5 декабря исполнилось 95 лет старейшему сотруднику нелегальной разведки КГБ СССР, почётному чекисту, полковнику Ивану Павловичу Евтодьеву. На сегодняшний день он последний из учеников легендарного Судоплатова. Путь в разведку для Ивана Павловича начинался в далеком 1941 году, когда он в 17 лет участвовал в знаменитой Керченской десантной операции, воевал в Крыму, оборонял Кавказ уже в составе войск НКВД СССР, боролся с бандами «лесных братьев» в Прибалтике, окончил Военный институт и волею судьбы оказался в кабинете генерала Судоплатова. О том, как это было, я попросил рассказать самого юбиляра – думаю, что это вообще его первое интервью, поскольку люди его профессии, как говорил во вступлении к фильму «Мёртвый сезон» полковник Абель (Фишер), «привыкли больше слушать и меньше говорить».
– Иван Павлович, как случилось, что уже в 16 лет Вы оказались на фронте?
– Родился я в 1924 году в селе Субботцы Знаменского района Кировоградской области – в самом центре Украины, в рабочей семье. Что такое война, мы узнали в первый же день. Нас бомбили рано утром 22 июня 1941 года. Несколько бомб упали и возле нашего дома. Все выскочили на улицу, но паники не было. Вначале бегали на станцию, куда уже подходили эшелоны с ранеными, носили воду, овощи и фрукты. Но в армию нас не брали, а 1 августа пешком отправили группами по 10-15 человек на восток, от военкомата к военкомату. Под вечер 19 августа пришли в Гуляйполе. Вышел военком и спрашивает: «Кто такие? Чего хотите?» А у меня вырвалось: «Хочу в армию!» – «Год рождения?» – «1923-й» – «Есть ещё 1923-й?» – Вызвалось еще несколько ребят. Он переписал фамилии и объявил: «С сегодняшнего дня вы уже в армии!» (позднее, после принятия присяги, я написал рапорт, что приписал себе год – меня простили и больше к этому вопросу не возвращались). В середине ноября нас подняли по тревоге и перебросили в Баку, где формировалась 143-я отдельная стрелковая бригада. В середине декабря нас снова погрузили в теплушки и повезли – теперь уже в сторону фронта. Выгрузили в Тамани в степи, кругом снег, и мы пешком шли до косы Чушка. В первых числах января по замерзшему Керченскому проливу мы перешли в Керчь.
– То есть не по воде, а по льду?
– За несколько дней до этого первые десанты высаживались прямо в ледяное море и по грудь в воде шли к берегу, что вызывало сильные переохлаждения. А потом вдруг ударил мороз, и мы уже шли по льду, который подозрительно потрескивал. Но страха не было – ведь мы наконец на фронте, куда я так стремился! Отдохнули, поели и быстрым маршем шли почти до самой Феодосии, до линии фронта. Остановились на узеньком Парпачском перешейке, между Азовским и Чёрным морем. И вот здесь с 10 января до 10 апреля мы то наступали, то оборонялись. Один раз немцы прорвались, и я попал под немецкий танк – бросил гранату, но не противотанковую, а РГД. Попал хорошо – но она ему что слону дробина. Я в окоп, а он на меня. Пару раз крутанулся – видимо решил, что всё – и двинулся дальше. А тут наши немцев потеснили, откопали меня… Вот так и шло – немцы на своих позициях, а мы на своих.
– А Вам удавалось поразить противника?
– Удавалось, и не раз. Это же продолжалось почти три месяца. И в ближнем бою удавалось, и из окопа, если это было метров 50-60. Стрелял я неплохо – было видно, как противник падал. Так что дармоедом я не был – попадал, и не раз. Десятка полтора. 10-го апреля я был тяжело ранен в ногу и вывезен в Керчь. Оттуда нас забрал сухогруз «Восток» и повез в Новороссийск. Мы лежали на палубе – а на нас пикировал немец. В Новороссийске, на формировании, подполковник в пограничной форме посмотрел мне в глаза и скомандовал: «Выходите из строя, следуйте за мной!» И хотя я хотел на фронт, я без дальнейших вопросов невольно пошел за ним. Так я попал в погранвойска.
– А куда именно?
