже до 9 класса, была "строгая, суховатая" географичка. Её имя/отчество я подглядел тут , и как чакра открылась: Садрон Татьяна Михайловна по прозвищу "Стружка". Зрительно я её представляю очень чётко, но особо о ней рассказать нечего – в кулаке держала дисциплину в классе.
Отдельно хочу вспомнить уроки труда, что у нас - мальчиков - вёл Адыл Адылович Адылов. Такое бесхитростное было фио у этого то-ли узбека, то-ли татарина. Классы труда располагались в подвале. У мальчиков столярный и слесарные классы, у девочек - точно не знаю, но кажется кройки-шиться и поварской - у них был свой учитель. Сейчас могу с уверенностью сказать, что те занятия дали мне навыки, наиболее полезные в обычной жизни.
В столярной мастерской мы учились работать с деревом. Помню, стояла задача сделать табурет. В распоряжении каждого был деревянный верстак, доски, набор инструмента по дереву: ножовка, рубанок, стамески, киянка. Даже если табуретка не удалась, то навыки работы с инструментом остались.
В слесарной мастерской давалось представление по работе с металлом. Там нам нужно было сделать металлический совок: размечали и резали листовой металл, сверлили отверстия, гнули стенки, клепали ручку. Более 40 лет прошло, а я помню, что слова рашпиль и киянка я впервые услышал и запомнил там.
В слесарной мастерской у стены стоял маленький токарный станок. Нас к нему не подпускали, но факт его наличия я запомнил. Уже позже, классе в 8 или даже 9-м, я про него вспомнил опять. Тогда я бредил идей самостоятельно собрать магнитофон и решил начать изготовление механической его части с изготовления штока для втяжного реле. Шток - это стальной цилиндр. У меня был его чертеж, который выглядел простым, и я решил изготовить шток сам, с чем и пришел к Адыл Адыловичу. Другой бы послал или отговорился как-то, а он - нет: выслушал, переспросил - уверен, что хочешь? И получив утвердительный ответ отвёл к станку и показал как на нём работать.
Шток я выточил, получилось не очень. Но я и тому был доволен - начало магнитофону положено.
Кстати, опыт работы на токарном станке мне пригодился уже лет через 10, в дурные 90-е годы, когда, будучи аспирантом, я сам себе точил образцы для механических испытаний. Стружка магниевого сплава летела из под резца серебряными кольцами, а я как герой Янковского в фильме "Влюблен по собственному желанию" , удивляясь "куда ж я попал", издевался над самим собой: "...мне с работой очень повезло - я властелин над металлом. Я Вучетич, Роден, Мухин..." Так что та часть моей кандидатской, которая требовала умения работать на станке, принадлежит и Адыл Адыловичу Адылову - учителю труда 45-й школы.
Липатов должен был помнить учителя биологии по прозвищу Гидра. Как действительно звали эту женщину, я к своему стыду не помню. А Гидру к ней кто-то метко прилепил за её любовь к теме своего предмета, в который она глубоко вжилась. Невысокого роста, широкая в кости, обладающая густым грудным голосом и огромными квадратными (или круглыми?) очками Гидра упоённо рассказывала про жизнь амеб и туфелек, пестиков и тычинок, раков и монаха Менделя. На её уроках вполне легально можно было исследовать теорию полового вопроса во флоре и (частично) фауне настолько глубоко, что было даже неловко перед одноклассницами. В кабинете было множество наглядного материала, который она вывешивала на доску либо показывала через проектор. Вообще, применение техники на уроке всегда привлекало наше внимание и способствовало запоминанию темы урока. Иметь неуспеваемость по биологии было сложно. Гидра была влюблена в биологию и, наверное, смогла заразить этим достаточное количество своих учеников. Лично мне она нравилась.
Учитель физики Горюха Валерий Александрович (слева) и ученик 10 кл. Усманов Аркаша (справа) в подсобке кабинета физики. ок. 1980 года.
Учитель физики Горюха Валерий Александрович - "Валера", как звали мы его между собой, применял свой собственный метод концентрации внимания класса: выходил на урок из своей подсобки с мрачным видом и сверлил злым взглядом учеников. Говорили, что у некоторых девочек даже голова от такого кружилась и ноги подкашивались. Выждав паузу и послушав тишину, он вдруг менял выражение лица на мягкое, давая всем слегка расслабиться, затем он опять, как будто что-то вспомнил плохое, суровел лицом и только потом здоровался - "Садитесь" и начинал урок. Может быть он сам глубоко и не разбирался в предмете, но дисциплину в классе держал железную.
Данияров Михаил Даниярович, учитель узбекского языка. Фото с виньетки 1986 года
Учитель узбекского языка Данияров Михаил Даниярович - ветеран ВОВ, правильный (как я сейчас понимаю) человек - очень интересно оценивал знания языка учениками: был очень строг к носителям языка и сквозь пальцы смотрел и оценивал его знания остальными. Я, по его мнению, знал узбекский на твёрдую четверку, хотя по факту мне от школы запомнилось одно только слово «Сухбат» (беседа) - так озаглавливался в учебнике кусок текста, что надо было перевести. Перевод обычно готовил кто-то из наших узбеков, а отвечающий урок просто брал его у них при выходе к доске. Данияров, конечно, про это знал, но не обращал внимания.
Тогда причину такого его поведения мы находили в второсортности преподаваемого им предмета и автоматически переносили эту второсортность на самого учителя. На уроке в классе стоял гул, каждый мог заниматься чем угодно, но не узбекским языком. Иногда Михаил Даниярович одёргивал самых буйных, но в целом это было бесполезно. Помню, как после нескольких замечаний особо распоясавшемуся ученику - кажется это был Сервер М. - я еле успел пригнуться, как над головой в сторону "камчатки" пролетел и рассыпался в прах от удара о стену кусок мела. А за ним с длинной деревянной указкой, как с винтовкой в руке, с перекошенным от гнева лицом и цедя сквозь зубы какую-то узбекскую тарабарщину, запинаясь о портфели, шёл в атаку на сорванца учитель. Погоняв его по классу под шум и улюлюканье маленьких извергов, Михаил Даниярович смог взять себя в руки и продолжил занятие.
