2023, в полном объёме. И подборка моих стихов. С большой благодарностью Елене Николаевне за статью, за глубокое понимание моих стихов и моей души.
__________________
Елена КРЮКОВА
ЖИЗНЬ, СМЕРТЬ, ВОСКРЕСЕНИЕ, ЧУДО
Поэзия Ларисы Бухваловой
Есть художники, плоть от плоти земли и дух от духа небес. Словом сшивают они пространства-времена. Такова Лариса Бухвалова. Живёт она себе в доме неприметном в старинном русском городке Павлово-на-Оке; хозяйствует, заботится о саде и огороде, о котах и собаке, растит дочь, и вязью драгоценных родимых слов, огненным и тишайшим русским словом запечатлевает жизнь. Такую мгновенную. Такую беспрерывную. Не только свою: золотная нить её поэзии светящимися стежками проходит вдоль по шитью незапамятных веков, по холстинам, кольчугам и многостраданиям народа. И века все эти, дальние, забвенные, ветрами битв овеянные и током слёз досыта напитанные, хромосомно, вольно текут в её крови. Ей внятна древняя боль, и она разделяет с людьми и Богом нынешний праздник, и она - живая шкатулка сокровенной памяти:
(...) Вощёные рамки в янтарных слезах.
Вы стали как прадед - и небо, и прах.
Медового Спаса, имперского, схрон,
Где август в божнице, меж ликов икон.
Пропавших миров золотые рои.
Медовые Спасы на русской крови.
Поэт - и человек, и цветок, и жар, и холод, и птица в вышине. Мы ляжем в землю, насытив её своей плотью, но кто увидит нас там, высоко, на крутояре над рекой - летящей чайкой?..
Поэтика Ларисы Бухваловой - удивительна, феноменальна для нашего времени, быстрого, легконогого, безоглядного, торгового, ломаного, хламного, часто поверхностно и легкомысленно летящего над явлением, мимо его фундаментальности, мимо наиглавнейшего - того, что составляет трагическую и солнечную суть бытия; того, ради чего мы, созданные по образу и подобию Божию, и живём на земле, - а ведь могли бы жить тут и не наделённые Духом, не отмеченные пронзительной болью ножевого разума, не знающие, что такое смирение, молитва, горе-радость, любовь.
А мне осталось только небо,
когда, таясь и зло кляня,
ты всё разрушил, выжег, предал
и отказался от меня.
И я пошла тропою торной,
витиеватой, травяной
с дырявой бестолковой торбой,
где колыхался голос мой... (...)
Эта поэзия идёт с поверхности - как таинственная двоякодышащая рыба целакант - вглубь. Глубина, вот подлинная тайна и секретная подлинность. Аутентичность никогда нельзя объяснить. Истолковать. Её можно только почувствовать. Почуять по-зверьему, нюхом, кожей. Нутром. А что такое нутро человеческое? Да это же сердце.
"Где сокровище твое, там и сердце твое".
Всплывает в памяти пламенная Евангельская фраза, звездой горит над тобой, ведёт тебя. Ты идёшь к словам Божиим, как к копьевидным звёздным лучам.
Как человек зимой живёт,
Когда в дыханье стынет слово?..
Идёт Рождественский наш ход
В пространстве снежном и суровом.
Слова вздымаются, как пар
И замерзают, все в узоре.
Светила с неба стынет жар,
И льды объяли души в хоре.
А мы идём. Мы как волхвы,
Неся в руках дары земные.
В них необъятные миры
В клубы свивает шерстяные. (...)