– В 95-й пограничный ордена Ленина полк войск НКВД СССР. Мы охраняли тыл Отдельной Приморской армии. Не скажу, что это был курорт: каждую ночь нарушители, лазутчики или диверсанты. Были и группы диверсантов. И, к сожалению, дезертиры и бандиты. В ходе боестолкновений потери были и у нас. Вскоре немцы прорвались к Ростову и оттеснили нас вместе с отступающими частями Красной Армии к предгорьям Кавказа. Но мы выстояли, и двигались за наступающими частями, охраняя их тыл. Потом вышли к морю. И вот здесь я заболел сыпным тифом.
– Где же Вы им заразились?
– Скорее всего, в немецком блиндаже. Три недели я пролежал в госпитале без сознания. Но поправился, и снова вернулся на свою заставу. В это время наши уже высаживали десанты севернее и южнее Керчи. Мы стояли в плавнях, комарьё – и я заболел малярией. Заболел основательно – так что снова без сознания очутился в госпитале. А весной 1944 года развернулось наступление на Крым. Мы шли с Отдельной Приморской армией, но задачи наши изменились – не только охранять тыл, но и выявлять среди местного, в частности, татарского населения пособников нацистов. Так мы и дошли до Севастополя. И брали его целый месяц. Как только освободили Севастополь – наш отряд в теплушки и через всю страну в Прибалтику, в район Каунаса, для борьбы с бандами. Там, в лесах, я провел лето и осень 1944 года.
– Я добавлю, что так называемая Литовская освободительная армия была сформирована в декабре 1941 года для борьбы с советскими партизанами, а с весны 1944 года действовала против Красной Армии. Осенью к ним присоединились бывшие полицейские. В целом за 12 лет (1945-1956) литовские «лесные братья» убили 25 тыс. человек (в том числе 23 тыс. литовцев и 533 солдата и офицера войск НКВД СССР). Потери «лесных братьев» составили 20 101 убитыми и 30 596 пленными. Было выселено на Урал, в Сибирь и районы Крайнего Севера 148 тыс. членов семей «лесных братьев» и их пособников.
– В ноябре 1944 года меня направили в Москву, в Военный институт иностранных языков. В целом учился я в основном на «отлично», и в 1951 году был откомандирован в Управление кадров Погранвойск. «Какие языки?» – спрашивает майор. – «Немецкий и чешский». – «Поедешь в Чоп. Разведотдел погранотряда просит офицера со знанием чешского языка». Но на следующий день отправили на Кисельный – Высшая школа запросила преподавателя немецкого языка. А немецкий был у меня чистый, и тут новый поворот. «Мой начальник доложил о тебе своему начальнику, – говорит майор. – Вот тебе номер телефона – звони от меня». Так я оказался на Лубянке – поднимаемся на 7-й этаж к Евгению Ивановичу Мирковскому.
– Я поясню, что Мирковский – это легенда госбезопасности, Герой Советского Союза. Во главе разведывательно-диверсионной группы «Ходоки» был заброшен в тыл немцев на Украину. Прошел 3 тыс. км по тылам, взорвал в Житомире гебитскомиссариат немцев, почту, телеграф. Всего с 15 марта 1942 года по 20 августа 1944 года уничтожил около 2 тыс. солдат и офицеров противника, пустил под откос 48 эшелонов, взорвал 3 бронепоезда и 10 мостов.
– Мирковский меня долго расспрашивал, где родился, где воевал. На третий день после короткой беседы он сказал: «Сейчас пойдем к начальству». Приходим к Александру Михайловичу. Я еще не знал, что это Коротков.
– Его еще называют «королем нелегалов».
– Он задавал сухие, очень дельные вопросы – но, в отличие от Мирковского, разговаривал он несколько сверху вниз. Он этим не бравировал, но и не скрывал этого – даже стало как-то не по себе. Потом он взял трубку и произнес: «Павел Анатольевич, я Вам докладывал. Тут Мирковский подобрал пограничника для работы в своем отделе. Я побеседовал. Думаю, подходит». И, поворачиваясь ко мне: «Иди к Мирковскому и скажи, что вас ждет ПА». Заходим, Судоплатов вначале обращается к Мирковскому: «Там у Александра Михайловича срочные дела. У Вас, наверное, тоже – идите, работайте, а мы с товарищем побеседуем». Остаемся мы вдвоем с Судоплатовым. «Вы откуда родом?» – «С Кировоградщины» – «А немножко поточнее?» – «Знаменка» – «А, знакомо… А Вы знаете разведчиков-земляков?» Я говорю: «Нет». – «А контрразведчиков?» – «Тоже нет». – «Ну а противников, с Гражданской войны?» Я говорю: «Нет, не знаю никого». – «Ну, тогда я Вам расскажу». И Судоплатов начинает мне рассказывать, что и как было в моих краях в те годы. Какие банды были, какие разведчики, какие сильные работники в контрразведке у противника… Говорил в основном он, и мне показалось позднее, что он просто проверял, как я реагирую на его слова. Что я слушаю, как я слушаю и как это на меня действует. Ближе к концу разговора он спросил про семью, про языки – какие лучше, какие хуже: «Ну что же, Вы нам подходите». А я еще не знаю, куда?! Мне ведь никто об этом ни разу не сказал! Вот так я стал помощником оперуполномоченного вновь образованного Бюро № 1 МГБ СССР.