На мой взгляд, Михаил Даниярович понимал, что его предмет действительно не является необходимым для основной массы учащихся и решил не обращать на них внимание и не портить им аттестат. Но от будущих национальных кадров он требовал знаний предмета принципиально. Тех же из славян, что знали или хотели выучить язык, он поощрял и поддерживал. Достаточно мудрая позиция, пригодившаяся, как оказалось, в нашем текущем настоящем.
Тогда причину такого его поведения мы находили в второсортности преподаваемого им предмета и автоматически переносили эту второсортность на самого учителя. На уроке в классе стоял гул, каждый мог заниматься чем угодно, но не узбекским языком. Иногда Михаил Даниярович одёргивал самых буйных, но в целом это было бесполезно. Помню, как после нескольких замечаний особо распоясавшемуся ученику - кажется это был Сервер М. - я еле успел пригнуться, как над головой в сторону "камчатки" пролетел и рассыпался в прах от удара о стену кусок мела. А за ним с длинной деревянной указкой, как с винтовкой в руке, с перекошенным от гнева лицом и цедя сквозь зубы какую-то узбекскую тарабарщину, запинаясь о портфели, шёл в атаку на сорванца учитель. Погоняв его по классу под шум и улюлюканье маленьких извергов, Михаил Даниярович смог взять себя в руки и продолжил занятие.
На мой взгляд, Михаил Даниярович понимал, что его предмет действительно не является необходимым для основной массы учащихся и решил не обращать на них внимание и не портить им аттестат. Но от будущих национальных кадров он требовал знаний предмета принципиально. Тех же из славян, что знали или хотели выучить язык, он поощрял и поддерживал. Достаточно мудрая позиция, пригодившаяся, как оказалось, в нашем текущем настоящем.
Ибрагимов Олег Саидович, учитель физкультуры. Фото с виньетки 1986 года.
Физруки Ибрагимов и Казакевич - читая про них у Липатова я словно опять вышел на ненавистный кросс вокруг квартала со школой. Вот он, Олег Саидович, в неизменном спортивном костюме. Только свистка нет на шее.
Слева Казакевич Виктор Ефимович. 1976 год, на хлопке. Стащено отсюда: https://ok.ru/shkola45samarkand/albums
Казакевич же, кроме физкультуры и баскетбольной секции при ней, в классе 7-м ещё мелькнул как преподаватель алгебры. Но особенно он мне запомнился как организатор всяких массовых мероприятий. Будь то дискотека, выпускной или выезд на хлопок. Подвижный, даже стремительный в принятии решений. Помню приехала к нам в классе 6-7 делегация из Великобритании. Это были школьники или учащиеся колледжа наших лет. Одни мальчики. Видимо, школа у них была не простая, а элитная, раз поехали в азиатскую республику СССР - так сказать, показать будущей правящей верхушке регион вековых интересов Английской короны. Некоторые лица этой элиты выглядели конкретно дебиловатыми с признаками генетического вырождения.
Пришли к нам в школу - как бы обменяться представлениями о том, кто что из себя представляет. У нас как раз был урок немецкого у Ангелины Степановны. Завели их человек 10 с одним сопровождающим. Мы обрадовались, что это англичане и нам не придётся из себя выдавливать знание немецкого "со словарём". Гости, кроме сопровождающего, как и подобает белым сахибам, никакими языками, кроме своего родного, не владели. Сопровождающий же оживился, услышав про немецкий, и давай что-то лопотать. Еле выпроводили - повели их смотреть другие классы: физики, химии, биологии, а может английского.
На перемене нам объявили, что чтобы развлечь гостей и, так сказать, установить дружеский контакт, нужно устроить спортивное соревнование - сыграть в баскетбол. Скорее всего, это была идея Казакевича. Англичане не отказались. С нашей стороны вышла школьная сборная, что ездила на городские соревнования. С их - кто есть. Свисток, наш центровой, что был выше любого англичанина на две головы, неожиданно выиграл мяч. Тут же выяснилось, что гости похоже не понимают в какую игру играют. Им был ближе американский футбол: схватил мяч, прижал к себе и буром к нашему кольцу, расталкивая всех по пути. Свисток, штрафной, мяч наш, 2 очка.
Игры не получалось, гости безобразно фолили, наша сборная вела всухую. Назревал почти международный скандал. Но Казакевич быстро сориентировался: он разбавил команду гостей нашими, а некоторых гостей посадил на скамейку запасных. Шансы команд уровнялись и счёт игры тоже. В итоге почти победила дружба, но в нашу пользу...
Обладая зычным голосом, смелый и подвижный Казакевич гонял по туалетам курящих носвай и сигареты, пресекал пьянство и прочие непристойности, но несмотря на это, пользовался уважением в ученической среде.
Пришли к нам в школу - как бы обменяться представлениями о том, кто что из себя представляет. У нас как раз был урок немецкого у Ангелины Степановны. Завели их человек 10 с одним сопровождающим. Мы обрадовались, что это англичане и нам не придётся из себя выдавливать знание немецкого "со словарём". Гости, кроме сопровождающего, как и подобает белым сахибам, никакими языками, кроме своего родного, не владели. Сопровождающий же оживился, услышав про немецкий, и давай что-то лопотать. Еле выпроводили - повели их смотреть другие классы: физики, химии, биологии, а может английского.
На перемене нам объявили, что чтобы развлечь гостей и, так сказать, установить дружеский контакт, нужно устроить спортивное соревнование - сыграть в баскетбол. Скорее всего, это была идея Казакевича. Англичане не отказались. С нашей стороны вышла школьная сборная, что ездила на городские соревнования. С их - кто есть. Свисток, наш центровой, что был выше любого англичанина на две головы, неожиданно выиграл мяч. Тут же выяснилось, что гости похоже не понимают в какую игру играют. Им был ближе американский футбол: схватил мяч, прижал к себе и буром к нашему кольцу, расталкивая всех по пути. Свисток, штрафной, мяч наш, 2 очка.