И тебе не нужны игры в слова. Эффектное жонглирование словами. Лицемерное ими перебрасывание. Не нужно тебе хитрыми цветными словесами заслоняться от сильнейшего страдания, от навечного ожога Истины. Ты можешь сварганить из слов любую маску, любую роскошную бархатную, атласную накидку. И задрапировать в неё жалость твою, стыдную нищету твою. А зачем? Разве не лучше, не чище быть открытым Мiру? И разве не благородна смиренная нищета? "Блажени нищии Духом, яко тех есть Царствие Небесное". Любой лживый пафос умрёт. Осыплется, по ветру развеется. Любое литературное кокетство, душевная фальшь, хоть и обвёрнутая в богатую парчу, убьёт поэзию. А Лариса Бухвалова - поэт. Ей драпировки не нужны. Она бежит от малейшего проблеска притворства. И ты безоговорочно ВЕРИШЬ ей, когда её читаешь.
Веришь. Надеешься. Любишь.
Качает волны Океян,
А попросту – Ока.
Стоит Апостол, осиян,
В обличье рыбака.
Высокий, в лодке золотой.
А звёзд над ней не счесть.
И над бегущею волной
Забрасывает сеть.
Вся в серебре блестит вода,
Так рыбою полна.
Улов великий невод дал
Апостола Петра.
Пришли и щука, и карась
Покорные судьбе.
И стерлядь бьётся тут, и язь
На лунном серебре.
Апостол Павел тянет сеть
Помощником ему.
И, чувствуя – там кто-то есть –
Порой глядит во тьму. (...)
Мудрец апостол Павел, рыбак апостол Пётр в её стихах соседствуют с языческой мощью лесных, полнощных, звёздных божеств. Такова наша Русь: тайное объятие Мокоши и Христа. Лесной наш Христос, тот, тютчевский, "...в рабском виде Царь Небесный", что нашу родную землю, её луговины, поля, покосы, ельники, болотины, речные косы "исходил, благословляя", одушевляет и одухотворяет стихи Ларисы.
(...) И я смиренно обхожу
Венки багряной ежевики.
Я вижу ягоды и кровь,
И страстотерпцев в травах лики.
Все были здесь, все будем там,
Где небеса иной лазури.
Мне виден Вифлеемский храм –
Врата смиренья, дабы путник
Склонился буйной головой,
Молитву прошептав губами
Меж сосен и между берёз,
Упав над волглыми грибами,
Где в октябре ещё светлей,
Где вервием качает нити
Берёзовых седых ветвей.
И сена ворох в яслях виден.
А закат переплавляет весеннюю бурю бухваловской сирени в осенний прощальный ландшафт Иномiрия, в границу-фронтир между земным телом и вечной свободой души:
(...) Перечёркано всё здесь крестами.
Смотришь молча на рдяный закат.
И сирени весеннее пламя
Переходит в инакости сад.
Качается на ветру духмяный Евангельский иссоп, поёт призрачный печальный Харон, но сколько чистой радости в цветении тимьяна - Богородичной травки, сколько наслаждения и упоения в созерцании растущего на земле цветка - цвета широкого бездонного неба...
И "...припасённый серп остёр, / Из стали стрельной..." - для того, чтобы, согбенно на луговине трудясь, срезать траву, отросшую вдругорядь отаву, чтобы пожать дар земли и низко поклониться ей - за жизнь, за смерть, за воскресение, за чудо. ❤🌟🌸🥰💗❄❄❄🌟🌸❤🥰🌟❄🌟❄🌟❄💗🌸🌸🌸
-----------------------------------------------------------------------------
Лариса Бухвалова
Седое сено
***
Пчела собирала нектар в овнягах.
Лещина цвела. Цвет в подол опадал.
У прадеда в улье небесна смола.
Там Божия матка приплод принесла.
Лети, пчёлка, выше – на сини холмы,
Изба где чернеет на холмах земных.
Крыльцо там высόко, как жизнь и судьба.
По брёвнам, по кольцам сочти бы лета.
Там ставни открыты и неба по грудь.
Медовые соты к губам я прижму,
Хранимые свято в стараньях семьи.
В колхоз были взяты, во чрево земли.
Вощёные рамки в янтарных слезах.