– Отметим, что Бюро № 1 (спецоперации за рубежом) было создано решением Политбюро П77/310 от 9 сентября 1950 года. Начальником был назначен генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов, его заместителями – генерал-майор Наум Исаакович Эйтингон и полковник Александр Михайлович Коротков. С 1952 года заместителем был Герой Советского Союза, полковник Михаил Сидорович Прудников, легенда ОМСБОН, хорошо известный по фильму «Как вас теперь называть?»
– А каким Вам запомнился Судоплатов?
– С самой первой встречи Судоплатов произвел на меня глубочайшее впечатление. Я хорошо помню, как он сказал: «Я в штатском – Вы в форме. Мне понравилось, как Вы вошли, как Вы держитесь. У Вас хорошая осанка. Только знаете – надо чуть помягче. Чтобы, когда Вы будете в штатском, никто не чувствовал в Вас военного. Пусть оно сохранится – но помягче»… И затем: «Вы лейтенант – я генерал-лейтенант. Но у нас принято обращаться по имени-отчеству. Но на всякий случай все же не забывайте, что я генерал». Судоплатов мог расположить к себе, и я испытывал внутренний комфорт. Причем, в отличие от других, он в ходе разговора не ставил барьеров, не отталкивал. У меня даже иногда возникала мысль, а не владел ли он гипнозом. Когда он ставил задачу – тебе хотелось ее выполнить! И какой-то внутренний чертик тебя дергал: «Да, это надо – это хорошо, это здорово!» Я чувствовал какую-то энергетику, что-то передавалось.
– Мне даже кажется, что в Вас это осталось – я тоже это чувствую.
– Помню, как он спросил: «Вы в отпуске были?» Я говорю: «Нет, не был». – «Ну скажите Евгению Ивановичу, пусть оформит Вам отпуск от нас. А куда поедете? На родину, к родителям? Только знаете что – если заметите что-нибудь не совсем обычное, что-то неприятное – не расстраивайтесь. Мы же Вас будем и там проверять. Значит, наши товарищи неуклюже сработали. Но только скажите мне, чтобы я знал, кто и какие ляпы допустил». Вот это в его пользу или в мою?
– Я думаю, в его…
– И я так считаю. После отпуска я проработал недолго – до конца ноября. Как-то вечером заходит Мирковский: «Собирайся, завтра в командировку. Машина за тобой придет утром в половине пятого – и на аэродром. Да, и не забудь переодеться в штатское». Я говорю: «Евгений Иванович, у меня нет штатского». – «Как, ничего нет?» – Я говорю: «У меня брат в Баковке, летает на Север». – «Значит так – одевай лётную форму. Там тебя встретят и до моего приезда – ни шагу с квартиры». Полетел я на два месяца, а вернулся только через полгода. Причем мне было сказано, что я теперь там работаю, а в Москву вернулся в отпуск.
– К тому времени Вы уже наверное стали профессионалом?
– Я многое знал, но не все. Приезжает как-то Мирковский и говорит: «Пойдешь со мной на встречу в Вене, на конспиративной квартире. Я хочу знать твое мнение об этом человеке». Когда человек ушел, Мирковский меня спрашивает: «Ну как твое мнение, он подходит на нелегалку?» – Я говорю: «Евгений Иванович, а что такое нелегалка?» Он взглянул на меня и замолчал. Через некоторое время говорит: «А ты смотрел кинофильм “Подвиг разведчика”?» – «Смотрел» – «Ну вот в подобной ситуации, он смог бы себя достойно вести и выполнить задание? Все выдержать и найти выход?» – «Евгений Иванович, не знаю. У меня же еще опыта нет». – Как он вскипел: «Чего у тебя нет? Опыта? А когда я от самой границы до самой Москвы драпал и при этом огрызался – у меня что, опыт был? А когда я переходил линию фронта с группой 20 человек, а потом создал там целую партизанскую бригаду – у меня что, опыт был? Чтобы я больше этого не слышал! Мозги есть, желание работать есть – что еще надо? А потом кто тебе сказал, что ты будешь сам решать. Решать мы будем вдвоем. Я буду тебя проверять и его – можно его дальше вести, или лучше не портить ему жизнь». Во таким был Евгений Иванович Мирковский.
