Предыдущая публикация
В больнице
Это было в Тбилиси 7 января 1993 года. Мне опять стало плохо на улице. В доме и на улице был страшнейший холод. Жена послала меня купить мяса. Вдруг я почувствовал себя точно так же, как во время первого инфаркта. В нашем доме не было телефона. Невозможно было вызвать «скорую помощь», которая, впрочем, в городе и не работала. Мы жили на возвышенности. Лежал глубокий снег, машины не ездили, так что мы были отрезаны от города.
Лишь на следующее утро жена дозвонилась до моего брата. Тот прислал машину, и его помощник Зураб непонятно как сумел доставить меня в больницу. Первая кардиограмма не показала никаких отклонений. Я был в больнице, ходил и не думал, что это инфаркт. Меня оставили в больнице на всякий случай. На шестой день зашла моя врач и сказала, что инфаркт подтвердился. Я сильно плакал: ведь мне еще не было пятидесяти, я еще вообще не жил. Только начал, посещая субботние трапезы, понимать, что такое жизнь. И хотел, чтобы мне хотя бы дали шанс вернуться к Б-гу!
Такие мысли теснились в моей голове. Я попросил брата принести мне какуюнибудь книгу. Он принес книгу рава Десслера в переводе на русский язык. Я открыл ее на какой-то странице, и вдруг мне все стало ясно: там было написано о злодее, которому плохо. «Это же я», – подумалось мне. И вдруг понял: я всю жизнь жил как нееврей, и поэтому мне всю жизнь было плохо. Надев на больничной койке кипу, я стал молиться и учиться на русском языке. И забыл о болезни.
Весть о еврее, который молится, разнеслась по больнице. Стали приходить неевреи и просить: «Ты умеешь молиться! Помолись за меня тоже». Говорят, в больнице не бывает атеистов. Во всяком случае, во время моей молитвы замолкали даже самые тяжелые больные. Особенно ко мне привязался безнадежно больной двадцатилетний мальчик Гела. Меня посещала дочка. Он был влюблен в нее. «Если поправимся, возьмешь меня зятем?» – спросил он меня. Отказать ему было невозможно.
Через месяц я выписался. А еще через месяц пришел туда на обследование. Мне передали подарок Гелы – носки. Жене сказали, что мальчик уже дома. Только через год я узнал его последние слова: «Передайте подарок Марату и не говорите, что я умираю. Он расстроится, а ему вредно». Кстати, из моей палаты только я и выжил. До сих пор упрекаю себя. Видно, плохо молился.
Следующая публикация
Нет комментариев