Игры не получалось, гости безобразно фолили, наша сборная вела всухую. Назревал почти международный скандал. Но Казакевич быстро сориентировался: он разбавил команду гостей нашими, а некоторых гостей посадил на скамейку запасных. Шансы команд уровнялись и счёт игры тоже. В итоге почти победила дружба, но в нашу пользу...
Обладая зычным голосом, смелый и подвижный Казакевич гонял по туалетам курящих носвай и сигареты, пресекал пьянство и прочие непристойности, но несмотря на это, пользовался уважением в ученической среде.
Орлова Елизавета Петровна, учитель алгебры и геометрии. Фото с виньетки 1986 года.
Орлова Елизавета Петровна - в ученической среде просто "Лиза" - крупная, сильная, властная женщина. "Идёт, словно сваи заколачивает" - это про неё. Нам она преподавала алгебру и геометрию. Кажется, была парторгом школы и вроде как занималась мотоциклетным спортом (!). Последнее может и враки, но в мотоциклетном шлеме и крагах она, пожалуй, смотрелась бы органично. Я был невысокого мнения о её знании её-же предмета и вёл себя с ней иногда развязано, даже по-хамски, за что получал от неё тем же. Конфликт с ней начался в 7-м, или в 8-м классе с того, что она предложила мне отсесть от моего соседа - Сервера М.: "он тебя портит". Не знаю откуда - я даже не понял сразу смысла своего ответа, но тут-же пробурчал ей отказом:
- Что я - девочка, что ли, чтобы он меня портил...
Вышло достаточно громко, чтобы услышал весь класс. И пока лицо Лизы наливалось гневом, по классу полетели смешки. Она даже не нашлась, что мне сразу сказать. Только "Ах ты...", "Вот как?" А у неё была такая особенность - саму себя распалять в гневе. Начинает кого-то ругать и от собственных слов становиться ещё злее. Может и не специально, но вот так у неё получалось. В конце концов этот накал мог закончиться чем-то гадким. Помнится, был у нас такой ученик - Миша Щ. Чем-то он ей досадил, и она так себя распалила, что закончила: "что ты вообще тут делаешь, умный такой, еврей? Так и уезжай тогда в свой Биробиджан и учись там среди таких же. Вон, пошёл вон!" Подростки злы, особенно когда в массе, и глумливость над собратом им нравится. Класс захихикал. Так и в тот раз, Лиза распалила себя и выгнала меня из класса за родителями с угрозами обрушить на меня все доступные ей кары. А возможности у неё, как у классной, были: поставить неудовлетворительное поведение за год, написать плохую характеристику (если бы осталась классной на выпускной год). Короче было боязно и, в присутствии явившегося в школу отца, Лиза, уже выпустив пар, спокойно пригрозила очевидной реакцией на моё хамство, что перечеркнёт мне перспективы на будущее. Я как мог извинился, Орлова ответила - посмотрим.
В дальнейшем я был осторожен в словах, но не в действиях. Меня отсадили на "камчатку" сначала одного. Потом ко мне подсел ещё кто-то и постепенно образовался рядом некий центр независимости. На контрольных я решал оба варианта задания и успевал не только записать решение в свою тетрадь, но и демонстративно разослать оба решенных варианта другим. Сидел я нога-на-ногу или растянувшись по стулу, мог голосом подсказать ход решения объясняющей тему или задачу Лизе. Хам, конечно, но это было не злобно и без вызова, с понимаем, кто тут главный. И Орлова это знала.
- Что я - девочка, что ли, чтобы он меня портил...
Вышло достаточно громко, чтобы услышал весь класс. И пока лицо Лизы наливалось гневом, по классу полетели смешки. Она даже не нашлась, что мне сразу сказать. Только "Ах ты...", "Вот как?" А у неё была такая особенность - саму себя распалять в гневе. Начинает кого-то ругать и от собственных слов становиться ещё злее. Может и не специально, но вот так у неё получалось. В конце концов этот накал мог закончиться чем-то гадким. Помнится, был у нас такой ученик - Миша Щ. Чем-то он ей досадил, и она так себя распалила, что закончила: "что ты вообще тут делаешь, умный такой, еврей? Так и уезжай тогда в свой Биробиджан и учись там среди таких же. Вон, пошёл вон!" Подростки злы, особенно когда в массе, и глумливость над собратом им нравится. Класс захихикал. Так и в тот раз, Лиза распалила себя и выгнала меня из класса за родителями с угрозами обрушить на меня все доступные ей кары. А возможности у неё, как у классной, были: поставить неудовлетворительное поведение за год, написать плохую характеристику (если бы осталась классной на выпускной год). Короче было боязно и, в присутствии явившегося в школу отца, Лиза, уже выпустив пар, спокойно пригрозила очевидной реакцией на моё хамство, что перечеркнёт мне перспективы на будущее. Я как мог извинился, Орлова ответила - посмотрим.
В дальнейшем я был осторожен в словах, но не в действиях. Меня отсадили на "камчатку" сначала одного. Потом ко мне подсел ещё кто-то и постепенно образовался рядом некий центр независимости. На контрольных я решал оба варианта задания и успевал не только записать решение в свою тетрадь, но и демонстративно разослать оба решенных варианта другим. Сидел я нога-на-ногу или растянувшись по стулу, мог голосом подсказать ход решения объясняющей тему или задачу Лизе. Хам, конечно, но это было не злобно и без вызова, с понимаем, кто тут главный. И Орлова это знала.
Новиков Пётр Иванович, учитель истории. Фото с виньетки 1986 года.
Так закончился 8-й класс, а в 9-м всех опять перемешали, и я оказался в классе, где классным был Петр Иванович Новиков.
Учитель истории Новиков Петр Иванович... Бессеребренник, бесконечно добрый, одно время парторг школы, всё призывал нас "стать настоящими людьми", путанно объясняя кто это. Помню его суровое и одновременно грустное лицо: "Саша, почему ты ещё не вступил в комсомол? Уже 8 класс - почему тянешь? В чём дело?"