– Его ведь тоже уволили в годы хрущёвских гонений?
– Это было абсолютно неправильно. Разгон был страшный. Я возвращаюсь в Центр – это был 1954 год. Мирковский уже не работает, Судоплатов и Эйтингон арестованы. Только Коротков пошел наверх, после смещения Берия он исполнял обязанности начальника внешней разведки. Бюро № 1 было ликвидировано, и вместо него создан 13-й отдел ПГУ КГБ при СМ СССР. Меня оставили на службе, и я продолжил работу в отделе.
– А Вам не предлагали нелегальную работу?
– В 1953 году, перед арестом Судоплатова, Мирковский спрашивал меня у нас дома: «Иван, а сам бы ты пошел на нелегалку?» Я говорю: «Да». – «Серьезно подумал?» – «Я давно уже думал. Сам не напрашивался. Но если скажут, что надо – отказа не будет». – «Договорились, я подумаю». А потом Мирковского уволили – и к этому вопросу больше никто не возвращался.
– А как Вы участвовали в создании легендарного «Вымпела»?
– По инициативе начальника Управления «С» (нелегальная разведка), генерал-лейтенанта Вадима Алексеевича Кирпиченко я был назначен на должность заместителя начальника 8-го отдела Управления «С» – того самого отдела, который когда-то назывался 13-м и который был создан на базе Бюро № 1 Судоплатова. На мне была организация опорных баз и агентурных сетей за рубежом. После Кирпиченко Управление «С» возглавил Юрий Иванович Дроздов. Начинался Афганистан. В этот период я исполнял не только свои функции, но и функции второго заместителя, который уехал в Афганистан, а также функции отсутствующего начальника отдела. Работать за троих одному было непросто. Но мне очень хорошо помогал Юрий Иванович, многое брал на себя. Мы с ним иногда не соглашались, но отношения у нас были прекрасные.
– А с Судоплатовым Вам потом приходилось еще встречаться?
– Помню, один товарищ подходит ко мне в Клубе: «Палыч, ПА пришел! Вон там в вестибюле его окружили». Иду туда, пробиваюсь плечом через кольцо. Действительно, стоит Павел Анатольевич. Сильно изменился. Вдруг он повернулся и посмотрел на меня. Я говорю: «Здравствуйте, Павел Анатольевич!» – «Здравствуйте! Узнаю, узнаю. Вы пришли к нам в 1951-м? И мы Вас сразу отправили – забыл, куда». Я говорю: «Точно, в Австрию!» – «А в опере были?» Я хотел сказать, что опера тогда была разрушена. Но, видимо, он сам вспомнил, и ему стало неловко. Тут сын его Анатолий плечом толкает меня: «Не надо, чтобы он вспоминал»…
– А с Мирковским?
– Евгений Иванович приходил на встречи с молодыми сотрудниками отдела – пока Ельцин не упразднил отдел вместе с «Вымпелом». На одной из таких встреч я рассказывал, как переходил Керченский пролив «по тонкому льду». Сидевший рядом Илья Григорьевич Старинов – «дедушка спецназа», личный враг Гитлера, участник ледяных переходов 1941-1942 гг. в качестве командира оперативно-инженерной группы Южного фронта – перебил меня и сказал: «Я вижу, здесь некоторые не верят, что такое возможно. Так вот, могу подтвердить, что не только их бригада перешла по льду залива, но после этого еще два дня тяжелую технику перегоняли».
Вот так Керченский десант и открыл Ивану Павловичу Евтодьеву дорогу в разведку. Такова судьба этого удивительного человека, ветерана самой закрытой службы, созданной легендарным Судоплатовым. По существу, Иван Павлович остается одним из немногих свидетелей и участников создания разведки особого назначения. Пожелаем ему здоровья в год его 95-летия накануне 75-летия Великой Победы и 100-летия Службы внешней разведки.
Комментарии 1