Вы стали как прадед - и небо, и прах.
Медового Спаса, имперского, схрон,
Где август в божнице, меж ликов икон.
Пропавших миров золотые рои.
Медовые Спасы на русской крови.
Подсолнухи
Подсолнухи высокие стоят.
Цветение – пора мечты святая.
Мы строим мир и поднимаем сад,
И август плодоносный наступает.
Но, в беспокойстве сердце полнит грусть,
Что месяц или два – мир поколеблет.
Подсолнуха ж Вангоговская суть –
Всегда лететь в распахнутое небо.
Взлетят они и опадут они,
Ходульные, как остовы нагие,
И вытаращатся бельмами пустыми
На стаи, их обчистившие, птиц.
*
Я во дворе подольше посижу,
К стене сарая, к каменной, прижавшись.
Я тоже как подсолнух на юру.
Высокое вместилище. Я чаша.
Я семечки сама в себе храню.
Так значит это август плодоносный?
Но есть во мне, как не крути, та грусть,
Что холодит и беспокойство носит.
Печаль, она от знания - что там –
По кругу года видим повторенья.
Хоть не известно, но приходит нам:
Что было с нами в прошлом, до рожденья.
Вот так сижу, на сад гляжу одна,
К стене холодной, хоть плечом, прижавшись.
Опора, но – застудится спина,
Прикроюсь свитером, подстраховавшись.
Так нас прикрыл Кто всё на свете знал?
Сам падая в промозглом прошлом нашем.
Ему до колик эта жизнь видна.
Он в свитер из мохера глаз таращит.
*
Так я подсолнух. Я не помню сна.
И прошлого - не холодит мне камень.
Что за стеной, в сарае? Вроде хлам.
Там сыпется поленница дровами.
Разборки ждёт и края не почать.
Велосипед, поломанный годами.
Там грабли под сушилами торчат,
Нависшие, повторенные нами.
Я в сумраке гляжу на пышный сад.
Так вот что там! Живая, всё я знаю.
Дух обожгло оно - распада пламя.
Но вот - забвенья взломана печать.
Мне спину тёплый свитер прикрывает.
Я мыслю. Так с чего же мне начать?
Сирени
Там, где чайки кричат в Окском ветре,
Зазывая с собой полететь,
Над обрывом клубятся сирени
Как седой переход через смерть.
Не леса, не поля, а кладбище.
Отведённые строго места.
Словно души уносятся птицы.
И сирени былого кипят.
Солнце всё в кумаче, угасая
Зажигает, лучась, свечи им
Над последним пределом и краем,
Над обрывом непрочным земным.
Перечёркано всё здесь крестами.
Смотришь молча на рдяный закат.
И сирени весеннее пламя
Переходит в инакости сад.
***
Что сохранится в тленном бытии?
Потуги по-младенчески напрасны.
Кирпич в земле – лежали доски – красный,
Ветвь яблони, душа моя в огне
И сумрак, на посёлок павший…
Останутся узоры на стекле,
Влетевшая в моё окно синица.
Точнее – ничего не сохранится.
Ложится мягко в этот мир извне
Спокойная Господняя десница.
Бог переложит сад в другой карман,
Как пачку сигарет, браслет и книгу.
Он вечность обошёл, Бог много видел.
Он не задержит взгляда – век всем дан –
Был день, был мир у нас, но вот – век минул.
Я в дом войду, в попытке изменить
Хотя бы очертания скорлупки.
Нельзя за борт, сосчитаны поступки…
Лети петарда… чью прервёшь ты жизнь?
Лишь паутинки, мятелки в ней хрупкой.
Но ты играй, пока живёт простор.
В полёте мы над пропастью, на мушке.
Бог подбородок в млечности подпёр.
Он хоррор смотрит, гибнет в нём тапёр.
Навзрыд, перед глазами демиурга.
Чабрец
Ползёт по борозде чабрец.