А я и правда, всё зачем-то фрондировал. Туробоев –циник и вырожденец из романа Горького «Жизнь Клима Самгина», скучая очень точно дал оценку студенческим волнениям начала ХХ-века: «наблюдается телячье задирание хвостов». Ничего с тех пор не поменялось...
Уже в 9-м классе позже всех, всё же решился вступить в ряды ВЛКСМ, с чем и направили меня в городской комитет комсомола в составе группы таких-же безнадёжных «асоциальных элементов» (прямая речь Орловой). Комитет располагался рядом с 37-й школой, напротив вечного огня. Школьники разных классов и школ собрались в коридоре перед кабинетом первого секретаря горкома. Вызывали сначала по одному. А потом комиссия, видимо, устала от этой волокиты и решила ускорить процесс и пригласили нас всей толпой. Вопросы были известны: сколько орденов у комсомола, какие, за что, в каком году... ещё что-то про Устав и демократический принцип централизма. Вступающие в ряды от волнения плавали в ответах. Если кто отвечал, то его спешили поздравить с приёмом в комсомол.
Один мой одноклассник - не помню уже кто - растерялся и совсем ничего не мог ответить про ордена. Стоял с каменным лицом и постепенно наливался краской. Председатель комиссии - кореец и видимо первый секретарь - решил разрядить обстановку и прервал вопросы, что задавала какая-то бойкая деваха:
- Ты в каком классе учишься?
- В девятом, - прорезался голос у одноклассника. Кореец ободряюще заулыбался - диалог налаживается.
- А что по литературе проходите?
После некоторой паузы, приходящий в себя будущий неофит вспомнил:
- Евгения Онегина.
- Ага! А письмо Татьяны проходили, учили наизусть?
- Учили, - выдыхает, не чувствующий подвоха бедолага.
- Ну, прочти нам его! – предлагает кореец.
Глаза у одноклассника стали расширяться, а дыхание приостанавливаться...
-Я Вам пишу, чего же боле..., - помогает кореец... Это "боле", видимо, вызвали какие-то неверные ассоциации в памяти одноклассника:
- Меня не было, я - болел. - выдаёт беспроигрышную по школьной практике формулу отмазки мой бедный одноклассник.
Хохот взорвал приёмную комиссию. Кореец трясся и утирал слёзы, деваха отвернулась к стене, давясь от смеха.
Отсмеявшись, кореец поздравил одноклассника с вступлением в ряды комсомола. Меня тоже приняли. Вопросов ко мне я уже не помню. Зато хорошо помню, как сдавал выпускной экзамен по истории. Билет мне попался про, кажется, революцию 1905 года. Экзамен принимала комиссия из наших же учителей, только других предметов, председателем был кто-то из ГорОНО. Комиссия сидела за учительским столом, на котором стояли цветы, поднос с черешней и графин с водой. Пётр Иванович же принимал экзамен по привычке стоя, либо двигаясь по классу под доклад экзаменуемого. Если его устраивал ответ ученика, то он и не задавал вопросы по билету, а давал порезвиться другим членам комиссии. Члены комиссии утоляли жажду водой и иногда, от скуки, клевали черешню.
Учитель истории Новиков Петр Иванович... Бессеребренник, бесконечно добрый, одно время парторг школы, всё призывал нас "стать настоящими людьми", путанно объясняя кто это. Помню его суровое и одновременно грустное лицо: "Саша, почему ты ещё не вступил в комсомол? Уже 8 класс - почему тянешь? В чём дело?"
А я и правда, всё зачем-то фрондировал. Туробоев –циник и вырожденец из романа Горького «Жизнь Клима Самгина», скучая очень точно дал оценку студенческим волнениям начала ХХ-века: «наблюдается телячье задирание хвостов». Ничего с тех пор не поменялось...
Уже в 9-м классе позже всех, всё же решился вступить в ряды ВЛКСМ, с чем и направили меня в городской комитет комсомола в составе группы таких-же безнадёжных «асоциальных элементов» (прямая речь Орловой). Комитет располагался рядом с 37-й школой, напротив вечного огня. Школьники разных классов и школ собрались в коридоре перед кабинетом первого секретаря горкома. Вызывали сначала по одному. А потом комиссия, видимо, устала от этой волокиты и решила ускорить процесс и пригласили нас всей толпой. Вопросы были известны: сколько орденов у комсомола, какие, за что, в каком году... ещё что-то про Устав и демократический принцип централизма. Вступающие в ряды от волнения плавали в ответах. Если кто отвечал, то его спешили поздравить с приёмом в комсомол.
Один мой одноклассник - не помню уже кто - растерялся и совсем ничего не мог ответить про ордена. Стоял с каменным лицом и постепенно наливался краской. Председатель комиссии - кореец и видимо первый секретарь - решил разрядить обстановку и прервал вопросы, что задавала какая-то бойкая деваха:
- Ты в каком классе учишься?
- В девятом, - прорезался голос у одноклассника. Кореец ободряюще заулыбался - диалог налаживается.
- А что по литературе проходите?
После некоторой паузы, приходящий в себя будущий неофит вспомнил:
- Евгения Онегина.
- Ага! А письмо Татьяны проходили, учили наизусть?
- Учили, - выдыхает, не чувствующий подвоха бедолага.
- Ну, прочти нам его! – предлагает кореец.
Глаза у одноклассника стали расширяться, а дыхание приостанавливаться...
-Я Вам пишу, чего же боле..., - помогает кореец... Это "боле", видимо, вызвали какие-то неверные ассоциации в памяти одноклассника:
- Меня не было, я - болел. - выдаёт беспроигрышную по школьной практике формулу отмазки мой бедный одноклассник.
Хохот взорвал приёмную комиссию. Кореец трясся и утирал слёзы, деваха отвернулась к стене, давясь от смеха.
Отсмеявшись, кореец поздравил одноклассника с вступлением в ряды комсомола. Меня тоже приняли. Вопросов ко мне я уже не помню. Зато хорошо помню, как сдавал выпускной экзамен по истории. Билет мне попался про, кажется, революцию 1905 года. Экзамен принимала комиссия из наших же учителей, только других предметов, председателем был кто-то из ГорОНО. Комиссия сидела за учительским столом, на котором стояли цветы, поднос с черешней и графин с водой. Пётр Иванович же принимал экзамен по привычке стоя, либо двигаясь по классу под доклад экзаменуемого. Если его устраивал ответ ученика, то он и не задавал вопросы по билету, а давал порезвиться другим членам комиссии. Члены комиссии утоляли жажду водой и иногда, от скуки, клевали черешню.
Учитель химии Каменецкая Р.аиса Ильинична. Фото с виньетки 1986 года.
Я не стал долго ждать очереди, набросал кратко тезисы и вызвался отвечать. Пётр Иванович благосклонно кивнул - "пожалуйста". Историю революции я знал плохо. Бесконечные съезды, споры фракций, разъединения и соединения, восстания и теракты - всё смешалось в моей голове и не имело внутреннего порядка. При этом история была уже не первым экзаменом и при подготовке к ней я расслабился и откровенно халтурил. Однако увидев, что в комиссии сидели Раиса Ильинична Каменецкая - учитель химии и та самая географичка - "строгая и суховатая" Стружка, я рискнул добыть их благосклонность убедительностью речи и широким использованием ритуальных фраз. Этот прием мне помог при сдаче экзамена по литературе. Про Петра Ивановича мне даже больно было думать. Впрочем, все эти мысли и расклады возникли уже потом, после экзамена. А тогда я просто старался быстрее закончить этот позор.
Речь моя, как мне казалось, текла ровно и убедительно. Я играл идеологическими шаблонами и книжными штампами про угнетённый рабочий класс, про засилье буржуазии и невыносимые условия быта трудящихся, про руководящую роль партии большевиков. При этом я смело поворачивался к комиссии и наблюдал слабое, но одобрительное кивание кудрявых голов. На Петра Ивановича я боялся смотреть: он потемнел лицом, весь подобрался, взял себя ладонью за нижнюю челюсть, словно бы еле сдерживаясь от желания закричать.
Закончил я зачем-то о неизбежности следующей за революцией 1905 года новой, грядущей в 1917 году. Комиссия вполне была удовлетворена раскрытием темы билета и меня отпустили без дополнительных вопросов.
Уже после экзамена, после объявления оценок (а мне поставили 5), ко мне подошел Пётр Иванович и спросил:
- Саша, что случилось? Почему ты так слабо подготовился, так плохо отвечал?
Удовлетворенный оценкой, я отмахнулся обыкновенным: мало времени было, устал.... Не мог же я ему признаться, что не понимаю его предмет. При этом мне почему-то было его жаль и одновременно немного стыдно своего обмана. Немного - потому что вроде так и надо было сделать, обмануть. И он и я, вроде как это понимали. Мы также понимали, что я уже не принадлежу школе, учителям, что уже поздно меня даже оценивать - я был мыслями где-то в будущем.
Мне и сейчас грустно и больно его вспоминать - столько доверия, сил, надежд он потратил на нас и всё почти впустую. Он один, наверное, честно верил и жил по коммунистическим идеалам и старался как мог их привить нам, но всё было тщетно и он это видел, однако надеялся, что время умерит в нас пустой бунтарский дух и тогда-то всплывут в памяти его уроки. Не знаю, пережил ли он развал Союза или нет. Уж лучше бы не видел.
А пятёрку тогда - это он мне поставил, авансом. Комиссия сидела так, для проформы. Всё решал всё равно Пётр Иванович.
Речь моя, как мне казалось, текла ровно и убедительно. Я играл идеологическими шаблонами и книжными штампами про угнетённый рабочий класс, про засилье буржуазии и невыносимые условия быта трудящихся, про руководящую роль партии большевиков. При этом я смело поворачивался к комиссии и наблюдал слабое, но одобрительное кивание кудрявых голов. На Петра Ивановича я боялся смотреть: он потемнел лицом, весь подобрался, взял себя ладонью за нижнюю челюсть, словно бы еле сдерживаясь от желания закричать.
Закончил я зачем-то о неизбежности следующей за революцией 1905 года новой, грядущей в 1917 году. Комиссия вполне была удовлетворена раскрытием темы билета и меня отпустили без дополнительных вопросов.
Уже после экзамена, после объявления оценок (а мне поставили 5), ко мне подошел Пётр Иванович и спросил:
- Саша, что случилось? Почему ты так слабо подготовился, так плохо отвечал?
Удовлетворенный оценкой, я отмахнулся обыкновенным: мало времени было, устал.... Не мог же я ему признаться, что не понимаю его предмет. При этом мне почему-то было его жаль и одновременно немного стыдно своего обмана. Немного - потому что вроде так и надо было сделать, обмануть. И он и я, вроде как это понимали. Мы также понимали, что я уже не принадлежу школе, учителям, что уже поздно меня даже оценивать - я был мыслями где-то в будущем.
Мне и сейчас грустно и больно его вспоминать - столько доверия, сил, надежд он потратил на нас и всё почти впустую. Он один, наверное, честно верил и жил по коммунистическим идеалам и старался как мог их привить нам, но всё было тщетно и он это видел, однако надеялся, что время умерит в нас пустой бунтарский дух и тогда-то всплывут в памяти его уроки. Не знаю, пережил ли он развал Союза или нет. Уж лучше бы не видел.
А пятёрку тогда - это он мне поставил, авансом. Комиссия сидела так, для проформы. Всё решал всё равно Пётр Иванович.
Шабанов Константин Александрович, преподаватель алгебры и геометрии. Фото с виньетки 1986 года.