Он божия трава.
А августу пришёл венец,
И клонится глава.
Приник душистый медонос,
В росе прохладной он.
И узкий колокольчик свой
Весь обращает в звон:
«Тимь-ян, тимь-ян!» – легко звенит,
Хоть не слыхать того.
Пчела с нектаром в рыльце спит
От сладости его.
И Богородица, присев
В духмяные цветы,
Глядит с земли на гладь небес,
Ей там Врата видны.
«Вот и успела я, Тимьян, -
Цветкам тем говорит, -
Сполна знать претерпела я.
И вижу – Сын стоит.
И призывает Он меня
К Себе, Тимьян-Чабрец,
Я вижу – выше бытия
Воссел Его отец.
То мне воскреснуть, знать, пришли
От вечности часы.
Священник скоро воскурит
По мне твои цветы».
И Богородская трава
Качается пред ней:
«Тимь-ян, тимь-ян…».
И голова
Склоняется сильней.
Седое сено
Иду тропинкой золотой,
В горячих бликах.
Сентябрь-то солнечный какой.
Седая вика.
Зовёт она - трава полян.
Осенний клевер
Как веера распался там,
На грани неба.
Берёзки луч позолотил,
С воображеньем.
Сама гляжусь – в цветках седин –
Букет осенний.
Мой припасённый серп остёр,
Из стали стрельной –
Отавы срежет и сгребёт
Седое сено.
Я скину куртку – солнце жжёт -
Денёк не будний.
Хорош не кошенный бугор.
И весь мой будет.
Пошла. Стожки мои растут:
Осока, клевер.
Богатство застоялось тут
Роскошных плевел.
И каковы – в перины пух.
Репей нависнет –
А я репей то обойду
И срежу вики.
Я курам сена принесу –
Травы медовой.
Возрадуется мой петух,
Певун садовый.
Иссоп
Растёт волшебная трава
Над кручами востока.
«Очисть меня, Бог, от греха, -
Просил Давид, - иссопом».
И я, в строках цветы найдя,
Задумалась и встал.
И улицей к реке пошла –
Я там иссоп искала.
Волшебный цвет его постичь,
Чтоб сделаться безгрешной,
И душу выше вознести
Мне над судьбой кромешной.
Но мне сказали – отцвела
Трава иссопа в лето.
Живи и жди, когда весна
Придёт, чтоб цвета неба
Вечернего зацвёл иссоп,
Чтоб мне собрать букеты
Тех царских кубовых цветов
Давидовых безгрешных.
И на кинору я смотрю
В руках царя Давида –
Цветы иссопа нарисуй
Царю к киноре дивной,
И на безгрешные гляди
Глазами человека.
Зима белеет впереди
Как агнцы Вифлеема.
«И стану бел я, будто снег»,
Сказал он слово следом.
Но прежде – жди иссопа цвет,
Молясь гляди на небо.
***
Рука реки легла между холмов.
И рыбаки уселись на предплечье.
А тело изогнулось в небе снов,
Бледнея, словно тело человечье.
Такое долгое, как жизнь моя, река,
Как бабушкина жизнь, стекая в осень,
Смещаясь в Лету, молоком кипя,
Под пение Харона и плеск вёсел.
На север судеб, в дали путь ведя,
Держа за крылышко легко, прилежно
Осенний день, порывы ветерка,
Скамеечку над кручей, взгляд надежды;
Всю в глинах жизнь, в свистульках и конях –
Лепила барынек, собачек, птичек…
Пропали в бездне, превратились в прах,
В закат над лесом, в облака наничку.
По наволке небес иглой теперь
Гуляя, нить живая вышивает:
Оленье стадо, колоски с полей
И косы леса рыжие по краю.
Там я - задумавшись, как птичка, на краю,
На круче, на заплаточке скамейки.
А облака плывут, стада идут,
Харон поёт, рука реки белеет.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 2