Среди преподавателей математики, алгебры и геометрии непререкаемым авторитетом у меня пользовался, пожалуй, только "Костя" - Шабанов Константин Александрович. Авторитет его определялся им-же сформулированным критерием успешности его работы: количество выпускников, поступивших в московские ВУЗы. Очевидно, что в этом критерии отсутствует элемент тупости или нерадивости ученика. То есть он имеет некую долю, константу - ведь не все же поступали в Москву и даже вообще куда-то. Но на 5 человек в год, я думаю, у него был план. И вот уже от этой цифры он и считал результат своей работы: больше - круто, меньше - недоработал. При этом, "любимчиков" у него не было. Он просто разделял класс на условные 3 части: одних он готовил в ВУЗ, других тянул на хорошую оценку, последних - лишь бы что-то поняли. Помню, как вроде Равшан Т.- парень узбек, который русский то знал не очень, перебивающийся у Шабанова с двойки на тройку, сидя на задней парте и увлечённо сопя над какой-то задачей на упрощение выражения вдруг посреди урока как Архимед "Эврика" восторженно воскликнул: "мьинюс на мьинюс - даёт пильюс!". Класс ядовито захихикал - открыл Америку, тормоз. А ведь это, если серьёзно, успех учителя! Даже отстающий ученик смог заинтересоваться предметом и хоть частично усвоить материал.
Лично мне в какой-то момент стало скучно на уроках алгебры, и я дополнительно начал заниматься в Новосибирской заочной физмат школе (при Новосибирском госуниверситете - они курировали высшее образование в республиках Средней Азии). В то время выходил такой журнал "Квант", где публиковались и разбирались в том числе задачки по математическим и физическим олимпиадам, шахматные партии, научная публицистика и даже фантастика. Некоторые материалы были за авторством как раз этой школы и содержали адрес и условия получения дистанционно дополнительного образования. Уже не помню, как возникла эта идея - сам решил, или пошёл по стопам старшего брата - я послал им заявление. Через месяц мне вернулось приглашение и первые методические материалы. С их помощью надо было в определённые сроки решить прилагаемые задачи и отослать их на проверку. Решения оценивали и возвращали со следующим материалом. Помню ободряющие подписи проверяющих: "5-. Саша, ты молодец" или "3+. Старайся лучше."
Объём и качество задач превышали всё то, что давалось в школе. Поэтому домашку по алгебре я делал одной рукой на перемене. Уверенность, переходящая в наглость, дошла до абсурда: в 10-м классе у меня даже не было учебника алгебры, он был не нужен. Я и так справлялся.
Кроме Новосибирска (это уже точно по следам брата Славки), по субботам я ходил на дополнительные занятия по математике в СамГУ к местному преподу - Ильюша?? Аудитория для занятий располагалась в одноэтажном корпусе за главным (историческим) зданием СамГУ и вмещала максимум человек 10, а ходило нас туда и того меньше - человек 5. Июльюша, скромный и вежливый ашкенази, предлагал нам самим выбрать для решения какую-нибудь нетривиальную задачу и каждый сам пыхтел над ней, а он только смотрел и иногда направлял. Ребята туда ходили из числа тех, кого я потом мельком видел на городских олимпиадах.
Забавно, но несмотря на то, что алгебра давалась мне лучше (Новосибирск по математике ставил 4 и 5, а по физике 3 и 4), родная школа посылала меня почему-то на физические олимпиады. Максимальный мой успех - четвёртое (почётное, фактически за участие) место на республике в 9-м классе. Чем выше я забирался по олимпиадной лестнице, тем матёрее встречал конкурентов. Это хорошо усмиряло возникшую было спесь. На городе (городском этапе олимпиады) я всегда (года 3 точно) встречался с одним и тем-же парнем. Классический еврей (простите, но слов из песни не выкинешь): невысокого роста, коренастый, с огромной шапкой густых черных волос и бритой щетиной на лице (у меня тогда волосы не то что на лице - даже в подмышках расти не начали. А у него уже шерсть на груди завивать можно – лезла на шею из-под рубахи). Я не помню, как его звали и из какой он школы. Помню только, как сдав работу, он обсуждал решение со своим папой (папа - тихий, субтильный, гораздо симпатичнее сына мужчина, пожалуй, одного с ним роста) на языке физических междометий, из чего я сделал вывод, что сын знает физику на уровне не ниже доцента НГУ, что проверял мои задания.
Последний раз я с ним увиделся случайно зимой после окончания школы. 1987 год, окончив первый семестр, я летел домой. Мы оказались рядом в самолете и конечно узнали друг друга, разговорились. Он поступил, кажется, в Физтех (МФТИ) или на физмат МГУ. Не, ну это был просто монстр в физике.
Лично мне в какой-то момент стало скучно на уроках алгебры, и я дополнительно начал заниматься в Новосибирской заочной физмат школе (при Новосибирском госуниверситете - они курировали высшее образование в республиках Средней Азии). В то время выходил такой журнал "Квант", где публиковались и разбирались в том числе задачки по математическим и физическим олимпиадам, шахматные партии, научная публицистика и даже фантастика. Некоторые материалы были за авторством как раз этой школы и содержали адрес и условия получения дистанционно дополнительного образования. Уже не помню, как возникла эта идея - сам решил, или пошёл по стопам старшего брата - я послал им заявление. Через месяц мне вернулось приглашение и первые методические материалы. С их помощью надо было в определённые сроки решить прилагаемые задачи и отослать их на проверку. Решения оценивали и возвращали со следующим материалом. Помню ободряющие подписи проверяющих: "5-. Саша, ты молодец" или "3+. Старайся лучше."
Объём и качество задач превышали всё то, что давалось в школе. Поэтому домашку по алгебре я делал одной рукой на перемене. Уверенность, переходящая в наглость, дошла до абсурда: в 10-м классе у меня даже не было учебника алгебры, он был не нужен. Я и так справлялся.
Кроме Новосибирска (это уже точно по следам брата Славки), по субботам я ходил на дополнительные занятия по математике в СамГУ к местному преподу - Ильюша?? Аудитория для занятий располагалась в одноэтажном корпусе за главным (историческим) зданием СамГУ и вмещала максимум человек 10, а ходило нас туда и того меньше - человек 5. Июльюша, скромный и вежливый ашкенази, предлагал нам самим выбрать для решения какую-нибудь нетривиальную задачу и каждый сам пыхтел над ней, а он только смотрел и иногда направлял. Ребята туда ходили из числа тех, кого я потом мельком видел на городских олимпиадах.
Забавно, но несмотря на то, что алгебра давалась мне лучше (Новосибирск по математике ставил 4 и 5, а по физике 3 и 4), родная школа посылала меня почему-то на физические олимпиады. Максимальный мой успех - четвёртое (почётное, фактически за участие) место на республике в 9-м классе. Чем выше я забирался по олимпиадной лестнице, тем матёрее встречал конкурентов. Это хорошо усмиряло возникшую было спесь. На городе (городском этапе олимпиады) я всегда (года 3 точно) встречался с одним и тем-же парнем. Классический еврей (простите, но слов из песни не выкинешь): невысокого роста, коренастый, с огромной шапкой густых черных волос и бритой щетиной на лице (у меня тогда волосы не то что на лице - даже в подмышках расти не начали. А у него уже шерсть на груди завивать можно – лезла на шею из-под рубахи). Я не помню, как его звали и из какой он школы. Помню только, как сдав работу, он обсуждал решение со своим папой (папа - тихий, субтильный, гораздо симпатичнее сына мужчина, пожалуй, одного с ним роста) на языке физических междометий, из чего я сделал вывод, что сын знает физику на уровне не ниже доцента НГУ, что проверял мои задания.
Последний раз я с ним увиделся случайно зимой после окончания школы. 1987 год, окончив первый семестр, я летел домой. Мы оказались рядом в самолете и конечно узнали друг друга, разговорились. Он поступил, кажется, в Физтех (МФТИ) или на физмат МГУ. Не, ну это был просто монстр в физике.
Во доре 45-й школы: Любутская Л.А. (слева) и Шабанов К.А (справа).Фото 2008-2010 года взято отсюда: https://ok.ru/group/43172988518492/album/46855626227804/416390897756
Самую большую благодарность и одновременно вину я ощущаю по отношению к учителю литературы и русского языка Любутской Людмиле Алексеевне. В школьной среде к ней прицепилось нелицеприятное прозвище "Вешалка". Голос у неё был немного гнусавый, но вместе с гримасой брезгливости, он очень шёл ей в моменты отчитывания нерадивого ученика. Не терпела лени, пошлости, вранья, трусости. Кумиром у неё был Владимир Семёнович Высоцкий, с которым вроде как ей посчастливилось лично познакомиться в студенческие годы. Наш подростковый максимализм был ей ещё близок и, наверное, не чужд.
Первый раз мы к ней попали в 7 классе. Русский язык, в отличии от узбекского, мне не давался: правила не запоминались, врожденная грамотность отсутствовала, почерк был безобразный. В итоге я перебивался с двойки на тройку. Удивляюсь, как у меня тогда вообще за четверть иногда выскакивало "хорошо".
С литературой дела обстояли лучше. Читал я много и потихоньку втянулся и в учебную программу. Там у меня была твёрдая четвёрка. В 8-м классе, если не ошибаюсь, были итоговые экзамены по русскому языку, и я смог вымутить только тройку. Она же корячилась мне в аттестат. Чуждый честолюбия, я не стремился в медалисты - медаль бы мне не светила даже без учёта ситуации по русскому. Но и тройку в аттестате видеть не хотелось. Вариант её исправить присутствовал - надо было два последующих года хорошо писать сочинения. Это был стимул.
Сочинения я писал сам: увлечённо, с повторениями, отступлениями и сомнительными выводами. Объем писанины превышал установленные рамки и изобиловал грамматическими и орфографическими ошибками. Оценка такого труда обычно выглядела как 4/3 или чаще 5/2 (где первая оценка по литературе, а вторая -по русскому языку) и не приближала к безтроечному аттестату.
Изучение "подотчётного контингента" - это прямая обязанность учителя, желающего не только донести учебный материал школьнику, но и эффективно привить общественные ценности (задача воспитания, практически отменённая в современной школе). В нашем классе изучение «контингента» Людмила Алексеевна вела, в том числе, на моём примере. Выбор определялся, видимо, активностью бурления биомассы в голове подростка. Однако любопытство друг другом было взаимным. Как следствие несколько человек из класса, могли остаться у неё после урока, чтобы обсудить детально какой-то отвлечённый вопрос – не помню, что именно, но это могла быть передача, книжка, музыка, психологический момент. Доверительное отношение взрослого человека, умной молодой женщины щекотало самолюбие и усиливало бурление.
1983-86 годы. Танцульки на дискотеках проходили под итальянцев, Модерн Толкинг и прочую попсу. А дома и в своём кругу мы слушали рок, в том числе русский: «Машина времени», «Воскресенье», «Динамик», «Круг», «Алиса». Особенно мы уважали Воскресенье: "Когда поймешь умом", "По дороге разочарований", "О чем поёт ночная птица", "Музыкант" - старые хиты, тексты которых знали наизусть, а мелодии разучивали на гитаре. Любутская, выслушав наш (в поддержку беседы на эту тему я мог позвать Алишера Т.) щенячий восторг от творчества группы, попросила послушать записи, а прослушав - вернула, не разделив нашей оценки. Впрочем, свою она так и не сформулировала. Наверное думала, что обосновав противоположное мнение, она разрушит возникшую атмосферу доверия.
Не знаю, каким был ход мыслей Людмилы Алексеевны, но сейчас то я понимаю, что весь этот декаданс нравился подросткам только тем, что давал простое (и потому ложное) понимание смысла жизни: смысла в жизни нет. Сами подростки додуматься до этого не могли и потому напирали на чувственность и образность текстов. А ведь умный человек, зная природу декаданса, мог сделать и следующий шаг в осмыслении феномена "русского андеграунда": разложение - это всегда предвестник революционных событий. Но это уж совсем опасная и невозможная тема для дискуссий с подростками в условиях того времени.
Любутской я обязан четверкой в аттестате по русскому. Она научила писать кратко, избегать сложных предложений и слов, в написании которых я сомневаюсь. Стало получаться лучше. Думаю, она приложила руку и к нормальной характеристике. Она-же подготовила меня к вступительному экзамену в институт – там я получил 4 по сочинению. Вместе с пятёркой по физике и двумя дополнительными баллами (из возможных трёх – круто, правда?) я набрал 11 и поступил даже без экзамена по математике. Кругом ей обязан.
В 1987 году, когда я заскочил в родную школу проведать любимого учителя, она среди дежурных тем вдруг спросила моё мнение о Горбачёве. Не думаю, что ей было что-то непонятно в нём. Скорее проверяла, можно ли говорить со мной серьёзно или ещё нет. Тест я провалил: «а чё - нормальный, бодрый». Она вздохнула и покачала головой. Больше мы не виделись.
Конечно, это не весь перечень людей, которые были рядом со мной 10 лет школы. Я вспомнил только тех, чьё влияние оставило наиболее яркий след в моей душе и памяти. Низкий поклон живым и светлая память тем, кто уже не с нами.
А ведь были ещё одноклассники, которые также влияли на моё мировоззрение и формировали шаблоны поведения. Спасибо Вам всем, мои дорогие, что были тогда со мной вместе.Я вас всех нежно люблю.
Первый раз мы к ней попали в 7 классе. Русский язык, в отличии от узбекского, мне не давался: правила не запоминались, врожденная грамотность отсутствовала, почерк был безобразный. В итоге я перебивался с двойки на тройку. Удивляюсь, как у меня тогда вообще за четверть иногда выскакивало "хорошо".
С литературой дела обстояли лучше. Читал я много и потихоньку втянулся и в учебную программу. Там у меня была твёрдая четвёрка. В 8-м классе, если не ошибаюсь, были итоговые экзамены по русскому языку, и я смог вымутить только тройку. Она же корячилась мне в аттестат. Чуждый честолюбия, я не стремился в медалисты - медаль бы мне не светила даже без учёта ситуации по русскому. Но и тройку в аттестате видеть не хотелось. Вариант её исправить присутствовал - надо было два последующих года хорошо писать сочинения. Это был стимул.
Сочинения я писал сам: увлечённо, с повторениями, отступлениями и сомнительными выводами. Объем писанины превышал установленные рамки и изобиловал грамматическими и орфографическими ошибками. Оценка такого труда обычно выглядела как 4/3 или чаще 5/2 (где первая оценка по литературе, а вторая -по русскому языку) и не приближала к безтроечному аттестату.
Изучение "подотчётного контингента" - это прямая обязанность учителя, желающего не только донести учебный материал школьнику, но и эффективно привить общественные ценности (задача воспитания, практически отменённая в современной школе). В нашем классе изучение «контингента» Людмила Алексеевна вела, в том числе, на моём примере. Выбор определялся, видимо, активностью бурления биомассы в голове подростка. Однако любопытство друг другом было взаимным. Как следствие несколько человек из класса, могли остаться у неё после урока, чтобы обсудить детально какой-то отвлечённый вопрос – не помню, что именно, но это могла быть передача, книжка, музыка, психологический момент. Доверительное отношение взрослого человека, умной молодой женщины щекотало самолюбие и усиливало бурление.
1983-86 годы. Танцульки на дискотеках проходили под итальянцев, Модерн Толкинг и прочую попсу. А дома и в своём кругу мы слушали рок, в том числе русский: «Машина времени», «Воскресенье», «Динамик», «Круг», «Алиса». Особенно мы уважали Воскресенье: "Когда поймешь умом", "По дороге разочарований", "О чем поёт ночная птица", "Музыкант" - старые хиты, тексты которых знали наизусть, а мелодии разучивали на гитаре. Любутская, выслушав наш (в поддержку беседы на эту тему я мог позвать Алишера Т.) щенячий восторг от творчества группы, попросила послушать записи, а прослушав - вернула, не разделив нашей оценки. Впрочем, свою она так и не сформулировала. Наверное думала, что обосновав противоположное мнение, она разрушит возникшую атмосферу доверия.
Не знаю, каким был ход мыслей Людмилы Алексеевны, но сейчас то я понимаю, что весь этот декаданс нравился подросткам только тем, что давал простое (и потому ложное) понимание смысла жизни: смысла в жизни нет. Сами подростки додуматься до этого не могли и потому напирали на чувственность и образность текстов. А ведь умный человек, зная природу декаданса, мог сделать и следующий шаг в осмыслении феномена "русского андеграунда": разложение - это всегда предвестник революционных событий. Но это уж совсем опасная и невозможная тема для дискуссий с подростками в условиях того времени.
Любутской я обязан четверкой в аттестате по русскому. Она научила писать кратко, избегать сложных предложений и слов, в написании которых я сомневаюсь. Стало получаться лучше. Думаю, она приложила руку и к нормальной характеристике. Она-же подготовила меня к вступительному экзамену в институт – там я получил 4 по сочинению. Вместе с пятёркой по физике и двумя дополнительными баллами (из возможных трёх – круто, правда?) я набрал 11 и поступил даже без экзамена по математике. Кругом ей обязан.
В 1987 году, когда я заскочил в родную школу проведать любимого учителя, она среди дежурных тем вдруг спросила моё мнение о Горбачёве. Не думаю, что ей было что-то непонятно в нём. Скорее проверяла, можно ли говорить со мной серьёзно или ещё нет. Тест я провалил: «а чё - нормальный, бодрый». Она вздохнула и покачала головой. Больше мы не виделись.
Конечно, это не весь перечень людей, которые были рядом со мной 10 лет школы. Я вспомнил только тех, чьё влияние оставило наиболее яркий след в моей душе и памяти. Низкий поклон живым и светлая память тем, кто уже не с нами.
А ведь были ещё одноклассники, которые также влияли на моё мировоззрение и формировали шаблоны поведения. Спасибо Вам всем, мои дорогие, что были тогда со мной вместе.Я вас всех нежно люблю.
Следующая публикация
Комментарии 132
1984-1994. г.г.